Текст книги "Жених со знаком качества"

Глава 6

Я долго лежал, цепенея, пока она не убрала с моего плеча свою голову. Убрала, откинулась на подушку и простонала:

– А теперь и умереть не страшно.

Это было последней каплей. Я чмокнул ее в щеку, шепнул “скоро вернусь” и вылетел из спальни. Одной рукой накидывая на ходу махровый банный халат, другой схватил трубку радиотелефона, торопливо набрал номер матери и спросил:

– Как долго ведет свою разрушительную работу этот твой яд?

Мать, не задумываясь, выпалила:

– Пока ядоноситель не заразит всех мышей или тараканов.

Я оторопел:

– При чем здесь мыши и тараканы?

– Ну как же, – поразилась мать, – они же мне надоели, сволочи. Лезут со всех щелей и особенно от соседей.

– Мама, я говорю про яд!

– И я про то же. Потравить бы их всех разом: и тараканов, и мышей, и соседей, чтобы не мешали мне жить. Но (какая беда!) ограничусь мышами. И тараканами. Соседей придется исключить. Из гуманизма к человечеству. А жаль.

Кто знает мою мамулю, тот понимает как далека она от проблем гуманизма. Видимо, понимая, что в голове моей назрел протест, мать пояснила:

– Понимаешь, Роби, это последнее изобретение науки. Яд со страшной силой влияет на генную структуру всех белковых образований.

– И как он влияет? – спросил я, заподозрив неладное.

– Лишает их этой, как ее… – Она растерялась: – Надо же, забыла…

– Репродукции? – покрываясь гусиной кожей, подсказал я.

– Точно, репродукции! – возликовала мать. – Представляешь, тот, который отравлен, не сразу умирает, а как можно больше заражает своих соплеменников, но те не умирают, а становятся стерильны. Фантастика! – непонятной радостью обрадовалась она. – Просто чудо: толпа мышей и тараканов вмиг разучилась плодиться.

Коротают свой век бездетными, а живут они недолго, я уже узнала. Мыши – три года, тараканы и того меньше. Так что скоро лишу способности размножаться всю живность в нашем районе!

“Но почему же ты начала именно с меня, своего сына?” – мысленно возопил я, нажимая на кнопку отбоя и бросая трубку на диван.

Непередаваемая боль разрывала грудь: мечтам о сыне конец! Не будет у меня ребенка! Я стерилен! Уже стерилен!

Катастрофа! Опять катастрофа! Сколько еще раз сегодня придется мне повторить это слово?

Я устремился в спальню. Нежности к Лидии как не бывало: душа – выжженная пустыня…

В ярости распахнул дверь и остановился. Замер. Окаменел.

Она лежала в неудобной позе: левая нога неестественно вывернута, рука заломлена за спину. Умерла!

Но перед этим успела… Да, сына не будет у меня.

Я метнулся к кровати, в нерешительности остановился и позвал (почему-то шепотом):

– Ли-да.

Она молчала. И не дышала. Я схватил ее руку: пульса не было. Склонился к груди – сердце не стучало. Умерла! Тогда я (счастливый) еще не знал, что это только цветочки – ягодки были впереди.

“Та-ак, – прошептал я, – в моей квартире труп, а былой решимости как не бывало. Что же делать? Что мне делать теперь?”

И в этот неподходящий момент раздался звонок в дверь. Я заметался: открывать или не открывать? Решил не открывать, но звонили настойчиво. Я решил одеться, вернулся в спальню, но обнаружил, что рубашка и брюки валяются на кровати, частично на них лежит покойница. Что-то помешало мне к ней подойти и выдернуть свою одежду. К тому же рубашка и брюки безнадежно помяты.

Я плотно прикрыл дверь спальни и отправился в прихожую прямо в банном халате.

– Кто там? – сердито спросил, напряженно всматриваясь в глазок.

– Это я, твоя сестра.

На пороге действительно стояла Кристина. Она, как всегда, была дорого и безупречно одета – этакая благоухающая фарфоровая статуэтка, безжизненно аккуратная. Все в ней комильфо, все согласно приличиям. На костюме ни пятнышка, ни складочки. Туфли блестят. Прическа: волосок к волоску. И лицо – посмертная маска Тутанхамона, гладкая и любезная. Уверен, час назад Кристя приняла душ, обновила косметику и поменяла прокладку – так готовятся к встрече с Господом.

Я открыл дверь и отступил, нехотя пропуская сестру в прихожую, она же входить не спешила. Прижимая полусогнутой рукой к груди сумочку (долларов пятьсот, не меньше), она с легким оттенком брезгливости рассматривала мои волосатые ноги, беспомощно торчащие из-под халата.

Голову на отсечение дать готов: ей сразу захотелось их побрить какой-нибудь разрекламированной дрянью – дорогой и неэффективной.

– Я невовремя? – наконец спросила она.

“Ты всегда невовремя”, – зло подумал я и нежно ответил:

– Ну что ты, малышка, очень рад тебя видеть.

Лишь после этого Кристина вошла, рыская взглядом по углам в поисках достойного места для своей бесценной сумочки.

– Давай в свой сейф положу, – предложил я, с ужасом отмечая, что Кристина надолго. В противном случае сумочка осталась бы торчать у нее подмышкой.

– Да-да, положи, – согласилась она, протягивая мне и сумочку и щеку для поцелуя.

Как только я ее чмокнул, гладкое фарфоровое лицо начало складываться в отвратительную плаксивую гримасу.

– Ах, Роби! – простонала Кристина, отталкивая меня и решительно проходя в гостиную.

Я уныло поплелся за ней, готовясь бездарно отдать младшей сестрице дюжий кусок своего драгоценного времени. Еще не известно сколько его вообще у меня осталось.

Словно подслушав мои мысли, Кристина истерично взвизгнула:

– Ах, Роби! Я жить не хочу!

Жалея, что поздно узнал об этом, я холодно поинтересовался:

– Надеюсь, у тебя есть веские причины?

Она заломила руки:

– Роби! Я ушла от него! От этого деспота, жмота, кобеля и тирана! Я наконец от него ушла!

Предчувствуя для себя новые травмы и не скрывая ужаса, я осведомился:

– Неужели ко мне?

Она мгновенно прекратила истерику и, грозно сверкая взглядом, рявкнула:

– А куда мне еще уходить?

– При всех твоих квартирах, домах и виллах, очень странный вопрос, согласись.

Но Кристина была не согласна. Ее глаза метнули парочку молний, а рот выплюнул:

– Ты что, не понимаешь: Макс бросил меня!

Это называется “я ушла от него!”.

Катастрофа!

Я где стоял, там и сел: слава богу подо мной оказалось кресло. Кристина пристроилась на диване напротив и начала реветь. Я смотрел с жалостью и отвращением.

Мужчина на женский рев только так и может смотреть. Видеть как исчезает лицо, как брови, глаза, щеки и губы смешиваются в одну грязную бесполую массу – невыносимо. В конце концов я не выдержал и, отворачиваясь, спросил:

– И что теперь будет? Как ты теперь собираешься жить?

Всхлипывая, она пожала плечами, но ответила вполне рассудительно:

– Слава богу, в нашей семье есть мужчина, вот ты и думай. Теперь только ты несешь за нас с мамой ответственность. Макс умыл руки.

Язык мой прилип к небу, но не успел я оправиться от одного удара, как последовал новый.

– Роби, я напилась снотворного и хочу спать, проводи меня в спальню, – заявила Кристина, поднимаясь с дивана и сбрасывая на ходу туфли.

Боюсь, мое “нет!!!!!!!” прозвучало слишком неистово – Кристина дернулась, словно ее шибануло током, тысяча вольт, не меньше.

– П-почему “нет”? – заикаясь, спросила она.

– П-потому что у меня там беспорядок, – заверил я, не солгав.

Разве это порядок, когда превращается в труп молодая красивая женщина?

– Но я хочу спать, – сказала Кристина, вновь собирая в морщины то, что осталось у нее от лица: разводы косметики.

Я поспешил ее успокоить:

– Спать в кабинете тебя положу. Это самая спокойная комната. Там диван широченный и воздух чистый: окна выходит в сосновый парк.

– Положи хоть куда-нибудь, – проныла Кристина, дефилируя в мой кабинет совершенно дурацкой походкой манекенщицы.

Зачем ей, спрашивается, это нужно? Тем более сейчас. Но с другой стороны, куда денешь старые привычки. Вилять задом – комильфо нашего времени. Раньше приличные женщины не ходили походкой проститутки, а гордо выступали, как королевы.

В кабинете Кристина первым делом потребовала:

– Роби, положи, наконец, в сейф мою сумочку, как обещал. Не держи ее в руках, это единственное, что у меня осталось.

Беспрекословно выполнив просьбу сестры, я начал укладывать ее на диван, но мне помешал телефонный звонок.

– Постели постель сама, – крикнул я и бросился к одному аппарату, в гостиную к другому, но везде слышал только гудки. Я заметался по всей квартире.

– Это мобильный! – крикнула Кристина из кабинета.

Я с ужасом вспомнил, что сунул его в карман брюк, которые лежат под покойной. “К черту! Пусть звонят!”, – зло подумал я. Однако, кто-то был слишком настойчив, да и Кристина занервничала:

– Что, не можешь трубку найти? А вдруг это Макс? Сейчас тебе помогу!

По звуку шагов я догадался, что она шлепает в гостиную. Как ужаленный сорвался с места и влетел в спальню. Старательно отворачиваясь от покойной, нащупал брюки, достал телефон и стремительно направился в гостиную. Панически боялся, что Кристина увидит труп и ругал себя последними словами, что до сих пор не врезал в дверь спальни замок.

Как я ни спешил, но столкнулся-таки с Кристиной на пороге – ох и резвая у меня сестра. Для ее тридцати пяти даже слишком резвая. Правда, только тогда, когда дело касается ее Максика: лысого и пузатого шпендика. Кому только понадобился такой?

– Что ты медлишь? – истерично взвизгнула Кристина, кивая на сотовый.

– Сейчас, сейчас, – успокоил я сестру, выпихивая ее в гостиную и поспешно прижимая трубку к уху.

И снова услышал голос с отвратительной блатнецой:

– Ну че, козел? Попал? Или ты ще не понял?

– Кто вы? – закричал я, но в трубке уже раздавались гудки.

Кристина, затаив дыхание, стояла рядом. Покосившись на дверь спальни, я сказал:

– Это не Макс.

– А кто? – обиженно прошептала она.

– Не знаю. Ошиблись номером.

Мне было мучительно-больно видеть, как угас взгляд сестры. Так больно, что грязный блин ее лица не раздражал даже. Кристина растерянно застыла, скосолапив ноги, жалкая, похожая на воробышка. Она успела снять пиджак, юбку и блузку и стояла в одной комбинации. Сквозь тонкую ткань просвечивались сползшие чулки, врезавшиеся в тело трусики и лифчик с упавшей бретелькой. Все не комильфо. Передо мной была не чванливая светская дама, а моя сестрица, прелестная детка из далекой юности. Детка, слегка постаревшая. Мне было шестнадцать, а ей шесть. Я хватал ее на руки и подбрасывал в небо, а она от восторга и страха визжала…

Как давно я не видел ее, свою детку. Пахнуло родным, давно забытым.

– Кристя, – нежно попросил я, – иди на диван, поспи, малышка, а потом что-нибудь придумаем.

Лучше бы я ее не жалел.

– Ро-оби! – заскулила она, делая шаг ко мне и тычась мокрой щекой в халат. – Ро-оби! Как больно-оо! Я ему отдала лучшие свои годы! Он броси-ил меня-яя! Мама еще не знае-еет! Я бою-юсь! Я так бою-юсь ей говорить!

Кристя была такая хрупенькая, маленькая, заморенная диетами… Мне стало стыдно, что я большой, но ничем не могу ей помочь.

– Маме мы не скажем, – успокоил я сестру. – Пока не скажем, а там, может, вы помиритесь.

Она потрясла головой:

– Не получится. У Макса баба, она беременная, а я так и не смогла родить ему сына.

“Никто не смог, наш род теперь совсем угаснет”, – подумал я, вспоминая генную диверсию, устроенную мне родной матушкой.

Раздавшийся внезапно звонок напугал нас: мы взвились, словно поддетые рогами черта.

– Кто это? Кто? – забормотала Кристина и тут же нашла ответ: – Это Макс! Беги! Скорей! Открой! Господи, в каком я виде!

Я устремился в прихожую, думая, что мой вид не лучше. Успокаивало только одно: Максу вряд ли есть до этого дело.

Заглянув в глазок, обмер: это была Заславская Мария.

Глава 7

Я вернулся к Кристине и виновато сообщил:

– Это не Макс, это Мария, жена Виктора.

– Мария? О, боже! – заметалась она. – Спрячь меня! Роби, спрячь! Заславская ни в коем случае не должна знать о моем горе!

– Никто не должен, – испугался я, хватая сестру за руку и поспешно уводя ее в кабинет.

– Что мне делать? Что делать? – лихорадочно тараторила Кристина.

– Ничего, ложись на диван и спи, как собиралась. Заславская ненадолго, – заверил я, открывая шкаф и пытаясь найти приличный костюм. Не встречать же Марию в халате.

Однако, все приличные костюмы были в спальне, куда идти совсем не хотелось. Я слишком долго копался. Мария перестала звонить и начала колотить в дверь, сопровождая грохот громкими криками:

– Роберт! Открой! Я знаю, ты дома!

У Кристины нервы не выдержали.

– Роби, не копошись, иди ей открой, – зашипела она. – Ничего страшного, что ты в халате. Извинишься и переоденешься, она подождет.

Я счел совет сестры разумным и пошел открывать.

Увидев меня в халате, Мария смутилась:

– Роберт, я вытащила тебя из ванны? Извини. Я подумала… Боже, как глупо! Я барабанила, как… Но я так за тебя испугалась! Извини, извини.

– Ничего страшного, проходи в гостиную.

Она прошла, села на диван, на котором сидела Кристина, и каким-то странным глухим голосом сказала:

– Роберт, прости, но я все знаю.

– Знаешь?!!!

– Знаю, – трагично тряхнула головой Мария. – Это ужасно.

Я ухнул на дно ада.

– Все мое существо в шоке, – зловеще прошептала она.

Я затравленно глянул в сторону спальни, упал в кресло и, облизав пересохшие губы, выпалил:

– Откуда ты знаешь?

– Мне сказала сама Светлана.

Я вздохнул с облегчением:

– Ах, вот ты о чем.

– А ты что подумал? – удивилась Мария.

– Какая разница, – ответил я, поднимаясь из кресла. – Позволишь мне переодеться? Ты такая нарядная. Как-то не удобно сидеть перед тобой в этом дурацком халате.

Я с отвращением посмотрел на свои волосатые ноги. Она отмахнулась:

– Ерунда, Роберт, халат тебе очень к лицу, сиди.

Так не считая, я хотел возразить и уйти, но вдруг увидел разбросанные по ковру туфли Кристины и передумал. Совершенно очевидно, пока я буду переодеваться, Мария заметит туфли и парализует меня вопросами. Зная ее хватку, я поежился и предложил:

– Пойдем в столовую, покурим.

Она оторопела:

– Ты же не куришь.

– Уже начал.

– Ах, да, – согласилась она, – в твоем положение это простительно. Но тогда уж лучше пойдем в кухню: там вытяжка.

Мы отправились в кухню. Мария присела, достала из сумочки мундштук и спросила:

– Ну? Где твои сигареты?

Я растерялся:

– Их нет.

– Как – нет? А что же ты куришь?

– Все покурил.

Она сочувственно кивнула:

– Еще бы, в твоем положении. Но у меня тоже кончились. Видимо тебе придется сходить в магазин.

Такая перспектива не радовала. Оставлять Марию в квартире с трупом и Кристиной? Нет! Только не это!

Я вдруг вспомнил, что сигареты могут быть у сестры, и обрадовался:

– Погоди, похоже кое-что осталось в кабинете.

– Могу сходить, – предложила Мария.

– Нет-нет, – испугался я и опрометью кинулся вон из кухни.

В гостиной я подобрал туфли, спрятал их между диванными подушками и только тогда отправился в кабинет. Просунув голову в дверную щель, я обнаружил, что Кристина не спит: лежит и смотрит в потолок безжизненным взглядом.

– Кристя, – прошептал я, – у тебя есть сигареты?

Она прошелестела:

– В сумочке, а тебе зачем? Неужели ты куришь?

– Нет, для Марии.

Пришлось лезть в сейф…

– Пожалуйста, побыстрей, – протягивая Кристине сумочку, попросил я.

– Ты что так нервничаешь? – удивилась она.

Я разозлился:

– А то не знаешь? Вдруг Заславская увяжется за мной? Вдруг увидит тебя?

На самом деле я больше переживал, что она из женского любопытства забредет в спальню. Вообще-то это абсурд: Мария прекрасно воспитана. Но по закону подлости и не такие чудеса приключаются.

Кристина наконец нашла сигареты.

– Вы будете долго шептаться? – спросила она.

– Только покурим и разойдемся, – заверил я и, выхватив пачку, умчался.

Лишь в кухне рассмотрел, что взял: как я забыл? Кристина курит женские сигареты – очень редкие и дорогие. К моей досаде Мария это заметила.

– Женские? – удивилась она и, усмехаясь, добавила: – Решил начать с любимых сигарет Кристины?

С деланым равнодушием я отмахнулся:

– Какая разница.

– Хм. Считаешь, тебе это по карману?

– Не говори глупостей, я не беден. Во всяком случае уж на сигареты найду. На любые.

Она примирительно усмехнулась:

– Не нервничай, Роберт, я пошутила.

Глянув на часы, я смущенно промямлил:

– Прости, Мария, но у меня…

– Да-да, сейчас уйду, – заверила она, закидывая ногу на ногу и поудобней устраиваясь в кресле для продолжительной беседы.

За бесконечные годы дружбы я изучил все ее повадки. Впрочем, дальнейшее показало, что не все.

– Роберт, – сказала она, пристально глядя мне в глаза и прикуривая от изящной золотой зажигалки. – Роберт, это все очень подло. Такое не должно происходить с тобой: ты слишком хороший. Это жестоко. Это несправедливо.

Не зная, что сказать, я пожал плечами и присел к столу, глядя на клубы дыма. Они вытекали из ее сочных красивых губ и газовой пеленой скользили по бледной щеке, украшенной симпатичной бархатной родинкой. Эта родинка мне очень нравилась, как и рысьи глаза Марии.

– Роберт, когда я узнала…

Вдруг она осеклась и, уставившись на сигарету, которую я беспомощно крутил в руках, строго спросила:

– Ты почему не куришь?

– Нет огня. Куда-то пропала моя зажигался, – соврал я.

Мария дала мне прикурить от своей. Чтобы не разочаровывать ее, я затянулся и сильно закашлялся. Слезы брызнули из глаз, горло сдавило тисками…

А что еще могло со мной произойти? Курить я не умею. Мария вскочила и начала колотить меня по спине, окончательно лишая возможности сделать глоток воздуха.

Мне показалось, что смерть пришла: в глазах потемнело, я захрипел.

– Роберт! Роберт! – испугалась Мария. – Что с тобой, Роберт? Что с тобой?

В панике она полезла в холодильник, щедро оснащенный лекарствами. (Светлана не зря старалась, хоть я ее и ругал). Мария нашла пузырек с нашатырем и, не тратя время на ватки, против всех правил сунула мне его прямо под нос. Я дернулся, как ошпаренный, но задышал – нашатырь расплескался.

– Так можно выжечь глаза, – вместо благодарности, рассердился я.

– Фу-у, – с облегчением вздохнула Мария, вытирая с пола пролившийся нашатырный спирт своим кружевным платочком. – Как ты меня напугал. Тебе надо срочно менять положение. Нельзя жить одному. Без женщины ты пропадешь, – неожиданно заключила она.

Я был категорически не согласен: все зло от женщин. Если бы Светлана три дня не собирала меня в дорогу, я подготовился бы к конференции и не выглядел там таким ослом. Во всяком случае, изучил бы темы докладов, присланные мне из Парижа накануне. Если бы она не изводила меня всю ночь сексом, я эти темы (на худой конец) прочел бы в дороге и не полез бы на кафедру дураком. Но в дороге я спал, изнуренный Светланой. И в результате позор.

Ха! Я пропаду без женщин! А моя мать? Имей она каплю терпения, в моей спальне сейчас не лежал бы труп. Я остался бы дома, а у матери остался бы яд. Ей же захотелось поскорей получить подарки, и вот результат. Бедная Лидия! Впрочем, и она не лучше других. В голове сплошной ветер. Кто ее просил хватать мой бокал?

Теперь я жив, но бесплоден. В прах разбилась моя мечта…

Ха! Я пропаду без женщин! Сколько бед у меня от них! Взять хотя бы Кристю. Голова пухнет от проблем, которые ждут меня в связи с ее разводом…

Нет, к черту чужие проблемы! Завтра же уеду в деревню!

Но эти женщины и там достанут меня. Ха! Я, видите ли, без них пропаду! Так считает Мария. А чем мне она помогла? Пришла незваной, напугала, помешала, едва ли не силой заставила курить, а когда я, благодаря ее непоседливости, чуть не умер, сделала совершенно оскорбительное заключение: без женщин я пропаду. Взять бы да и высказать ей все, что думаю!

Разумеется, я промолчал. Говорила одна Мария.

– Роберт, зря хмуришься. Не сердись. Сердце кровью обливается, не могу смотреть как ты пропадаешь.

Что?! Я пропадаю? С чего это она взяла?! Да жил бы не тужил, когда бы меньше ко мне приставали.

– Роберт! Почему ты молчишь? Хочу знать, как ты относишься к моим словам. Надеюсь, ты понимаешь кто ты есть? – спросила Мария, ставя меня в тупик.

Слава богу она сама дала ответ на свой странный вопрос:

– Роберт, ты гений! Гений! Но, как все великие, абсолютно беспомощен в быту. Ты весь там, – она воздела руки и закатила глаза. – Ты в грандиозном, в высоком! Разве пристало тебе заниматься ничтожным? Ах, Роберт, дорогой, согласись, тебе нужна женская помощь, ласка, ненавязчивая забота.

“А она где-то как-то права!” – мысленно согласился я.

– Но брак для тебя хуже концлагеря. Хуже газовой камеры, Роберт!

Я оживился:

– Не могу с тобой не согласиться. В браке любой мужчина гибнет от удушья.

– Вот видишь, Роберт, – торжествовала Мария, – я одна знаю, что тебе нужно. Ты не создан для брака. Брак – это похороны твоего таланта…

“О, как она права!”

– Роберт, жена потребует внимания, отнимет все твое свободное время, измотает тебе все нервы. Наука осиротеет!

“Как сходятся наши мысли!” – поразился я.

– Да что наука, Роберт, осиротеет мир! Мир потеряет тебя! Ты запутаешься в женской юбке… Это будет конец. Я готова тебе помочь. Хочешь, буду к тебе приходить?

Я спустился с небес:

– Зачем?

Мария встала рядом, прижала мою голову к своему животу и, матерински чмокнув меня в макушку, воскликнула:

– Ах, Роберт, ты словно ребенок. Неужели не видишь, кто ты есть для меня? Неужели не чувствуешь? Это странно. Знаешь, почему я вышла замуж за Виктора а не за тебя?

“Что-то не помню, чтобы так стоял вопрос”, – подумал я и признался:

– Не знаю.

– Да потому, что стать твоей женой не решилась! – с патетикой воскликнула она. – И до сих пор за это себя ругаю!

Пока я цепенел и таращил глаза, она, нацеловывая мою макушку, пояснила:

– Ах, Роберт, уже тогда ты был неземной. Весь в науке. Ты на ангела был похож: витал в облаках, вокруг себя ничего не замечая, а Виктор… Он такой хваткий, такой рациональный. Это меня и сгубило. Я устала от его командировок, от его измен… Но больше всего я устала, Роберт, смотреть на то, как плохо тебе. Меня мучает чувство вины. Это я! – вдохновенно воскликнула она. – Я тебя погубила! Я отдала Виктору, этому бездарю, этому ничтожеству с регалиями, этому…

Не найдя нужных слов, Мария с досады топнула ногой, опять чмокнула меня в макушку и, проводя по себе руками, простонала:

– Ах, Роберт! Ведь все это принадлежало тебе!

Я вышел из ступора и закричал:

– Да что? Что принадлежало мне, черт возьми?

– Все! Моя нежность, моя любовь, моя ласка, забота, восхищение! Впрочем, вру. Все это ему я не отдала. Всегда только тобой восхищалась. Но забота, она досталась Заславскому. Пришло время исправить ошибку. Роберт, тебе не нужна жена – тебе нужна…

– Любовница?

– Нет, Роберт, нет! Тебе нужна я. Буду к тебе приходить, но лишь тогда, когда ты в этом действительно нуждаешься. Нимфой проскользну по квартире и все приберу. Захвачу на стирку белье, приготовлю обед или ужин. Роберт! Ты должен работать! Только работать – остальное беру на себя.

Я едва не прослезился:

– Мария… Ты идешь на такие жертвы? Прости, но принять их никак не могу.

Она присела на корточки, положила руки на мои колени (в брюках они смотрелись бы лучше) и, ласково глядя в глаза, прошептала:

– Роберт, позволь мне тебя опекать. Клянусь, ты этого почти не заметишь, никак тебя не обременю. Ты же меня знаешь.

Я ее знал: никогда Мария не была занудой, не зря я завидовал Виктору.

– Но, дорогая, я растерян, а как на это посмотрит Виктор?

– Мы не скажем ему. Это будет наша тайна. Маленькая тайна, от которой нет никому вреда. Мы же не собираемся делать ничего плохого…

– Да, конечно, Мария, на плохое ты не способна, но я ничего не могу понять. Откуда на меня такая благодать свалилась?

Она покачала головой:

– Ах, Роберт-Роберт, неужели ты не понимаешь? У меня нет никого родней. Я страшно одинока. К тому же, жизнь бездарно прожита, без плодов, без толку. Дай мне хоть так восполнить потери. Хочу быть твоей служанкой, твоей рабыней. Это единственный шанс принести пользу людям. К тому же чувства мои к тебе не угасли, а с годами стали еще сильней…

Она по-прежнему сидела на корточках, от чего юбка на ее крутых бедрах натянулась, казалось вот-вот лопнет – это было очень соблазнительно. Пышная грудь Марии вздымалась, влажный рот манил…

В голове моей был сумбур: “О чем она говорит? О каких чувствах?”

Я вдруг припомнил как на юбилее у Виктора случайно легла на мое колено ее нога. Решил, что она перепутала, Виктор сидел рядом. Выходит, я ошибался… А на моей докторской защите, когда все напились, и мы остались с Марией одни… Она положила голову мне на грудь и сказала:

– Роберт, любимый…

Тогда я не придал этому значения… А на пикнике, несколько лет спустя, она затащила меня в море и вдруг начала целовать. По-настоящему, в губы! Я решил, что она хочет позлить Виктора, он за секретаршей ухлестывал. Выходит, я был неправ…

– Мария… – Я заглянул в ее прекрасные, слегка раскосые глаза: – Мария…

Неожиданно она взобралась ко мне на колени и лихорадочно зашептала:

– Роберт, миленький, позволь мне, позволь, я не буду тебе в тягость, я ничтожество, я твоя раба, ты даже меня не заметишь…

Я уже не понимал, о чем она говорит: лицо мое горело. Ее полные груди я чувствовал даже через махровый халат. Впрочем, он вскоре был развязан. Мария извивалась, все сильней и сильней прижимаясь ко мне своим упругим горячим телом. Не помню как мы оказались на столе.

Пришел в себя лишь когда Мария шепнула:

– Роберт, может лучше в спальне?

Я слегка протрезвел:

– Нет, в спальне нельзя. Хочу в столовой.

– В столовой?

– Там шире стол.

– Ах, Роберт, какой ты! – с восхищением простонала Мария.

Схватив ее на руки, я устремился в столовую и…