Текст книги "Пять рассерженных мужей"

Глава 11.Отдача

Главное политическое управление Советской Армии Генеральному штабу.

Из аналитичёской записки.

Совершенно секретно.

…В результате полевых испытаний лазерной боевой психотропной установки «Аист» (изделие ЛП-1), проведённых в июне 1988 года на полигоне «Гарант», указанная установка вошла в режим нештатной ситуации. Разработчики изделия ЛП-1 не предусмотрели уровень воздействия вторичного излучения (отдачи) на личный состав, обслуживающий пульт управления, системы энергопитания и частотные модуляторы установки «Аист».

Указанная отдача – десятипроцентное отражение частично рассеянного лазерного луча от атмосферы и пылевидных частиц, содержащихся в ней, оказала значительное воздействие на личный состав, руководивший работой установки.

Имеется также компетентное мнение, что генерал-лейтенант Калягин приказал задать установке «Аист» слишком жёсткие параметры излучения как по мощности, так и по градиенту.

Кроме того разработчиками изделия «Аист» не была предусмотрена защита личного состава, обслуживающего основные блоки установки, изделиями ДАД-1. Если бы это было предусмотрено, последствия нештатной ситуации могли бы быть менее неблагоприятными.

В настоящем же случае последствия нештатной ситуации привели к нижеперечисленному:

– излучатель и частотные модуляторы установки «Аист» (изделие ЛП-1) уничтожены взрывом плазменной энергетической установки лазера на 92 процента.

– реактор энергообеспечения требует капитального ремонта.

– прочий материальный ущерб нанесён на сумму восемьдесят пять тысяч рублей. (дефектные акты прилагаются).

В отношении изделий ДАД-1 (защитные шлемы, нейтрализующие модулированное излучение лазера) выяснено: применение данных изделий обеспечивает снижение эффективности воздействия установки «Аист» на восемьдесят процентов. Кроме того, изделия ДАД-1 полностью способны нейтрализовать так называемую отдачу (вторичное излучение, сопутствующее боевому применению установки).

Как Вам известно, нештатная ситуация в работе изделия «Аист» привела к частичной гибели личного состава, непосредственно обслуживавшего установку, а также личного состава спецконтингента, подвергшегося воздействию излучения в объёме тридцати процентов его расчётной мощности.

Личный состав, подвергшийся действию отдачи установки «Аист», госпитализирован в специальные психиатрические лечебные учреждения закрытого типа. Случаев выздоровления до настоящего времени не наблюдалось.

Однако личный состав, защищённый шлемами ДАД-1, в скором времени после окончания воздействия и прямого и вторичного излучения установки «Аист», выжил. По мнению психиатров и невропатологов негативные последствия испытаний для этой части личного состава незначительны.

Необходимо отметить, что при испытаниях погибли:

– генеральный конструктор изделия «Аист» генерал майор Илюхин Т. В.

– руководитель проекта генерал-лейтенант Калягин О. Д.

– главный конструктор изделия ДАД-1 Львов Б. Д.

Сообщаем Вам, что комиссия, в которой работали и Ваши представители, склонна отнести инцидент к разряду тех, которые неизбежно случаются при подобного рода испытаниях.

Главное политическое управление считает возможным наградить наиболее достойных из погибших военнослужащих правительственными наградами посмертно.

* * *

Начальник Генерального штаба нервно дёрнул плечом, увенчанным маршальской звездой, и с раздражением пробормотал:

– Политики… Наградить посмертно…

Закурил, погрузившись в горькие раздумья:

«Конечно, теперь чего уж…

Наказывать некого. Генеральный погиб, руководитель погиб, конструктор погиб. И ещё пятьсот человек с ними. А остальные в дурдоме…

„Весёлый“ итог…

Можно считать накрылся проект. На долгие годы. Если только не навсегда. В таких случаях принято сечь того, кто давал разрешение на испытания. Но…

Разрешение давал ЦК КПСС.

А эта вдова сама себя не высечет…»

Глава 12

Юлька не выгнала Женьку. Позже Маруся мне рассказала, что пока тот, вернувшись домой, матерно вопрошал «какая падла нас сдала?!», Юлька со слезами на глазах целовала его фингалы и приговаривала: «Успокойся, родненький, мы эту падлу найдём, мы её оч-чень больно найдём.»

Если учесть, что сдала его я, можно представить как тяжело было слушать про падлу. Слушать и не возражать. Я так страдала, что Маруся заметила и «прямо вся» меня успокоила.

– Не горюй, старушка, – сказала она. – В результате мы с Ваней помирились. Он, поганец, молчит, почему в кутузку попал, но зато стал тише воды ниже травы. Так, зараза, мне угождает, что даже не хочется на него кричать. Прямо вся уже опять его люблю! – радостно заверила меня она, и я окончательно сникла.

«Если в ближайшее время Женьку домой не верну, Юлька, со своими хитрыми штучками, окончательно его испортит, – пригорюнившись, подумала я. – Испортит мне мужика, совсем избалует. Такой негожий он мне и самой не нужен.»

– Что творит эта идиотка? – пожаловалась я Марусе. – Куда это годится? Муж дома не ночевал, пришёл избитый, с фингалами, хвост долгов за собой притащил, а она его нацеловывает.

– Прямо вся сошла с ума, – констатировала Маруся.

– Я, что ли, за неё Женьку пилить буду? Эта дура ещё заплатит его долги, с неё станется. Как же после этого он будет страдать, вспоминая меня? Откуда возьмутся у него переживания о нашей убитой любви? Вот же мерзавка Юлька!

– Настоящая пакость, – согласилась Маруся.

И тут я вспомнила фразу, которая резанула уши тогда, когда я мужей подслушивала, а теперь и вовсе лишила покоя. «Все равно мне деваться некуда,» – в связи с кругосветным путешествием сказал Евгений.

Он хочет отправить Юльку в кругосветку и при этом говорит, что ему некуда деваться. Что бы это могло быть? Как это понимать?

«Если он любит меня, а живёт с Юлькой, значит и в самом деле ему деваться некуда, – подумала я. – Но дело здесь не в квартире. У Женьки своя, очень приличная квартира есть, значит речь идёт о другом.»

Пока Маруся делилась своим счастьем, меня сверлила одна только мысль: «Почему ему деваться некуда? Почему ему некуда деваться?»

Эти вопросы такой ответ за собой вели, что волосы дыбом поднимались.

В конце концов я просто в ужас пришла! Боже! Надо срочно бежать к Розе! Уж кто-кто, а Роза-то в курсе, ведь она у нас гинеколог.

Охваченная самыми дурными предчувствиями, я покинула счастливую Марусю и понеслась к Розе.

Конечно к Розе, куда ещё мне было бежать? За годы жизни с Женькой, я, как ни старалась, на свет потомства не произвела, что будет, если в этом преуспеет Юлька?

Будет просто кошмар! Женька спит и видит себя отцом. Правда нас некоторым образом связывает Санька, которого Евгений очень любит. Он часто ездит в деревню, где баба Рая и Санька набираются здоровья, питаются парным молоком и отдыхают от наших семейных проблем, но, боюсь, так будет не всегда. Санька все же приёмный сын, а тут Юлька собирается…

В этом я была уже почти уверена.

Ужас!

Жуть!

Эт-того я не переживу!

С такими вот мыслями я ворвалась в приёмную к Розе и…

И нос к носу столкнулась с Юлькой!

Словно током прошило меня! «Так и есть! Угадала!» А Роза…

Роза была так нежна с этой бессовестной Юлькой, так заботливо поддерживала мерзавку под локоток, так ласково увещевала её:

– Юся, ты должна себя беречь, Юся, настало время всерьёз о своём здоровье задуматься.

При этом Роза сделала мне большие глаза, мол как ты невовремя.

У меня отпали последние сомнения.

«Юлька беременна!» – подумала я и фурией ворвалась в кабинет врача, рассчитывая успеть ознакомиться с историей болезни этой мерзавки до того, как мне помешает Роза.

Как я и ожидала, история болезни ещё лежала на столе. Я жадно впилась глазами в каракули Розы, ругаясь, на чем свет стоит. Господи, как она пишет? Как курица лапой! И почему этим медикам, всем, как одному, обязательно надо писать так, чтобы никто не мог прочитать? Или они настолько не уверены в своих знаниях, что боятся кого-нибудь этим напугать?

Зря боятся. Русского человека трудно чем-либо напугать, русский человек плюёт на все, даже на своё здоровье.

Пропуская имя больной и возраст, а так же адрес её и профессию, я быстро отыскала графу «состояние здоровья в настоящее время» и лихорадочно попыталась расшифровать то, что накарябала Роза.

«Жалобы на нервозность…»

Ха! Нервозность!

По этому поводу уж наслушалась Юлька чужих жалоб и вот вам, здрасте, теперь имеет, нахалка, свои! Жалуется даже врачам! Дожилась, собственная нервозность её не устраивает! Как же моего бедного Женьку устраивает она?

Однако это были ещё цветочки, в сравнении с тем, что я дальше прочла.

«Жалобы на плохой сон и излишнюю похотливость…» – прочитала я, и вот тут-то меня окончательно перекрыло.

Сучка, Юлька, мужа моего увела, а теперь ещё и жалуется на свою похотливость?

На это должна жаловаться я!

К сожалению, дальнейшее знакомство с историей болезни не состоялось – в кабинет ворвалась Роза и с необъяснимым возмущением свои бумаги у меня отобрала.

– Как ты смеешь? – закричала она. – Это врачебная тайна!

Такое заявление рассмешило меня.

– Ха! Врачебная тайна! Врачебная тайна, что Юлька нервная истеричка и до безобразия похотлива? Ах, бедняжка, как страдает она! – жалобно пропела я тоненьким голоском, закатывая глаза и крестом складывая на груди руки.

Роза растерялась, я же резко переменилась: с вызовом упёрлась кулаками в бока и грозно заявила:

– От похотливости Юльки страдает уже не она одна, а и все те жены, мужей которых эта тварь соблазнила! Дрянь! Прости Господи! – и я снова закатила глаза.

Передать не могу, как моя добрая Роза была изумлена.

– О какой ты говоришь похотливости? – строго спросила она.

– Об излишней!

– О чьей?

Я психанула:

– Роза, не прикидывайся дурой! О какой похотливости я говорю? О Юлькиной, а какой ещё я могу говорить? Синим по белому в твоих бумагах твоей же рукой написано, что больная жалуется на нервозность и излишнюю похотливость.

С ужасом Роза уткнулась в историю болезни и с облегчением вздохнула:

– Нет там никакой похотливости.

Ох, как я рассердилась!

– Как нет, когда только что читала, чем Юлька страдает твоя! Нервозностью и похотливостью! Истеричная б…дь – это подтвердит любой!

К ужасу моему Роза рассмеялась и сообщила:

– Здесь написано, что больная жалуется на нервозность, плохой сон и излишнюю потливость. Советую тебе научиться читать.

Страшное разочарование испытала я, рассердилась и закричала:

– Советую тебе научиться писать! И вообще, мне по барабану на что жалуется Юлька, меня интересует только её диагноз!

Роза помрачнела:

– Диагноз тебе доверить не имею права. Это врачебная тайна.

В жуткое состояние я пришла. Мигом. Слезы градом покатились, в горле ком, дыхание перехватило…

– Как ты можешь? – падая в кресло и нервно терзая грудь, прорыдала я. – Юлька так подло со мной поступила, а ты скрываешь, что она беременна? Значит её ты любишь больше, чем меня? Она, значит, беременная, а я нет? Её, значит, ты лучше лечила?

Моя добрая Роза сразу расстроилась и расстрадалась.

– Я обеих вас плохо лечила, – тоже рыдая, призналась она. – Но что могла я поделать: у таких жутких эгоистов не бывает детей. Природу не проведёшь. Таких супер-эгоистов она оберегает.

Я была близка к безумию. И это лучшая моя подруга! Утешила! Нечего сказать!

Не стану обременять читателя той речью, которой обременила я Розу. В конце концов она сдалась и выдала мне диагноз Юльки.

– Гормональное расстройство, боюсь, что ранний климакс… Впрочем, анализы крови покажут, – уныло сообщила она, после чего я пришла в восторг.

– Роза! Ты душка! – радостно завопила я, вылетая из её кабинета.

– Только смотри никому не рассказывай! – испуганно крикнула она мне вслед.

– Ты же знаешь меня, конечно никому, – пообещала я, лихорадочно строя планы с кого начать распространение этой приятной новости.

«Первой Тамарке скажу, – подумала я, срывая с места „Мерседес“. – Впрочем, нет, Тамарка слишком бизнесом занята и с достаточной скоростью эту информацию не распространит. Тогда кому же? Скажу Марусе! Нет, Маруся помирилась с Ваней и тоже задачу не осилит. Сейчас её больше волнует любовь. Кому же? Кому же первой рассказать? Ларисе? Нет, Лариса не потянет. Слишком пространно выражает свои мысли, здесь нужна другая скорость. Тосе? Тосе! – решила я. – Тося ради сплетён забросит даже самые важные дела, а скорость у неё сверхзвуковая.»

Только мобильный в руки взяла, чтобы срочно набрать Тосин номер, как раздался звонок. Звонила Тамарка.

– Мама, ты невозможная! – сразу закричала она. – Зачем довела до слез несчастную Юлю?

– Несчастной будет любая, зарящаяся на чужих мужей! – гневно заявила я и тут же свою мысль пояснила: – Её покарает Господь.

Однако, Тамарка не слушала меня, а с напором продолжала:

– Бедняжка прибежала ко мне и жалуется, что ты её преследуешь на каждом шагу.

От наглости такой я едва не задохнулась, но все же достойно ответила.

– Тома, – сказала я, – всего лишь борюсь за свою семью. У нас с Женькой ребёнок, если ты не забыла, а у Юльки только климакс.

– Что? – взревела Тамарка, будто я сказала, что-то очень неприличное. – С чего ты взяла?

– Нутром чую, – заверила я. – Но мне удивительно другое. Как можешь ты Юльку защищать, когда она совершила недостойный поступок?

– Какой? – сдержанно поинтересовалась Тамарка.

Я вторично едва не задохнулась, но чудом осталась жива и даже завопила:

– Какой? А ты не знаешь? Мужа моего увела, да ещё подруг против меня настраивает! Хочет, чтобы я осталась совсем одна.

Тамарка почему-то удивилась:

– Мама, при чем здесь твой муж? Ты говорила про недостойный поступок, который якобы совершила Юлька, так вот я хочу знать – какой?

– Она увела моего мужа, вот какой! Это ясно и коню.

– Мама, побойся Бога, ты так издевалась над Женькой, что назвать Юлькин поступок недостойным может только отъявленный негодяй. Осудить её ни у кого язык не повернулся, напротив, все сочли её благородной.

Дар речи отнялся у меня. Я молчала и думала: «Что делает там с моей Тамаркой эта подлая Юлька, если Тамарка такое несёт – Юльку называет благородной прямо в глаза. Надеюсь, Тома не под дулом пистолета со мной беседует.»

– Мама, ты где? – закричала Тамарка, обеспокоенная моим молчанием.

– Здесь, Тома, здесь, – откликнулась я, – слушаю и ушам не верю. Если бы ты знала от какой беды я тебя месяц назад спасла, то прямо сейчас со стыда от речей своих бессовестных сгорела бы.

Тамарка заволновалась:

– От какой? От какой беды? От какой ты спасла меня беды?

– От страшнейшей, – заверила я, имея ввиду тот бизнес, в который попытался ввязаться её трутень-Даня. – Спасла, как спасала не раз, но теперь больше никогда не спасу. Сама спасайся, – отрезала я и, отключившись от Тамарки, сразу же принялась звонить Тосе.

Насколько милей и нежней оказалась Тося. Тося с приятнейшими подробностями осудила Юльку, и хотя она (как обычно) без умолку щебетала, мне совсем не хотелось (как обычно) её перебивать. Понимала, что сказано сильно, и я не скажу лучше.

Так, задушевно беседуя с Тосей, я добралась до дома, поставила на площадку «Мерседес», вошла в лифт, поднялась на свой девятый этаж, открыла дверь и шагнула в прихожую.

И сразу же услышала злобное дребезжание. Бедный телефон едва не подпрыгивал на тумбочке, так он был недоволен, что никто не снимает трубку. Я нежно распростилась с Тосей и сняла трубку.

Это конечно же была Тамарка.

– Мама, ты невозможная! – сходу завопила она. – В квартиру звоню – не берёшь трубку, на мобильный звоню – занято! И занято и занято! Час уже занято! С кем можно столько трепаться?

– С чрезвычайно милым и приятным человеком, – ответила я.

Тамарка опешила:

– Это с кем?

– С Тосей, которая, в отличие от тебя, ни одного хорошего слова не может сказать про Юльку.

– Мама, тьфу на тебя! – разозлилась Тамарка. – Она о Юльке с Тосей уже разговаривает. Больше не нашла с кем поговорить? Лучше поговори со мной.

– Уже поговорила, – напомнила я.

Тамарка неожиданно заржала.

– Мама, расслабься и забудь все, что я тебе наплела. Все это фигня, я с Юлькой денежный договор подписывала.

– Как? – изумилась я. – Ты рискнула с ней заниматься бизнесом? И это зная, как она поступила со мной и с моим Женькой? Да Юлька умрёт, если чужого не возьмёт! Повтори, может я ослышалась, это правда? Ты подписала с ней договор?

– Да, Мама, и страшно! Страшно за тебя отомщу! Я не оставлю на Юльке трусов!

– Ха! Она только об этом и мечтает! Зачем ей трусы с такой излишней похотливостью?

– Я в другом смысле, Мама! По миру её пущу! Для тебя же стараюсь, так что, Мама, будь шире и хватит дуться.

– Никто на тебя и не дулся, – смягчаясь, ответила я. – Лишь немного удивилась…

– Значит мир?

– Мир! – проникаясь к подруге самыми светлыми чувствами, заверила я.

– Вот и чудненько, так что ты там про Даню моего говорила?

– Тома, – взвизгнула я, – иди ты к черту со своим миром! Даже и не рассчитывай, что хоть когда-нибудь возьмусь спасать тебя!

Я бросила трубку и тут же её подняла. На этот раз я затеяла диспут о Юльке сразу по двум телефонам, лишив Тамарку возможности продолжить нашу беседу. Я разглагольствовала до поздней ночи, обсуждала с подругами недуг Юльки и гадала как этот недуг отразится на моем Женьке и на всем остальном мире.

Женька, естественно, меня больше волновал, поэтому о нем мы больше и говорили. И Тося, и Лариса, и Маруся, и все остальные в одном мнении сошлись: Женька не выдержит подорванного здоровья Юльки и в скором времени вернётся ко мне.

С этой приятной мыслью я и заснула.

Глава 13. Беспамятство

Иркутск.

Забайкальский военный округ.

Окружной клинический госпиталь.

1988 год.

Он метался, прочно пристёгнутый ремнями к больничной койке. Тело рвалось, изгибалось, бессознательно требуя свободы. В палату, где ещё четверо таких же, как он, рвали ремни и вскидывались над белизной простыней, часто, торопливо входили медсёстры. Позвякивали стеклом и металлом разложенные на каталках принадлежности.

Ему, содрогающемуся от конвульсий, ежечасно делали уколы, меняли в капельницах лекарства, но недуг все не отступал.

Казалось, он был безумен. Лицо обезображивали гримасы, меняющиеся с пугающей быстротой. В широко распахнутых глазах плескалась пустота, безжизненно отражающая стены палаты, потолок, белые халаты…

Молоденькие медсёстры, заглядывая в жуткую пропасть его зрачков, испуганно отводили глаза и долго потом плакали в процедурной.

Плакали от сострадания и тревожной тоски. «Какой молодой! Какой красивый! Эх, если бы встретился мне такой!» – думала каждая, утирая слезы.

Шёл пятнадцатый день беспамятства.

Утренний обход выглядел необычно. Вопреки традициям, впереди начальника отделения шёл высокий военный. В петлицах его, вместо привычных здесь эмблем медика, поблёскивал пугающий символ безопасности – щит и меч.

Толпа белых халатов застыла у изголовья больного.

– Доложите, – коротко приказал предводитель – представитель КГБ.

– Товарищ генерал, – пряча испуганные глаза, отрапортовал начальник отделения, – в этой палате разместили четверых. Трое – солдаты дисциплинарного батальона, из тех, кто напрямую подвергся воздействию излучателя.

– Что с ними?

– Умерли на третьи сутки после поступления.

Генерал помрачнел.

– В сознание не пришли? – строго поинтересовался он.

– Нет, умерли не приходя в сознание.

– Четвёртый?

– Четвёртый лейтенант, выпускник Рязанского училища ВДВ, ещё жив.

Начальник отделения кивнул на кровать больного. Генерал мрачно скользнул глазами по лейтенанту и спросил:

– Во время испытаний он был защищён прибором ДАД-1?

– Да, – подтвердил начальник отделения.

– Каков прогноз?

Начальник отделения замялся.

– Это здоровый сильный молодой организм, – неуверенно сказал он, – и мы предпринимаем все меры для того, чтобы он выжил. К сожалению, состояние лейтенанта можно назвать стабильно тяжёлым. Положение осложняется тем, что нам неизвестно какие именно факторы воздействовали на его организм…

– Вам надлежит считать эти факторы неизвестными, – отрезал генерал.

В его глазах появилась опасная жёсткость.

– Так точно! – эту жёсткость заметив, вытянулся в струнку начальник отделения.

Генерал с минуту грустно постоял возле больного и спросил:

– Приходил ли в сознание хоть кто-то из выживших?

– Нет, – ответил начальник отделения. – Мы ведём постоянный контроль их состояния, поддерживаем работу сердца, но…

– Понятно, – кивнул генерал. – Представьте карту назначений.

Начальник отделения снова вытянулся в струнку:

– Так точно, товарищ генерал.

Генерал удовлетворённо кивнул и снова уставился на бьющегося в конвульсиях больного. Все смотрели туда. В толпе белых халатов стояла напряжённая тишина.

– Это последний, из тех, что к вам поступили? – наконец спросил генерал.

– Так точно.

– Общее количество больных, поступивших с полигона «Гарант», сто сорок?

– Так точно, но в живых осталось только восемь. Так что прогноз…

– Скверно, – мрачно прервал генерал.

И в этот момент больной перестал лихорадочно рваться, зрачки его утратили пустоту и наполнились смыслом. Он вдруг увидел врачей, больничные стены…

– Пить… – выдавили потрескавшиеся губы.

Огонь сумасшедшей радости сверкнул в глазах генерала.

– Пить больному! Сок! Виноградный сок! Срочно! – распорядился он.

Белые халаты растерянно застыли, начальник отделения дал сестричке знак, та вихрем вынеслась из палаты.

– Всем без исключения выйти, – приказал генерал и пояснил начальнику отделения: – Мои люди обеспечат уход за этим больным.

– Но, товарищ генерал, – робко попытался возразить тот.

– Выполняйте приказ! – рявкнул генерал. – Ваши полковничьи погоны не долго удержатся на плечах, если услышу ещё возражения!

Начальник отделения вытянулся в струнку, щёлкнул каблуками и стремительно покинул палату. Помрачневшие врачи поспешили за ним.

Уже через пять минут в палату вошли медики из свиты генерала.

– Предпримите все меры, – озадачил их генерал, – чтобы больной мог пройти испытания по программе номер четыре. Это тот минимум, которого вы обязаны добиться. Все возможности госпиталя в вашем распоряжении. Если понадобится что-то сверх того, немедленно доложите. Одновременно готовьте больного к транспортировке.

С этого момента у дверей палаты заняли круглосуточный пост вооружённые часовые.

* * *

Через несколько дней генералу доложили, что все восемь офицеров, выживших после испытания установки «Аист», пришли в себя, но…

Тут же вновь погрузились в беспамятство. Впрочем, теперь уже спокойное. Двое суток спустя, убедившись, что состояние больных неизменно, генерал принял решение:

– Готовить больных к транспортировке!