Текст книги "Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере"

Достаточно несвоевременными и неуместными выглядели также попытки дипломатических и коммерческих представителей стран Антанты получить выгодные концессии на разработку природных ресурсов на Севере России. В частности, союзные дипломаты живо интересовались сведениями о залежах железной руды в районе Мурманска, сразу предложив русским властям помощь в обследовании месторождения[502]502
  См.: ГАРФ. Ф. 29. Оп. 1. Д. 1. Л. 142 (телеграмма помощника генерал-губернатора по управлению Мурманским краем В.В. Ермолова В.В. Марушевскому, 14 декабря 1918 г.).


[Закрыть]. Они подавали заявки на получение земель под союзные торговые представительства в развивающемся городе Мурманске, развернув между собой настоящее соревновение за лучшие участки. Например, как только французский посол Ж. Нуланс в декабре 1918 г. получил справку от помощника генерал-губернатора по управлению Мурманским краем В.В. Ермолова о выделении правительству Франции нескольких участков земли, британский посол Ф. Линдлей моментально составил просьбу о резервировании земель и для британского бизнеса[503]503
  Северный фронт. Док. 25; Noulens J. Mon ambassade en Russie soviétique. Т. 2. Р. 285–286; Report on the Work of the British Mission to North Russia from June 1918 – to 31^st March, 1919. (By F.O. Lindley) // British Documents on Foreign Affairs. Part II. Series A. Vol. 1. Doc. 24. Р. 153. О других предложениях, поступивших Ермолову, см.: ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 18. Л. 28–28 об. (письмо Ермолова Миллеру, 28 января 1919 г.).


[Закрыть]. А английский полярный исследователь Э. Шекльтон, появившийся в Северной области в конце 1918 г. в связи с вопросом об экипировке союзных войск, вообще выдвинул обширнейший концессионный проект. Он испрашивал в пользу одного лондонского коммерческого общества ряд участков в Мурманске в аренду на 99 лет, право разведки ископаемых в крае и разработки месторождений, преимущественное право производить лесо– и рыбозаготовки, не говоря об иных правах[504]504
  См. переписку ВПСО о предложении Шекльтона: Интервенция на Севере в документах. С. 53–58; Борьба… на Мурмане. Док. 184; ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 33. Л. 25–29, 30, 33.


[Закрыть]. Предприимчивость союзников была заметна даже простым обывателям. В Архангельске союзные солдаты и офицеры широко обменивали на черном рынке ром, паек и предметы одежды на ценные шкурки пушных животных[505]505
  Ironside E. Archangel. P. 87; Fraser E. The House by the Dvina: A Russian-Scottish Childhood. New York, 1984. P. 222 (пер. см.: Фрезер Е. Дом над Двиной. Детство в Архангельске. Архангельск, 1998).


[Закрыть].

Несмотря на амбициозность концессионных проектов, правительства Антанты едва ли целенаправленно стремились превратить Северный край в свою колонию. Послевоенное урегулирование мира и проблемы в собственных странах, истощенных войной, надолго отвлекли их от новых масштабных заграничных проектов. Характерно, что исходили концессионные инициативы даже не от союзных кабинетов, а от местных дипломатических и коммерческих агентов Антанты, действовавших на свой страх и риск, как правило, даже не дожидаясь согласия своих правительств[506]506
  См. например: British Documents on Foreign Affairs. Part II. Series A. Vol. 1. Doc. 24. P. 153.


[Закрыть]. Экономическая колонизация Севера союзниками была едва ли возможна и из-за того, что само Временное правительство крайне осторожно реагировало на иностранные коммерческие предложения. Так, оно отказалось признавать справки о концессиях, выданные Ермоловым, и объявило себя не вправе утверждать монопольные договоры с иностранными государствами. Допускавшиеся же частные соглашения о капиталовложениях ставились в зависимость от будущего российского законодательства, что выбивало основу из-под любых долгосрочных проектов[507]507
  ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 10. Л. 23 об. – 24 (постановление ВПСО, 19 марта 1919 г.); Ф. 17. Оп. 1. Д. 34. Л. 109–109 об. (письмо Миллера поверенному в делах Франции М. Гияру, 23 апреля 1919 г.).


[Закрыть].

Едва ли можно говорить и о хищническом разграблении ресурсов Северной области агентами Антанты уже в период Гражданской войны. В действительности наряду с вывозом экспортных товаров союзники снабжали всем необходимым северную армию и поставляли продовольствие для местного населения. Хотя общий торговый баланс края никогда не был сведен (сейчас это невозможно сделать из-за неполноты данных), обширные расходы союзников на Северную область и развал экспортной промышленности Севера в период революции не позволяют предположить, что он был в пользу союзников[508]508
  Данные о союзных расходах на Северную область и экспорте северных товаров см.: Ullmann R. Britain and the Russian Civil War. P. 366–367; Из доклада управляющего Отделом финансов, торговли и промышленности Н.И. Каменецкого ВПСО, 9 февраля 1920 г. // Северный фронт. Док. 59; Минц И.И. Английская интервенция и северная контрреволюция. С. 136–140.


[Закрыть].

В общем и целом, маловероятно, чтобы союзная интервенция нанесла или могла в будущем нанести огромный экономический ущерб Северному краю. Страх северных политиков и военных перед превращением Архангельской губернии в колонию стран Антанты теперь представляется достаточно иррациональным. Однако то, что концессионные предложения поступали от официальных дипломатических и военных представителей Антанты, усиливало сомнения белой элиты в истинных целях союзной интервенции. В результате недовольство союзным присутствием на Севере росло и все более обостряло отношения между русской властью, общественностью и интервентами.

Союзная интервенция и белая армия

Недовольство и противодействие интервенции, достаточно явно проявившиеся среди северных политиков и общественности, пожалуй, нигде не было настолько очевидным, как в белой армии. Конфликты между белыми офицерами и союзниками обостряло то, что вплоть до лета 1919 г. в руках союзного командования находилось общее руководство военными операциями на Северном фронте, а также интендантская и госпитальная службы, распоряжение перевозками и пропускной системой[509]509
  Чаплин Г.Е. Два переворота на Севере. С. 24; Интервенция на Севере в документах. С. 26.


[Закрыть]. Первоначально отношения портило и высокомерное отношение генерала Пуля к русским военным. Оно живо напоминало даже британскому командующему Мурманским фронтом Ч. Мейнарду и американскому послу Фрэнсису о прежней колониальной службе генерала[510]510
  ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 3. Л. 65 (письмо генерала Н.И. Звегинцева Миллеру, 6 сентября 1926 г.); Maynard C. The Murmansk Venture. P. 38–39; Francis D. Russia from the American Embassy. P. 272. О предшествовавшей службе Пуля см.: Ironside E. Archangel, 1918–1919. Р. 25.


[Закрыть]. Однако даже сменившему Пуля Э. Айронсайду, по общему мнению намного более сдержанному и тактичному[511]511
  См., например: ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 11. Л. 98 (телеграмма Чайковского в Омск, 23 декабря 1918 г.).


[Закрыть], не удалось существенным образом изменить взаимоотношения с русскими офицерами. Видимо, глубинная причина недовольства скрывалась не в личности командующего, а в самом факте союзного вмешательства в Гражданскую войну. Приведенные далее свидетельства русских военных, несмотря на то что большинство из них были написаны уже в эмиграции, подтверждаются рапортами и перепиской периода Гражданской войны, а также союзными источниками, и в целом они довольно точно отражают общие настроения, царившие в северной Белой армии.

Русские офицеры считали унизительным для себя служить под командой англичан, нередко уступавших им в чине. На фронте часты были жалобы на то, что союзники «пришли в нашу страну и здесь распоряжаются», что они командуют, тогда как русские должны воевать, и что вообще «англичане пришли не спасать Россию, а погубить ее»[512]512
  Соколов Б.Ф. Падение Северной Области // Архив русской революции. Берлин, 1923. Т. 9. С. 16–17; РГВА. Ф. 39450. Оп. 1. Д. 4. Л. 260 (телеграмма полковника Нагорнова Марушевскому, 12 июня 1919 г.).


[Закрыть]. Острое возмущение офицерства вызывали любые случаи неуважения англичан к русским военным и чиновникам. Так, широкую огласку получил случай «издевательства» англичан над начальником Мурманского края Ермоловым. Во время его официального визита на корабль к английскому командующему морскими силами адмиралу Дж. Грину Ермолову дали неудобную веревочную лестницу, по которой, как свидетельствовал современник, этот «глубоко сухопутный правитель поднялся с очень большим трудом, раза три сорвавшись. Всякий раз, как голова его показывалась над бортом, англичане играли встречный туш, Ермолов скатывался вниз, – музыка прекращалась, – снова показывалась голова, снова туш, – и таким образом – раза три»[513]513
  Гефтер А. Воспоминания курьера // Архив русской революции. Берлин, 1923. Т. 10. С. 132.


[Закрыть]. Другой автор с негодованием писал, что однажды английский сержант «позволил себе ударить нашего офицера, не понеся за это никакого взыскания»[514]514
  Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 23.


[Закрыть].

Многие русские военные чины видели в интервенции удар по национальной гордости. Союзникам приписывали то, что они опасались роста русских войск, «дабы из роли начальствующих не перейти на роль подчиненных», а также сопротивлялись успешному продвижению русских армий[515]515
  Марушевский В.В. Год на Севере // Белое дело. Т. 2. С. 49; Т. 3. С. 51–52.


[Закрыть]. Как позже писал подполковник В.А. Жилинский, «попытки русского командования идти вперед к победе наталкивались на противодействие английского Главнокомандующего и иногда сопровождались даже угрозами прекратить снабжение, если русские войска двинутся вперед»[516]516
  ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 4. Л. 21 об. (письмо Жилинского Городецкому, 11 февраля 1925 г.).


[Закрыть]. Недовольство офицеров влияло на настроение формировавшейся русской армии. Подчеркнуто обособленный быт русских и союзных частей даже во фронтовых условиях резко противоречил официальным заявлениям о единстве целей и действий союзников.

Русское командование не противодействовало антисоюзническим настроениям офицерства и целиком их разделяло. Хотя генерал-губернатор Северной области Е.К. Миллер советовал офицерам во взаимоотношениях с англичанами «не проявлять нервности», он сам признавал жалобы русских военных на порядки службы «совершенно правильными»[517]517
  РГВА. Ф. 39450. Оп. 1. Д. 4. Л. 270 (телеграмма Жилинского командиру 8-го полка Нагорнову с текстом резолюции Миллера, 18 июня 1919 г.).


[Закрыть]. В свою очередь, командующий белыми войсками В.В. Марушевский был сам исключительно обижен тем, что Айронсайд и его штаб не прислушивались к советам русского генерала и что вообще рослый британец свысока смотрел на низкорослого Марушевского, не доходившего ему даже до плеча[518]518
  ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 25. Л. 11–12 (письмо Марушевского союзному начальнику тыловых служб Г. Нидхему, 25 февраля 1919 г.).


[Закрыть]. Марушевский полагал, что в принципе «сыны гордого Альбиона не могли себе представить русских иначе, чем в виде маленького, дикого племени индусов или малайцев, что ли». Он был уверен, что поддержание самого статуса превосходства является сознательной политикой англичан, которые «держали себя на Севере так, как будто они находились в завоеванной, а вовсе не в дружественной стране»[519]519
  Марушевский В.В. Год на Севере // Белое дело. Т. 2. С. 37; Т. 1. С. 28–29.


[Закрыть]. Видя интерес англичан к расширению своего экономического влияния на Севере России, офицеры также делали вывод, что богатый ресурсами северный регион попросту стал объектом английского колониализма[520]520
  Гефтер А. Воспоминания курьера. С. 132.


[Закрыть].

Со своей стороны, многих союзных военных чинов, веривших в необходимость помощи белым армиям в борьбе с большевизмом, уязвляло и обескураживало поведение русских офицеров. Как с горечью констатировал британский полковник П. Вудс, в Мурманском крае офицерами «являлись люди, настроения которых были отчетливо антисоюзническими… а действия – открыто обструкционистскими». Он не мог объяснить это странное поведение иначе, чем завистью, мстительностью и преследованием собственных корыстных интересов[521]521
  Baron N. The King of Karelia. Р. 193–194, 208, 244 etc.


[Закрыть]. Командующий бригадой британских добровольцев генерал Л. Садлер-Джексон, по свидетельству его начальства, испытывал такое недоверие к русским солдатам и офицерам, что во время совместных наступательных операций предпочитал даже выставлять собственные патрули и по возможности перепроверял русские военные донесения[522]522
  Ironside E. Archangel. P. 160–165.


[Закрыть]. А корреспондент британской газеты «Таймс» в Северной области Э. Соутар вспоминал, что союзные войска жили в постоянном страхе получить удар в спину со стороны «дружественных» русских сил[523]523
  Soutar A. With Ironside in North Russia. London, 1940. P. Х.


[Закрыть].

Антисоюзные настроения русских чиновников, военных и общественности не могли пройти незамеченными и для главного союзного командования в Северной области. Не случайно летом 1919 г., когда дальнейшая судьба интервенции обсуждалась в британском кабинете, генерал Айронсайд выступил за скорейший вывод союзных войск, отмечая ненадежность северной армии и отрицательное отношение к интервенции на Севере[524]524
  Cм.: FRUS, 1919. Russia. P. 641–642.


[Закрыть]. Впоследствии, вспоминая о русских петициях и делегациях, настаивавших на дальнейшей союзной поддержке, он отмечал, что ему «трудно было испытывать какую-либо симпатию к людям, которые так мало сделали для того, чтобы помочь самим себе»[525]525
  Ironside E. Archangel. P. 175.


[Закрыть]. Таким образом, широкое недовольство интервенцией среди военных кругов, политического руководства и общественности Северной области косвенно способствовало прекращению союзной помощи Белому движению.

Недовольство интервенцией среди северной элиты укоренилось настолько глубоко, что даже эвакуация союзных войск осенью 1919 г. и затем поражение белых армий не заставили северян пересмотреть свои взгляды. Союзная эвакуация, значительно уменьшив северную армию и затруднив снабжение войск и населения из-за прекращения крупных поставок из-за рубежа, в первый момент породила панику в русских военных и политических кругах[526]526
  После вывода союзных войск на мурманском и архангельском направлениях оставалось в общей сложности около 25 тыс. штыков. См.: Марушевский В.В. Год на Севере // Белое дело. Т. 3. С. 49–50. С целью предотвратить союзную эвакуацию в августе – сентябре 1919 г. в Европу были посланы десятки обращений от органов самоуправления Северной области, общественных и профессиональных организаций, религиозных обществ и сельских общин. За границу с той же целью отправились несколько делегаций, в том числе от открывшегося 12 августа 1919 г. Земско-городского совещания. См.: ГААО. Ф. 50. Оп. 5. Д. 1. Л. 82–83; ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 32. Л. 96, 97; Ф. 17. Оп. 1. Д. 61. Л. 114–115; Северное утро. 1919. 17, 18 авг.; Возрождение Севера. 1919. 10, 19 авг.; Отечество. 1919. 11 сент.; Union of Russian Zemstvos and Towns (London Committee). North-Russian Zemstvos and Municipalities. Statements by the Congress of Zemstvos and Municipalities of North Russia and by the North-Russian Municipal and Zemstvos Delegation to the Peoples of the Allied Countries. London, 1919.


[Закрыть]. Но в не меньшей степени современники отмечали общее чувство облегчения и даже радости в связи с уходом союзников. Американский участник интервенции Р. Альбертсон так излагал свой произошедший незадолго до эвакуации разговор с архангельским школьным учителем. Учитель говорил: «Наш долг – [служить] России. Большевики, возможно, будут управлять нами, или, может быть, нас убьют, но наш долг – [служить] России. Англичане должны уйти»[527]527
  Albertson R. The debacle of Archangel // The New Republic. 1919. 19 November. P. 346.


[Закрыть]. Видя в конце сентября 1919 г. архангельскую набережную, опустевшую после отхода союзных судов, чиновники и офицеры с сияющим видом поздравляли друг друга с тем, что они «опять в России», и интересовались: «Как вам нравится русский город Архангельск?» А успех последовавшего наступления северной армии многие политики и военные связывали с тем, что, не желая раньше захватывать территорию для англичан, русские солдаты теперь готовы были идти на подвиги, воюя за себя[528]528
  Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 68. Союзная эвакуация Архангельска была завершена 26 сентября, Мурманска – 12 октября 1919 г. Вместе с войсками также выехали иностранные консульства и дипломатические миссии. Интервенция обошлась Великобритании (самому активному участнику интервенции на Севере) в 18 млн. фунтов стерлингов только за период с ноября 1918 г. по октябрь 1919 г., и только британские общие потери, самые многочисленные из всех союзных потерь в Северной области, составили 983 человек, из них 327 – убитыми. См.: The Campaign in North Russia. Memorandum by the Chief of the Imperial Staff H. Wilson. 1^st December, 1919 // British Documents on Foreign Affairs. Part II. Series A. Vol. 1. Doc. 110. Р. 428; Ullman R. Britain and the Russian Civil War. P. 199. По сведениям Ульмана, в английском парламенте звучали также утверждения, что в 460 британских солдат погибло на Русском Севере. Потери американцев составили 222 убитых и умерших от ран. См.: Moore J., Mead H., Jahns L. The History of the American Expedition Fighting the Bolsheviki. P. 299–303.


[Закрыть]. Описывая свою последнюю встречу с русским командующим Двинским участком фронта полковником А.А. Мурузи, генерал Айронсайд был потрясен, насколько открыто тот говорил о своем недоверии к интервентам и насколько был уверен, что после ухода союзников белая русская армия быстро начнет пополняться крестьянами-добровольцами и сможет смести большевистскую власть[529]529
  Ironside E. Archangel. P. 166.


[Закрыть]. Однако военный порыв длился недолго, и Северной области было отпущено жизни менее полугода.

Недовольство интервенцией пережило Гражданскую войну. Позже в эмиграции многие участники белой борьбы, раньше возмущавшиеся союзным вмешательством, теперь именно на интервентов, которые бросили белые армии на произвол судьбы, стали возглагать значительную часть ответственности за свои поражения. Яркими оценками интервенции на Севере пестрят воспоминания, записки и речи членов Общества северян. Это эмигрантское объединение было создано в Париже осенью 1924 г. по инициативе Миллера[530]530
  ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 1. Л. 1–3 (письмо Миллера Городецкому, 24 сентября 1924 г.). Подробнее об Обществе северян и его деятельности см.: Новикова Л.Г. Как белые стали северянами: эмигрантское Общество северян и память о Гражданской войне на Севере России // Проблемы истории Русского зарубежья: материалы и исследования / Ред. Н.Т. Энеева. М., 2008. Вып. 2. С. 153–176; Безбережьев С.В. Об одной попытке белогвардейцев написать историю гражданской войны на севере России // Вопросы истории Европейского Севера. Петрозаводск, 1989. С. 34–50.


[Закрыть]. Самому генералу и принадлежит, вероятно, одно из наиболее авторитетных эмигрантских суждений о Гражданской войне на Севере, которое он изложил в своей речи на торжественном собрании Общества северян в 1926 г. Миллер подчеркивал заслугу участников Белого движения в том, что на Севере в 1918 г. была создана «русская территория с русской государственной властью» и что они сокрушили представления о невозможности осилить большевиков. Если успехи он всецело приписывал храбрости русских офицеров и солдат, то вину за поражение Белого движения на Севере он во многом возлагал на союзников. Как утверждал Миллер, русское командование и правительство вовремя осознали опасность со стороны интервентов и не допустили «политического и экономического захвата области, для колонизации ее, с превращением ее в великобританскую концессию, изобилующую несметными естественными богатствами». Однако, по мнению Миллера, тем самым они лишили себя союзной поддержки. Союзники, утратив практический интерес к интервенции, эвакуировали свои войска, что и предопределило в итоге поражение и белого фронта[531]531
  Миллер Е.К. Борьба за Россию на Севере. 1918–1920 // Белое дело. Летопись белой борьбы. Берлин, 1928. Т. 4. С. 6–7, 9–10.


[Закрыть].

Миллер, безусловно, пытался несколько облегчить свою собственную ответственность за военные неудачи белых на Севере. Но как показывают записки и мемуары северян, его отношение к интервенции разделяли многие из его бывших соратников. Они также упрекали союзников в колониальных амбициях, а падение Северной области во многом связывали с уходом интервентов. В переписке ветеранов-северян также нередки упоминания о «предательстве» белого дела со стороны союзников[532]532
  См., например: Семенов Е. Последняя Пасха на Родине // Вечернее время. 1925. 19 апр.; ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 1. Л. 69 (письмо полковника М. Костевича Городецкому, 20 сентября 1925 г.).


[Закрыть].

Существенная доля вины за поражение белых возлагается на англичан и в набросках очерка истории Северной области, написанных бывшим членом Северного правительства С.Н. Городецким на основе собранных им документов, мемуаров и писем северян. Городецкий даже расширил обвинения против союзников, показав, что уже и раньше, в историческом прошлом, они проявляли корыстный интерес к русскому Поморью. Уже с XVI в., в интерпретации Городецкого, они стремились «использовать по возможности монопольным способом» Северный край и всеми силами пытались препятствовать развитию русской торговли и мореходства, опасаясь «будущего могущества России»[533]533
  ГАРФ. 5867. Оп. 1. Д. 5. Л. 53, 64–65, 69–70 (Городецкий С.Н. Очерк истории Северной области).


[Закрыть]. Интервенция же, следуя его логике, дала новую возможность союзникам, прежде всего англичанам, осуществить свои давние амбиции. Таким образом, Городецкий дал дополнительное обоснование упрекам союзников в «колониальных» намерениях.

Ветераны-северяне, возлагая на союзников вину за собственное поражение, пытались, с одной стороны, как-то объяснить проигрыш того национально-патриотического дела, которое, по их убеждению, должно было иметь все шансы на успех, и, с другой стороны, не утратить представления о высоких мотивах и идеализированной сущности Белого движения. Концепция «предательства» союзников позволяла эмигрантам одновременно и говорить о героизме белых войск и величии белого подвига, и объяснить причины их полного разгрома в Гражданской войне, связав поражение с «ударом в спину» со стороны союзников. В эмигрантских мемуарах белая борьба приобретала некоторые черты патриотической войны на два фронта – против интернационалистов-большевиков и против захватчиков-англичан. Эту последнюю борьбу, в отличие от войны с красными, ветераны-северяне считали выигранной, так как они смогли отстоять Север от полного подчинения англичанам. Так что даже поражение белых отчасти оказалось окрашено в цвета победы.

Недовольство интервенцией, не только не утихшее, но еще более обострившееся в эмиграции, подчеркивает, что его главная причина едва ли скрывалась в непосредственных действиях интервентов. Скорее она заключалась в самом представлении русских офицеров и политических деятелей о сути и характере белой борьбы. Белые офицеры и политики, выступив под знаменем патриотизма и упрекая большевиков в пособничестве немцам, крайне болезненно воспринимали свою собственную зависимость от иностранной помощи и всеми силами пытались ограничить участие союзников в Гражданской войне. Идеология Белого движения консолидировалась вокруг лозунга освобождения страны от «позорного» Брестского мира и «предателей родины» – большевиков и включала в себя значительную дозу российского национализма и этатизма, выросшего и укрепившегося в сознании общественных элит в годы мировой войны[534]534
  О национализме в идеологии Белого движения см.: Heretz L. The Psychology of the White Movement // The Bolsheviks in Russian Society. P. 105–122; Robinson P. «Always with Honour»: The Code of the White Russian Officers // Canadian Slavonic Papers. 1999. № 2. Р. 121–141. В определенной мере антисоюзные настроения могли быть продолжением англофобии периода Первой мировой войны. Как показал Б. Колоницкий, англофобия была распространена как среди правых кругов, преувеличивавших английское влияние на русскую политику, так и среди некоторых представителей левых, которые после Февральской революции 1917 г. полагали, что Англия насильственно удерживает Россию в войне. См.: Колоницкий Б.И. Политическое функционирование англофобии в годы Первой мировой войны // Россия и Первая мировая война (Материалы международного коллоквиума). СПб., 1999. С. 271–287.


[Закрыть]. Это не позволяло антибольшевистским военным и политикам, представлявшим различные грани политического спектра, более спокойно воспринимать присутствие иностранной, хотя и союзной вооруженной силы на российской земле. Панически страшась оказаться «марионетками» союзного командования, они пытались ограничить союзное вмешательство во внутрироссийский конфликт. Именно с этим было связано постоянное недовольство и даже придирки к союзникам. В итоге, показав себя хорошими патриотами, но плохими стратегами, белые в значительной мере сами оттолкнули руку союзной помощи, которая могла сыграть более существенную роль в их борьбе с большевиками.

Союзная интервенция и население Северной области

Национально-патриотические идеи белых политиков и военных не были совершенно чужды широким массам населения Архангельской губернии. Первая мировая война не только усилила национальные и этатистские убеждения элит, но и сработала как катализатор для появления массового российского национализма. Возложив на все население страны обязанности и ответственность в связи с ведением тотальной войны, она вовлекла широкие массы в общенациональную политику[535]535
  О национализирующем влиянии Первой мировой войны см.: Санборн Дж. Беспорядки среди призывников в 1914 г. и вопрос о русской нации: новый взгляд на проблему // Россия и Первая мировая война. С. 202–215 (расширенный вариант этой статьи см.: Sanborn J. The mobilization of 1914 and the question of the Russian nation: A reexamination // Slavic Review. 2000. Vol. 59. № 2. P. 267–289); Sanborn J. Drafting the Russian Nation: Military Conscription, Total War, and Mass Politics, 1905–1925. DeKalb, 2003; Retish A. Russia’s Peasants in Revolution and Civil War. Ch. 1.


[Закрыть]. Большинство жителей Архангельской губернии поддерживали военные усилия страны, отправляя призывников на фронт, и живо интересовались сведениями с театра военных действий. Они были и потребителями массовой патриотической пропаганды, которая не жалела красок для храбрых союзников России (стран Антанты), вступивших в смертельную схватку с извечным врагом – Германией[536]536
  См.: Jahn H. Patriotic Culture in Russia during World War I. Ithaca, 1995; Хеллман Б. Первая мировая война в лубочной литературе // Россия и Первая мировая война. С. 303–314.


[Закрыть].

Однако антигерманские настроения и зачатки крестьянского национализма не переросли в апологию национального государства, как это было у значительной части образованной общественности. Поэтому простые жители Архангельской губернии, видя в Гражданской войне во многом продолжение длительного конфликта России и Антанты с Германией, не испытывали изначальной враждебности к интервентам. Проявлявшееся периодически недовольство интервенцией было вызвано прежде всего практическими соображениями. Его определяли бытовые столкновения и конфликты, а также неоправдавшиеся надежды населения на то, что союзники принесут с собой «мир и хлеб».

Летом 1918 г. многие жители губернии с нетерпением ожидали начала интервенции. Они связывали с ней прекращение непопулярной мобилизации в Красную армию и поступление хлеба из-за границы, что могло спасти нехлебородный Север от надвигавшегося голода. Население губернии в целом благожелательно отнеслось к высадке союзников в Архангельске. Сформированные в деревнях отряды самообороны не только не противодействовали интервентам, но, напротив, помогали белым и союзным отрядам изгнать красногвардейцев из соседних деревень. Приветственные обращения и телеграммы, приходившие в Архангельск в первые недели после переворота из городов и сел губернии, говорили о сочувственном отношении населения к интервенции и белой власти[537]537
  ГАРФ. Ф. 18. Оп. 1. Д. 22. Л. 2, 4 (машинописные Известия Бюро печати при ВУСО. 1918, 3 и 5 авг.); Ф. 16. Оп. 1. Д. 65. Л. 3–4; Ф. 3811. Оп. 1. Д. 142. Л. 7–9 об. (телеграммы в адрес ВУСО из деревень); Вестник ВУСО. 1918. 13, 14, 18, 23 авг.; 3, 11 сент.; Ружников Г.И. Борьба за Советы в Усть-Вашке // В боях за Советский Север. Воспоминания участников борьбы с интервентами и белогвардейцами на Севере в 1918–1920 гг. Архангельск, 1967. С. 139–142.


[Закрыть]. Хотя на крестьянские обращения часто влияли представители политических элит и приезжие агитаторы, массовость схожих резолюций показывает, что крестьяне были готовы по крайней мере выразить согласие с переменой власти и первоначально не противодействовали приходу интервентов.

4 августа 1918 г. в типичной по своему содержанию телеграмме пинежский Комитет общественной безопасности сообщал Северному правительству о своей полной поддержке, основанной на «единодушной воле местного населения, не желавшего подчиниться распоряжению Советской власти о мобилизации против союзников и вообще враждебно настроенного к большевикам»[538]538
  ГАРФ. Ф. 18. Оп. 1. Д. 22. Л. 3 (Известия Бюро печати при ВУСО. 1918. 4 авг.).


[Закрыть]. Мезенское уездное земское собрание выражало надежду, что «союзные державы в нынешнее трудное время братски помогут восстановить целость и независимость России и окажут продовольственную помощь Севобласти»[539]539
  ГААО. Ф. 1865. Оп. 1. Д. 148. Л. 55 (протокол заседания Мезенского уездного земского собрания, 30 августа 1918 г.).


[Закрыть]. Из Власьевской волости в Архангельск было направлено следующее постановление: «Приветствуя союзников, как освободителей от германского ига, наложенного на русский народ Брестским договором через агентов Германии – большевиков, волостное собрание Власьевской волости выражает надежду, что союзники снабдят население хлебом, которого в этом году вследствие плохого урожая слишком мало»[540]540
  Вестник ВПСО. 1918. 2 нояб. См. подобные резолюции: Вестник ВУСО. 1918. 11 сент.; Вестник ВПСО. 1919. 13 марта.


[Закрыть]. В целом, первые резолюции с мест нередко повторяли заявления белой власти, что интервенция призвана помочь лояльным русским силам в борьбе против Германии и большевиков. Однако они в первую очередь связывали с приходом союзников решение собственных насущных проблем, и особенно улучшение хлебного снабжения.

Поддержка интервенции среди обычного населения губернии значительно сократилась уже в первые месяцы существования Северной области. Однако причиной служило не возмущение попранными правами русской власти и не страхи перед союзной колонизацией Севера, а разочарование в надеждах на установление мира и снабжение хлебом, которые связывались с приходом интервентов и свержением большевиков. Более того, в отличие от политической элиты и военного командования, если население выражало недовольство, оно касалось не только интервенции, но и вообще политики «верхов» – белых и союзных в равной степени.

Уже в начале осени 1918 г. стало очевидно, что союзные и белые власти не способны наладить достаточное продовольственное снабжение губернии[541]541
  В конце сентября 1918 г. хлебный паек в Архангельске составлял 15 фунтов на человека в месяц и 22 фунта для лиц, занятых тяжелым физическим трудом, в сельской местности паек составлял 10–20 фунтов на человека (1 фунт равнялся 409,5 граммам). Увеличение пайка по сравнению с голодным июлем составило в Архангельске на взрослого человека 7,5 фунта в месяц, на работников физического труда – без малого 4 фунта (при пересчете на печеный хлеб). Однако потребление далеко отставало от довоенных норм, когда население губернии потребляло свыше пуда хлеба на человека в месяц. О нормах пайка и поставках продовольствия см.: Вестник ВУСО. 1918. 24 сент.; ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 14. Л. 115, 119 (меморандум Чайковского союзным послам о продовольственном положении, 26 декабря 1918 г.); British Documents on Foreign Affairs. Part II. Series A. Vol. 1. Doc. 24. Р. 165–166.


[Закрыть]. В ответ в Архангельск стали поступать протесты с мест и жалобы на неисполненные обещания интервентов и правительства. В частности, общее собрание граждан Нижнемудьюжского сельского общества Онежского уезда жаловалось: «…нам крестьянам приходится заниматься тяжелым физическим трудом, которым могут заниматься только те, кто питается только более или менее сносно. Нам же приходится питаться чем попало, как например: соломой или хлебом с примесью мха»[542]542
  ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 142. Л. 25–25 об. (протокол собрания Нижнемудьюжского сельского общества, 4 ноября 1918 г.).


[Закрыть]. Другие волости писали, что крестьяне потребляют теперь в пищу различные суррогаты, которые в иные годы не шли даже на корм скоту[543]543
  См. протоколы волостных собраний и донесения из уездов: ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 142. Л. 12–13, 18–18 об., 158–158 об.


[Закрыть]. Некоторые деревни напрямую связывали требование увеличить хлебный паек с теми «услугами», которые они оказали союзному командованию и Северному правительству. Председатель Вонгудо-Андозерской волостной земской управы так суммировал полученные резолюции сельских сходов: крестьяне голодают, «и тут еще, несмотря на такие заслуги волости, – граждан с. Вонгуда, что они с 18-го августа по 10 сентября включительно почти все стояли под ружьем и охраняли подступы к городу Онеге от большевистских банд – им не то чтобы за услуги дать хлеб в первую очередь, как тогда обещало высшее командование – наоборот им сбавили за целый октябрь месяц и дали такую норму, чтобы только не умереть с голоду»[544]544
  ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 8. Л. 37–37 об. (письмо Вонгудо-Андозерской волостной управы в Онежскую уездную земскую управу, 29 октября 1918 г.).


[Закрыть].

Недостаток продовольствия породил разочарование в союзной помощи не только среди архангельских крестьян, но и в рабочей среде. Британский генерал Мейнард отмечал, что среди рабочих Мурманского края быстро росло недовольство интервенцией. Причину он видел в нехватке питания и задержках зарплаты железнодорожникам, перевозившим союзные войска и грузы. Он даже предпринял специальную поездку в Лондон, чтобы вытребовать необходимые кредиты для погашения задолженности[545]545
  Maynard C. The Murmansk Venture. P. 158–160; Ullman R. Intervention and the War. P. 254. Например, оплату за пользование железной дорогой и телеграфом с июля 1918 г. союзное командование стало перечислять только в октябре, см.: ГАМО. Ф. 1027. Оп. 1. Д. 4. Л. 13 об. (расписка членов Мурманского краесовета в получении 2 млн. руб. от британского командования, 3 октября 1918 г.). Помощник генерал-губернатора по управлению Мурманским краем Ермолов также отмечал в октябре 1918 г., что задержка зарплаты вызывает растущее недовольство союзниками, см.: Борьба… на Мурмане. Док. 176.


[Закрыть].На связь между плохим продовольственным снабжением и недовольством по отношению к англичанам и белой власти указывали и красные разведчики на Севере[546]546
  Из донесения разведчика С.А. Марухина в штаб Северо-Двинской флотилии, 3 марта 1919 г. // Военные моряки. Док. 314.


[Закрыть].

Интервенция не оправдала надежды населения не только на обильное питание, но и на то, что удастся избежать новой войны. Уже в конце августа 1918 г. был объявлен призыв в белую армию, а вместе с ним пришли массовые повинности по перевозке русских и союзных военных грузов и войск[547]547
  Собрание узаконений и распоряжений ВУСО/ВПСО. 1918. № 1. Ст. 40.


[Закрыть]. Несмотря на то что население в конечном итоге смирились с необходимостью войны и северная белая армия выросла до значительных размеров, отношение к интервенции уже не было благоприятным. Его сменили равнодушие и апатия. Крестьяне могли более положительно относиться к интервентам, если им удавалось выменять у союзных солдат имевшиеся в некоторых хозяйствах молоко и яйца на дефицитные консервы, хлеб и алкоголь. И равнодушие сменялось возмущением, когда боевые действия опустошали деревни или когда союзные и белые солдаты сжигали прифронтовые села, чтобы те не служили опорными пунктами для вылазок врага[548]548
  British Documents on Foreign Affairs. Part II. Series A. Vol. 1. Doc. 24. Р. 167; A Chronicler. Archangel. Р. 72; UMBHL. S. Parrish. Diary, 1918–1919. Р. 18–19; UMBHL. F.W. Douma. (1918–1919). Diary. P. 5; Соколов Б.Ф. Падение Северной Области. С. 11.


[Закрыть].

Более резкие выпады против интервенции звучали со стороны некоторых организованных групп архангельских рабочих и меньшевистского руководства профсоюзами. В частности, во время февральско-мартовского политического кризиса 1919 г. председатель архангельского Совета профсоюзов М.И. Бечин, критикуя белое правительство, обрушился также и на интервентов. В своих речах от лица рабочих и мобилизованных солдат он заявлял, что те «союзникам себя за банку консервов и табаку не продадут»[549]549
  Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 34–36; HIA. E. Miller Collection. Box 4. Folder 2 (письмо Миллера Чайковскому, 1 апреля 1919 г.); Русский Север. 1919. 15 марта. Подобные идеи содержало также обращение Архангельского совета профсоюзов к ВПСО в августе 1919 г., которое упрекало союзников в действиях, «давящих национальную гордость». См.: ГААО. Ф. 50. Оп. 5. Д. 1. Л. 67.


[Закрыть]. Впрочем, эти речи не имели широкого резонанса среди населения губернии или даже в рабочей среде. Хотя власти Северной области решились на открытый судебный процесс, чтобы разоблачить несостоятельность лозунгов Бечина, ни обвинение, ни 15-летняя каторга, назначенная ему решением суда, не вызвали волны возмущения[550]550
  О судебном процессе см.: Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной Области. С. 22–37; Овсянкин Е.И. Архангельск. С. 191.


[Закрыть]. Простое население области в целом оставалось безучастным к спорам вокруг интервенции.

Патриотические выпады против интервентов со стороны красной пропаганды также едва ли имели широкое влияние на настроения жителей Севера. Даже советские исследования, приводившие обширный материал о красных пропагадистских кампаниях в белом тылу, не подтверждают документально связь между пропагандой и недовольством союзниками среди населения[551]551
  См., например: Тарасов В.В. Борьба с интервентами на Севере России. С. 242–243, 252–258; Алахвердов Г.Г. Разложение в войсках интервентов и белогвардейцев на Севере России в 1918–1919 годах // Вопросы истории. 1960. № 7. С. 121–134; Мымрин Г.Е. Англо-американская военная интервенция на Севере и ее разгром. С. 162–163, 176, 183–184 и др.


[Закрыть]. Патриотические лозунги советских листовок, как свидетельствуют современники, если и имели влияние, то прежде всего на офицеров северной армии, которые были уязвлены «предательским» и «хищническим» поведением союзников[552]552
  Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 113.


[Закрыть]. Не национальные интересы, но локальные нужды, обеспечившие вначале широкие симпатии к союзникам, продолжали определять политические предпочтения жителей губернии на протяжении всей Гражданской войны.

* * *

В целом союзная интервенция сыграла противоречивую роль в Гражданской войне на Севере России. Укрепив материально и численно антибольшевистские силы, она в то же время вызвала резкое недовольство белых политиков, военных и северной общественности. Упреки в адрес интервентов сыпались со стороны различных политических сил, подчеркивая, насколько глубоко те разделяли представления о ценности сильного национального государства и насколько верили они в необходимость защищать его от любых внешних угроз. Испытывая панический страх перед перспективой оказаться «марионетками» союзников и перед иностранной колонизацией Севера, белые пытались ограничить союзное вмешательство во внутрироссийский конфликт, лишая себя тем самым важнейшей опоры. Хотя антисоюзнические настроения и русский национализм объединяли различные политические группы белой элиты, они же отделяли белое руководство от простого населения Северной области, настроения и действия которого определялись локальными нуждами и практическими соображениями. Жители Архангельской губернии не выступали против интервенции из патриотических соображений. Но они и не поддерживали интервентов, так как те не принесли мира и хлеба, которых более всего желали обычные жители и до начала военных действий, и во время Гражданской войны.

Безусловно, неуспех союзного вмешательства в значительной мере был связан с нерешительностью кабинетов Антанты, которые не могли или не хотели пойти на более широкомасштабную кампанию в России с целью свергнуть большевизм. Тем не менее, даже если бы союзники изначально направили на Север России многотысячный десант, о котором мечтали многие белые офицеры и политики, они едва ли обеспечили бы успех антибольшевистской борьбы[553]553
  Военные руководители Северной области и союзные дипломатические и военные представители на Севере полагали, что, если бы изначально в Архангельске высадился 20–30-тысячный союзный десант, он мог бы быстро дойти до Москвы и свергнуть большевиков. См., например: Марушевский В.В. Год на Севере // Белое дело. Т. 1. С. 31; Миллер Е.К. Борьба за Россию на Севере. 1918–1920. С. 6, 11; Maynard C. The Murmansk Venture. Р. 115; Noulens J. Mon ambassade en Russie soviétique 1917–1919. T. 2. Р. 176; Robien L. de. Journal d’un diplomate en Russie. P. 333–334. Некоторые историки также полагают, что более масштабная союзная интервенция в России могла бы решить исход Гражданской войны в пользу белых, см.: Brinkley G. The Volunteer Army and Allied Intervention in South Russia, 1917–1921; Somin I. Stillborn Crusade: The Tragic Failure of Western Intervention in the Russian Civil War, 1918–1920. New Brunswick, 1996.


[Закрыть]. Возможно, напротив, более масштабное вмешательство союзных войск еще сильнее настроило бы против них белые политические и военные элиты, поставив Антанту перед необходимостью сражаться не только с большевиками, но и с «лояльными» союзникам национально-патриотическими русскими силами.

В конечном итоге исход Гражданской войны зависел не от интервенции, которая была лишь второстепенным фактором в развернувшейся в России борьбе за власть, а от того, насколько белые и красные политические элиты смогли привлечь на свою сторону и мобилизовать на войну население. Вопросу о том, в какой мере этому способствовала политика Северного правительства и стала ли антибольшевистская кампания на Севере России хотя бы отчасти действительно народной войной, посвящены две последующие главы.