Текст книги "Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере"

Глава 5
ПОЛИТИКА ПРАВИТЕЛЬСТВА СЕВЕРНОЙ ОБЛАСТИ

На советских агитационных плакатах времен Гражданской войны популярным мотивом был белый генерал в «царской шапке», которого везут к власти «буржуй», «поп» и «кулак» под лозунгом «Земли и фабрики – помещикам и капиталистам». Это должно было подчеркнуть политическую беспомощность белых правителей, под властью которых восстанавливались прежние непопулярные социальные и политические порядки. Однако белая политика в общем и целом не сводилась к реставрации. Хотя среди белых офицеров и полических деятелей были сторонники старого порядка, политический курс белых правительств в значительной мере определяли люди, находившиеся раньше в оппозиции царскому режиму. Правда, к 1918 г. многие либералы, вошедшие в белые правительства, изрядно поправели, а социалисты утратили веру в способность населения к самоорганизации и пониманию своих собственных интересов. Тем не менее, реагируя на вызовы модернизации и революции, они учитывали перемены, произошедшие в 1917 г., и пытались закрепить многие из революционных достижений, что отчасти сближало политические практики белых правительств с политикой большевиков[554]554
  Хотя большинство историков Белого движения подчеркивают реакционность его политики, некоторые исследователи уже отмечали способность и готовность белых адаптироваться к политическим условиям послереволюционной России. Например, Н. Катцер утверждал, что белые «считались с переменами, произошедшими в 1917 г., и пытались включить в свою программу по крайней мере некоторые реформаторские концепции», см.: Katzer N. Die Weisse Bewegung in Russland. S. 10. См. также: Зимина В.Д. Белое движение и российская государственность в период Гражданской войны. Волгоград, 1997.


[Закрыть].

Политическое будущее страны все белые правительства представляли в демократических категориях и связывали с созывом в той или иной форме Учредительного собрания. Оно стало объединяющим символом Белого движения. Правда, на практике конституанта первого и единственного созыва, в которой преобладали эсеры, едва ли могла быть восстановлена в прежних правах. Этому мешало не только сопротивление белых офицеров и политиков либерального и правого направлений. Репутацию прежнего собрания пятнали известные случаи нарушений при выборах, а также очевидная слабость этого форума, разогнанного большевиками при полной безучастности большинства населения. В итоге даже Союз возрождения России, инициировав создание антибольшевистских правительств из депутатов собрания первого созыва, в будущем предполагал провести новые выборы. Тем не менее в период революции и Гражданской войны Учредительное собрание оставалось наиболее известным и понятным символом, олицетворявшим представительство воли всего народа. Белые использовали этот символ в своих политических проектах, видя в нем противовес и власти советов, опиравшейся на отдельные классы, и наследственной монархии, которая, несмотря на симпатии к ней среди части белых политиков и военных, уже не могла возродиться в прежнем виде. И на Севере к Учредительному собранию апеллировало не только социалистическое Верховное управление, черпавшее в нем свою легитимность, но и все последующие составы Северного правительства вплоть до падения области в феврале 1920 г.[555]555
  О намерении Северного правительства созвать Учредительное собрание и его значении см.: Вестник ВУСО. 1918. 25 авг.; Вестник ВПСО. 1919. 18 янв. и 2 февр.; За Россию. Газета Северной Области. 1919. 14 авг.


[Закрыть]

Помимо заявлений о намерении созвать новое Учредительное собрание, которое должно было определить политическое будущее страны, политические проекты белых оставались довольно размытыми. Это дало основание многим современникам и историкам упрекать белых в скрытом намерении восстановить старый порядок. Тем не менее, желая или не желая того, белые офицеры и антибольшевистские политики признавали политический рубикон 1917 г. Главным вектором белой политики не была попытка возродить в прежнем виде царскую Россию. Политику всех белых кабинетов, с одной стороны, определяло национализирующее влияние Первой мировой войны, которое сказалось не только на взаиимоотношениях белых правительств с интервентами, но и на их подходе к вопросу о независимости национальных окраин России. Второй основой белой политики было признание ведущей роли государства в преобразовании общества и его социальных обязательств перед населением. Северное правительство, как и другие белые кабинеты, продолжило и в условиях революции еще более расширило практику периода мировой войны, когда государство осуществляло помощь бедствующему населению при содействии общественности. В результате, несмотря на существенные различия, белое законодательство, и в частности законодательство Северного правительства, отчасти было созвучно декретам большевиков[556]556
  Ср. с представлениями Ленина о государстве и его ведущей роли в революционном преобразовании общества: Ленин В.И. Государство и революция. Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции // ПСС. Т. 33. М., 1962. С. 1–120. Ср. также с социальной политикой белых правительств на востоке: Рынков В.М. Социальная политика антибольшевистских режимов на востоке России (вторая половина 1918–1919 г.). Новосибирск, 2008.


[Закрыть]. Таким образом, в Гражданской войне противостояли не коммунистическое будущее и царское прошлое, но два варианта пореволюционного модернизационного государства.

Как будет показано в данной главе на примере попыток Северного правительства разрешить экономический кризис, выстроить социальную и национальную политику и взаимоотношения власти и церкви, урегулировать отношения с рабочими и земельный вопрос, корни неуспеха белой политики заключались не в ее предполагаемой «контрреволюционности». Главное значение имели политическая непоследовательность и внешние обстоятельства Гражданской войны.

Социальная политика Северного правительства и экономика Архангельской губернии

Революция 1917 года в России была прежде всего социальной революцией. Она была таковой не столько потому, что различные группы внутри политической элиты считали предметом своих действий и забот само общество[557]557
  Этот аргумент см. в кн.: Holquist P. Making War, Forging Revolution. P. 56.


[Закрыть]. Она была социальной потому, что многие обычные жители Российской империи видели в революции в первую очередь обещание социальной справедливости и социального равенства. Стихийные попытки населения установить на местах такую справедливость во многом сделали революционную Россию неуправляемой. Они же в годы Гражданской войны остро поставили перед всеми конкурирующими правительствами вопрос о социальных обязательствах государства. Северное правительство приняло этот вызов. Однако его настойчивые попытки исполнить ожидания населения разбились о кризисные обстоятельства Гражданской войны.

Придя к власти в августе 1918 г., Северное правительство получило в наследство пустую казну, расстроенное хозяйство и бедствующее население, ожидавшее от белой власти регулярного хлебного снабжения, оживления экономики и повышения зарплат. На Севере не только социалисты, но и многие либеральные политики признавали, что необходимо сокращать бедность и уменьшать социальное неравенство и что государство обязано помогать неимущим группам населения. Связывая радикальные изменения к лучшему с восстановлением и развитием хозяйства после войны, белые власти уже в период Гражданской войны настойчиво, но безуспешно пытались использовать имевшиеся в его распоряжении административные рычаги, чтобы укрепить экономику и улучшить положение населения.

Неоднократные попытки архангельского кабинета стабилизировать финансовое обращение, чтобы обеспечить пополнение бюджета и остановить обесценение рубля, не увенчались успехом. Задуманная осенью 1918 г. масштабная денежная реформа, связанная с введением твердых северных рублей, обеспеченных валютным вкладом британского правительства, привела к половинчатым результатам. Займы от союзной эмиссионной кассы позволили северному кабинету временно сократить дефицит бюджета. Однако они не помогли побороть инфляцию или же создать устойчивую денежную единицу для развития внешнего товарообмена. Твердые северные рубли, которые могли свободно обмениваться на фунты стерлингов, быстро стали предметом спекуляции и исчезали из обращения[558]558
  Собрание узаконений и распоряжений ВПСО. 1918–1919. № 1, 2, 4, 6 и 7. Ст. 122, 198, 259, 299, 329; Вестник ВПСО. 1918. 15 нояб.; British Documents on Foreign Affairs. Part II. Series A. Vol. 1. Doc. 24. Р. 158–164. О денежном обращении на Севере см.: Овсянкин Е.И. Денежные знаки Северной России, 1918–1923 гг. Архангельск, 1995.


[Закрыть]. Другие хаотичные попытки затормозить инфляцию, как то: учесть все деньги, имевшие хождение в Северной области, или провести решение Омского правительства об изъятии из обращения обесцененных «керенок», были настолько же непопулярны среди населения, как и бесполезны[559]559
  См.: Вестник ВПСО. 1919. 16 апр.; ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 11. Л. 196–196 об., 282 (постановления ВПСО, 16 и 30 июня 1919 г.); Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 95–96; Марушевский В.В. Год на Севере // Белое дело. Т. 2. С. 56–57.


[Закрыть]. В итоге инфляция продолжала расти, а главным источником пополнения бюджета вплоть до конца существования Северной области оставался печатный станок.

Финансовые реформы были зеркалом общих неудачных попыток Северного правительства вывести из упадка экономику края. Земледелие, традиционно слабо развитое на Севере, не могло восстановиться из-за нехватки сельскохозяйственных орудий, семян и вследствие серии неурожаев. Крестьянское кустарное производство, морские рыбные и звериные промыслы страдали от отсутствия оборудования и традиционных рынков сбыта. Хотя правительство попыталось выписать все необходимое из-за рубежа, в связи с трудностью морского сообщения заказанные за границей снасти прибыли на Север уже посреди рыболовного сезона, а закупленные в странах Европы и Америки семена большей частью опоздали к началу посевной[560]560
  ГАРФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 3. Л. 14 об. – 26 (воспоминания Е.В. Могучего); Борьба… на Мурмане. Док. 242; British Documents on Foreign Affairs. Part II. Series A. Vol. 1. Doc. 24. Р. 156. О заказах семян и рыболовных снастей за границей см. постановления и переписку ВПСО: Вестник ВПСО. 1919. 23 янв., 17 марта, 23 апр.; ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 11, 35, 70.


[Закрыть]. Правительство выделяло средства на просветительские акции по рационализации сельского хозяйства и промыслов, но они также не смогли принести немедленных результатов. И даже поощрение крестьянской кооперации, значительно укрепившей свои позиции в годы мировой войны, в условиях военных мобилизаций оказалось бесполезным. К концу 1919 г. изрядно поредевшие артели лесорубов едва покрывали даже потребность Северной области в дровах[561]561
  О кооперации см.: Вестник ВПСО. 1919. 11, 18, 21, 23 и 26 янв., 1, 7, 8 и 25 февр., 5 марта, 16 и 30 апр., 20 мая и др.; Северное утро. 1919. 5 янв.; ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 29. Л. 308–309 (доклад управляющего Отделом земледелия, 26 ноября 1919 г.).


[Закрыть].

В свою очередь, частная промышленность в Северной области, несмотря на объявленную Верховным управлением денационализацию предприятий и торговых и промысловых судов, сократилась до минимума. Хозяева заводов и лесопилок массово останавливали работу денационализированных предприятий, так как в связи с разрывом рыночных связей и ростом зарплаты рабочих производство оказалось убыточным. Тем временем у многих торговцев и судовладельцев не было ни оборотного капитала, ни средств на ремонт денационализированных судов. Несмотря на протесты рабочих и профсоюзов, правительство, страдавшее от нехватки денежных средств, также не могло ни оказать предприятиям достаточную финансовую помощь, ни силой заставить владельцев продолжить работу предприятий[562]562
  Постановления о денационализации судов и промышленности см.: Собрание узаконений и распоряжений ВУСО/ВПСО. 1918. № 1. Ст. 10, 24, 60, 91. О закрытии лесозаводов см. жалобы рабочих в профсоюз и Отдел труда ВУСО, август – сентябрь 1918 г.: ГАРФ. Ф. 4065. Оп. 1. Д. 2. Л. 32–33 об., 35, 59, 61, 77, 104; Борьба за торжество… на Севере. Док. 51.


[Закрыть]. Попытка северной власти в 1919 г. оживить хотя бы внешний товарообмен, отменив действовавшее со времен мировой войны правило сдачи в казну всей иностранной валюты, полученной от экспорта, окончилась неудачей. Потребности губернии в импортном продовольствии и снабжении настолько превосходили возможности северного экспорта, что правительство было вынуждено немедленно восстановить разрешительный порядок торговли[563]563
  См.: ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 11. Л. 4–7 (меморандум Комитета внешней торговли, 2 сентября 1918 г.); Д. 99. Л. 16–18 (доклад управляющего Отделом промышленности и торговли, 16 мая 1919 г.); Д. 21. Л. 362–363 (доклад управляющего Отделом финансов, 20 июня 1919 г.); Д. 11. Л. 51 об. – 52; Д. 22. Л. 130–130 об. (журналы заседаний ВПСО, 26 мая и 30 июня 1919 г.); Д. 70. Л. 166–166 об., 182–183, 198, 212 (переписка Миллера о норвежской торговле, апрель – июнь 1919 г.). См. также: Вестник ВУСО. 1918. 29 сент.; 1919. 27 апр.


[Закрыть]. В результате, как признавал Н.В. Чайковский, «несмотря на снятие всякого рода запрещений и стеснений… во всем экономическом обороте обнаружился полный застой»[564]564
  ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 11. Л. 86–86 об. (письмо Чайковского послу в Англии К.Д. Набокову, 6 декабря 1918 г.).


[Закрыть].

Главным последствием экономического упадка было то, что из-за остановки частной промышленности Северное правительство, управлявшее железнодорожной и телеграфной сетью и морским сообщением, осталось самым крупным работодателем в крае. Также оно оказалось один на один с населением, для значительной части которого государственная продовольственная и финансовая помощь были единственным источником существования. Эти обстоятельства определили отношение архангельского кабинета к рабочему вопросу и основные линии его социальной политики.

Рабочий вопрос

В рабочем вопросе лидеры Северного правительства изначально отводили государственной власти прежде всего посреднические и контролирующие функции. Однако, так как большинство частных предприятий закрылось уже до начала или во время Гражданской войны, государство превратилось из посредника в монополиста, который диктовал рабочим условия труда. Таким образом, рабочий вопрос в Северной области почти сразу оказался сведен к взаимоотношениям рабочих государственных предприятий с казной, а также к проблеме политических и экономических прав рабочих организаций.

В первые недели существования Северной области взаимоотношения рабочих и белого правительства складывались благоприятно. Многие рабочие Архангельской губернии с удовлетворением восприняли антибольшевистский переворот, надеясь на регулярную выплату заработной платы, лучшее продовольственное снабжение и освобождение рабочих организаций от усилившегося давления со стороны властей. Группы рабочих даже участвовали в восстании в Архангельске 2 августа 1918 г., а в последующие дни рабочие собрания направляли приветствия в адрес Верховного управления[565]565
  Резолюции рабочих собраний см.: Вестник ВУСО. 1918. 14 авг.; ГАРФ. Ф. 4065. Оп. 1. Д. 2. Л. 23–23 об., 25–25 об.


[Закрыть].

Со своей стороны, социалистический кабинет уже в первые дни подтвердил основные достижения революции в области рабочего законодательства, в частности 8-часовой рабочий день, больничное страхование, право рабочих на оплачиваемый отпуск и на коллективные договоры, а также запрет на женский и детский ночной труд[566]566
  Собрание узаконений и распоряжений ВУСО/ВПСО. 1918. № 1. Ст. 20, 72; Вестник ВПСО. 1918. 27 нояб.; ГАРФ. Ф. 19. Оп. 1. Д. 2. Л. 11–12 (воззвание управляющего Отделом труда М. Лихача к рабочим Архангельска и губернии, 7 августа 1918 г.).


[Закрыть]. Немедленной отмене подлежал только рабочий контроль над производством, на который возлагалась вина за содействие упадку промышленности. Кроме того, объявив о восстановлении независимых рабочих комитетов и профсоюзов, правительство запретило им вмешиваться в хозяйственную деятельность предприятий, проводить собрания в рабочее время, а также требовать выплат от предпринимателей в пользу рабочих организаций[567]567
  Собрание узаконений и распоряжений ВУСО/ВПСО. 1918. № 1. Ст. 9; ГАРФ. Ф. 18. Оп. 1. Д. 13. Л. 31–31 об., 35–36; Ф. 4065. Оп. 1. Д. 1. Л. 71 (Положение о рабочих комитетах и постановление управляющего Отделом труда, 18 сентября 1918 г.). Рабочее законодательство ВУСО было созвучно постановлениям других антибольшевистских социалистических правительств 1918 г., которые подтвердили революционное рабочее законодательство, но требовали от рабочих также ограничить свои «классовые» запросы интересами восстановления промышленности и воссоздания государства. См.: Katzer N. Die Weisse Bewegung in Russland. S. 477–483.


[Закрыть].

Члены правительства полагали, что эти положения могут в достаточной мере защитить интересы рабочих и что государственной власти не следует раздавать рабочим новые громкие обещания. Как подчеркивал управляющий Отделом труда М.А. Лихач, главной задачей «демократии» было «удержать позиции, завоеванные февральской революцией». Дальнейшее развитие социального страхования и улучшение положения рабочих должно было стать результатом роста промышленности и «организованности рабочего класса»[568]568
  ГАРФ. Ф. 19. Оп. 1. Д. 2. Л. 11–12 (воззвание Лихача к рабочим, 7 августа 1918 г.). См. также: Тезисы доклада М.А. Лихача «О задачах рабочей политики» на VIII совете партии эсеров, май 1918 г. // Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы / Сост. Н.Д. Ерофеев. Т. 3. Ч. 2: Октябрь 1917 г. – 1925 г. М., 2000. Док. 52. С. 385–388; Мартынов М. О социальном страховании в России // Возрождение Севера. 1918. 19 сент.


[Закрыть].

В своих взаимоотношениях с рабочими казенных предприятий правительство стремилось подать пример того, как выполнение уже имеющихся норм способно улучшить положение рабочих. Так, с рабочими архангельского порта и судоремонтного завода осенью 1918 г. казна перезаключила коллективные договоры, подтвердив, в частности, 8-часовой рабочий день, право рабочих на четыре недели оплачиваемого отпуска в год и на получение заработной платы во время простоев предприятия. Дневная норма выработки была сокращена на 40 % по сравнению с довоенной, учитывая сокращение рабочего дня и общее снижение производительности труда. При этом сверхурочные работы оплачивались в полуторном размере[569]569
  Собрание узаконений и распоряжений ВУСО/ВПСО. 1918. № 1. Ст. 172, 180.


[Закрыть].

Ставки заработной платы, выработанные согласительной комиссией из представителей управления порта и профсоюзов, были основаны на прожиточном минимуме. Даже рабочий низшей квалификации получал в месяц 400 руб., что позволяло ему покупать ежемесячно, среди прочего, 30 фунтов хлеба, 15 фунтов трески, 30 фунтов картофеля и 4 фунта мяса. Более 100 руб. в месяц отчислялось на покупку одежды. Профсоюзы первоначально настаивали на том, что рабочему раз в год также положено покупать парадный костюм стоимостью в 500 руб. Однако правительство при утверждении договора отменило соответствующую надбавку к зарплате, видимо посчитав, что во время Гражданской войны рабочие могли обойтись и без парадного костюма. Подобные же права и нормы оплаты были гарантированы рабочим и служащим других казенных предприятий, в частности железных дорог[570]570
  ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 6. Л. 110–110 об. (ведомость профсоюза металлистов о стоимости продовольствия и предметов потребления, октябрь 1918 г.); Собрание узаконений и распоряжений ВПСО. 1919. № 5. Ст. 267. Железнодорожникам помимо основной заработной платы, полагались климатические надбавки и поверстные премии.


[Закрыть]. Таким образом, ставки оплаты труда отнюдь не были «голодными». По договорам положение рабочих было заметно лучше, чем, например, у мелких государственных чиновников, заработная плата которых, как и в годы мировой войны, существенно отставала от роста цен[571]571
  Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 93. О положении архангельских рабочих и чиновников в годы мировой войны см.: Трошина Т.И. Архангельск в годы Первой мировой войны. С. 192.


[Закрыть].

Переговоры с профсоюзами, которые предшествовали перезаключению коллективных договоров, свидетельствовали о том, что правительство признает представительную роль рабочих организаций. Права профсоюзов были прописаны и в коллективных договорах. Также, хотя профсоюзы не могли вмешиваться в хозяйственную деятельность и не контролировали наем и увольнение рабочих, управляющие казенными предприятиями обязаны были сообщать им обо всех кадровых переменах и в случае особо резких возражений должны были считаться с мнением рабочих организаций[572]572
  Собрание узаконений и распоряжений ВУСО/ВПСО. 1918. № 1. Ст. 172, 180.


[Закрыть].

Таким образом, Северное правительство демонстрировало политическую волю и желание улучшить положение рабочих. При этом перезаключение коллективных договоров и другие инициативы, начатые еще при социалистическом Верховном управлении, были продолжены и его преемником – либеральным Временным правительством Северной области. Однако буква договоров разбилась об экономическую реальность.

Испытывая постоянные финансовые трудности, казна уже осенью 1918 г. стала задерживать выплату зарплат – задержки составляли месяц и даже более[573]573
  О задержках выплат рабочим см.: ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 3. Л. 213; Д. 4. Л. 51 об.; Д. 9. Л. 112 (журналы заседаний ВПСО, 13 ноября, 30 декабря 1918 г. и 29 января 1919 г.).


[Закрыть]; 8-часовой рабочий день не соблюдался, так как в связи с войной на предприятиях вводились обязательные сверхурочные работы. А в 1919 г., чтобы не допустить перебоев в работе заводов, портов и железных дорог, были отменены все отпуска. В некоторых случаях администрация предприятий самостоятельно пересматривала пункты договоров. Так, Управление мореплавания и портов уменьшило неоправданно высокую, с его точки зрения, зарплату некоторых категорий рабочих[574]574
  ГААО. Ф. 50. Оп. 5. Д. 1. Л. 69 об. (письмо Архангельского совета профсоюзов Земско-городскому совещанию, август 1918 г.).


[Закрыть].

Рабочие, в свою очередь, также не считали себя связанными рамками договоров. Производительность труда продолжала снижаться. Например, портовые грузчики весной 1919 г. произвольно уменьшили рабочий день с 8 до 6 часов и не выполняли установленные нормы выработки, что вынуждало русские и союзные власти сокращать поставки грузов в архангельский порт[575]575
  Об этом см.: ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 62. Л. 59–59 об. (письмо финансового агента ВПСО в Лондоне А.С. Остроградского послу Набокову, 9 июля 1919 г.).


[Закрыть]. Многие рабочие не считали сверхурочные работы обязательными, даже если они касались военных заказов и перевозок. Тем временем профсоюзы требовали предоставлять за сверхурочные работы, помимо полуторной оплаты труда, еще один продовольственный паек и лишний день отдыха[576]576
  Об отказе железнодорожных рабочих от сверхурочных работ см.: ГАРФ. Ф. 18. Оп. 1. Д. 16. Л. 70–71 (письма прокурора И.А. Дуброво генерал-губернатору, 23 января 1919 г.). См. также: Овсянкин Е.И. Архангельск. С. 165.


[Закрыть].

Вопреки официальным запретам рабочие и профсоюзные организации по-прежнему прибегали к забастовкам, чтобы добиться осуществления своих экономических требований, не считаясь с военным положением Северной области. Так, в октябре 1918 г. забастовали двинские речники, возмущенные задержкой заработной платы, и тем самым прервали снабжение фронта по Северной Двине на несколько дней. В ноябре 1918 г. забастовкой угрожали почтово-телеграфные служащие Мурмана, требуя увеличения продовольственного пайка. На Мурманской железной дороге стачки дорожных и строительных рабочих с требованием выплатить прежние долги по зарплате были постоянным явлением, что вело к перебоям в железнодорожном сообщении, авариям и поломкам[577]577
  ГАРФ Ф. 16. Оп. 1. Д. 3. Л. 95, 133 (журнал совещания по обсуждению мер, связанных с управлением Мурманским районом, 20 октября 1918 г.); Ф. 29. Оп. 1. Д. 1. Л. 115–115 об. (телеграмма председателя собрания телеграфных служащих г. Александровска правительственному комиссару Мурманского края Ермолову, 27 ноября 1918 г.); Борьба… на Мурмане. Док. 250, 251, 252; Maynard C. The Murmansk Venture. P. 73–79, 121, 123, 154, 160; Robien L. de. Journal d’un diplomate en Russie. P. 337.


[Закрыть].

С начала 1919 г. белые власти, оказавшись неспособными ни ослабить рабочий протест, ни выполнить свои собственные обязательства по договорам, стали все чаще прибегать к угрозам, репрессиям и попыткам милитаризации труда. В январе в ответ на очередной отказ железнодорожников от сверхурочных работ в качестве наказания за такие проступки был введен трехмесячный арест или предание военно-полевому суду. В мае 1919 г. началось создание так называемых рабочих батальонов из мужчин призывного возраста, негодных к службе в армии, которые направлялись на оборонные работы по указанию военных властей[578]578
  Собрание узаконений и распоряжений ВПСО. 1919. № 13. Ст. 416; Пионтковский С. Гражданская война в России. С. 586–587.


[Закрыть]. Осенью 1919 г. милитаризация коснулась уже железнодорожников, на которых было распространено действие военно-уголовных законов. Тогда же правительство занялось разработкой постановления о введении всеобщей трудовой повинности, не видя другой возможности мобилизовать на оборону ограниченные людские ресурсы области[579]579
  См.: ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 14. Л. 64–65; Д. 30. Л. 247 (постановления ВПСО, 9 октября и 25 декабря 1919 г.); Ф. 5867. Оп. 1. Д. 50. Л. 33 (телеграмма Миллера Ермолову, 28 декабря 1919 г.).


[Закрыть].

Тем временем профсоюзы могли все меньше влиять на положение рабочих и правительственную политику. Уже осенью 1918 г. на профсоюзных собраниях начала присутствовать милиция, а их повестку предварительно просматривал правительственный комиссар. Цензура все строже пресекала обсуждение рабочего вопроса в прессе, что в начале 1919 г. привело к закрытию газеты «Рабочий Севера», печатного органа Совета профсоюзов[580]580
  ГААО. Ф. 50. Оп. 5. Д. 1. Л. 69–70 (письмо Архангельского совета профсоюзов Земско-городскому совещанию, август 1918 г.); Овсянкин Е.И. Архангельск. С. 162.


[Закрыть]. Профсоюзных лидеров сажала под арест и союзная контрразведка. А белые чиновники на местах порой не признавали за профсоюзами вообще каких-либо полномочий. Как отмечал весной 1919 г. начальник Мурманского края, «бывшие члены их боятся даже вести речь о возможных профессиональных организациях, которые представляются им чем-то запретным»[581]581
  ГАРФ. Ф. 29. Оп. 1. Д. 2. Л. 132–133 (приказ Ермолова, 21 марта 1919 г.).


[Закрыть]. Рабочие и профсоюзы не имели даже возможности апеллировать к правительственному Отделу труда, так как таковой уже в сентябре 1918 г. был упразднен, а его полномочия переданы фабричной инспекции при Отделе промышленности и торговли. Несмотря на настойчивые протесты профсоюзов, Отдел труда не был восстановлен вплоть до конца лета 1919 г.[582]582
  ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1. Л. 110 об. (журнал заседания ВУСО, 15 сентября 1918 г.). О требованиях рабочих восстановить Отдел труда см. переписку губернского правительственного комиссара и материалы ВПСО, октябрь 1918-го – февраль 1919 г.: ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 124. Л. 1–1 об.; Ф. 16. Оп. 1. Д. 9. Л. 157–157 об., 305–305 об.


[Закрыть]

Ухудшение материального положения рабочих и ограничение прав рабочих организаций привели к тому, что в 1919 г. в донесениях местных чиновников все чаще стали встречаться сведения о недовольстве рабочих и профсоюзных лидеров политикой Северного правительства и вообще белой властью[583]583
  Военные моряки в борьбе за власть Советов на Севере. Док. 320; Борьба… на Мурмане. Док. 307; Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 37.


[Закрыть]. Однако учитывая, что в Архангельской губернии общее число рабочих не превышало 5–6 тыс. человек, или 1,5 % населения[584]584
  О численности рабочих см.: Отечество. 1919. 9 мая.


[Закрыть], и что здесь не имелось традиции организованного рабочего движения, представляющего опасность для власти, белое руководство уже было склонно игнорировать рабочий вопрос, отложив его решение до лучших времен.

Вместе с тем, хотя Северное правительство со временем перестало обращать внимание на требования рабочих, его едва ли можно упрекнуть в стремлении повернуть часы вспять. Его попытки сохранить основы революционного рабочего законодательства и улучшить положение рабочих разбились о разрушенную экономику и недостаток казенных средств. В итоге его политика, как и политика большевиков, прошла тот же цикл от широких обещаний рабочим и профсоюзам до ограничения их прав во имя интересов обороны, подавления протестов и все более широкой милитаризации труда[585]585
  О потере профсоюзами самостоятельности в Советской России см., например: Rosenberg W.G. The Social Background to Tsektran // Party, State and Society in the Russian Civil War: Explorations in Social History / Eds. D. Koenker et al. Bloomington, 1989. P. 349–373. О протестном движении см.: Чураков Д. Революция, государство, рабочий протест: формы, динамика и природа массовых выступлений рабочих в Советской России. 1917–1918 годы. М., 2004.


[Закрыть].

Несмотря на растущее недовольство рабочих в Северной области, едва ли можно утверждать, что в целом в годы Гражданской войны рабочие больше доверяли советскому правительству[586]586
  См.: Haimson L. Civil War and the Problem of Social Identities in Early Twentieth Century Russia // Party, State and Society in the Russian Civil War. Р. 36; McAuley M. Bread without Bourgeoisie // Party, State and Society in the Russian Civil War. P. 158–179; Koenker D. Urbanization and Deurbanization in the Russian Revolution and Civil War // Journal of Modern History. 1985. Vol. 57. № 3. P. 424–450.


[Закрыть]. Возможно, рабочий протест представлял даже бóльшую угрозу не для белых правительств промышленно слабых окраин, а для большевистских руководителей индустриального центра страны. В любом случае, несмотря на периодические забастовки и низкую производительность труда, в период наиболее активных боев на Северном фронте белый тыл оставался в целом спокоен. Как будет показано в главе 7, оппозиционность рабочих к белой власти усилилась не тогда, когда победа белых в Гражданской войне казалась вполне вероятной, а когда стало очевидно, что белые правительства едва ли могут выйти победителями из войны. Тогда рабочие, опасаясь оказаться на стороне проигравших, все более открыто демонстрировали сочувствие большевикам[587]587
  О колебаниях настроений рабочих в Гражданской войне в связи с изменением положения на фронте см., в частности: Яров С.В. Пролетарий как политик. Политическая психология рабочих Петрограда в 1917–1923 гг. СПб., 1999. С. 16–21.


[Закрыть].