Текст книги "Александр Кучин. Русский у Амундсена"

14 января «Фрам» вошёл в Китовую бухту Антарктиды. Началась работа по строительству базы для зимовщиков, которую назвали Фрамхеймом. Обратимся к очевидцу. Это письмо Кучина Бартольду Хагеманну написано уже из Буэнос-Айреса 23 апреля 1911 года:

«Дорогой Бартольд! Вот мы и пришли снова в цивилизованный мир и находимся всего в 15 kvartmil от большого города с театрами, музыкой. Через несколько дней мы, возможно, придём туда. Но нас притягивает туда не сам город и не цивилизация, а почта – газеты и письма. Но почты мало. Мне, точно, повезло больше всех, я получил 11 писем. Многие вообще ничего не получили. Редакторы нескольких газет обещали посылать множество газет, но мы ничего не получили, кроме газеты «T. T.» («Тромсётиденде» (?)), её выписывает Хассел. А на телеграммы, которые Амундсен отправлял королю, ответа не пришло… В газете «T. T.» напечатаны только интервью (не помню, как пишется это слово), которые дали Нансен, Хелланд-Хансен и Боргвинк. Теперь экспедицией «Фрама» больше не интересуются. Но для нас путешествие на юг очень увлекательно! Да, писем от тебя я не получал, но это вина Амундсена, который не был уверен, что «Фраму» удастся прийти сюда раньше июня. Поэтому ты получаешь моё отеческое прощение, но при условии, что напишешь мне раньше, чем получишь это письмо. Да, это плавание принесло мне некоторое разочарование, мне пришлось оставить мысли об университете и жизни в Христиании, но я отнёсся к этому спокойно. (Видишь, я стал хуже писать – не держал ручку с Мадейры до прихода сюда.) От Мадейры на юг шли, как говорит Амундсен, «не скоро, да споро». Всё время был занят тем, что смотрел за собаками (это и называется «мастер на все руки»). Насладиться чудесным тропическим воздухом нам не удалось, его потребили собаки, а нам вместо него достался H₂S (сероводород – прим. авт.). Потом мы подошли к поясу ревущих западных ветров и вздохнули полегче, поскольку похолодало. Но тут «Фрам» начало качать. С одного борта на другой, так что шлюпки уходили под воду. Тогда работали непрерывно – и не было времени на… (неразборчиво – прим. перевод.). 29 ноября мы прошли мимо острова Кергелен. Мы думали отправить почту с китобоями, но начало штормить и нам пришлось уйти. Рождество мы праздновали южнее Австралии. Была ёлка и маленький праздник для разнообразия. 13 января мы подошли к ледниковому шельфу. Быстро нашли в леднике бухту и прекрасное место для зимней стоянки. Там было весело. Почти каждый день я ходил на лыжах.

(Утрачен лист письма – прим. авт.)

Дневник А. Кучина. Тетрадь № III. «Фрам». 1910 г. (Из фондов АКМ)

«Фрам» в Антарктиде. 1910 г.

Экипаж «Фрама». В центре – А. Кучин (Из фондов ОИММ)

…и консервы заменили тюленьим мясом, которое мы называли «крокодил». Мы быстро поставили избушку, очень хороший дом, рядом с ним будки для собак и провианта. Место было выбрано удачно. Тем, кто останется на берегу, здесь понравится. После прощального обеда, когда всё необходимое было вынесено на берег, мы покинули Фрамхейм. В шторм и туман поплыли к Буэнос-Айресу. Я пишу так кратко, потому что ты узнаешь больше из газет. Да, мы встретили англичан. Приятные люди. А сейчас мы здесь и рвёмся на берег. Одно здесь хорошо – изобилие пресной воды, поэтому мы можем мыться и принимать ванну каждый день. От самого Христиансанда был запрет на использование пресной воды для мытья. Поэтому приходилось довольствоваться морем, пока мы не пришли к леднику». Порт судно не принимал, на берег не отпускали, отправить письмо возможности не было, и Саша продолжает:

«27. IV. Всё ещё на рейде. Мне это плавание пошло на пользу – я окреп и здоров как никогда, но я также много потерял. Как уже было сказано, я больше не надеюсь, что у меня будет время и возможность учиться дальше, кроме как самостоятельно. Говорят, моряк в обществе чужак, я тоже. Я не могу читать литературу, обо всём новом, что меня интересовало, мне не с кем поделиться мыслями (тебе известно, какие большие различия между всеми нами на борту), и я начинаю ощущать пустоту в голове. Не пойми меня превратно. В остальном я доволен жизнью.

В июне месяце мы снова отплываем, на океанографические работы. Это будет главное испытание для меня. В Бергене я встречался с Фридтьофом Нансеном, он сказал, что будет ждать меня из экспедиции, но тогда он не знал, в какие масштабы она выльется. Мы работаем 2–2,5 месяца, поэтому будет много материала. Я начал готовить приборы.

Как «мастер на все руки» я работаю везде, где можно. Мы покрасили «Фрам» снаружи и изнутри, и он выглядит действительно красиво»[105]105
  ОИММ № 1320/ 21.


[Закрыть].

Пока Александр и другие члены экипажа пишут письма и греются на солнце, капитану Нильсену не сладко. Нет средств на оплату команде, при том что Р. Амундсен установил увеличить жалованье судовой партии на 50 %. Нет средств на уплату портовых сборов, поэтому судно стоит на рейде. Нет средств и на закупку провизии. Ждать денег из Норвегии не приходилось. Там были раздражены обманом Амундсена и изменением маршрута экспедиции.

Спонсор нашёлся в Аргентине. Богатый землевладелец дон Педро Кристоферсен, аргентинец норвежского происхождения, поклонник Р. Амундсена, выделил средства, и экспедиция смогла провести океанографические исследования. Тур Буманн-Ларсен пишет следующее: «Если по приходе в Южную Америку – без денег и каких-нибудь гарантий – Турвалл Нильсен почувствовал себя брошенным на произвол судьбы, то в отношении океанографических исследований нашёлся по крайней мере один человек, которому и они, и Нильсен были небезразличны. Юный капитан «Фрама» был очень рад, получив письмо от самого Фритьофа Нансена. Профессор указывал на важность поставленной перед капитаном задачи: «Было бы великолепно, если бы норвежцы и тут сумели продемонстрировать своё превосходство перед другими. К тому же Ваша экспедиция докажет всему свету, что поход «Фрама» носит не только спортивный характер, как это пытаются утверждать некоторые, а представляет собой серьёзное научное предприятие, к которому следует относиться с должным уважением». Впоследствии профессор Нансен останется весьма доволен результатами океанографических изысканий, проведённых в Южной части Атлантического океана. Главным исследователем на бору «Фрама» был отнюдь не норвежец, а талантливый русский по имени Александр Кучин. О том, что занятиям наукой не придавалось в экспедиции какого-нибудь значения, свидетельствует жалованье в 60 крон, за которое трудился Кучин, – почти самое низкое из всех членов экипажа»[106]106
  Буманн-Ларсен Т. Амундсен. Молодая гвардия. М., 2008. С. 141.


[Закрыть].

Как бы то ни было, деньги были получены. Команда смогла выехать в город и насладиться прелестями сухопутной жизни. Александр пишет домой:

«Милая мама! Целую тебя, Фросю, Анюшу, Лизу, Настю и Колюшку. Как я жалел, мама, что не удалось послать телеграмму о нашем приходе сюда. В течение двух недель не было денег и нельзя было выехать в город, потому что стояли мы на рейде в 15 милях от города. А после было поздно. Из писем папы и Фроси вижу, как Вы ждали вести обо мне. Однако я надеялся, что могло стоять в газетах. Во всех норвежских и английских газетах были напечатаны телеграммы на второй день нашего прихода сюда. Завтра снова уходим в море – на этот раз не надолго – на 2–3 месяца. Здесь в городе нас приняли довольно хорошо, и мы были на многих праздниках и вечерах. Кой-что купил для себя и небольшие подарки для Вас. Но передать их нельзя из-за таможни. Писал в Христианию адвокату Нансена и братьям капитана Амундсена, чтобы послали 400 крон (около 200 рублей на наши деньги) из моего жалованья. Надеюсь, пошлют. Если нет, то или пошлю отсюда в сентябре, или с Новой Зеландии. Мне хотелось бы, чтобы Фрося и Анюша получили из этой суммы по 25 рублей и могли распорядиться ими как они хотят. Иного подарка, к сожалению, нет возможности сделать.

Иногда становится скучно и хочется побывать дома, но надо окончить этот путь на «Фраме». Осталось уже меньше года. Ты помнишь, мама, что я иногда жаловался на колотье в груди. На «Фраме» я совершенно поправился и так поздоровел, что трудно, пожалуй, узнать. А теперь снова в море. В этих местах почти всегда дует лёгкий ветерок и море всегда спокойно. Это самое лучшее море в мире, и поездка будет чудной прогулкой. Теперь будет научная работа – моя любимая. Может быть, ради этой части экспедиции я и поехал. Взяли с собой 20 куриц, уток, индюшек и на палубе гуляют 20 овец. В свежем мясе не будем нуждаться. Сегодня привезли на судно массу фруктов: бананов, апельсинов, яблок, винограду. От папы получил письмо и открытку. Если бы было близко, примчался бы. А то отсюда пароход идёт чуть ли не два месяца. Сейчас буду писать папе. Он, наверное, скоро будет в Тромсё – поэтому адресую туда. Ты скоро именинница. От души поздравляю тебя, моя милая мама, и желаю быть здоровой. Да. Одного хотел бы я ещё. Это было моё желание чуть ли не два года, и я писал об этом. Я хотел бы, чтобы Вы снялись на фотографию и послали бы как можно скорее. Сделайте же это. Ваш любящий Саша. Поклон на Варзогора и в Кушереку»[107]107
  ОИММ КП 1373.


[Закрыть].

Летние месяцы были заняты тяжёлой работой. Экипаж сократился вдвое. На судне одиннадцать человек. Собаки остались во «Фрамхейме», эта забота отпала, но началась океанография. Каждая станция – измерение глубины, забор воды с разных глубин для определения их химического состава (до 4500 м), измерение температур, определение скорости и направления течения, сбор планктона – занимала 4–8 часов. Каждая станция – это «стоп машина» и «спустить паруса», которые потом надо «запускать» и «поднимать», – было отчего злиться молодому капитан-лейтенанту Нильсену, который был всего на 7 лет старше Кучина. У Кучина же после всего – первичная обработка добытых образцов, вычерчивание графиков, ведение научной документации. Кроме того, необходимо было очистить, высушить приборы и приготовить их для последующей работы. Вероятно, формально руководителем работ был лейтенант Ертсен, но фактически основная работа лежала на Кучине. Итог экспедиции: 60 станций, во время которых взято 190 образцов планктона и 891 проба воды. При этом «мастера на все руки» никто не освобождал от общесудовых работ и вахт – было от чего злиться Кучину.

По возвращении «Фрама» в Буэнос-Айрес, узнав, что больной машинист Нёдтведт собирается ехать домой, Кучин, считая свою работу как океанографа выполненной, просит расторгнуть контракт. Письмо к Бартольду от 22 августа:

«Дорогой Бартольд! Спасибо за письмо! Мы встретимся намного раньше, чем мы думали. Я покидаю дорогой «Фрам» на шведском корабле «Кронпринцесса Виктория», еду в Христианию. И еду не один. Старый машинист Нёдтведт едет тоже. Он болен. Но если спросите меня, почему я, здоровый и бодрый, покидаю «Фрам» и разрываю контракт с «дядюшкой Руалем», как мы называем капитана Амундсена. Ответить на этот вопрос нелегко. Я сам затрудняюсь дать ответ. Это чисто психологическое. Временами недовольство тем или другим (а такого на борту достаточно), стремление к иной, более ответственной работе, тяга к культурной жизни и письма, которые приходят от родителей, ожидающих меня (мама больна), – всё это терзает меня. Я часто думал об Амундсене. Будь он на борту, я бы не покинул «Фрам». Но здесь приходится общаться с другими людьми. У меня недостаточно сильная воля, и я начал замечать, что меня обманывают, что я иду не той дорогой, какой хотел бы. Когда я услышал, что Нёдтведт увольняется, я решил пойти к Нильсену. Он почти обрадовался, когда я сказал, что хочу оставить «Фрам». Поскольку океанографические работы закончены, мои обязательства выполнены. Часть работы «мастера на все руки» может выполнить кто-то другой, например, те, кто был на океанографических работах. У меня горячее желание попасть в Новую Зеландию. Итак, сейчас я свободен. Капитан Нильсен достаёт билеты. Возможно, я остановлюсь на какое-то время в Христиании. Мы получили много материала, который надо анализировать, и я надеюсь получить его. Таким образом, я могу быть более полезен Амундсену, чем если бы я был на борту».[108]108
  ОИММ № 1320/22.


[Закрыть]

Итак, этот этап жизни пройден. Александр Кучин возвращается в Норвегию.

V. Возвращение

Александр вернулся в Норвегию в начале ноября. В Кристиании он встретился с Бартольдом Хагеманном. «Дорогой Бартольд! Вот я и приехал на старое место: в Христиании я живу опять в Хоспитсете, в номере 3. Спасибо, что ты был так «передусмотрителен». Я получил твои письма и многочисленные поздравления с приездом. А вообще я рвусь на улицу Нойберг с того самого момента, как мы пристали к берегу. Я думаю, насколько чужой я, тем не менее, я в Христиании? Не хочу писать много, потому что ты получишь это письмо в тот самый час, когда я буду уже там»[109]109
  ОИММ № 5187/2.


[Закрыть].

К экспедиции Р. Амундсена в обществе был большой интерес. Кучин был первым, кто вернулся и был атакован журналистами. Он говорил только хорошее об экспедиции и её участниках, о её преимуществах по сравнению с другими экспедициями – английской и японской, о своих океанографических исследованиях. На вопросы о планах Амундсена он отвечал, что после Антарктиды «Фрам» пойдёт к Новой Зеландии, откуда по телеграфу будут переданы известия в Норвегию, ждать их следует в марте, а затем вдоль западного побережья Америки к Сан-Франциско, откуда в 1913 году направится к Берингову проливу, а затем к Северному полюсу.

Состоялась встреча в Норвежском географическом обществе, где его представили королю Хокону VI. Молодой и обаятельный король много расспрашивал Александра о путешествии, получал обстоятельные ответы и составил весьма благоприятное впечатление о молодом исследователе.

Журналистов поражала скромность, даже застенчивость человека, которого воспринимали как героя. Интервью газете «Арбейдет» заканчивалось так: «Мы поблагодарили молодого любезного русского за его терпение. В эти дни его, наверное, замучили вопросами, на которые он должен был терпеливо отвечать. И, наверное, его можно понять, если он пытался ускользнуть от встречи с журналистами из Бергена. Но от своей судьбы ведь нелегко ускользнуть…»[110]110
  Этот любезный русский… // «Правда Севера», 24 сентября 1988 г.


[Закрыть] Действительно!!!

Среди писем, полученных Кучиным в Буэнос-Айресе, были два, которые мы здесь приводим полностью с минимальными купюрами. Послушайте и вы щебетание этого юного создания. Первое письмо написано 26 мая 1911 года:

«Дорогой Кучин! Нет, как великолепно снова получить весть от тебя! Я определённо не знаю, как мне благодарить тебя за длинное, милое письмо. И как забавно ты пишешь! Поверь, читать его было просто удовольствие. Я прочитала его вслух 2 или 3 раза всем домашним. Мама надеется, что ты ведёшь дневник в своём долгом путешествии, потому что, кто знает, может быть, ты когда-нибудь сможешь зарабатывать деньги на событиях своей жизни!

Да, поверь мне, Хоп так прекрасен. Я сижу в настоящий момент в роще и пишу, потому что сидеть в доме слишком жарко. Ты не представляешь себе, как прекрасно лето! Зиму я не переношу. Я бы хотела жить в стране, где лето круглый год. Возле нашего дома есть сад. Каждый день мы ходим и возвращаемся с охапками цветов. Особенно много фиалок на Сосновой горе «Фурухауген», которую ты, конечно, помнишь. Помнишь, как Сигни, ты и я ходили на прогулку и нашли первые фиалки? Это было уже давно. Скоро будет год как. Я думаю, что время летит так быстро. Возможно, потому что зимой у нас было так много событий – балы, театр и т. п.

17-го мая я нисколечко не повеселилась. Только немножко, с утра, когда я была очень занята, продавая «майские цветы». Поверь, я с удовольствием ходила по улицам города и (неразборчиво – прим. авт.) народ! После обеда я была в парке Нюгорд. Там был фейерверк и музыка. Но музыку я слушала мало или вообще не слушала, и фейерверк, к сожалению, не видела, потому что он начался в 11 часов, когда нам надо было идти на поезд. И другие в семье тоже не повеселились, поэтому мы устроили праздник 19-го мая.

Приехала Ингебьёрг Хеллен, подруга Сигни, и мы, все дети, собрались вместе и пригласили папу с мамой. Мы съездили в город за покупками. А потом накрыли праздничный стол… Папа написал для нас песню об этом вечере. Это было сюрпризом и вызвало восторг. И мы повеселились намного лучше, чем 17-го мая.

Сейчас мы собираем монетки в 5 и 10 эре в бутылку. Это будет на празднование Иванова дня. Надеюсь, что мы получим такое же удовольствие. Вчера Сигни, Хокон, Ейлиф и я катались на лодке в первый раз в этом году. Было чудесно!

Велле, говоря твоими словами, нас предал. Иногда он говорит, что думает взять тебя на прогулку, например, в субботу, и больше мы его не видим. Нет, в тот раз, когда ты был здесь, было намного лучше. Тогда здесь постоянно кипела жизнь… Да, весёлые были дни! Мы все с радостью ждём то время, когда ты снова приедешь в Норвегию, хотя известно, что это произойдёт не скоро. Я не думаю, что уеду отсюда в какое-то другое место, и уж точно не в Америку. Я ещё такая маленькая. Всего 17 лет! Итак, я думаю, что буду дома, когда ты снова приедешь сюда, и буду одной из первых, кто скажет тебе «с возвращением».

Ты должен, наконец, передать привет от меня Ертсену и повару «Фрама» и поблагодарить их за приветы. Я рада, что они не совсем забыли меня.

У меня появился друг в школе танцев. Он приходит почти каждое воскресенье, мы вместе гуляем. Это здорово. Однажды мы должны были пойти в (неразборчиво – прим. авт.), но потом я убежала от него и ему пришлось идти одному. Представляешь, как здорово. Но не думай, что он рассердился! Он определённо не может сердиться. Сейчас мы опять хорошие друзья.

Представь себе, я никогда не была в аквариуме после того, как мы были там вместе с тобой. Думаю, что глупо идти туда одной… Сигни и я редко бываем вместе…

Я не так часто бываю в театре в последнее время. Однажды мы с Сигни смотрели «Тайфун». Это было блестяще, поверь! Кроме того, я смотрела пару раз (неразборчиво – прим. авт.) и ещё несколько вещей. Но больше всего меня интересуют танцы. Осенью я начну заниматься в балетной школе фру Мон. Как я рада!

На днях мы с Сигни пойдём фотографироваться. Тогда я с удовольствием пошлю тебе одну карточку (при условии, что они хорошо выйдут), если тебя это интересует. Та, что есть у тебя, ужасно плохая, на мой взгляд. Но, возможно, я изменилась с того времени. Я немного выросла с прошлого года. Это я замечаю по одежде.

Между прочим, я бы хотела иметь твою фотографию. Да, у меня есть одна, которая была в газете. Я повесила её на стену, но там такая плохая бумага, что она быстро порвалась.

Но я всё равно хорошо тебя помню.

Для меня писать письма всё равно что писать сочинение. Они получаются, конечно, плохие. Это из-за того, что мало упражняюсь.

Надеюсь, пройдёт не очень много времени, прежде чем ты дашь о себе знать. Так забавно было читать о твоей поездке, праздниках на корабле и о пингвинах и т. д.

Сейчас я почти ничего не вижу, поэтому думаю, что пора заканчивать.

Все в Нюбо шлют тебе приветы от всего сердца и желают вскоре увидеть тебя снова»[111]111
  ОИММ № 5187/2.


[Закрыть].

Второе письмо было написано через полтора месяца, 10 июля:

«Дорогой Кучин! Так, сейчас у нас солнце и лето по-настоящему, ты не поверишь, но это не удивительно. Немецкий кайзер находится в городе, а он всегда ведёт за собой хорошую погоду. Угадаешь, какую новость я тебе расскажу? Нет, вряд ли. Я подумала, как скучно постоянно быть дома и стала искать место в городе. И сейчас я работаю у книготорговца Хокона Тёрнессена в магазине на площади. Это, представь себе, здорово, и могу сказать только, что мне очень нравится. Я там уже 4 дня. В городе в это время множество туристов. В порту стоит много больших кораблей. Конечно, они приходят к нам в магазин, и мы спикер по-английски и шпрехен по-немецки почти весь день.

Однажды я ужинала у Сигни и спросила её, можешь ли ты писать ей. Ей бы очень этого хотелось, поэтому если ты ей напишешь, она будет очень рада.

Вчера я ездила в Ос. Фру Мон, Ингебьёрг, Хеллен, Сигни и я, по сути, никогда не бывали в Ос, поэтому мы решили съездить туда. Взяли с собой немного еды и рано утром отправились в путь. Ты когда-нибудь был в Ос? Поверь, вчера был прекрасный день! Во-первых, было палящее солнце и, во-вторых, чудесный морской воздух. Весь фьорд был перед нами, и мы видели почти до самого океана. Представь, мы по-настоящему загорали, никогда раньше мы не были такими смуглыми. Мы пообедали в гостинице и там встретили знакомого, с которым мы очень приятно провели время до самого вечера.

Знаешь, кого я встретила в городе? Почтальона Эдварда Кристиансена из Трондхейма, он был у нас вместе с тобой и Велле. Ты должен его помнить, такой маленький, толстый! Он, впрочем, подрос с того времени, но стал вдвое толще. Он сказал, что Велле сейчас в Трондхейме. Подумать только, а я ни разу не встретила Велле! Он к нам не приходит.

Сигни начала учиться на библиотечных курсах, и ей очень нравится. Сейчас она начала ходить по дому и «анализировать» все книги.

Я только что прочитала «Анну Каренину» Льва Толстого и считаю, что книга блестящая. Я думаю, что это лучшее из прочитанного мной. Три моих любимых писателя: Лев Толстой, Чарльз Диккенс и Йонас Лие. Бьёрнсон и Ибсен не могут выставляться впереди них!..

Нет, уже почти 12 часов. Глаза у меня слипаются от сонливости…

Эйлиф уедет в Трондхейм и осенью пойдёт в высшую школу. Вероятно, его не будет 4 года. Подумать только, учиться 16 лет! Я устала через 9 лет. Конечно, я понимаю, что мне нужно больше знаний, но, чтобы приобрести их, не обязательно ходить в школу. Я знаю, что за 4 дня у Тёррнессена я узнала очень много. Да, это правда! Мама и папа просили меня передать тебе привет и попросить тебя послать им пингвинью шкуру! Слышал ли ты про такой мех? I never! («Я никогда!» (англ.) – прим. перевод.).

Нет, я начинаю нести чепуху, ужасно хочу спать».

Эти письма были написаны Аслауг Паулсен, дочерью банкира, литературного и театрального критика, музыкального рецензента Андреаса Паулсена, социалиста по убеждениям. Дом Паулсенов с большой и дружной семьёй был открыт для молодёжи, творческой интеллигенции, учёных. Александр был частым гостем здесь ещё до экспедиции. Хотя по возрасту старшая сестра Сигни подходила ему больше, переписка завязалась с младшей сестрой Аслауг. Так что по приезде в Берген его ожидала не только рутинная работа по обработке привезённых образцов на биологической станции, но и восторженные глаза юной девушки, с обожанием глядящие на своего героя. Здесь он не был чужим.

Александр в смятении. Избранница слишком молода. Его будущее неопределенно. Хотя в Норвегии блестящие перспективы для работы, он рвётся на Родину. «Но от своей судьбы ведь нелегко ускользнуть…»

Письмо Бартольду от 21 ноября:

«Дорогой Бартольд! Наконец-то появилась возможность написать тебе. Следовало сделать это давно, однако… То, чего я страшился и ждал, и желал, случилось. О чудо, как я счастлив, но ты знаешь, почему я боролся сам с собой. Она ещё ребёнок. Ребёнок во всём, и не понимает, насколько серьёзна жизнь, и хочет ехать со мной на край света. Это произошло вчера, после того как мы были в театре, где смотрели «Анну Каренину». Я должен рассказать об этом её отцу. Ну, хватит об этом.

Итак: я выехал из Христиании и в 9 часов вечера после славной поездки через горы приехал в Берген. В 10 часов я уже был на пути в Хоп, где живут Паулсены. Был сердечно принят стариками. Молодёжь была в гостях. Мне пришлось пообещать, что переночую под их крышей. В 12 часов пришла молодёжь, очень удивились, увидев меня. И я был там до 6 часов следующего дня. За это время мы с Аслауг прошагали почти 100 км. (Извини за преувеличение, но было так легко гулять с ней под руку.) Тогда мы решили пойти в театр, но я получил записку от Хелланда-Хансена с приглашением на ужин к 8 часам. Ах, как они с женой были рады снова увидеть меня. Это было понятно, ведь они пришли встречать меня к поезду. (Сейчас они живут в Фьёсангер, где и я.) Потом подошли другие гости, в том числе редактор Нордал-Ольсен, друг Амундсена. И то, что я рассказывал всем собравшимся, он записывал. Получилось интервью на три номера, ты их получишь. С помощью того же Н.-О. я получил жильё с полным пансионом в «Парадис» недалеко от Фьёсангера, в семье Йоргенсенов. Это в 10–15 минутах ходьбы до станции (впрочем, для меня это 7–8 минут). Но на этой неделе у меня ещё не было времени побывать дома. Во Фьёсангере, по выражению Х.-Х., живут все хорошие люди, поэтому мы часто навещаем друг друга. Работа идёт потихоньку. Нет нитрата серебра и нормальной воды, поэтому начнём не раньше четверга. Потому и речи не может быть о том, чтобы поехать на Рождество домой. Хотя здесь у меня почти дом»[112]112
  ОИММ № 1320/23.


[Закрыть].

Помолвка состоялась 11 декабря.

Письмо Бартольду от 7 декабря:

«Дорогой Бартольд! Сейчас ты можешь поздравлять. Я поговорил с родителями Аслауг и получил их согласие. Я сам отложил свадьбу на два года. Причины тебе хорошо известны. Поверь, она славная. И невозможно любить её сильнее, чем я люблю её. Её отец говорит: «В ней есть что-то». И это что-то притягивает к ней всех. За последние два дня я получил массу поздравлений. Эти два года я буду работать, чтобы создать для неё лучшие условия, чем те, что я могу предложить сегодня. Она говорит, что каковы бы ни были мои дела, она хочет быть моей. И в этом я могу быть уверен. Если ты ещё не сказал своей маме, скажи сейчас.

(Продолжение) 11.12.1911

Аслауг Паулсен и Александр Кучин. Берген. 1911 г. (Из фондов ОИММ)

Семья Кучиных. Слева направо: Александр, Фёкла Андреевна, Коля, Степан Григорьевич, Настя, Лиза, неизвестная. Онега. 1912 г. (Из фондов ОИММ)

Почти нет времени писать. Вот что значит быть помолвленным! В субботу у меня была маленькая домашняя вечеринка «в раю». Она очаровательна! Я всё больше к ней привязываюсь. Ты знаешь, что я теплокровное животное. Сегодня появилось извещение о помолвке в газетах, и нам нет покоя от любопытных. Аслауг работает в одном из самых больших книжных магазинов в городе и потому подверглась множеству поздравлений и вопросов, бедняжка. Вот так мы живём, счастливые и довольные. Но скоро мне придётся снова покинуть мою маленькую госпожу и быть в разлуке два года. Я бы хотел быть сильнее в жизненной борьбе теперь, когда у меня есть она. Но будет так, как решено. Перспективы в России, определённо, неблагоприятные, но нужно всегда быть готовым к худшему. Если не через год, то на следующий, я достигну желаемого. И если не добьюсь этого через два года, то мы можем добиваться потом вместе. Аслауг сильная и никогда не покинет в беде.

Ура любви! Забавно переживать весну в самую чёрную зиму»[113]113
  ОИММ № 1320/24.


[Закрыть].

На следующий день он пишет письмо домой:

«Дорогой мой отец! Целую тебя, маму, Фросю, Анну, Лизу, Настю и Колюшку. Здесь я получил два твоих письма. Целую за них. Это письмо большой важности, поэтому откладывал его несколько дней. Ещё два года тому назад, когда я работал здесь в Бергене, я познакомился с семьёй литературного критика Paulsen. Очень скоро я близко сошёлся с этими чудными людьми и был у них как друг, как свой. Особенно близки стали мы, т. е. я и младшая дочь Paulsen Aslaug, тогда ещё гимназистка. Мы вместе гуляли, читали и стали большими друзьями. Я уехал на «Фраме». Мы переписывались, как только была возможность. Из её писем я узнал её ещё ближе. Это чудная девушка. Под влиянием своих родителей она воспиталась так, что совершенно не похожа на других норвежек, даже на свою старшую сестру. Ещё во время плавания, даже ещё раньше, понял я, что полюбил эту девушку. Приехав в Христианию, я ещё колебался, ехать ли мне в Берген или нет. Скрывать моё чувство я не в состоянии более, но вместе с тем я боялся связывать её. Ведь никогда я не думал оставаться за границей всю мою жизнь, всегда думал жить в России. И мысль, что она не может ехать в Россию, где всё для неё совершенно чужое, мешала мне решиться. Письмо Нансена помогло. Я поехал в Берген и поселился за городом. За это время она развилась, похорошела. Мы снова стали часто бывать вместе. И узнал, что и она любит меня. На мой вопрос, хочет ли она быть моей женой, поехать в Россию и жить в России в каких бы ни пришлось условиях. Ради нея самой я долго хотел убедить её забыть меня. Но уж такова ея натура. Больше я не мог бороться с собой. Да и к чему. Лучшей жены, лучшего друга мне не найти. Мы пошли к ея родителям. За последние дни они заметили, что между нами что-то произошло. Так как они меня знали давно и хорошо, то мы получили их согласие. «Если она хочет ехать в Россию и сделаться русской, то с Богом», – отвечали Паулсены. С тех пор мы жених и невеста. Так как моё положение в России ещё не выяснено и так как Аслауг ещё так молода – ей всего лишь 18 лет, – то я решил, что свадьба будет лишь через два года. За это время я что-нибудь сумею сделать в России, и если буду только штурманом, всё-таки она будет моею. Она в свою очередь может многому научиться за эти два года. Теперь она работает в одном из самых больших книжных магазинов в Бергене. В самой ея натуре лежит, что она увлекает всех. Все, кто её знает, всем она нравится. И я уверен, что и ты, и мама полюбите её. Для меня же кроме нея не может быть более другой, да и я могу быть в ней уверен, что все радости, все невзгоды будет она делить со мной. Теперь самое главное: я прошу тебя и маму благословить нас. Мне уже 23 года, мне пришлось много думать, как жить, и поэтому можешь положиться на мой выбор. Мы любим друг друга. Её ничто не устрашит. Она пойдёт со мной хоть на край света. Да это и не нужно. Мы поедем лишь домой, к моим дорогим родителям. Будьте спокойны. Я буду с Вами и буду Вашим любящим сыном. И то, что Аслауг будет моей женой, может служить порукой, что меня не потянет снова вдаль. Я люблю Норвегию, но вместе с тем я русский и телом и душой. И раз сама Норвегия в виде моей маленькой Аслауг переселится в Россию, то…

Хотя мы и не хотели, чтобы о нашей помолвке стояло что-нибудь в газетах, однако один из корреспондентов разнюхал, и в один день было напечатано чуть ли не во всех газетах Христиании и Бергена. Посылаю одну вырезку. Около середины января кончу работу на биологической станции и, несмотря ни на что, еду домой. Аслауг останется здесь на два года или пока я не приеду за ней.

Скоро снимемся на фотографию и пошлю Вам.

Скоро увидимся и тогда поговорим ещё.

Надеюсь на вас. Хотя ничего не может уже изменить.

Целую всех вас.

Любящий вас Саша и Аслауг»[114]114
  ОИММ № 1383.


[Закрыть].

Решение принято: «Надеюсь на вас. Хотя ничего не может уже изменить». Эти молодые люди, видимо, плохо читали Л. Н. Толстого, и опыт Андрея Болконского и Наташи Ростовой, отложивших свадьбу на год, им ничем не помог.