Текст книги "Время для чудес"

– Могу посоветовать, если не возражаешь.

– Буду очень признателен.

– Тогда начнем с консервов, – слегка назидательно, как с нерадивым учеником, заговорила Лида и первой направилась к стеллажам, пестревшим мозаикой из тысячи банок всех калибров и форм.

– Так, рыбные консервы, – кокетливо взмахнула рукой Лида. – Пожалуй, две банки тунца тебе не помешают.

– И я так думаю, – заулыбался Евгений, похоже, уже справившийся с волнением.

– Сардины тоже хороши, – добавила Лида и уверенно сняла с полки пару банок.

– Я бы и от бычков в томате не отказался.

– Отличный закусон? – усмехнулась она.

– Ты не поверишь, – подыграл ей бывший одноклассник, складывая в корзину железные банки с бычками.

– А теперь перейдем к овощным консервам, – командовала вошедшая во вкус Лида.

– С такой помощницей я готов перейти куда угодно.

– Вот, к примеру, зеленый горошек, – продолжала Лида, словно не заметив его двусмысленного комплимента. – Это просто кладезь витамина С. К тому же он универсален – подходит ко всем салатам и может использоваться как самостоятельное блюдо.

– Угу, я это видел у британцев, – кивнул Евгений, снимая с полки целую упаковку из двенадцати банок.

– И часто ты там бываешь?

– Редко, но бываю. А это что?

Он держал в руке красивую баночку с нарисованным на этикетке баклажаном.

– Скорей всего, икра заморская – баклажанная, – рассмеялась Лида.

– Возьмем? – неуверенно спросил он.

– Не знаю, – пожала плечами Лида. – Хозяин-барин. Тебе же все это есть.

– А ты не могла бы разделить со мной сегодняшний ужин? – невинно поинтересовался Евгений, заглядывая ей в глаза и непринужденно улыбаясь.

– С какой стати? – вырвалось у нее. – Прости, но… Ты, наверное, шутишь?

– Нет. Ни грамма.

Его серьезное лицо застыло в напряжении, глаза ждали чуда.

– Жень, я замужем. Ты не забыл?

– Я помню. Но мне показалось, что ты произнесла это не очень радостным тоном.

– Какая радость после восемнадцати лет брака! – отмахнулась она, состроив недовольную мину.

– Похожая ситуация.

– Не совсем. У меня нет запасного аэродрома.

– Ты как будто осуждаешь меня?

– Нисколько. В глубине души даже завидую.

– Тогда поедем ко мне!

– Нет, я не могу… сегодня. И вообще… Что я скажу дома?

– Неужели у тебя нет подруги, у которой сегодня как раз день рождения?

– Хм. Какой ты наивный, Женя. Муж знает всех моих подруг. И даже их дни рождения.

– Отпад. Иногда я забываю о собственной днюхе.

– Да, как говорится, большая разница.

Наступила неловкая пауза. Диалог исчерпал себя. О чем говорить бывшим одноклассникам, не видевшим друг друга столько лет? И пусть один из них когда-то любил, мучаясь безответным чувством. Пусть! Это уже в прошлом. Их разделяют не просто годы – целая жизнь, вобравшая в себя слишком многое, и это многое мешало им, неотступно стояло рядом, напоминая о себе каждую секунду.

– Лид, как думаешь, этого достаточно? – решил прервать затянувшуюся паузу Евгений, кивнув на свою тележку.

– А? Ах, это… Не знаю. Можно взять пельмени, в морозилке с ними ничего не будет…

– А какие лучше, не знаешь?

– Ну что с вами делать? – вздохнула Лида, исподлобья взглянув на мужчину, будто на школьника, не выучившего урок. – Идите за мной, господин неандерталец.

Интуиция подсказывала ей, что эта игра в «Незнайку в торговом центре» спланирована заранее, и какова ее цель – нетрудно догадаться.

И вновь вместо торжества женского самолюбия, которое на месте Лиды испытала бы любая нормальная женщина, она ощутила тоску, занозой колющую сердце. Быть может, в этом ощущении переплелись и боль всего несбывшегося в ее судьбе, и сожаление о промчавшейся молодости, и что-то еще, неподдающееся определению.

– Возьми вот эти. По вкусу они как домашние.

Он принял из ее рук пачку пельменей, бросил их, не глядя, в корзину, затем взял в свои ладони Лидины холодные пальцы, слегка сжал.

– Здесь очень холодно, – пожаловалась Лида, передернув плечами. – Наверное, из-за кондиционеров.

– Плюс холодильники. Их тут немерено. Знаешь что, а возьмем красного вина? Немного отопьем, вот ты и согреешься, – весело подмигнул Евгений и подтолкнул засомневавшуюся было Лиду в сторону винных полок.

В отличие от консервов, в винах Евгений ориентировался отлично. Он сразу же прошел к испанским винам, выбрал малагу, разлитую в бутылки в виде хрустальных графинов, ловко откупорил один из них и протянул Лиде.

– Отпей сколько сможешь.

– Ты с ума сошел! – прошипела она. – Сюда сбежится охрана. Нам оторвут голову, вот увидишь.

– Ерунда, – отмахнулся он. – Пока они бегут, мы будем уже у кассы. – Пей, не тяни кота!

Под его напором Лида забыла о приличиях и прочих условностях. В нее будто бес вселился. Она храбро взялась за горлышко бутылки и отхлебнула большой глоток, немного отдышалась и сделала второй, поменьше.

– На! Теперь ты, – морщась, выдавила она.

Евгений отпил прилично, почти стакан. Лида с каким-то бесшабашным весельем наблюдала за этой сценой – выпитое вино уже действовало.

– Ну! Идем в кассу? – расслабленно бормотала она, экономя на гласных.

– Угу. Погоди! А десерт? – спохватился он и, поставив в тележку початую бутылку, увлек Лиду в кондитерский отдел.

Они еще долго блуждали по торговым площадям, вспоминая то про колбасу, то про сыр… Игра в незнайку постепенно перешла в любовную игру. Им было хорошо вдвоем. Тесно прижимаясь друг к другу, они с азартом выбирали очередной товар, споря и нападая, передразнивая и смеясь.

Покупатели обращали внимание на веселую парочку, но не осуждали, а сочувствующе улыбались – уж очень мило и непосредственно вела себя изящная шатенка, а спутник, высокий импозантный мужчина, смотрел на нее с нескрываемой любовью. Редко увидишь такую симпатичную, хотя и не очень молодую влюбленную пару.

* * *

За окном плавно кружились большие косматые снежинки. Было что-то новогоднее, праздничное в этой картинке.

Анита смотрела на медленно падающий снег и ощущала внутреннюю легкость. Душа хотя бы недолго, пусть несколько минут, отдыхала от постоянной боли, ставшей для нее неотъемлемой частью существования.

Боль неразделенной любви! Разве она отпустит?

Глядя на причудливый танец снежинок, девушка представляла себя Снегурочкой. В голубой атласной шубке и белых сапожках она выходит на середину зала, к нарядной елке, и все сотрудники, собравшиеся на корпоратив, восторженным ревом приветствуют ее, а затем все вместе зовут Деда Мороза.

Она даже зажмурилась, почти воочию увидев эту сценку. До чего хороша она в голубом наряде, как стройны ее ноги, обутые в длинные сапожки, как игриво вьется по спине нежно заплетенная коса, а кокошник, сверкающий крупными стразами, красиво обрамляет ее белое с тонким румянцем лицо.

И вся эта сказка ради одного-единственного человека. В сущности, не нужен ей ни корпоратив, ни елка, ни ресторан. Он и только он один, самый любимый человек, может сделать ее счастливой, подарить радость и смысл бытия.

В приемную ворвалась разгневанная Селедкина, менеджер из отдела внешних связей, и, закатывая глаза, истерично завопила:

– Нет, я так больше не могу! Меня, значит, опять в ближнее зарубежье, чтобы ему провалиться совсем, а разлюбезного Тунсена, этого непроходимого тупицу, третий раз в Лондон!

– Ирина Васильевна, успокойтесь, пожалуйста. Опять давление подскочит, – увещевала Анита.

– Да как мне успокоиться, как? Моя квалификация пропадает даром, язык забывается – кому он нужен в Средней Азии – и вообще страдает мой имидж, мой уникальный стиль работы, мой опыт, наработанный годами. Ведь я не с улицы сюда пришла. Меня, можно сказать, выманили из гнезда. Да еще какого! Сам Прозоров, когда узнал, сожалел о моем уходе…

Отхлебнув чая из вовремя подсунутой помощницей директора чашки, Селедкина слегка поостыла.

– А почему вы считаете Тунсена тупицей? – поинтересовалась Анита.

– Потому что он тупица, – упрямо талдычила кустодиевская дама, мягко колыхаясь всем своим сдобным телом.

– Зато у него ливерпульское произношение и европейская фамилия, – брякнула, не подумав, Анита и тут же пожалела об этом.

– Что?! – выпучила бледно-зеленые глаза Селедкина и едва не задохнулась новой вспышкой гнева. – Произношение? Да кто тебе это сказал? Сам тупица Тунсен? У него смесь нижегородского с тамбовским, вот какое у него произношение! Уж я-то знаю, не раз приходилось тусоваться на приемах. А фамилия так вообще мутная какая-то. У меня не очень благозвучная, зато натюрель, а у него? Не пойми чего, какой-то Тунсен-Шмунсен! Смех, а не фамилия!

Сердитая менеджер по внешним связям поерзала в кожаном кресле, пожевала губами:

– Да он, если хочешь знать, никудышный психолог. А чтобы склонить потенциального партнера к подписанию договора, причем на выгодных для нас условиях, надо быть отличным психологом, видеть на два метра под землей и глубже. Надо так подыграть англичанину, чтобы он сам захотел иметь с нами дело. О! Я это прекрасно знаю. Порой в таких переделках пришлось бывать – мама не горюй! А этот шляпа шляпой, лох с внешностью Карлсона и такой же дикцией. А ты говоришь – ливерпульское произношение. Смех! Знаешь, почему его третий раз за месяц отправляют в Англию? Да потому что ни фига не выходит у нашего Тунсена. «Мы в поисках эффективных точек соприкосновения». Вот какой формулировочкой прикрывается этот профан. Как фиговым листком!

Неизвестно, сколько еще продолжались бы эти словоизлияния, если бы в приемную не вошел шеф.

– Добрый день!

– Добрый день! – в унисон ответили обе женщины.

Анита, выпрямив спину и положив тонкие пальцы на клавиатуру компьютера, как на клавиши рояля, продолжила набирать текст документа, а Ирина Васильевна с решительным видом окликнула начальника, успевшего открыть дверь своего кабинета:

– Евгений Григорьич, я, собственно, к вам.

– По какому вопросу?

– По архиважному, – убедительно отчеканила менеджер, готовая в эту минуту лечь на амбразуру или пойти в рукопашный бой.

– Хорошо, я вас выслушаю, – согласился шеф, почуяв эту отчаянную решимость. – Но через пять минут, хорошо? Анита, зайдите ко мне. И захватите документы.

Селедкина, шумно отдуваясь, наблюдала за тем, как помощница директора бегло осматривала себя в зеркале, поправляла волосы и одергивала тонкий джемпер, прежде чем войти в начальственный кабинет.

Директор стоял возле большого окна и задумчиво смотрел на падающий снег. Стук Анитиных каблучков замер возле стола.

– Смотри, какая прелесть, – обернулся он на секунду и вновь залюбовался снегопадом.

Анита подошла ближе.

– Я уже видела, – сказала она тихим грудным голосом.

– А ведь эта сказка скоро кончится – послезавтра обещают потепление.

– Сказки всегда кончаются, – печально промолвила «снегурочка», рискуя растаять рядом с любимым.

– Так, что тут у нас? – встрепенулся Евгений и, резко повернувшись, шагнул к своему столу.

– Здесь отчеты отделов, два договора и несколько писем.

– Что в письмах?

– Ничего особенного. Правда, есть одно предложение из Белоруссии, но…

– Ладно, я посмотрю. После обеда переговоры с Зориным, ничего не планируй до конца дня.

– Хорошо.

– Через полчаса пригласи Спешнева по поводу «Экспортбанка». Оттуда никаких вестей?

– Нет. Я по телевизору сегодня видела – отнимают лицензию.

– Понятно. Ладно, иди. Я пока поработаю.

– А как же Селедкина?

– Ах, да, Селедкина. Что ей надо?

– У нее родился какой-то креатив по оптимизации внешних связей.

– Родился, говоришь? Ох, уж мне эти ба… женщины! Детей вам надо рожать, а не креатив, черт возьми! О’кей! Пусть зайдет, но предупреди – десять минут, не больше.

– Евгений Григорьич!

– Да.

– Я… Вы…

– Что, Анита? – нахмурился Евгений.

Он раскрыл папку, принесенную помощницей, и взял оттуда один из договоров. Углубившись в чтение, совсем забыл о девушке, которая неподвижно стояла у двери и держалась за ручку.

– Кхм! – тихо кашлянула она, решив напомнить о себе.

– Ах, ты еще здесь? – оторвался от бумаг Евгений. – А где Селедкина?

– Сейчас я позову. Евгений Григорьич, нам надо поговорить.

– О чем? – сузил глаза директор и не без сарказма добавил: – Тоже какой-нибудь креатив?

Лицо девушки покрылось пунцовыми пятнами, мелко задрожало. «Не дай бог, разревется, устроит тут спектакль. Хорош я буду, елки зеленые», – подумал Евгений.

– Ну вот что, прекрати, Анита! – властно приказал он и тут же смягчил тон: – Обещаю, что мы обязательно поговорим с тобой. Но только не здесь. Все, у меня дела.

* * *

«Днюха» у Лехи Кирсанова была в самом разгаре.

Его родители отдыхали в Таиланде, а бабушка ушла на весь вечер к пожилой одинокой соседке, которой любое общение казалось праздником, а уж с разговорчивой кирсановской бабушкой – тем более.

Предоставленная самой себе, молодежь зажигала. Под звуки Rock’n’Roll Music в исполнении битлов именинник и его друг Виталий Караежин лихо исполняли нечто среднее между рок-н-роллом и акробатическим этюдом.

Караежин, упитанный молодой человек с усиками над пухлым ртом, демонстрировал сноровку, полученную в танцевальной школе, а Кирсанов действовал по наитию и природной смелости, с помощью которой брал бастионы и покрепче.

Зрители верещали от восторга и хлопали, не жалея рук.

– Леха, давай! – кричал Петя Столбов, пытаясь прорваться сквозь рев динамиков. – Жги, Кирсаныч! Дави Короеда!

– Виталька, не сдавайся! – пищала Даша, отбивая такт каблуками туфель, взятых «напрокат» у мамы.

Даша ощущала себя взрослой. Впервые она выпила целый бокал шампанского, впервые тусовалась на вечеринке, где отсутствовали взрослые, и вообще в первый раз в своей жизни пребывала в атмосфере полной свободы. На школьных дискотеках ничего подобного она не испытывала. Сейчас ей ужасно хотелось танцевать медленный танец, склонив голову на сильное плечо и слыша биение его сердца.

О, если бы Петя чувствовал то же самое! Даша то и дело бросала на Столбова томные взгляды, но ничего, кроме дикой радости, на его лице не прочла. Захваченный зрелищем, он даже не взглянул на нее ни разу.

– Леха, давай мельницу! – азартно блестя глазами, орал между тем Петя.

– Мельницу!!! – подхватила Даша, пересев поближе к Столбову.

– Столб, налей пепси! Жарко, спасу нет! – попросил Караежин, не прекращая дергаться в такт музыке.

Щеки Караежина приобрели цвет зрелой вишни, по лбу струился пот, но он не сдавался, не сбавлял темпа. И даже напиток, поданный Петей, глотал на ходу, не прекращая движений танца.

– Супер! – визжала Даша и хлопала в ладоши.

– Держись, Кирсан! – подзадоривал Петя, снова усаживаясь на диван.

Он немного не рассчитал и плюхнулся так близко от Даши, что плечом прижал девушку к подлокотнику, отчего она уже не могла двигать руками – так и сидела, стиснутая с двух сторон, опьяненная новыми ощущениями.

Но вот музыка оборвалась, парни, отдуваясь и вытирая со лбов пот, подошли к столу, чтобы утолить жажду.

– Ну, как мы? – глотнув прямо из бутылки минеральной воды, небрежно поинтересовался Леха.

– Вставляет, – скупо похвалил Петя, откидываясь на спинку дивана.

– Супер, – повторила Даша, стараясь не шевелиться и даже не дышать.

– А где остальной пипл? – спросил Караежин, вытирая губы ладонью.

– Не знаю, – пожал плечами Столбов. – На кухне тусуются.

– Я ставлю медляк, – сказал Леха, подходя к музыкальной установке. – Та-ак… Что тут у нас? О! Класс! Откуда эти дискачи?

– Вроде Димон притащил, – ответил Петя. – Ставь, чего там!

Полилась красивая музыка, под которую хотелось лететь, мечтать, любить…

– И что сидим? – спросил Леха, глядя на Столбова. – Кавалеры танцуют дам!

Караежин пригласил Лизу Токареву, тоненькую русоголовую девушку в джинсах и обтягивающей блузке, которая до этого в дальнем углу комнаты мирно листала какой-то «глянец».

Петя повертел головой и наткнулся рассеянным взглядом на Дашу. Та сидела ни жива ни мертва.

– Что, Дашка, оторвемся?

– Угу.

Парень встал и подал руку девушке. Не поднимая глаз, она словно во сне протянула свою руку и, невесомая, попала в его объятия.

Они присоединились к танцующим, но в этот миг в комнату ворвался разъяренный Дмитрий Воробьев, закадычный друг Пети.

– Какого хрена вы распоряжаетесь чужими дисками? – грозно рыкнул Дима и ринулся к музыкальному центру. Резким движением он выключил проигрыватель, вытащил диск, сунул его в карман рубашки и почти выбежал из комнаты.

Немая сцена длилась несколько секунд. Первым опомнился Леха.

– Это что сейчас было? – спросил он, округлив глаза.

– Ни фига не врубаюсь, – пожал плечами Петя и выпустил из объятий Дашу.

– Димон малость перепил, – предположил Караежин.

– Да он вообще не пьет! – отмахнулся Петя, расстроенный поведением друга. – У него тренировки, режим…

– Тогда полный неврубон, – почесал в затылке Леха. – Ну! Ставлю другой?

– Мне по барабану, – махнул рукой Петя. – Я пас.

Даша с тоской смотрела вслед Петру, выходящему из комнаты.

Вдруг громкий продолжительный звонок оповестил, что кому-то не терпится попасть в квартиру Кирсановых.

– Кого черт принес? – удивился Леха и пошел в прихожую.

На пороге стоял одноклассник, Антон Шпултаков. Его слегка покачивало, глаза разбегались в разные стороны, на губах играла бессмысленная улыбка.

– Шпуля?! – поразился Леха, не ожидавший такого визита.

– Я. А что? Не пустишь? Я типа поздравить…

Шпултаков неверным движением потянулся во внутренний карман дорогой куртки и с трудом вытащил оттуда початую бутылку вина.

– О! Винище! – выпятил нижнюю губу Леха и отступил назад, как бы приглашая непрошеного гостя в дом.

Запнувшись и чуть не упав, Шпултаков переступил порог, стащил с себя куртку и вязаную шапочку, машинально пригладил волосы.

В прихожую вышли ребята и стали разглядывать одноклассника, как внезапно прилетевшего птеродактиля. Дело в том, что этот парень не водил дружбу ни с кем, держался свысока и наособицу, считая сверстников тупыми инфантилами.

– Привет, – неуверенно сказал Антон и пьяно ухмыльнулся. – Отжигаем?

– Привет, – ответил за всех Караежин. – Каким ветром?

– Попутным, братан, – ерничал Шпултаков и вдруг замер с открытым ртом.

Из кухни вышла Эля Киселева, признанная красавица десятого «Б». Небрежной походкой она приблизилась к столпившимся однокашникам, окинула презрительным взглядом Шпултакова и, гордо подняв красивую головку, направилась в большую комнату, из которой доносились звуки танго.

Антона будто подменили. Вся его спесь мигом улетучилась. В прихожей стоял жалкий тип с потерянным лицом. Ребята, кто равнодушно, кто с брезгливой усмешкой, отвернулись, разошлись кто куда, оставив поверженного воина одного – не то умирать, не то зализывать раны.

* * *

Снежная пелена превратила улицу в новогодние декорации.

«Как хорошо!» – подумала Лида, глубоко вдыхая пахнущий свежими огурцами воздух. Она спешила на работу, старалась идти как можно быстрее, но все время оскальзывалась и даже один раз упала на колено.

«Не хватало что-нибудь сломать», – рассердилась она. Пришлось отставить спешку и двигаться крайне осторожно, держась поближе к цоколю зданий.

Опоздав на пятнадцать минут, она влетела в вестибюль дома творчества, на ходу снимая пальто.

– Лидия Петровна! – раздался поставленный голос замдиректора Веселкиной.

«Влипла», – вздрогнула от неожиданности Лида и круто развернулась на голос.

– Зайдите ко мне в перерыв, пожалуйста, – с подчеркнутой вежливостью попросила Веселкина.

– Обязательно, Инна Ивановна.

Не заходя в преподавательскую, с пальто под мышкой, она ринулась в свою мастерскую, откуда доносился невообразимый шум – ребятня оттягивалась по полной.

– Здравствуйте, ребята, извините за опоздание. Сегодня так скользко, – оправдывалась она, вешая пальто на случайный гвоздь и поправляя прическу.

– Клевая погода, – высказался Эдик. – Как будто Новый год скоро.

– А вы видели, какие снежинки, Лидия Петровна? – протянув руку в сторону окна, воскликнула Рита. – Целые снежинищи! Правда же, Насть?

– Ага, – подтвердила подружка. – Размером с пуговицу.

– И я это заметила, – улыбнулась Лида. – Красиво, прям дух захватывает. А что это расшумелись так? Или погода подействовала?

– Погодка ништяк, – как бы про себя высказался Андрей, украдкой взглянув на Еву.

– Фи! – фыркнула та, капризно поведя плечиком. – Что хорошего? Идешь, как мокрый пес, с шапки капает, шарф мокрый. Противно. Фу!

– Ты, Силянина, не романтик, – небрежно бросил Эдик. – Вот Кошкина у нас романтик, даже романтище. Правда же, Андрюха?

Рита, как и в прошлый раз, показала задире язык и демонстративно отвернулась.

Лида тем временем раздала альбомные листы, карандаши, кисточки и гуашь.

– Все, успокоились, – строго сказала она, заняв свое рабочее место. – Эдик, угомонись! Ева, хватит разговаривать! Слушаем задание. Итак, природа сама подсказывает нам тему. «Снегопад» назовем мы панно, которое должно украсить школьный вестибюль. Каждый человек по-своему представляет картинку этого природного явления. Для одного это игра в снежки, для другого – запорошенные пушистыми снежинками елки и березы… Вот и вы нарисуйте свою картинку, которая станет эскизом для оформления школьного фойе.

– А можно каток нарисовать? – подняла руку Рита Кошкина. – Дети катаются вокруг елки…

– Тоже мне креатив, – немедленно отозвался Эдик. – Детский сад.

– Сам ты детсадовец, – обиделась Рита.

– Эдик, – прикрикнула Лида, – самые яростные критиканы, как правило, бездарны! Но ведь ты к ним не относишься, правда?

Мальчик тряхнул светловолосой головой, но от комментариев воздержался.

Вскоре аудитория затихла. Увлеченные рисованием, дети забыли обо всем. Лида успокоилась, открыла журнал, сделала необходимые записи, отметила отсутствующих.

– Лидия Петровна, можно спросить? – раздался голос Эдика.

– Пожалуйста.

– Вот я решил нарисовать лес, на который падает снег. А потом подумал…

– Ну! Что тебя смущает?

– Дак неинтересное какое-то панно получается. Скукотища. Типа заходим в школу, а там одни елки-палки торчат.

– То есть пейзаж ты называешь елками-палками?

– Да какой там пейзаж?

– Самый настоящий. Шишкин, Левитан, Поленов – все они пейзажисты, замечательно изображали наш русский лес. Где тут скукотища?

– А-а, понял, – вдруг оживился мальчик, и глаза его осветились вдохновением. – Сейчас мы замутим такой пейзаж, что Шишкину и не снилось…

Лида улыбнулась, поднялась и пошла к окну, за которым по-прежнему валил снег, предмет всех сегодняшних разговоров.

Глядя на белую кружевную завесу за окном, она вдруг вспомнила школьные уроки физкультуры. Зимой они проходили в парке, среди густых черных елей и высоких мачтовых сосен. Однажды она сломала лыжу и плелась в школу пешком, то и дело соскальзывая с лыжни и проваливаясь в глубоком снегу. Уже смеркалось, весь класс давно сдал спортинвентарь и отправился домой, а она все никак не могла преодолеть эти проклятые два километра по пустынному парку. Измученная, продрогшая, она едва не плакала от обиды. И вдруг впереди замаячила фигура лыжника. В синеве сумерек она не могла разглядеть, кто движется ей навстречу. Почему-то стало страшно. Это нехорошее чувство усиливала глухая тишина парка, изредка нарушаемая скрипом деревьев. Лида затравленно оглянулась, но вокруг никого. А лыжник приближался. По высокой фигуре она поняла, что это парень или молодой мужчина.

Решив, что будет изо всех сил кричать и звать на помощь, она остановилась.

– Воронцова! – позвал парень, не доехав до нее десяти метров.

– А? Это ты, Женька? – сдерживая радость, откликнулась она.

– Ну! Ты чего застряла? – подъезжая, спросил он.

– А я лыжу сломала, – внутренне ликуя, объяснила Лида.

– Ну, ты даешь, Воронцова. На ровном месте… Ладно. Что с тобой делать-то?

– Не знаю, – растерянно пожала она плечами.

– Короче, так. Надевай мои лыжи, а я пешочком по холодочку.

– Неудобно как-то.

– Неудобно на потолке спать. Давай сюда ногу, помогу крепление приладить.

Воскресив в памяти этот эпизод, она переживала неповторимые мгновения счастья и одновременно досаду на себя. Даже не поблагодарила парня за рыцарский поступок – на прощание бросила: «Пока!» – и с независимым видом пошлепала восвояси. Дуреха!

Вздохнув, Лида отошла от окна и посмотрела на ребят. До чего благодатная для глаз учителя картинка! Старательно и вдохновенно трудились ученики над своими шедеврами. Кое-кто даже кончик языка высунул, а Рита Кошкина испачкала гуашью свой вздернутый носик и, не заметив оплошности, продолжала рисовать. Сказать ей об этом?

– Эй, Кошкина, – вдруг пробасил Эдик, – ты заодно и щеки покрась. Клевые маски-шоу получатся.

Настя прыснула и начала ладошкой стирать краску с носа недоумевающей Риты.

В перерыве Лида вошла в кабинет Инны Ивановны.

– Проходите, Лидия Петровна, присаживайтесь, – миролюбиво пригласила Веселкина.

Внутренне собравшись, Лида приготовилась к самому худшему.

– Не люблю длинных предисловий, – начала Инна Ивановна, – поэтому сразу же скажу, о чем пойдет речь. Дело в том, что от родителей поступила жалоба…

У Лиды оборвалось сердце. Господи, какая жалоба?

– Одна из матерей жалуется на вас, Лидия Петровна, мол, ее ребенок страдает от излишней строгости. Так и сказала: страдает.

– А кто конкретно, вы не скажете?

– Нет. Это пока нецелесообразно. Ведь вы живой человек, и ничего, как говорится, человеческое… То есть в интересах ребенка мы не будем конкретизировать и тем самым усугублять конфликт. А то, что это именно назревший конфликт, сомневаться не приходится. Что вы на это скажете?

– Что я скажу? – растерялась Лида и пожала плечами. – Даже не знаю. Если бы вы назвали имя ребенка, я, может, и сумела как-то объяснить… Ведь все они разные, настолько разные, что…

– Это я знаю, – перебила Инна Ивановна. – И все-таки надо принять меры. Как с моей, так и с вашей стороны. Вы понимаете?

– То есть я должна меньше требовать? – спросила Лида. – А как же дисциплина? Без нее трудно управлять коллективом. Невозможно объяснять новый материал…

– Я все понимаю. Дисциплину никто не отменял. Но у нас все же творческая школа, допускающая определенную свободу, как сейчас говорят, демократичность. Нельзя воспитать художника постоянными окриками и придирками.

– Придирками? – похолодела Лида. – Именно так написано в этой жалобе?

– Да.

Веселкина какое-то время молча смотрела на сникшее, расстроенное лицо Лиды, затем сжалилась и уже неофициально закончила:

– Не принимайте так близко к сердцу, Лидия Петровна! Это рядовой рабочий момент. Вам не пришлось работать в общеобразовательной школе, поэтому вы так реагируете. А у меня закалка как раз оттуда, не один пуд соли съеден, и поседела, и здоровье угробила из-за наших деток… Здесь, я бы сказала, курорт по сравнению… Так что успокойтесь и идите работать. Только, прошу вас, подкорректируйте ваши методы, хорошо?

Лида удрученно кивнула и вышла из кабинета.

* * *

Урок истории, любимого предмета Петра Столбова, начинался необычно. Дело в том, что Вера Ильинична, старейшая в школе и обожаемая учительница, внезапно ушла на пенсию – возраст и постоянные перегрузки привели к инфаркту. Заменить ее оказалось непросто. В конце концов вспомнили, что молодой школьный библиотекарь, Елена Борисовна, имеет университетский диплом истфака. В библиотеке она оказалась после неудачного дебюта в позапрошлом году – не справилась с великовозрастными оболтусами из десятого «А», устроила истерику и чуть было не уволилась, да умный директор уговорил, улестил посулами, пригрел на спокойной библиотечной должности, очевидно, втайне надеясь на возвращение Елены Борисовны в педагогику.

Его надежды оправдались. Сейчас Елена Борисовна легко согласилась вести уроки в девятых-десятых классах.

И вот эта хорошенькая брюнетка, с великолепной фигурой и ямочками на щеках, появилась на пороге Петиного класса. Отказавшись от директорского вступительного слова, она представилась сама.

Тишина в классе, с которой встретили нового учителя, напоминала шок. Никто не ожидал такого явления, к тому же внешний вид исторички разил наповал. Девчонок – прической, костюмом и замшевыми туфлями на скрытой платформе, парней – безупречной фигурой и стройностью ног. Они привыкли видеть ее в толстенном свитере, брюках и меховых сапогах, – ведь пристройка, где располагалась библиотека, почти не отапливалась.

– Здравствуйте! Я ваш новый учитель истории, – просто сказала красавица и улыбнулась.

– Здрасте, – удивленно протянул Петя и переглянулся со своим другом Дмитрием.

– Интересно, а Веру Ильиничну вы встречали стоя или так же, как сейчас, развалясь на стульях? – поинтересовалась Елена Борисовна.

– Естественно, мы вставали, – ответил за всех Дмитрий.

– Почему «естественно»?

– Ну-у… Возраст и все такое…

– Значит, мой возраст вас не устраивает?

– Ну, почему? – весело отозвался Петя. – Очень даже устраивает.

Класс загудел, довольный удачной шуткой.

– А вы временно или насовсем? – звонко выкрикнула Эля Киселева.

– Надеюсь, что насовсем, – без тени кокетства ответила учительница.

– Клево, – одобрил Дмитрий и толкнул своего друга локтем.

– Вас я хорошо знаю, поэтому официальную часть закончим и приступим к уроку.

Все зашевелились, зашуршали тетрадями.

– Предлагаю написать эссе на свободную тему: «Исторические личности. Гений и злодей». Работа рассчитана до конца урока. На следующем занятии мы обсудим ваше творчество, и каждый сам оценит его по пятибалльной системе. Договорились?

– А какое время брать? Наше? – морща лоб, спросил Петя.

– Любое. От древности до наших дней.

Класс погрузился в раздумье. Те, к кому приходило озарение, начинали увлеченно писать, время от времени делая паузы, чтобы собраться с мыслями.

Елене Борисовне доставляло огромное удовольствие наблюдать за учениками. Каждый – индивидуальность. Взять, к примеру, Петю Столбова. Этого любознательного начитанного юношу учительница знала давно. Его конек – историческая литература. Уж за него-то она не переживает – напишет лучше всех. А вот Дима Воробьев, его сосед, вряд ли справится с заданием. Он по натуре технарь – физика, математика. Даже имеет дипломы областных олимпиад.

Взгляд учительницы остановился на Эле Киселевой. Красивая девочка. Даже очень красивая. В библиотеке бывает редко, лишь перед сочинением, чтобы выписать цитаты. Зато ее подруга Даша, с некрасивым, но одухотворенным лицом, читает много и все подряд: классику, современные романы, приключения. А недавно, заглянув в библиотеку, попросила книгу о Наполеоне. Странный выбор.

Бросив взгляд на последнюю парту среднего ряда, Елена Борисовна заметила, что юноша в черном пуловере откинулся на спинку стула и обводит класс безразличным взглядом. Она решила понаблюдать, а уж потом поинтересоваться, в чем там дело.

Но прошло еще пять минут, а парень в черном по-прежнему бездельничал. Скрестив на груди руки, он равнодушно смотрел в окно.

– Молодой человек, – вполголоса обратилась к нему Елена Борисовна, – к сожалению, не знаю вашего имени…