Текст книги "Перепутье"

Даже мудрому эльфу, несмотря на недоверие к людям, может быть очень лестно чувствовать себя спасителем человечества или хотя бы какой-то его части. Коренастый говорил так горячо и убедительно, а подруга смотрела так нежно и умоляюще, что Гайт недолго колебался.

Вскоре коренастый вернулся на родину и стал Королём.

Перво-наперво он проверил государственную казну и, убедившись, что она почти пуста, отменил пышные дворцовые церемонии, в результате чего Главный Церемониймейстер и его заместители остались без работы.

Затем Король распустил кабинет министров, чтобы набрать новый – из умных и честных людей. Но где найти их в маленьком государстве, где с пелёнок учат скрывать свои мысли и притворяться глупцами? Большинство подданных отказывалось верить в чистоту и благородство помыслов новоявленного правителя (да и как им было поверить в это, если всю свою жизнь они видели только ложь да поборы?), а другие так искусно наловчились скрывать свой ум, что уже благополучно позабыли о нём. Конечно, были и такие, кто не научился притворяться, но они, к сожалению, давно покинули родину.

Король чувствовал, что его поиски затягиваются, и решил на время вернуть прежних министров, пока им не найдётся достойная замена. Всё же у прежних был какой-никакой опыт…

Оказавшись в привычных креслах, министры быстро сообразили, что новый Король совсем не похож на прежних и их возвращение временное. Они не были по-настоящему умны, но достаточно поднаторели в дворцовых интригах и заговорах. Кроме того, все бывшие придворные так долго работали вместе, что научились понимать друг друга с полуслова. Им не составило труда объединиться в своей ненависти против того, кто был виновником их неустойчивого положения – против нового Короля.

Любопытная Чирли иногда улетала в близлежащие посёлки и наблюдала за людьми. Ей нравилось подсматривать чужую жизнь, совсем не похожую на жизнь эльфов в лесу, под открытым небом. Люди строили дома, выращивали цветы и деревья, целовали детей, читали газеты… В тот день она вернулась домой раньше обычного и, горько рыдая, поведала Гайту о заметке в утренней прессе. Новый Король недальней страны был убит в результате заговора придворных. Назавтра были назначены пышные похороны, для чего в срочном порядке была восстановлена должность Главного Церемониймейстера…

После этого случая эльфы не сговариваясь решили больше не вмешиваться в людские судьбы. Правда, сердобольная Чирли ещё несколько раз обращалась к Гайту с просьбами подарить ребёнка бездетной семье или помочь по службе отцу большого семейства, но Гайт всякий раз напоминал подруге о тех двоих. И этого было достаточно. Но сейчас…

– …Ты представляешь, милый, он даже не догадывался, что она его так любит! До чего же мужчины слепы! Она старалась проходить той же дорогой, по которой ходит он, перезнакомилась со всеми его друзьями и соседями, потому что ей бесконечно дорого всё, что его окружает. И так много лет! А сейчас он надумал жениться – просто потому, что пришло время. На женщине, которой просто пора выходить замуж. Без любви, даже без расчёта, потому что так надо! А рядом дивное существо, способное сделать его по-настоящему счастливым! Неужели мы им не поможем?

– Ты опять забыла, дорогая, как мы дважды пытались помочь людям и что из этого вышло.

– Но ведь здесь совсем другой, особый случай! Она же не просит ни золота, ни власти – ничего, что может испортить человека или обернуться против него. Только ответной любви! Что может быть возвышеннее и прекраснее!? Смотри, вот и она сама, не правда ли, чудо как хороша?

Девушка и в самом деле была прелестна: нежная, гибкая, с густыми встрёпанными кудряшками и светлым лицом. Увидев эльфов, она протянула к ним руки, и Чирли с Гайтом уютно расположились на её мягких ладошках.

– Скажи, дитя моё, – начал Гайт, – ты уверена, что тот, кого ты любишь, в самом деле достоин твоей любви?

– Да, конечно! – воскликнула девушка. – Я так давно его знаю! Он умный, серьёзный, честный и…

– Не торопись! Я верю, что ты видишь его таким. Но не прячет ли твоя любовь другую, оборотную его сторону? Поверь, я достаточно пожил на свете и знаю, что у каждого есть скрытая сущность. Может быть, ты просто не хочешь видеть её?

– У него один-единственный недостаток, – вздохнула девушка, – он не умеет любить. Вот я и прошу вас, маленькие летучие человечки, научите его, чтобы он смог полюбить меня так же, как я люблю его уже много лет!

– Заруби себе на носу, – проворчал Гайт, впрочем довольно добродушно, – мы не человечки, а эльфы. Хотя души у нас, представь себе, человеческие, поэтому я понимаю тебя, а моя подруга и подавно. Ладно, допустим, я выполню твою просьбу, вы поженитесь, и вдруг через какое-то время он отправится в далёкое путешествие – один, надолго, или увлечётся каким-то делом, поглощающим всё его время, – с мужчинами это часто случается – и будет надолго оставлять тебя одну. Что тогда?

– Я буду ждать его столько, сколько понадобится, и встречать, и принимать с любовью, – отвечала девушка.

– А если ты ошибаешься и вскоре выяснится, что он не так хорош, как тебе кажется?

– Я с радостью прощу ему всё и буду ещё больше беречь и ценить то хорошее, что помогла мне рассмотреть в нём моя любовь!

– А вдруг обнаружится, что он жесток и может ранить неосторожным словом или поступком твою доверчивую душу, совсем не заметив этого?

– Тогда я объясню ему, как мне больно. Он поймёт и будет впредь осторожнее.

– А если не сможет или не захочет понять?

– Тогда я приучусь терпеть, привыкну, и мне уже не будет так больно. За счастье быть рядом с любимым иногда надо платить, и это не самая высокая цена.

Старый эльф задумался, потом сказал:

– А если он, научившийся любить, через какое-то время полюбит другую женщину и уйдёт к ней?

– Если он будет счастлив с нею, я порадуюсь за него, а у меня останется память о том времени, когда мы были вместе!

Гайт развёл руками.

– Ну что ж, я, кажется, сделал всё, чтобы предупредить тебя. Слушай, дитя моё: завтра наступает последний день моей жизни и последняя возможность исполнить чьё-то желание. Я дарю тебе эту возможность! Ты получишь своего возлюбленного. Не кляни же потом ни себя, ни старого эльфа. И будь счастлива! Прощай.

Две пары искрящихся крыльев мелькнули меж веток и растворились, слившись с темнотой.

* * *

Гайт и Чирли летели к своему папоротнику.

– Не дело это, ох не дело! – ворчал Гайт. – Мы, эльфы, не имеем права вмешиваться в человеческие дела. Каждый должен прожить СВОЮ жизнь, свою собственную, которая предназначена ему свыше. Вспомни, как ты рыдала над тем синеглазым на дне оврага! Как знать, не найди он наш кувшин, может быть, дожил бы до старости, всё так же трудясь и откладывая каждый грош, строил бы свой дом по брёвнышку. А не дождалась бы невеста – женился бы на другой, кто знает, может быть, и лучшей.

– Наверное, ты прав, милый, – отозвалась Чирли, – но я тебе скажу: всё же он был счастлив, пусть недолго, но взахлёб, по-настоящему!..

– А тот коренастый, уж он-то наверняка прожил бы долгую жизнь, не стань он Королём с нашей помощью.

– Верно, милый, но что это за жизнь? Жалкий изгнанник, навсегда прикованный душой к несчастной, больной родине, чувствующий в себе силы всё изменить и не имеющий даже возможности попробовать это… Ох, осторожнее, Гайт, ветер меняется!

Они взялись за руки и, привычно лавируя на волнах ночного ветерка, подлетели к своему жилищу.

– Знаешь, в чём была наша непростительная ошибка? – снова заговорила Чирли. – Мы не должны были оставлять этих людей на произвол судьбы. Уж если мы вмешались в их жизнь, стало быть, мы за них в ответе. И знаешь, милый, эта девушка… она такая беззащитная… Мы просто не имеем права допустить, чтобы…

Гайт замер.

– Ах во-от в чём дело! – воскликнул он. – Как же я сразу не догадался! Чирли, милая, ты почувствовала, что пора уходить, и решила таким образом задержать меня ещё немного в земной жизни?! Ну что ж, будь по-твоему. Завтра я шепну речному ветру желание нашей девчушки, а дальше… Будь как будет, но, пока живы эти двое, мы незримо будем рядом. Попробуем уберечь их от взаимных обид, от неверных шагов, от всего лишнего и ненужного, что так порой мешает людям. Вот только захотят ли они нас слушать?

– Захотят, вот увидишь, – улыбнулась Чирли, – но даже если… Всё равно, пока живы те, кому мы нужны хоть немного, мы не имеем права уходить.

Сказка про молодую дриаду

«Кто знает, откуда взялась здесь эта избушка, в самой чаще дремучего леса? Может быть, когда-то здесь проходили охотничьи тропы? Или угрюмый отшельник срубил её и поселился вдали от людей, от их суеты… Люди ведь так суетливы. Нет, непохоже: внутри так уютно, всё слажено добротно и с любовью, как будто хозяин вышел на минутку и вот-вот вернётся. А между тем здесь давным-давно никто не живёт…»

Так думала молоденькая дриада, древесная душа, обитавшая в крепком теле раскидистого клёна. Клён рос как раз вблизи загадочной избушки, и его ветки давно заглядывали в помутневшие от времени стёкла окон, так что дриада в полной мере могла любоваться внутренним убранством неведомого жилища и размышлять о нём, правда лишь наедине с собою. Клёну было лет сорок – самый юный возраст для дерева. Другие его собратья, постарше, наверняка помнили и того, кто построил эту избушку, и всех её жильцов, если такие были… Много чего хранят в памяти старые деревья, но дриада не решалась их расспрашивать. Ведь всем известно, что, когда деревья разговаривают, поднимается буря. Поэтому они предпочитают молчать и говорят только в самых крайних случаях.

Впрочем, дриада помнила то короткое время, когда избушка была обитаема. Тогда у её клёна было на десять стволовых колец меньше. В эту глухомань забрели двое, парень и девушка. Они выглядели счастливыми, как только могут быть счастливы двое людей, нашедших самое главное в своей жизни. Дриада тогда любовалась ими – да и кто бы не залюбовался? Были они на редкость хороши, эти двое. Парень – рослый, плечистый, умелый, он тотчас же подновил расшатавшееся крыльцо, прочистил трубу, чтобы печь не дымила, и приладил на стену фотографии в берёзовых рамках. А девушка – ему под стать: гибкая, ладная, ловкая в движениях, – повесила кружевные занавески на окна, тщательно подмела пол веником из сосновых веток и поставила на стол букетик лесных цветов в берестяном стаканчике.

Ах, как славно они проводили время! Удили рыбу в соседнем озере, собирали грибы, ягоды и орехи, а то и просто гуляли по лесу, держась за руки. Девушка всё время пела, у неё был удивительный голос, нежный и сильный, она вторила пению птиц, но не передразнивала их трели, как это делают иные люди, а словно повторяла урок за учителем, вначале робко, затем всё увереннее… Парень вдохновенно читал стихи. Иногда он обламывал сухую ветку или поднимал с земли корешок, легко прикасался к нему острым ножиком – и через минуту у него на ладони уже сидел прижавший ушки к спине трусишка заяц или мчался в гордом полёте красавец олень.

Однажды, возвращаясь с прогулки, молодые люди остановились у клёна. Парень осторожно провёл рукой по шершавому стволу, и дриада чуть не вскрикнула от неведомого ей дотоле сладкого ощущения.

– Какое славное деревце, правда? – сказала девушка. – Ствол тонкий, но крепкий, а кора как будто прозрачная.

– Да-а, – откликнулся юноша, – даже жалко будет рубить его лет через десять.

– А зачем рубить? Пусть растёт себе.

– Он слишком близко от дома, его корни могут повредить фундамент и стену… Не горюй, я сделаю из этого деревца прекрасную статую, похожую на тебя. Впрочем, это будет не раньше чем через десять лет.

– Через десять лет? А ты меня к тому времени не разлюбишь?

Дриада не расслышала, что ответил парень. Он что-то долго шептал на ухо своей подруге, а та счастливо смеялась.

Так отлетали друг за другом летние дни. Всё реже девушка вторила птицам: крылатые певуньи умолкали к холодам. Осенний ветер по утрам морщинил воду озера, а листья клёна внезапно порыжели, словно беличья шкурка.

Обитатели лесной избушки сидели на крыльце.

– Смотри-ка, – сказал он, – клён пылает на ветру, а сорванные листья как оторвавшиеся от костра искры. Клён… костёр… Помнишь, мы развели его у озера – он был похож на гигантский кленовый лист. Кленовый лист осеннего костра… Я обязательно напишу такое стихотворение.

Девушка не ответила. Она лишь плотнее закуталась в шаль.

– Что с тобой? – забеспокоился он. – Ты… ты не заболела?

– Нет, я здорова… Скажи, ты в самом деле собираешься жить здесь всю зиму?

– А почему бы и нет? Чем здесь плохо? Воздух свежий, грибов и орехов мы, как белки, на всю зиму запасли… Стану охотиться, а по вечерам вырезать фигурки из дерева и писать стихи. Ты же знаешь, как здесь пишется!

– Вот-вот, – перебила она, – ты только о себе и думаешь. Писать стихи и вырезать фигурки можно где угодно. А я? Ты забыл, что я певица, мне нужны публика, сцена! А здесь…

Она тихонько заплакала.

– Милая, солнышко моё, – взмолился парень, – не плачь, ну не плачь, пожалуйста. Хорошо, мы уедем в город, будем жить там всю зиму, а на лето возвращаться сюда. Ты согласна? Ну улыбнись же, я так люблю тебя и просто не могу видеть, как ты плачешь!

На другой день они уехали. Дриада печально смотрела им вслед: она понимала, что больше эти люди сюда не вернутся.

* * *

Так и случилось. Осень незаметно перетекла в предзимье, предзимье сменилось зимою; затем схлынули снега, земля впитала талую воду, и её живительные соки заструились вверх по сосудам и капиллярам древесных стволов. Почки брызнули листьями; росли и темнели под щедрым июльским солнцем девятипалые кленовые ладони, чтобы к положенному сроку вспыхнуть прощальным осенним костром… Год за годом клён наращивал стволовые кольца, и дриада уже привыкла к мысли, что избушка, поросшая мхом, необитаема.

Но вот однажды поздней весной к избушке подошёл незнакомый человек с огромным рюкзаком. В его густой бороде обозначилась седина, поступь отяжелела, и только по ловким, умелым движениям рук дриада узнала в незнакомце прежнего юношу. Он очень изменился: глубокие морщины придавали лицу грустное выражение, да и глаза смотрели устало и печально.

Он дотронулся ладонью до коры, и дриада вновь ощутила давний забытый трепет.

– Вырос, дружище, – сказал мужчина, легонько поглаживая ствол. – Вырос, так и норовишь разрушить стену. Придётся тебя спилить, ты уж не обижайся. Мне ведь жить в этой избушке. А ты станешь прекрасной статуей, я подарю тебе другую жизнь, другое имя… Не сердись.

Он достал пилу, легко вогнал её в древесину. И странно, дриада совсем не ощутила боли от железных зубцов, всё глубже вонзающихся в её тело. Не почувствовала она ничего и тогда, когда мужчина обрубал топориком ветки, срезал тонкую верхушку, делал ножиком неведомые зарубки… Ведь её дереву была обещана другая жизнь, а это всегда так заманчиво!

Несколько дней мужчина как будто не вспоминал о спиленном деревце. Он хлопотал по хозяйству: чинил крыльцо, латал прохудившуюся крышу, носил воду из озера и старательно мыл окна, столы, пол, лавки. Теперь с ним не было подруги, некому было передоверить хотя бы часть этой непраздничной работы. Дриада, так и не покинувшая спиленный клён, потихоньку наблюдала за человеком: он оживился, глаза заблестели и утратили выражение отчаяния, морщины разгладились… Теперь вполне можно было узнать в нём прежнего обитателя избушки.

Наконец настал день, когда хлопоты улеглись, и мужчина, подойдя к стволу клёна, долго и раздумчиво смотрел на него, сжимая бороду в кулаке. Дриада всё боялась, что он снова уйдёт, так и не принявшись за обещанную статую. Но неожиданно она вспомнила имя этого человека, которым много лет назад называла его подруга, и тихонько окликнула:

– Тим!

Мужчина испуганно оглянулся, осмотрел полутёмные углы. Рядом никого не было.

– Тим! – повторила дриада. – Не пугайся… это я… душа дерева… Вот этого, что ты срезал.

Она говорила с трудом, ведь ей впервые приходилось пользоваться человеческой речью. Но с каждым словом голос её звучал всё увереннее.

Мужчина уже овладел собой. Он с любопытством вглядывался в обрубок.

– Вот так штука! – наконец проговорил он. – Я, конечно, предполагал, что у деревьев бывают души, но чтобы они умели разговаривать… А почему я не вижу тебя? Ты прячешься?

– Нет, просто я, как и все души, бесплотна, а значит, невидима для человеческого глаза. Но я умею принимать любой облик, как вода принимает форму стакана или вазы. Хочешь, я стану медвежонком или куницей – что для тебя удобней?

– Погоди, – воскликнул Тим, – у меня идея!

Он достал со стены фотографию той самой девушки, что поселилась с ним в избушке десять лет назад.

– Можешь ли ты принять этот облик? – спросил он.

– Конечно, – отозвалась дриада, и через несколько мгновений Тим с удивлением увидел свою подругу, словно сошедшую со старого фото. Вот только лицо её было бледновато и как бы прозрачно.

– Здорово! – восхитился Тим. – Ну а имя у тебя есть? Зовут-то тебя как?

– Никак. Разве было кому и куда меня звать?

– Ну, тогда, если ты не возражаешь… я стану называть тебя Нели. По-моему, это самое прекрасное и нежное имя на свете!

Дриада вспомнила: да, именно так и звали ту девушку.

– Хорошо, – произнесла она, – пусть будет Нели.

* * *

И потекли дни – словно по новому отсчёту. Дриада, принявшая человеческий облик, изо всех сил пыталась походить на человека. Она вспоминала, как двигалась прежняя обитательница избушки, как она пела, смеялась, хмурилась…

Вечерами, покончив с дневными заботами, Тим принимался вырезать фигурки из дерева и при этом беседовал со своей новой подругой, называя её именем прежней.

Впрочем, вряд ли это были беседы. Говорил только человек, а дриада жадно впитывала его слова, распознавая за ними иной, тайный смысл – то, что произносится не вслух, не голосом, а чем-то иным, чему даже люди не всегда умеют найти название.

– Нели, Нели, – бормотал Тим, – ты так же умна, как и прекрасна. Хотя все и даже мой собственный опыт говорят, что так не бывает. Бывает. Но нечасто. Ты редкость. Уникальное сокровище. Тем дороже приходится платить его обладателю! Мне казалось, что я достаточно состоятелен для этого: молод, неглуп, голова и руки на месте, небесталанен, наконец… О, я готов был отдать всё это за право обладать таким чудом, как ты, Нели! Пока не понял, что давно уже банкрот. А драгоценный мой бриллиант всё сияет новыми гранями, и цена его растёт… растёт… Моё же состояние тает, тает…

Дриада не вступала в разговор, и со стороны могло показаться, что человек беседует сам с собой.

– Ты так же умна, как и прекрасна, Нели. И ты поймёшь меня, если хоть немного любишь – не нынешнего, нет, прежнего. Разумеется, что ушло, того не воротить. Я перестал слышать Голос, нашёптывающий мне те дивные строчки, от которых у тебя когда-то разгорались глаза и румянились щёки. Я пытался рифмовать сам, без его помощи, но получались не стихи, а тщательно зарифмованные слова. Когда же я случайно услышал его снова, то не сумел разобрать ни словечка: в соседней комнате гремело фортепьяно – ты готовилась к концерту. Да, я ни на секунду не сомневался в том, что ты талантливейшая певица. Я видел слёзы на лицах людей во время твоих концертов, я слышал восторженные перешёптывания: «Она, она, Нели, боже, как она хороша!» Да, я гордился тобой, я был счастлив, когда ты объявляла толпе поклонников: «Вот мой муж!», при этом неизменно ероша волосы мне на затылке… Пока я не понял, что перестал быть собой. Я стал частью тебя, а любить часть самого себя смешно и глупо. Ты любила меня прежнего, а я перестал им быть…

«Поэтому ты ушёл», – подумала дриада, но вслух не произнесла ни слова.

– Я пытался обрести себя снова, не покидая тебя, ведь я чувствовал, как нужен тебе, милая… Помнишь, я принялся снова вырезать фигурки из дерева. Получалось забавно, даже симпатично, но… достаточно овладеть техникой – и так сможет всякий. А однажды мне приснился наш клён, пылающий осенними красками. Я увидел в нём статую, которую собирался вырезать десять лет назад. Ты знаешь, почему я не решаюсь за неё приниматься? Ведь я вижу её явственно, я уже знаю, какой она должна быть, но… одно неловкое движение – и всё рухнет.

«Ты боишься другого, – подумала дриада, – ты боишься, что, когда статуя будет готова, она окажется не такой, какой ты видишь её сейчас, как и твоя Нели оказалась не такой, какой ты видел её тогда, десять лет назад».

Но она опять не сказала ни слова.

* * *

В один прекрасный день, когда Тим отправился на озеро ловить рыбу, а дриада затаилась в углу и словно задремала, дверь в избушке тихонько скрипнула, и в горницу вошла молодая женщина, ослепительно красивая и нарядная. Это была та самая Нели, что когда-то училась пению у лесных птиц. Только теперь в её глазах появился задор победителя, движения утратили плавность и мягкость – она держалась властно, уверенно и решительно. Гостья с улыбкой оглядела незатейливое убранство избушки и принялась внимательно рассматривать уже готовые деревянные поделки. За этим занятием и застал её Тим, вернувшийся с рыбалки.

– Здравствуй, милый! – Женщина протянула к нему руки, нечаянно уронив при этом деревянного медвежонка. – Здравствуй, Тим, дорогой! Если бы ты знал, как я без тебя скучаю!

– Нели?! Господи, Нели, сокровище, ты пришла сюда, ко мне? – От радости он сиял, как солнечный блик на воде. – Ты снова здесь, со мной, моя Нели! Вот увидишь, как славно мы заживём здесь с тобой вдвоём! Нет, втроём, я познакомлю тебя с дриадой, ты ведь не станешь ревновать меня к ней, правда?

– Ты всё такой же выдумщик, мой поэт, – нежно произнесла женщина. – Однако собирайся, милый, я ведь за тобой. Ты и сам прекрасно понимаешь, что я не могу остаться здесь. Но и без тебя я больше не могу. Конечно, это чушь, что ты ушёл навсегда, ты всё равно вернёшься рано или поздно. Но я не хочу больше ждать, слышишь?

Она обняла его. Мужчина медленно разомкнул её руки, задержал их в своих ладонях.

– Нет, моя дорогая, я не уйду отсюда. Я так надеялся, что ты сумеешь меня понять. Я люблю тебя по-прежнему. Но в город не вернусь.

– Но почему?!

– Потому что… Помнишь, ты пела: «Любовь свободна, мир чаруя»? Это неправда. Любовь – страшное рабство, сладкое, добровольное рабство. А я не рождён быть рабом.

– По-нят-но… Ты рождён быть господином. Хорош господин, живущий в этаком убожестве! Прости, я не хотела обидеть тебя, но, Тим, будь же справедлив! Разве я требовала от тебя рабского служения? Разве мешала тебе творить? Хочешь писать – пиши, хочешь вырезать фигурки из дерева – пожалуйста. Я даже помогала тебе опубликовать стихи в журнале и устроить выставку деревянных скульптур, вспомни-ка! Кто же виноват, что никто не заинтересовался ни тем, ни другим?

– Потому что это были уже не стихи! И не скульптуры.

– И в этом ты обвиняешь меня? Тим, ты несправедлив.

– Возможно. И всё же я не вернусь, Нели.

– Вернёшься! – Она выпрямилась. – Ты знаешь, я умею добиваться своего.

– Это верно, – вздохнул мужчина, – ты действительно умеешь добиваться всего, чего пожелаешь. Но я не вернусь.

* * *

После странного визита своей знаменитой подруги Тим неожиданно принялся за статую. Он работал подолгу, лихорадочно и торопливо, словно боясь чего-то непредвиденного, что может помешать ему закончить работу. Дриада, приняв уже привычный для неё человеческий облик, находилась возле. И каждый раз, беря в руки нож или долото, Тим окликал свою призрачную подругу и не начинал работать, пока она не отзывалась.

– Нели, ты здесь?

– Да, я здесь, я рядом.

– Очень хорошо. Скажи-ка мне, древесная душа, как это тебе удаётся принимать любой облик?

– Это совсем нетрудно. Ты сам любил и знаешь, как мягки и податливы любящие души. Ведь целых десять лет ты принимал другой облик, тот, который нравился твоей подруге.

– Да, я любил… но я же человек. А древесные души разве умеют любить? Разве это не привилегия только человеческой души?

– Любить – это привилегия любой живой души. Даже более того, человеческая душа, любя, стремится обладать. Лишь очень немногие умеют от этого отрешиться и любить просто так – бескорыстно, не требуя ничего за свою любовь, даря её, как солнце дарит свои лучи всему живому.

– Но человек не солнце, его надолго не хватит…

– У каждого своё назначение в мире и своё направление лучей. У солнца – согревать землю, у тебя – любить или творить.

– ТВОРИТЬ ИЛИ ЛЮБИТЬ… А что важнее?

– Это можешь решить только ты сам.

* * *

Прошло ещё несколько дней. Под умелыми сильными руками человека обрубок кленового ствола постепенно приобретал очертания женской фигуры, а ветви, тянущиеся вверх, словно по волшебству превратились в изящно поднятые руки. Тим уже собирался приступить к лицу статуи, но тут в дверь постучали, и в избушку ввалился грузный круглолицый мужчина с неожиданно высоким до визгливости голосом.

– Тим, дружище, здорово! Ну и забрался ты, еле нашёл тебя!

Тим побледнел, но всё же кивнул, отвечая на приветствие.

– Здравствуй. Извини, я занят. Зачем это я вдруг тебе понадобился?

– Ну-у, знаешь… это просто невежливо! Я плутал полдня, пробирался через чёрт знает какие завалы, пришёл к нему в гости как к другу… Надеюсь, ты помнишь, что я не только продюсер твоей жены, но и твой друг, то есть друг вашей семьи?

– Ещё раз извини, но я не звал тебя в гости. Говори, зачем пришёл, и дай мне продолжить мою работу.

– Тим, дружище, брось дурить! – Круглолицый упорно не замечал резкого тона в голосе своего собеседника. – Ты хоть понимаешь, что наделал своей выходкой?! Она же артистка, а артисты народ нервный. Плачет целыми днями, срывает концерт за концертом. Между прочим, чтобы увидеть её на сцене, люди платят большие деньги. И их приходится возвращать.

– Меня это не касается! Ты напрасно потратил время: я не вернусь.

– Но почему?.. Что за глупости? Чего тебе не хватало? Дом полная чаша, жена-красавица, да ещё и знаменитость. А уж как любит тебя! Что ещё человеку нужно?!

– Боюсь, что тебе этого не понять. Прошу, уйди, дай мне заняться делом.

– Я-то уйду… но то, чем ты занимаешься, не дело, а блажь! Я не так глуп, как тебе кажется, и прекрасно всё понимаю. Тебе надоело быть только мужем знаменитой жены, захотелось добиться всего самому. Но ведь без неё ты ничего не значишь! Кто напечатает твои бездарные стишки? Кто выставит твои дешёвые поделки? Ты уже никогда не заработаешь собственного имени, ты всегда будешь только бездарным мужем талантливой певицы! Публика навешивает ярлыки и не любит их менять.

– Я работаю не на публику.

– Пустое! Все мы её рабы, все зависим от её настроения. И тот, кого толпа не замечает, того просто нет, ты понял? А ты есть. Тебя все знают как мужа известной певицы. Так ли уж это плохо, подумай! Она великодушна, всегда говорит, что своим успехом обязана мужу. Господи, да половина мужского населения в городе отдала бы всё на свете, чтобы оказаться на твоём месте! Служить звезде – это почёт, а не позор!

– Ну что ж, теперь это место свободно. Может быть, кому-то и стоит попытать счастья…

– Кретин, она же любит тебя! Тебя!.. Ни о ком другом и слышать не хочет. Да и ты её любишь, не сомневаюсь: к этой женщине просто нельзя относиться по-другому. В общем, возвращайся и не дури.

– Нет, я не вернусь.

Тим повернулся к своей статуе и о чём-то задумался, сжимая бороду в кулаке. Гость потоптался на пороге и вышел, бросив напоследок:

– Ты думаешь, это позиция? Дудки! Это просто детское упрямство. Злое, глупое упрямство! Но ты нужен ей – и это самое главное. И ты ещё передумаешь, помяни моё слово!

* * *

На другой день Тима ждал новый сюрприз. По возвращению с охоты он застал возле избушки шустрого, суетливого человечка, который беспрестанно щёлкал своим фотоаппаратом, наводя объектив то на окна избушки, то на крышу, то на пенёк от спиленного клёна. Увидев Тима, шустряк расплылся в улыбке:

– А-а, вот и хозяин! Славно, славно. Этакий Робинзон! – И он снова несколько раз щёлкнул фотокамерой.

– Что вы здесь делаете? – удивлённо спросил Тим.

– Готовлю репортаж о свихнувшемся муже знаменитой певицы, – радостно сообщил человечек. – Это будет сенсация! В разгар театрального сезона наша прима срывает все концерты, а причина до смешного проста: муж сбежал! Как от цветочницы или кухарки! – И он тоненько захихикал, потирая ладони.

– А ну-ка марш отсюда! – возмутился Тим. – И забудьте сюда дорогу, наглец вы этакий!

– Да вы не волнуйтесь! – Маленькие серые глазки смотрели приязненно и участливо. – Это ей не повредит, наоборот, добавит популярности. Публика, знаете ли, просто обожает, когда небожители спускаются на грешную землю.

– Если вы осмелитесь напечатать хоть строчку, я вас найду и растерзаю на месте! – прорычал Тим.

– Ой-ой, какие мы грозные! Ты забыл, приятель, что в городе меня охраняет закон. Это у тебя в лесу медведь хозяин. – И шустряк поспешно скрылся в кустах, увидев, что Тим, сжимая кулаки, шагнул ему навстречу.

С этого дня уединённая жизнь в избушке закончилась. По горячим следам суетливого фотографа ринулись целые толпы газетчиков, радиожурналистов, телерепортёров. Они везли на крытых грузовиках или в автобусах громоздкую аппаратуру, размещали её на соседних деревьях, безбожно обламывая ветки. Вся трава вокруг избушки была вытоптана, кусты повыдерганы или спилены, поскольку мешали установке софитов; по всему лесу пролегла широкая дорожная колея.

В ушах у Тима всё время звучали их назойливые голоса:

– Как чувствует себя в уединении муж знаменитой певицы? Не жалеет ли о содеянном?

– Ваша жена отменила уже четвёртый концерт! Это становится подозрительным. Может, она просто потеряла голос, а объясняет всё личной трагедией?

– А-а, вот где собака зарыта! Он нарочно прячется в лесу, чтобы её отговорки выглядели убедительнее. Хороша парочка!

– А я не верю! Что ж вы такое натворили, господин отшельник, чтобы эта чуткая, добрейшая женщина выставила вас из дома? Однако не отчаивайтесь, я её не первый год знаю, повинитесь – она простит.

– А у вас прекрасный вкус, приятель! Знали, где поселиться, чудесное местечко. Надо подкинуть кое-кому идею разместить здесь кемпинг.

Тим только сжимал зубы, силясь не разразиться бранью или злыми слезами: то и другое было одинаково унизительно. Он терпеливо ждал, когда схлынет волна сенсации, публика потеряет интерес к теме и незваные гости, наконец, оставят его в покое. Однако, после того как поток визитёров поиссяк, по широкой наезженной колее потянулись туристы, грибники, рыболовы и просто досужие зеваки. Одни разжигали вокруг избушки костры и орали песни, другие приносили с собой водку и закуску и требовали, чтобы хозяин избушки непременно выпил с ними и сфотографировался на память; были и такие, которые просились на ночлег… Тим вскоре перестал ходить в лес и на озеро: оставлять избушку было небезопасно, а поймать рыбу в обсиженном людьми водоёме стало пустым занятием; грибы, ягоды и орехи давно собрали и вытоптали на несколько километров вокруг.