Текст книги "Жизнь как река"

– Украинские эмигранты, националисты, бежавшие во время войны на Запад, – объяснили мне. – Хотели сорвать концерт, но полиция вмешалась.

В антракте некоторые из «оркестрантов» все же проникли в зал, встали в проходе. Я не придала их присутствию никакого значения и закончила выступление под овации. «Спасибо от всего сердца, спасибо, – протянул мне потом руку один из них. – Как на Родине побывал».

«…Эван Маккол», – представили мне в один из вечеров симпатичного джентльмена, известного драматурга и собирателя старинных народных песен. Я думала услышать от него нечто о тонкостях и особенностях фольклора Англии, Шотландии, Ирландии. Но за все время встречи он не сказал ни единого слова о том, что мне хотелось узнать. Оказалось, англичане редко рассказывают о своих профессиональных успехах, о главном деле жизни. Хвастовство же здесь и вовсе исключено. Показывать свою эрудицию считается дурным тоном. Зато сэр Эван Маккол не поскупился на комплименты, вспоминая о гастролях в Англии балетной труппы Большого театра в 1956 году.

Разные, не похожие друг на друга люди с одинаковым восторгом и восхищением рассказывали тогда о выступлениях балета ГАБТа так подробно, как будто они прошли всего неделю, а не добрых семнадцать лет назад.

Однажды, когда я выходила из отеля, неизвестный господин средних лет протянул журнал с моей фотографией на обложке и попросил расписаться. Затем на ломаном русском языке рассказал о своей коллекции, начало которой положила Галина Уланова. В то время сэр Уильям Бастор – так звали любителя автографов – в числе тридцати двух англичан-статистов был привлечен к участию в спектаклях труппы Большого театра.

– После премьеры «Ромео и Джульетты», – не без удовольствия вспоминал он, – овации длились более получаса. Девятнадцать раз выходили на поклон ваши артисты, к ногам которых сыпались сотни алых гвоздик, тюльпанов, образовавших на рампе густой и яркий цветник. Поверьте, ни королева Англии, ни премьер-министр Великобритании с супругой, ни ведущие артисты английского балета, театра, кино – а среди них были такие знаменитости, как Марго Фонтейн, Берил Грей, Гильберт Хардинг, Мойра Ширар, Лоуренс Оливье, Вивьен Ли, – никогда прежде не видели ничего подобного. Желающих посмотреть советский балет оказалось столько, что, выходя поздним вечером из театра, в темноте и тумане октябрьской ночи можно было увидеть множество закутанных в пледы человеческих фигур, устраивающихся на раскладушках, матрацах, стульях на ночь, чтобы утром встать в очередь за билетами.

Ажиотаж вокруг гастролей Большого театра опровергал все традиционные представления относительно неторопливого, спокойного, вежливо-холодного характера жителей туманного Альбиона.

Видимо, откровением для англичан явилось многообразие выразительных средств в танце, актерской игре наших артистов, богатство хореографических ресурсов, одухотворенность и непринужденность исполнительского стиля, основывающегося на реалистических принципах русского балета.

Я потом еще дважды посещала Англию, но, думаю, она так и не открыла мне своего сердца. Кто знает, может ли чужестранец до конца разобраться в мыслях и чувствах выдержанных и скупых на эмоции обитателей древнего Альбиона, понять эти непривычные серые туманы, изредка пробиваемые редкими лучами солнца, подстриженные и ухоженные газоны и лужайки, традиционные зонтики, котелки и курительные трубки? Кто знает?..

История гастролей для артиста – это огромная часть его биографии. Я благодарна всем своим зрителям во всех странах, где мне посчастливилось выступать.

Мне очень нравится юг – Узбекистан, Таджикистан, Азербайджан. Я была хорошо знакома с Алиевым, была на его инаугурации, и вообще азербайджанцы – очень хороший народ, добрый, теплый.

«Единственная роскошь – это роскошь человеческого общения», – когда-то давным-давно прочла я у Сент-Экзюпери, и я счастлива именно теплом человеческих встреч, тем, что пела на всех лучших концертных площадках планеты, на сценах переполненных Дворцов культуры, в армейских гарнизонах, на подмостках новостроек, у сельских тружеников и шахтеров, поморов и газовиков. Ведь песня – это как объяснение в любви, и я не устаю признаваться в этом чувстве к своему великому народу. Я пою русские песни на японском и корейском языках, на языках всех стран Европы, чтобы люди всего мира могли вместе с Россией и с ее народом плакать, смеяться, любить и мечтать.

И везде, даже в самых отдаленных уголках земного шара, я встречала наших, русских людей, которые видели во мне часть далекой Родины и, возможно, именно поэтому были так добры и приветливы с нами.

В Новой Зеландии ребята из нашего посольства пригласили меня на рыбалку – на угря. Угорь, объяснили мне, глубоко плавает, ловить будем на спиннинг. Забрасывали мы свои удочки, но так ничего и не поймали. Женщины уже начали готовить обед, и только я угомониться не могу: кажется, вот-вот рыба пойдет. На самом же деле – то галошу подцеплю, то тряпку какую-нибудь. Там уже жарят, парят вовсю, пахнет соблазнительно, а я все тяну и тяну. В который раз вытаскиваю спиннинг из воды – легко идет, ясно, что пустой, – а там змея. Черная, страшная, прямо ко мне ползет! Я бегом от нее. А мне кричат: «Люда, так это же угорь и есть!» Так вот дуриком и поймала этого угря. Бо-ольшой попался, толстый такой… Зажарили его – вот вкусно-то было!

В Северной Корее принято устраивать фестивали искусства, приглашая артистов из дружественных стран. Мы с ансамблем «Россия» четыре раза туда ездили, увозили с собой серебряные кубки. А сами что-нибудь наше, национальное, дарили. Принимали нас, конечно, очень радушно. В лучших гостиницах размещали. Правда, первая моя поездка в Корею запомнилась мне вот чем. Выхожу на балкон своего номера – взглянуть сверху на окрестности. А рядом с отелем – школа, и в это время школьники выстраиваются на линейку. Стоят все как на подбор: черные брючки-юбочки, белые кофточки с красными галстуками. У меня прямо сердце защемило. Смотрю и думаю: «А мы это все потеряли». И такую я досаду почувствовала: в России нашей ни пионерии теперь, ни комсомола, ни молодежи, которая бы Родину свою рвалась защищать. Бесхозные какие-то молодые люди. Бывает, разговоришься и слышишь: «Людмила Георгиевна, так ведь нам, кроме дискотеки, некуда себя деть!»

Я побывала в девяноста двух странах мира. За рубежом как певица представляла нашу великую державу, и сознание этого ложилось на мои плечи тяжким грузом ответственности. Порой это стоило гигантского нервного напряжения.

С Академическим русским народным оркестром имени Осипова я была в Австралии. Впервые я выехала на почти трехмесячные гастроли за границу, впервые с таким замечательным коллективом, впервые в такую далекую страну.

Мельбурн встретил нас огромными туристическими щитами с экзотической рекламой: «Только в Австралии вы увидите самые мощные эвкалипты в мире, только на этом континенте сможете восхищаться уникальными животными – кенгуру, ехидной, сумчатым медведем коала. В прибрежных океанских водах вас ожидает встреча с акулами».

Но мы-то приехали не как туристы, совсем другие мысли теснились в голове. О том, как выйдешь на сцену, что будешь петь, как примут, поймут ли, оценят. Страна-то уж больно необычная во всех отношениях, далекая!

И вот премьера. За несколько минут до начала заглянула в зал: что там за публика? В партере рассаживаются мужчины в смокингах, многие с тростями в руках, лица надменные, невозмутимые, словно на них написано: ну-с, посмотрим, чем вы нас собираетесь удивить! Женщины в вечерних туалетах, в дорогих мехах. Импресарио назначают весьма высокую цену за билеты, позволить себе пойти на премьеру зарубежных артистов может далеко не каждый.

Из солистов я выступала первой. Вышла, поклонилась, Почувствовала сразу, как наставили на меня бинокли и лорнеты. Значит, изучают, в диковинку, поди, домры да балалайки, владимирские рожки!

Запела сначала задушевную «Ивушку», потом искрометный «Снег-снежок» Григория Пономаренко, в самом конце – «Рязанские мадонны» Александра Долуханяна. В Москве убеждали меня: австралийцам подавай только старинную народную песню, ничего нового, советского они не приемлют. И вот «Рязанские мадонны» на подмостках Мельбурна; рискованный эксперимент!

Оркестр вступил первыми тактами, я как-то вся внутренне мобилизовалась, будто изготовилась к поединку с этой «застегнутой на все пуговицы» публикой. Запела и мысленно перенеслась на Родину, на Рязанщину, где живет героиня песни. Настороженность зала разжигала самолюбие, добавляла хорошей творческой злости: хоть не знаете вы нашего языка, но все равно заставлю вас понять, о чем пою.

Через неделю после того концерта корреспондент ТАСС в Австралии писал: «…Сурово, горько-величественно прозвучали в исполнении Людмилы Зыкиной «Рязанские мадонны».

Я видела, как среди непробиваемой австралийской публики замелькали носовые платки. Реакция зрителей подстегнула меня, и финал песни я спела с большим эмоциональным накалом.

После концерта меня попросили встретиться с группой зрителей. Это были не эмигранты. Нет. С теми куда легче. Респектабельные, лощеные господа с женами и детьми. Они принесли гигантскую корзину алых роз, представились. Правительственные чиновники, преподаватели университета, бизнесмены. Им хотелось знать, что означает указанное в программе название этой песни «Рязанские мадонны».

– Мать с младенцем на руках, дающая человеку жизнь, любимый образ художников Ренессанса, например – Сикстинская Мадонна, – сказала я. – Наш молодой поэт Анатолий Поперечный воспользовался этим образом, чтобы запечатлеть подвиг русской женщины в минувшей войне.

– А почему мадонна называется рязанской?

– Рязанщина – одна из центральных областей России. За время войны на этой земле осталось много вдов, сирот.

Как часто приходится в зарубежных поездках выступать в роли лектора! Убеждать, рассказывать, растолковывать. Я говорила моим гостям, что героиня этой песни – юная мать, «солдатка в двадцать лет», что это понятие во время войны стало для нашей страны чем-то вроде социальной категории. Меня попросили пропеть вполголоса эту песню еще раз, слушали затаив дыхание, стараясь уловить смысл незнакомых слов, из которых складывался обобщенный образ женщины России.

Я говорила своим собеседникам о московских вокзалах сорок первого года, о сотнях «мадонн», провожавших на фронт своих мужей, женихов, братьев.

– Но вы ведь не бывали в такой роли?

– Нет, мне было тогда всего двенадцать лет. Осенью сорок первого, когда враг бомбил столицу, я дежурила по ночам на крышах домов, была награждена медалью «За оборону Москвы».

– Да, война – это страшно, – включился в разговор крупный коммерсант, хозяин фирмы по производству медикаментов. – Русским людям хорошо известно, что такое война.

Встреча вылилась в очень интересную и, что самое главное, искреннюю беседу. И это благодаря песне!

На другое утро коммерсант-фармаколог с супругой пригласили меня к себе домой. Все показывали, рассказывали и заодно расспрашивали о наших традициях, нравах, о русской кухне. Как видно, хозяин знал в кулинарии толк.

– Что об этом говорить, давайте вам лучше покажу, – предложила я.

Пошла на кухню и быстренько сварила щи. Забыв про строгий английский режим, заведенный в доме, вся семья с удовольствием отведала русского блюда, да еще рецепт записали, как готовить.

Сергей Владимирович Михалков как-то говорил мне, что вызвать в зрителе смех не так уж сложно, много труднее заставить его плакать. Сила настоящего искусства – в мощном воздействии на чувства людей. Песня. Самый доходчивый, самый демократичный жанр. Звучит-то ведь три-четыре минуты, а какая сила в ней может быть заложена.

Феноменальный успех «Рязанских мадонн» Александра Долуханяна и Анатолия Поперечного в Австралии убедил меня окончательно и бесповоротно: стоит, да, стоит иногда годами изводиться над песней, отшлифовывать стихи, бредить интонациями, искать свежие музыкальные ходы, повороты, краски; стоит мучиться, не спать ночами ради того, чтобы познать всего трех-четырехминутное состояние творческого удовлетворения, чтобы увидать слезы или радость в глазах зрителей, чтобы всколыхнуть людские души, заставить слушателя поверить в то, о чем поешь.

Я люблю гастрольные поездки, но не могу жить в другой стране – скучаю. Даже две недели на гастролях не выдерживаю. Помню, три месяца длились гастроли в Японии, два с половиной месяца – в Австралии. В Японии даже хор имени Зыкиной появился. А остаться за границей была возможность. В Чикаго мне предлагал выйти замуж очень богатый человек из русской семьи, но родившийся в Америке. Он владел «шоколадными» заводами и после каждого концерта приносил большущую корзину шоколада и оставлял ее около моего номера. Вечером приходилось раздавать сладости музыкантам. Но не получилось у него «охмурить» русскую певицу! Перед самым отлетом он приехал с цветами, вручил визитную карточку со множеством телефонов и адресов и молвил: «Если когда-нибудь вы скажете мне «да», я прилечу за вами тотчас в любое место земного шара».

Но в следующие мои визиты в Америку «шоколадный» кавалер нигде не объявлялся, хотя реклама моих концертов в Штатах была достаточно обильной и подробной. Видно, другую себе нашел. Но и я по нему не скучала…

Глава пятая
ДЕЛО ЛИЧНОЕ

Я такая же слабая женщина, как все. У меня были очень хорошие мужья. Я не могу сказать плохо ни об одном. Вся беда в том, что сцена для меня главное, и я не могла быть хорошей женой, такой, какую они заслуживали. Хотя женские заботы мне не чужды. И полы мою, и стираю, и готовлю. Но принадлежать только семье, дому – не могу. Я и ребенка из-за этого не завела. Какой ребенок, если я по нескольку месяцев – на гастролях?! Отдать свое дитя нянькам, как это делают некоторые «звезды», а самой разъезжать-выступать – я бы не смогла.

Я на сцене обо всем могу забыть – может, это и к счастью? Но это ощущение, когда я выхожу, и сейчас буду петь, и тысячи людей этого ждут… Это же тоже любовь, разве нет? Другая только… Но вообще любовь – это очень важно. Ее сейчас в нашей жизни не хватает (я имею в виду все наше общество, не свою личную жизнь!).

В моей жизни было очень много любви. Меня любили хорошие, добрые, светлые люди. И я их любила. Поэтому я считаю себя счастливым человеком. Хотя все в моей женской жизни было – и предательство, и измена.

Знаете, изменить тоже нужно уметь. Если можешь сделать так, чтобы семья у тебя была на первом месте, чтобы никто ни о чем не догадался, – что ж, делай. А если не можешь, зачем же того человека, с которым каждую ночь, извините, спать ложишься, унижать?.. Это же очень унизительно… Зачем мучить друг друга? Можно же просто расстаться, остаться друзьями, если закончилась любовь.

Я никогда ни с кем не ссорилась. Ни с чужими, ни с близкими. У меня четыре мужа было, и со всеми мы тихо-мирно расходились. Со всеми удалось сохранить человеческие отношения.

Первый муж был хорошим парнем из очень приличной семьи, инженер автозавода имени Лихачева Владлен Позднов. Отец у него был русский, а мать – чистокровная немка, Фредерика Юрьевна. Мы встретились, когда мне было 22 года. Длился наш брак около четырех лет. Но что-то не заладилось. Разбежались в разные стороны. Но до сих пор я с ним дружу. У него прекрасная жена, ее тоже Людочкой зовут. Дочка, внук уже есть. Со своим вторым супругом – фотокорреспондентом журнала «Советский воин» Евгением Сваловым – я познакомилась в троллейбусе. Он проводил меня до дома, потом мы вместе встретили Новый год, начали видеться все чаще и наконец дошли до загса. С ним мне всегда было интересно. Он меня и машину водить научил, и на рыбалку с собой брал. Но и этот брак распался. Третьим мужем стал преподаватель иностранных языков Владимир Котелкин. Володя преподавал английский и немецкий языки. Умный, порядочный, образованный человек. Очень мне помогал. Я, например, до сих пор стесняюсь, что могу и запятую не там, где надо, поставить или вообще пропустить что-то. А Владимир Петрович во всем отличался эрудицией. Он все пытался меня языкам учить. А потом махнул рукой на это дело – пою, мол, хорошо, и ладно. К тому же в то время люди, интересующиеся языками, вызывали подозрение. А зачем, мол, вам иностранный язык? А не хотите ли вступить в контакт с иностранной разведкой? Я часто бывала за границей, мне эти проблемы были ни к чему. Володе все хотелось, чтобы я не только работала и училась, но еще и с ним дома побыть успевала. Мои частые поездки отдаляли нас друг от друга, расхолаживали. Вот уже много лет прошло, как мы развелись, но все-таки дружим.

Четвертый муж, народный артист России Виктор Гридин, работал вместе со мной, был дирижером нашего ансамбля. Любовь к курянину из поселка Пристень Виктору Гридину пришла ко мне, когда мне было 50, а ему 36 лет. Шел 1979 год. В то время Виктор работал баянистом в нашем оркестре. Он был женат. Но это не помешало ему во время гастролей в Германии сделать мне предложение. И я согласилась…

Он очень много сделал для коллектива: сам писал для оркестра, создавал новые аранжировки, песни. Но… не совладала я с ним. Стал пить. Мы выступали в Афганистане, и во время этих опасных гастролей Виктор заразился вирусом гепатита. Так и не вылечился, с горя пристрастился к спиртному и умер.

После 17 лет семейной жизни Витя увлекся молодой певицей Надеждой Крыгиной и ушел к ней. Полюбил – значит, полюбил. Она ведь красивая, молодая, талантливая… На 20 лет моложе Виктора. Если я ее в чем-то и винила, то разве только в том, что она не смогла уберечь Виктора Федоровича. Все 17 лет я постоянно боролась с приятелями мужа, которые поили его водкой. A как только он женился на Надежде, сразу пошли приглашения то на застолье, то куда-нибудь на дачу… Я хотела бы попросить всех вас… Помогите своим друзьям и знакомым, особенно если они музыканты. Не носите им водку, лучше дарите новые ноты! 28 февраля 1998 года Виктор умер, ему было 56 лет. Как только я об этом узнала – связалась с его семьей, помогла в организации похорон. Позднее помогла с организацией в Курске фестиваля имени Виктора Гридина. Когда приезжаю в Курск, встречаюсь с родственниками бывшего мужа – его братом, сестрой, дочерью от первого брака Машей и ее внуками. Это самые близкие для меня люди в жизни.

Случалось у меня и такое, когда я любила, увлекалась, но мое чувство оставалось без ответа. Некоторые женщины от такой горькой любви готовы идти на самоубийство: «Ах, он меня не любит!» Ну не любит этот – полюбит другой. Случись со мной что-то подобное, и я отказалась бы от жизни? Да ни за что! Она мне так дорого доставалась.

В доме я все делаю сама. Допустим, дизайн квартиры, дачи. У меня никогда не было большого достатка, поэтому все делаю скромно, но со вкусом, притом своими руками. Вот, например, на даче большую комнату украсила моими вышивками. Вышивки очень красивые, вплоть до копий с картин. Я не только гладью вышиваю, но и делаю гобелены. Сложности особенной нет, но должно быть особое плотное наложение стежка.

Любила я на рыбалку ездить. Особенно с нашими космонавтами. И сейчас бы не прочь – только некогда. Иногда, правда, выбираюсь на Волгу вспомнить былую страсть. Я абсолютно все могу приготовить: борщ, ростбиф, сациви, кулебяку с мясом… Кулинария – моя страсть. Даже рестораны не жалую, потому что знаю: у меня вкусней получится.

За себя лично – я вообще не боюсь. Не за что. За страну – боюсь, а за себя нет… Ну даже если голос вдруг пропадет, мне государство дало большую пенсию, на питание мне выше головы этой пенсии хватит. Ой, да на худой конец у меня кое-какие сбережения.

Я в кубышке денег не держала, потому что их у меня просто нет, больших денег. Потом, у меня много родственников, которым мне приходится помогать, и особенно сейчас.

Я считаю, что семья – это счастье. Не всегда, но так должно быть. И это от нас с вами зависит. От женщин. Сейчас женщины почему-то все больше смотрят на то, во что их подруги одеты, а не на то, что их мужьям нужно. И замечают, что вот Тане куплена шуба, и Вале куплена шуба, а я, несчастная, шестой год в одном пальто хожу, и ты мне ни одной шубы еще не купил, мерзавец!.. Вот если мы все так будем рассуждать, то у нас никогда ничего не будет: ни шубы, ни семейного очага.

Я сама всю жизнь, с 12 лет, работаю. И у меня были такие моменты в жизни, когда я буквально на копейки жила. Были такие моменты. И полы кому-то мыла, кому-то стирала, кому-то вышивала… Даже работая в Пятницком хоре, я вышивала девчонкам на пианино такие дорожки, знаете? И они мне платили. Потому что мне постоянно не хватало денег. Не оттого, что я была очень расточительна. Но мне хотелось иметь туфли, рубашку красивую, еще что-то… Мне казалось, я должна это заработать. А сейчас девушкам кажется, что они должны выйти замуж. Ну, они и выходят замуж за человека, который, например, на данный момент в состоянии им это купить, потому что крутится в каком-то бизнесе. А потом этот бизнес кончается, и семья распадается. Значит, чего не было?.. Любви.

Я со всеми своими мужьями старалась быть очень бережной. У меня было четыре мужа. И вот один из них был корреспондентом и часто вообще ничего не получал. А я отправляла ему перевод, а потом приходила домой и говорила: «Смотри, вот тебе перевод за публикацию пришел!» И он ко мне точно так же относился. Я прихожу злая: у меня это не получилось, то не получилось… А он мне говорит: «Слушай, что-то ты закисла… Поехали завтра на рыбалку?» А рыбалка для меня – это страсть была, это мой отдых, я любила это очень.

В каждой жизни, в каждой семье бывает, что отношения меняются, люди друг от друга отталкиваются, и что тогда их удерживает? Чаще всего – дети. А у меня не было детей. И ничто меня не удерживало. Выбор был простой: или продолжать плохо жить, или хорошо расстаться. Я всегда второе выбирала. Каждый раз, конечно, свои причины были, и не о всех я рассказать могу.

У меня есть на Волге маленький домик, там я люблю отдыхать. Это лучше любой Антальи, любого Кипра! У меня и баня есть, и печечка есть, и картошка своя… Хорошо там, тихо. На зорьке выйдешь на берег, запоешь – голос над водой летит… И так становится на душе хорошо, спокойно.

Я люблю петь в лесу. Когда возле берез поешь чуть ли не шепотом, голос кажется звонким. А в еловом лесу – приглушенным. Где травы высокие – голос звучит мягче. Я же из деревни. Помню, уезжала в Орловскую область – у меня там много родственников, – утром вставала, выпивала кружку молока и уходила в лес. И вот там я готовила программу и над своим голосом работала. С годами уже точно знаешь, где как звучит голос. Если поете над рекой, то обязательно на противоположной стороне вас слышно громче – река дает микрофонное звучание. Если дождей давно не было, то у песни четкое эхо, а если дождь прошел, то эхо размыто, как акварель. Очень многому я научилась у своей бабушки – причтам, плачам.

Не могу сказать, что я никогда никому не завидовала. Мне хотелось петь лучше, чем поют те, кого я слышала. Но эта зависть у меня была такой, что подталкивала на дальнейшие шаги к совершенствованию.

Я ни о чем не жалею. Потому что все, что я задумывала, исполнялось. Бог мне всегда помогает, когда я прошу. Он выводит меня на правильный путь. Как ни странно, Он приводил меня к людям, с которыми я должна была общаться, и отводил от людей, с которыми мне не надо было встречаться. Я прожила такую большую жизнь, что мне уже ничего не страшно.

В юности и шить сама пробовала: после завода швеей работала в больнице имени Кащенко, там всему научили. Первое свое концертное платье и шаль вышила рябиновыми гроздьями. А после войны, чтобы подзаработать, вышивала коврики на пианино. Многим нравилось. Потом вышивка превратилась в хобби.

Я живу на даче в подмосковном Архангельском, у соседей цветочки с «альпийскими горками», а у меня грядки с морковкой и чесноком… Это не от жадности, сегодня все можно купить. Но знаете, как душу греет, когда собираешься сделать салатик и говоришь: «Ой, пойду, сорву с грядки свеженькую редисочку, петрушечку и огурчик». Потому что свое. Потому что сам поливал, пропалывал, видел, как растет. В Москве я почти не живу. В Архангельском очень хорошая аура: открыл дверь – и ты уже в лесу.

Несколько лет назад я пристрастилась к собиранию старых пластинок и нот. В моих бесконечных странствиях по стране очень часто после концерта приходили за кулисы люди вовсе не для того, чтобы попросить автограф: они приносили старые антикварные диски, даже валики фонографа с бесценными записями Федора Ивановича Шаляпина, Анны Вяльцевой, Вари Паниной. Готовя новую программу русских песен и романсов, я убедилась, какое храню, в сущности, бесценное состояние – кипы старых нот, музыкальные сборники, уникальные записи. Ведь пожелтевшие старинные клавиры, пластинки – это наше достояние, это часть истории нашей культуры, нашей страны. И речь идет не только о записях XIX и начала XX века. Вот, к примеру, уникальная пластинка, на которой Семен Михайлович Буденный играет на баяне. Разве это не любопытный и трогательный штрих к биографии легендарного маршала! Или песни незабываемой Лидии Андреевны Руслановой – они наполовину утеряны, разбросаны по многим домам. Сколько этих замечательных пластинок разбито, уничтожено, сколько выброшено бесценных нот!

Может быть и стыдно говорить об этом, но все в моей жизни было, и ничто мне не чуждо. Полы я мыть умею, стирать я умею, за мужем ухаживать умею, обед приготовить могу, стол накрыть красиво тоже могу. А ведь это самое главное. Мне мама однажды даже сказала: «Ну, дочка, половая тряпка у тебя не выскальзывает из ручек, значит, жить будешь». И отец в том же духе. Бывало, картошку окучиваешь со словами: «Ну, папа, ну отпусти!» А он мне: «Ничего, дочка, глаза страшатся, а ручки делают».

По-моему, нет плохих людей. Плохие есть мы. И если кто-то нас обидел, мы просто разрешаем себя обидеть. А люди все хорошие. Плохих нет, в этом я вас уверяю.

Я никогда не позволяла себе никому «тыкать». По моему разумению, «ты» можно говорить лишь тогда, когда достигнешь известной близости в отношениях с человеком. Подобный подход привила мне Екатерина Фурцева.

Я была дружна с Майей Плисецкой. Я очень счастлива, что знакома с этой великой женщиной. Помню, еще Юра Гагарин, который очень любил балет, предсказывал: «Вот увидите, придет время, когда Плисецкую будут считать символом балета». Он оказался прав. К тому же у Майи безупречный вкус, и поэтому я частенько прислушивалась к ее советам. «Вот эта малахитового цвета ткань с украшениями подойдет тебе лучше всего», – как-то сказала она мне, указывая на отрез. Я купила ткань, и потом у меня получилось великолепное платье. У меня оно хранится до сих пор, хотя я многие платья уже раздала. Я прекрасно помню, что были времена, когда я не могла позволить себе новое платье. Поэтому сейчас многие костюмы отдаю солистам. Даже те наряды, которые шила и вышивала сама.

Сейчас уже не катаюсь на коньках. А вот лет до пятидесяти гоняла, даже играла в хоккей.

Мне никто не может помешать. А если кто и захочет, я отодвину. Меня всегда любили в правительственных кругах. Ходили даже слухи о моих романах с некоторыми высокопоставленными лицами. Не могу сказать, чтобы с кем-то у меня были уж очень теплые отношения в тогдашнем руководстве страны. Да, общались, здоровались. Единственным человеком из правительства СССР, с которым я по-настоящему дружила, была Екатерина Алексеевна Фурцева, я и сейчас вспоминаю о ней с искренней любовью и уважением. Волевой характер, жесткий мужской ум, и при этом была женственной и красивой. А скольким талантливым людям помогла, сколько театров при ней открылось!

У меня хорошая квартира в высотке на Котельнической. Но дачу, конечно, люблю больше. Очень благодарна нашим руководителям, которые меня устроили на правительственную дачу в Архангельском. Там просто замечательно, спокойно. Красивая березовая роща. Особенно весной она необыкновенно хороша. Я сажаю там много цветов, кустарники, фруктовые деревья. Есть и земляника. Я безумно люблю все, что связано с природой, напоминает деревню.

Нет, зачем мне садовник, когда такое удовольствие самой все делать. Возиться с землей, растениями – радость! Просто заново начинаешь жить…

Я счастливый человек. У меня много оснований для этого. Во-первых, и это главное, я родилась в России. Кроме того, я хозяйка своего положения. Имею возможность помогать другим. Разумеется, есть проблемы со здоровьем. Но у кого их нет в моем возрасте? Только я, в отличие от многих моих ровесников, настроена решительно: на милость недугу сдаваться не собираюсь!

Я и платья когда-то шила, концертные: вышивала их, когда денег не было, за 5 рублей покупала материал и вышивала. Мое первое платье, помню, было с веткой рябины по всему подолу. А сейчас порой сделают мне платья, и они висят – там не так, тут не этак. Хочу похвалиться: Слава Зайцев к юбилею сделал мне несколько платьев. Я говорю: «Славка, я же с тобой не расплачусь». А он: «Да ты что, я тебе их так дарю». Так что у меня много платьев есть, но в основном… было. Я их все раздаю. У меня много родственников.

Я бы не сказала, что у меня нет детей. У моего сводного брата трое. Я, собственно говоря, вырастила их. Сейчас самому младшему из них 17.

К сожалению, я не воспользовалась советом Фурцевой и не похудела. Просто у меня не получилось. И сейчас пробую, но у меня не получается. Таблетки я никогда не пила и не собираюсь. У меня еще этот диабет проклятый. Каждые 2–3 часа должна что-то поесть.

Я люблю лес, реку, юг и люблю машины. Раньше всегда сама ездила на машине. Вожу с 62-го года. И для меня это большой отдых. У меня есть приятельница Татьяна Михайловна, с которой я объехала все Подмосковье, Рязанщину, Орловщину и Брянск. Мы с ней ездили несколько раз в Крым, несколько раз на Кавказ, она была чудесным гидом, и если я уставала, она тут же находила место для отдыха. Тут же накрывалась скатерть-самобранка, пили чай и продолжали путь дальше. Но сейчас очень опасно ездить. Движение дикое. Останавливаться просто очень опасно. Раньше я, например, созванивалась с каким-то районом. Останавливалась обычно в саду где-нибудь, ну, может быть, около какого-то дома или возле милиции. Можно было на рынок сходить и знать, что машину твою никто не угонит, а сейчас очень опасно.

Иногда приятно, когда узнают, особенно на периферии, когда приходишь на рынок. Всё несут и кладут в сумки. Я никогда не забуду, как приехала в Ташкент и мне надо было купить урюк. Женщины на рынке увидели – ой, сама Зыкина пришла, – набили три большие сумки. Я говорю: «Сколько я вам должна денег?» – «Да ты что, ты же наша».