Текст книги "Теория экономического цикла"

Вполне имеет право на существование вопрос: а каков был бы ущерб от естественного развития кризиса по сравнению с тем ущербом, который наносит искусственное занижение процентной ставки, вводя в заблуждение предпринимателей? Бесспорно, многие из тех, кого спасло вмешательство, пали бы жертвой паники, но если бы таким предприятиям дали обанкротиться, на их месте расцвели бы другие. Несмотря на это, общий убыток от «бума» (кризис сам по себе не порождает этот убыток: он лишь делает его очевидным) связан в основном с тем, что факторы производства были потрачены на такие вложения в основной капитал, которые не были первоочередными с учетом реальных экономических условий. В результате эти факторы производства не могут быть использованы для более насущных направлений использования. Вмешательство препятствует переходу благ из рук неосмотрительных предпринимателей в руки тех, кто проявил большую осмотрительность; в результате дисбаланс не смягчается и не уменьшается.

Практика вмешательства государства в интересах банков, ставших неплатежеспособными в результате кризиса, приводит к блокированию рыночных сил, которые могли бы предотвратить возобновление кредитной экспансии, возникновение нового бума и соответственно – нового кризиса. Если кризис не наносит ущерба банкам, а лишь чуть-чуть ослабляет их, то их ничто не удерживает от новых попыток искусственно занизить процентную ставку по кредитам и расширить фидуциарный кредит. Если позволить кризису сделать свое дело и безжалостно уничтожить те предприятия, которые не смогли расплатиться по своим обязательствам, то все предприниматели, а не только банки, будут осторожнее пользоваться кредитами и выдавать их с гораздо меньшей легкостью. Однако общественное мнение одобряет спасение безответственных предприятий во время кризиса. Разумеется, как только худшее остается позади, банки снова приступают к кредитной экспансии.

Деловым людям кажется естественным и понятным то, что банки удовлетворяют их спрос на кредит, создавая фидуциарные средства обращения. Они считают, что задача и долг банков – «быть на стороне» бизнеса и торговли. Действительно, расширение фидуциарного кредита поощряет накопление капитала в узких рамках «принудительных сбережений», которые оно вызывает, – и в этом смысле кредитная экспансия способствует росту производства. Тем не менее любые шаги в этом направлении заводят предпринимателя все дальше и дальше по «неверному» пути, о чем уже говорилось выше. Разрыв между реальными действиями предпринимателей и тем, как они вели бы себя на свободном рынке, в период кризиса становится явным. То, что каждый кризис, с его крайне неприятными последствиями, сменяется очередным «бумом», который неизбежно переходит в следующий кризис, объясняется исключительно тем, что доминирующая во всех влиятельных общественных группах (в СМИ, среди политиков, экономистов, чиновников и в деловых кругах) идеология не только допускает кредитную экспансию, но и предписывает ее.

Все успехи в объяснении колебаний экономической конъюнктуры, достигнутые до сего дня, являются заслугой денежной школы. Исключительно этой школе мы обязаны идеями, которые легли в основу политики, направленной на устранение этих колебаний. Роковая ошибка денежной школы связана с тем, что она не смогла осознать того, что заместителями денег и соответственно денежными сертификатами и фидуциарными средствами обращения являются не только банковские расписки, но и банковские депозиты до востребования. Она рассматривала как заместители денег исключительно банковские расписки. Соответственно с точки зрения денежной школы на обращение чисто металлических денег могло оказывать негативное влияние исключительно введение банкнот, не обеспеченных [металлическими] деньгами.

В силу этого представители денежной школы полагали, что для того, чтобы предотвратить регулярное повторение кризисов, достаточно ограничить выпуск не обеспеченных золотом банкнот. Вопрос об эмиссии фидуциарных средств обращения в виде необеспеченных депозитов до востребования их не занимал[52]52
  Несмотря на различие банковского законодательства в разных странах, на практике ни одна из них не ограничила выпуска фидуциарных средств обращения в форме банковских депозитов.


[Закрыть]. Поскольку ничто не препятствовало осуществлению кредитной экспансии посредством создания банковских депозитов, ее можно было продолжать даже в Англии. Когда технические проблемы ограничивали возможность дальнейшего предоставления банковских кредитов и кризис становился явным, банки и их вкладчики обычно получали помощь в виде дополнительной эмиссии банкнот. Практика ограничения доли необеспеченных банкнот в обращении систематизировала эту процедуру. Так как банки могли положиться на помощь эмиссионного банка, они с легкостью шли на расширение объема предоставляемых кредитов.

Если бы было запрещено всякое расширение объема фидуциарных средств в любой форме, т. е. если бы от банков требовалось полностью обеспечивать и дополнительный выпуск банкнот, и депозиты до востребования – или по крайней мере если бы им не разрешали увеличивать объем фидуциарных средств обращения сверх жестко установленного лимита, – то цены стали бы резко падать, особенно в периоды, когда рост спроса на деньги превышает увеличение денежного предложения. Тогда у экономики не было бы стимула, которым для нее являются «принудительные сбережения», а, кроме того, в течение какого-то времени она страдала бы от последствий роста покупательной способности денежной единицы [т. е. от падающих цен]. Накопление капитала хоть и не остановилось бы совсем, но происходило бы медленнее. В то же время в этом случае экономика, безусловно, не испытывала бы периодов бурного роста, внезапно перерастающих в драматические кризисы и рецессии.

Обсуждать, была бы описанная выше политика ограничения эмиссии фидуциарных средств обращения банками лучше, чем реально проводимая политика, не имеет особого смысла. Подлинной альтернативой нынешней политике является не просто ограничение свободы эмиссии фидуциарных средств. Реальный выбор существует (или по крайней мере существовал) между предоставлением привилегий на эмиссию фидуциарных средств обращения и свободной банковской деятельностью.

Вариант со свободной банковской деятельностью сегодня практически не обсуждается. Первые попытки вмешательства государства в капиталистическую систему связаны с периодом, когда в центре экономических и политических дебатов оказалась банковская политика. Разумеется, некоторые люди выступали за свободную банковскую деятельность, но они потерпели поражение. Главной задачей регуляторов была защита держателей банковских расписок от банков. При этом все забыли, что когда банки останавливают платежи, от этого страдают именно те, кого призвано защитить банковское законодательство. Нельзя не признать, что гипотетические последствия краха банков в системе, основанной на абсолютно свободной банковской деятельности, не идут ни в какое сравнение с последствиями войны и той банковской политики, которую проводили после нее три европейские империи[53]53
  «Три европейские империи» – это Австро‑Венгрия, Германия и Россия. Вероятно, этот термин связан с так называемой Лигой трех императоров (1872), неформальным альянсом этих трех стран. К 1890 г. альянс сильно ослабел, а Первая мировая война нанесла ему смертельный удар. – Прим. амер. ред.


[Закрыть].

Если взять последние два поколения, то любой, кто давал себе труд задуматься, знает, что кризис следует за бумом. Несмотря на это, ни одному самому хитрому и ловкому банкиру не удавалось вовремя прекратить кредитную экспансию. Этому препятствовало общественное мнение. Считается, что резкие колебания экономической конъюнктуры являются неотъемлемой чертой капиталистической системы. Под влиянием теорий банковской школы сложилось мнение, что банки просто повинуются восходящей волне конъюнктуры и никак не могут вызвать бум или способствовать ему. Когда после длительной стагнации банки снова начинали удовлетворять спрос общества на дешевый кредит, признаки начинающегося бума всегда вызывали в обществе восторг.

С точки зрения господствующей идеологии совершенно немыслимо было представить себе, чтобы банки попытались воспрепятствовать началу такого бума. По мере того как экономическая конъюнктура улучшалась, начинали раздаваться и пророческие голоса о неизбежности отскока назад, в соответствии с принципами, сформулированными лордом Оверстоуном. Однако обычно даже те, кто предупреждал об опасности, не требовали прекращения кредитной экспансии вообще, а призывали лишь к умеренности и к отказу от предоставления кредитов спекулянтам.

Когда же банки наконец меняли свою кредитную политику и начинался кризис, то виновных долго искать не приходилось. Но никто не стремился указать на настоящего виновника кризиса: на ложную экономическую теорию. Поэтому экономическая политика не менялась и экономические волны продолжали сменять одна другую.

Управляющие эмиссионных банков проводили свою политику, не слишком задумываясь о ее теоретическом фундаменте. Когда кредитная экспансия начинала их беспокоить, они повышали процентную ставку, иногда довольно неуклюже. Тем самым они навлекали на себя гнев общественности, которая обвиняла их в том, что они своими действиями спровоцировали кризис. Очевидно, что при этих обстоятельствах кризис рано или поздно все равно наступил бы. Не менее очевидно, что главной и непосредственной причиной кризиса всегда является изменение поведения банков. Однако, говоря об ошибках банков, следует указать на то, что они неправы, поощряя бум. Их ошибка не в том, что они повышают кредитную ставку, а лишь в том, что они делают это слишком поздно.

Та циклическая политика, которая рекомендуется в большинстве современных работ, посвященных проблеме колебаний экономической конъюнктуры, и в значительной степени уже проводится в США, целиком и полностью основана на аргументах теории фидуциарного кредита[54]54
  Вне всякого сомнения, Мизес имеет в виду то, как Федеральная резервная система отреагировала на послевоенный бум. Тогда Федеральный резерв положил конец кредитной экспансии, повысив процентную ставку, и тем самым вызвал коррекцию 1920–1921 гг., которую обычно называют «рецессией». – Прим. амер. ред.


[Закрыть]. Задача значительного количества таких работ состоит в прикладном использовании этой теории для исследований предпринимательского климата точными статистическими методами.

Сегодня можно не объяснять, что существует только одна теория делового цикла, и это теория фидуциарного кредита. Все остальные попытки предложить объяснение цикла не выдержали критики. Любая антикризисная политика, как и любая циклическая политика, неизбежно основана на этой теории. Ее идеи лежали в основе той циклической и антикризисной политики, которая осуществлялась в предвоенные десятилетия. Теории банковской школы, которые научное сообщество в те времена считало единственно правильными, и толкование проблемы цикла, основанное на теории прямого обмена, в реальности не играли никакой роли уже тогда. Разговоры об эластичности находящихся в обращении банкнот в зависимости от учета товарных векселей еще не вышли из моды, но среди управляющих банками, проводивших циклическую политику, господствовали иные взгляды.

Таким образом, нельзя сказать, что нынешняя циклическая политика основана на новой теории. Разумеется, теория фидуциарного кредита отличается от своей прародительницы, денежной школы. В исследованиях Вальраса и Викселля, а также в моих работах эта теория приобрела и более общее звучание, и связь с экономическим процессом в целом. В этих исследованиях проблема цикла рассматривается как проблема, связанная со ставкой процента и «равновесием» на кредитном рынке. Чтобы оценить прогресс в этой области науки, достаточно вспомнить, например, знаменитый спор Бастиа с Прудоном о даровом кредите[55]55
  Все началось с ответа Фредерика Бастиа (1801–1850) на открытое письмо, которое написал ему 22 октября 1849 г. главный редактор социалистического журнала «Голос народа» («Voix du Peuple»). На этот ответ отреагировал социалист Пьер‑Жозеф Прудон (1809–1865). Обмен письмами между Прудоном, сторонником неограниченной денежной экспансии и нулевой ставки процента, и Бастиа, который выступал за умеренную кредитную экспансию и относительно небольшое снижение ставки процента, продолжался несколько месяцев, до 7 марта 1850 г. (Oeuvres Completes de Frederic Bastiat. 4th ed. Vol. 5. Paris, 1878. P. 93– 336. [Рус. изд.: Бастиа Ф. Даровой кредит // Бастиа Ф. Экономические гармонии. Избранное. М.: Эксмо, 2007. С. 447–596]). – Прим. амер. ред.


[Закрыть] или сравнить критику количественной теории в довоенных работах немецких ученых с недавними дискуссиями на эту тему. Однако, несмотря на то что в последнее время мы сильно продвинулись по пути понимания экономического процесса, мы не должны забывать, что уже задолго до этого денежная теория обеспечила политиков прочным и надежным теоретическим фундаментом.

Безусловно, очень важный шаг вперед был сделан, когда эта проблематика стала рассматриваться не только в аспекте фидуциарных средств обращения, но и в контексте проблемы покупательной способности денег в целом. Денежная школа обращала внимание на изменения цен только тогда, когда они были вызваны расширением или сокращением фидуциарного кредита, и учитывала при этом только ту часть фидуциарного кредита, которая была следствием выпуска банковских расписок. Соответственно денежная школа вовсе не стремилась к стабилизации покупательной способности денежной единицы.

Сегодня и проблему выпуска фидуциарных средств, и проблему покупательной способности денежной единицы принято связывать с теорией фидуциарного кредита. В контексте современной циклической политики имеется тенденция рассматривать эти две проблемы как одну. Соответственно целью циклической политики считается ни много ни мало стабилизация покупательной способности денег. Подробнее см. часть I.

Другой целью современной циклической политики – как и у денежной школы – является не стабилизация покупательной способности, а «всего лишь» предотвращение кризиса. Однако у нее есть и еще одна цель, схожая с той, на достижение которой были в свое время направлены закон Пиля и довоенная циклическая политика. Она состоит в противодействии буму, который может порождаться либо ростом предложения фидуциарных средств обращения, либо денежной инфляцией (например увеличением производства золота). Кроме того, она стремится избежать депрессии в момент введения мер по ограничению денежного предложения, вне зависимости от того, чего они касаются: денег в узком смысле или фидуциарных средств обращения. Цель не в том, чтобы цены не менялись, а в том, чтобы ставка процента на свободном рынке не снижалась в результате действий эмиссионных банков или монетарной инфляции.

Чтобы объяснить суть этой новой политики, рассмотрим подробнее две ситуации.

1. Производство золота увеличивается, цены растут. В составе ставки процента возникает ценовая премия, которая должна ограничить спрос на кредиты реально существующим предложением кредитных ресурсов. Однако у банков нет причин повышать ставку по кредитам. Собственно говоря, у них появилось основание для предоставления более дешевого кредита, потому что соотношение между их обязательствами и золотыми резервами улучшилось. Это соотношение, безусловно, не ухудшилось. Предлагаемый ими процент по кредитам меньше той ставки процента, которая сложилась бы на свободном рынке; это стимулирует бум. Эта ситуация, с точки зрения довоенной антикризисной политики, не требовала вмешательства, поскольку уровень обеспечения обязательств банка при этом не падает. С точки зрения современной теории, когда цены и зарплаты начинают расти [что приводит к росту спроса на кредиты со стороны предприятий], это означает, что нужно повышать процентную ставку и ограничивать кредит.

2. У банков возник стимул к провоцированию бума – например, под воздействием требований общества удешевить кредиты для борьбы с депрессией. При этом количество денег в узком смысле не изменилось. Так как в этом случае уровень покрытия обязательств банков резервами падает, то, даже с точки зрения довоенной кредитной политики, нужно повысить ставку процента, чтобы воспрепятствовать буму.

Лишь в первом из этих случаев между старой и новой политикой существует фундаментальная разница.

Многие из тех, кто сегодня занимается исследованием циклов, считают, что успехи современной американской антикризисной политики связаны с использованием более точных статистических методов. На основании статистических рядов и графиков американцам якобы удалось разработать средство, позволяющее устранить сезонные колебания и долгосрочные общие тренды. Эти исследователи утверждают, что только статистические манипуляции позволяют преобразовать данные исследований рынка в анализ делового цикла. Однако, даже если согласиться с американцами в их оценке собственных успехов, это не дает ответа на вопрос о том, приносят ли индексы пользу. Все, что мы хотели сказать по этому поводу, мы уже высказали в части I этой работы.

Самым крупным успехом исследователей цикла из Гарварда считается создание «барометра трех рынков»[56]56
  Гарвардский барометр был разработан комитетом по экономическим исследованиям на основе трех статистических рядов, которые должны отражать: 1) масштаб биржевых спекуляций, 2) состояние промышленности и торговли и 3) уровень предложения фондов.


[Закрыть]. Поскольку определить естественную ставку процента по Викселлю и «идеальную» ценовую премию невозможно, нам рекомендуют сравнивать изменения ставки процента с движением цен и других данных, указывающих на состояние экономической конъюнктуры, например объемов производства, численности безработных и т. п. Сбор таких данных ведется многие десятилетия. Достаточно бросить взгляд на публикации в ежедневных газетах, экономических еженедельниках, ежемесячных журналах и ежегодниках за последние полвека, чтобы обнаружить, насколько необоснованны претензии на то, что лишь в наше время значение статистических данных для понимания экономического цикла было оценено по достоинству. Польза от гарвардского барометра состоит в том, что это исследование представляет собой попытку эмпирически установить, каким образом соотносятся по времени изменения на этих трех кривых.

Вовсе не обязательно разделять те восторженные ожидания, которые в течение некоторого времени связывали с гарвардским барометром американские деловые круги в надежде на его успешное практическое применение. Не следует отрицать, что этот барометр не умножил и не углубил наших знаний о цикле. Тем не менее гарвардский барометр может иметь большое значение для изучения делового климата, так как он обеспечивает статистическое подтверждение принципов теории фидуциарного кредита. Двадцать лет назад считалось, что организовать и обработать статистический материал так, чтобы его можно было использовать для изучения экономической конъюнктуры, невозможно. То, что в наши дни это стало возможным, – большой совместный успех экономистов и статистиков.

Если обратиться к графикам, построенным посредством разработанного в Гарварде метода, то видно, что движение кривой денежного рынка (кривая C) относительно кривой фондового рынка (кривая A) и кривой товарно-сырьевого рынка (кривая B) точно соответствует теории фидуциарного кредита. То, что движения кривой A обычно предшествуют движениям кривой B, связано с большей чувствительностью рынка акций по сравнению с товарно-сырьевым рынком. Фондовые рынки реагируют на изменение ситуации быстрее товарных. Фондовый рынок зорче и дальновиднее. Ему требуется меньше времени, чтобы учесть будущие изменения, в данном случае изменения ставки процента.

Однако мы не дали ответа на главный вопрос: какую пользу может принести «барометр трех рынков» тем, кто отвечает за банковскую политику? Действительно ли современные методы изучения экономической конъюнктуры полезнее для принятия политических решений, направленных на максимально возможное смягчение циклических колебаний, по сравнению со старыми, менее точными методами? Смягчение экстремумов цикла было задачей, которую ставила перед собой уже довоенная банковская политика. Не вызывает ни малейших сомнений, что отвечавшие за финансовую политику правительственные агентства, директора центральных эмиссионных банков, крупных коммерческих банков и солидных банкирских домов были искренне и глубоко заинтересованы в этом. Их усилия в этом направлении – разумеется, в момент, когда бум был уже в самом разгаре, – находили поддержку по крайней мере у части общества и прессы. Они довольно хорошо понимали, что нужно делать, чтобы получить желаемый результат. Они знали, что ничто, кроме своевременного и достаточно резкого повышения ставки процента по кредитам, не может остановить процесс, который обычно называли «необузданной спекуляцией».

Однако им не удалось понять самого главного. Они не осознавали, что любое расширение фидуциарного кредита (неважно, чем оно вызвано, эмиссией банкнот или созданием банковских депозитов) приводит к оживлению деловой активности, запуская цикл, который неизбежно приводит сначала к кризису, а потом – к спаду. Иначе говоря, они взяли на вооружение ту самую идеологию, которая несет ответственность за порождение циклических колебаний. В то же время это не помешало им в ходе бума задуматься о его неизбежных результатах. Они не знали, что бум был порожден действиями банков. Если бы они это знали, то, вероятно, считали бы это большим достижением банковской политики; ведь, по их мнению, важнейшей задачей экономической политики была борьба с депрессией (по крайней мере во время депрессии). При этом они осознавали, что длительный подъем должен привести сначала к кризису, а затем – к стагнации.

В результате возникший экономический бум сразу вызывал дурные предчувствия. Требовалось срочно решить, как противодействовать развитию этой «нездоровой» тенденции. Вопрос о том, нужно ли это делать, не обсуждался; обсуждалось то, как это делать. Поскольку способ борьбы с бумом – повышение ставки процента – уже существовал, то вопрос «как» относился исключительно ко времени и конкретным цифрам. Он звучал так: когда и насколько следует повысить процентную ставку?

Проблема состояла в том, что на этот вопрос нельзя было ответить точно, опираясь на факты или статистику. Нужно было принимать волевое решение, и чем больше те, кто отвечал за его принятие, были уверены в том, что их вмешательство (т. е. повышение ставки процента) положит конец порожденному бумом процветанию, тем более осторожно они были склонны действовать. Ведь они не могли исключать, что правы те, кто считает, что «бум» имеет естественное, а не искусственное происхождение, что экономика вовсе не «перегрета», а подъем является следствием технического прогресса, развития средств связи, открытия новых месторождений сырья и новых рынков. Так нужно ли грубо вмешиваться в экономику для того, чтобы разрушить эту идиллию? Стоит ли правительству действовать таким образом, чтобы экономическое процветание, которое граждане, между прочим, считают заслугой правительства, сменилось кризисом?

То, что чиновники не спешили положить буму конец, достаточно показательно. Конечно, они хотели бы вовремя остановиться, однако на деле они обычно принимали слишком ограниченные меры и делали это слишком поздно. После повышения процентной ставки должно пройти какое-то время, чтобы цены начали снижаться, и, пока этого не произойдет, капитал продолжает инвестироваться в проекты, которых вообще не существовало бы, если бы процентная ставка не была искусственно занижена.

Этот недостаток циклической политики нельзя устранить с помощью обращения к экономическому барометру. Никто из тех, кто внимательно изучал выводы, сделанные на основании результатов наблюдений за экономической конъюнктурой, полученных современными методами, не осмелится утверждать, что с их помощью можно однозначно определить, когда и насколько нужно повысить процентную ставку для того, чтобы остановить бум вовремя, до того, как он приведет к непроизводительному вложению капитала. Не следует недооценивать успехи деловой журналистики последних пятидесяти лет в регулярном информировании читателей о текущей экономической конъюнктуре и не следует переоценивать достижения изучающих деловые циклы современных, располагающих значительными средствами научных центров. Несмотря на совершенствование статистических методов и способов графического представления данных, те, кто принимает решения относительно величины ставки процента, имеют значительную свободу рук.