Текст книги "Либерализм"

2. Свобода

Идея свободы настолько укоренилась во всех нас, что долгое время никто не осмеливался ставить ее под сомнение. Люди привыкли всегда говорить о свободе с величайшим почтением; Ленину только и оставалось, что назвать ее «буржуазным предрассудком». Хотя этот факт сегодня часто забывается, но все это является достижением либерализма. Само название «либерализм» произошло от слова «свобода», а имя партии, оппозиционной либералам (оба обозначения возникли в испанских конституционных битвах первых десятилетий XIX в.), первоначально было «рабская».

До появления либерализма даже благородные философы, основатели религий, духовенство, движимое наилучшими намерениями, а также государственные деятели, истинно любившие свой народ, считали рабство части рода человеческого справедливым, в общем полезным и очевидно благотворным институтом. Считалось, что одна часть людей и народов природой предназначена для свободы, а другая – для рабства. Так думали не только хозяева, но и бо́льшая часть рабов. Они мирились со своей зависимостью не только потому, что вынуждены были подчиниться превосходящей силе хозяев, но и потому, что они находили в этом некое благо: раб был освобожден от забот о каждодневном пропитании, так как хозяин был обязан обеспечивать его всем жизненно необходимым. Когда в XVIII и в первой половине XIX веков либерализм выступил за отмену крепостной зависимости и порабощения крестьянского населения Европы и рабства негров в заокеанских колониях, немало искренних гуманистов выступили против этого. Они говорили, что несвободные работники привыкли к своей зависимости и не воспринимают ее как зло. Они не готовы к свободе и не знают, что с ней делать. Прекращение заботы со стороны хозяина принесет им вред. Они не смогут управлять своими делами так, чтобы всегда обеспечить для себя хоть что-то, кроме самого необходимого, и очень скоро впадут в нужду и нищету. Тем самым освобождение не только не даст им ничего по-настоящему ценного, но серьезно ухудшит их материальное благосостояние.

Что самое удивительное, изложение этих взглядов можно было услышать и от многих рабов, когда их об этом спрашивали. Для противодействия этому мнению многие либералы посчитали необходимым представить в качестве общего правила и даже иногда описать с некоторыми преувеличениями исключительные случаи жестокого обращения с крепостными и рабами. Но эти эксцессы ни в коей мере не были правилом. Разумеется, имели место отдельные примеры жестокого обращения, и факт существования подобных случаев был дополнительной причиной ликвидации этой системы. Как правило, однако, обращение с крепостными было гуманным и мягким.

Когда тем, кто рекомендовал отмену принудительной крепостной зависимости с точки зрения общегуманистического подхода, говорили, что сохранение этой системы также и в интересах порабощенных, они не знали, что сказать в ответ. Ибо против этих возражений в пользу рабства есть только один аргумент, который способен реально опровергнуть все остальные, – а именно что свободный труд несравненно более производителен, чем рабский. Раб не заинтересован в том, чтобы напрягать все свои силы. Он работает ровно столько и настолько усердно, насколько это необходимо, чтобы избежать наказания за невыполнение минимального объема работы. В то же время свободный работник знает, что чем больше он сделает, тем больше ему заплатят. Чтобы повысить свой доход, он выкладывается полностью. Сравните требования, предъявляемые к рабочему, занятому обслуживанием современного трактора, и относительно небольшие затраты ума, силы и усердия, которые всего два поколения назад считались достаточными для крепостного крестьянина в России. Только свободный труд может достичь того, что требуется от современного промышленного рабочего.

Поэтому бестолковые болтуны могут бесконечно спорить о том, предназначены ли все люди для свободы и готовы ли они к ней. Они могут продолжать утверждать, что существуют расы и народы, которым Природой предписано жить в рабстве, и что на расы господ возложена обязанность держать остальное человечество в подчинении. Либерал не выдвигает против их аргументов никаких возражений, потому что его рассуждения в пользу свободы для всех без исключения совершенно иного рода. Мы, либералы, не утверждаем, что Бог или Природа задумали всех людей свободными, поскольку мы не посвящены в замыслы Бога и Природы и в принципе избегаем втягивать Бога и Природу в споры о земных делах. Мы всего лишь утверждаем, что система, основанная на свободе для всех работников, гарантирует наивысшую производительность человеческого труда и поэтому соответствует интересам всех жителей Земли. Мы критикуем принудительную зависимость не потому, что она выгодна «хозяевам», а потому, что мы убеждены, что в конечном счете она вредит интересам всех членов человеческого общества, включая «хозяев». Если бы человечество придерживалось практики содержания всей или хотя бы части рабочей силы в рабстве, то поразительное экономическое развитие последних 150 лет было бы невозможным. Мы не имели бы ни железных дорог, ни автомобилей, ни пароходов, ни электрического света и энергетики, ни химической промышленности. Мы жили бы, как древние греки и римляне, при всей их гениальности, без всего этого. Достаточно просто упомянуть об этом, чтобы каждый понял, что даже бывшие хозяева рабов или крепостных имели все основания быть удовлетворенными ходом событий после отмены принудительной зависимости. Сегодня европейский рабочий живет в более благоприятных и приемлемых внешних условиях, чем жил когда-то египетский фараон, несмотря на то, что фараон распоряжался тысячами рабов, тогда как рабочий не зависит ни от чего, кроме силы своих рук и навыков. Если бы обладателя несметных богатств былых времен можно было поместить в условия, в которых сегодня живет обычный человек, он без колебаний заявил бы, что его жизнь была нищенством по сравнению с жизнью, которую может вести в наше время даже человек среднего достатка.

Все это – плоды свободного труда. Свободный труд способен создать больше богатства для всех, чем рабский труд когда-то давал хозяевам.

3. Мир

Есть благородные люди, которые ненавидят войну, потому что она несет с собой смерть и страдания. Как бы мы ни восхищались их гуманизмом, аргументы этих людей против войны, базирующиеся на филантропическом основании, по-видимому, частично или полностью теряют свою силу, когда мы рассматриваем утверждения сторонников и защитников войны. Последние ни в коей мере не отрицают, что война приносит боль и горе. Тем не менее они считают, что с помощью войны, и только войны, человечество единственно способно добиваться прогресса. Война – мать всех вещей, сказал когда-то греческий философ[16]16
  Имеется в виду высказывание Гераклита: «Борьба – отец всему и всему царь».


[Закрыть], и тысячи людей повторяли это за ним. В мирное время человек вырождается. Только война пробуждает в нем дремлющие таланты и силы и вдохновляет его возвышенными идеалами. Если упразднить войны, то человечеству грозит разложение от праздности и застоя.

Трудно и даже невозможно опровергнуть эту логику рассуждения защитников войны, если единственным возражением против войны, которое можно придумать, будет то, что война требует жертв, ибо сторонники войны придерживаются мнения, что эти жертвы не напрасны и стоят того, чтобы их принести. Если действительно было бы верно, что война – мать всех вещей, тогда человеческие жертвы, которые она требует, были бы необходимыми для повышения общего благосостояния и прогресса человечества. Можно сокрушаться по поводу жертв, даже стараться уменьшить их число, но нельзя оправдать желание покончить с войнами и установить вечный мир.

Либеральная критика аргументов в пользу войны кардинально отличается от критики гуманистов. Либерал исходит из посылки, что не война, а мир является матерью всех вещей. Единственное, что позволяет человеку развиваться и отличает человека от животных, – это общественное сотрудничество. Производителен один лишь труд: он создает богатство и тем самым закладывает внешние основы внутреннего расцвета человека. Война лишь разрушает, она не способна на созидание. Война, резня, разрушение и опустошение – это то, что у нас общего с хищниками джунглей; созидательный труд – это наш отличительный человеческий признак. Либерал питает отвращение к войне не как гуманист – несмотря на то, что она имеет благотворные последствия, а потому, что она ведет только к пагубным результатам.

Любящий мир гуманист обращается к могущественному властителю: «Не затевай войны, даже если в результате победы у тебя есть перспективы улучшить свое благосостояние. Будь благороден и великодушен. Откажись от соблазнительной победы, даже если это потребует от тебя пойти на какие-то жертвы или потерять какие-то преимущества». Либерал думает иначе. Он убежден, что победоносная война является злом даже для победителя, что мир всегда лучше, чем война. Он требует от более сильного не жертвы, а только осознания того, в чем состоят его подлинные интересы, и умения понимать, что мир для него, более сильного, так же выгоден, как и для более слабого.

Когда миролюбивый народ подвергается нападению со стороны воинственного врага, он должен оказать сопротивление и сделать все, чтобы отразить вторжение. Героические подвиги, совершенные на такой войне теми, кто защищает свою свободу и жизнь, достойны похвалы; мужество и отвага этих воинов превозносятся совершенно справедливо. Здесь отвага, бесстрашие, презрение к смерти похвальны, потому что находятся на службе благой цели. Однако люди совершили ошибку, возведя эти солдатские доблести в абсолют, как качества, хорошие в себе и для себя, без обсуждения целей, которым они служат. Тот, кто придерживается такого мнения, должен, чтобы быть последовательным, признавать благородными доблестями отвагу, бесстрашие и презрение к смерти разбойника. В действительности, однако, не существует ничего хорошего или плохого самого по себе. Действия людей становятся хорошими или плохими, только преломляясь в целях, которым они служат, и в последствиях, которые они вызывают. Даже Леонид[17]17
  Леонид (508/507–480 до н. э.) – спартанский царь с 488 г. до н. э. В греко-персидских войнах в 480 г. возглавил греческое войско против персидского царя Ксеркса. Погиб в сражении у Фермопил, прикрывая с небольшим отрядом спартанцев отступление греческого войска. В античных преданиях Леонид – образец патриота и воина.


[Закрыть] не заслуживал бы уважения, которое мы к нему питаем, если бы он пал не как защитник Родины, а как полководец оккупационной армии, стремящейся лишить миролюбивый народ свободы и имущества.

Сколь пагубна война для развития человеческой цивилизации, становится очевидным, как только начинаешь понимать выгоды, извлекаемые из разделения труда. Разделение труда превращает индивида в животное политическое[18]18
  Cм.: Аристотель. Политика. Афинская полития. М.: Мысль, 1997. С. 37.


[Закрыть], зависящее от окружающих его людей, общественное животное, о котором говорил Аристотель. Вражда между одним животным и другим или между одним дикарем и другим никак не меняет экономическую основу их существования. Дело обстоит совершенно иначе, когда ссора, которую решили разрешить посредством оружия, случается в сообществе, где труд разделен. В таком обществе каждый индивид выполняет специализированную функцию; никто из них больше не в состоянии жить независимо, потому что все нуждаются в помощи и поддержке всех остальных. Экономически самодостаточные фермеры, производящие на своих фермах все, в чем нуждаются они сами и их семьи, еще могут пойти войной друг на друга. Но когда деревня делится на фракции, где кузнец оказывается на одной стороне, а сапожник – на другой, то одной фракции придется страдать от отсутствия обуви, а второй – от отсутствия инструмента и оружия. Гражданская война разрушает разделение труда, поскольку вынуждает каждую группу удовлетворяться трудом своих сторонников.

Если бы вероятность такой вражды считалась высокой, то разделению труда никогда не позволили бы развиться до такой степени, чтобы в случае, когда битва действительно разразится, пришлось бы терпеть лишения. Постоянное углубление разделения труда возможно только в обществе, где существует уверенность в длительном мире. Разделение труда может развиваться только в условиях гарантии такой безопасности. При отсутствии этой предпосылки разделение труда не расширяется за границы деревни или даже отдельного домохозяйства. Разделение труда между городом и деревней – когда крестьяне окружающих деревень снабжают город зерном, мясом, молоком и маслом в обмен на промышленные товары, производимые горожанами, – уже предполагает, что мир гарантирован по меньшей мере в данном регионе. Если разделение труда охватывает всю страну в целом, то гражданская война должна находиться за пределами возможного; если оно должно охватить весь свет, то должен быть гарантирован длительный мир между народами.

Сегодня любой человек посчитал бы абсолютно бессмысленной подготовку таких крупных современных столиц, как Лондон или Берлин, к войне с жителями окрестных сельских районов. Однако на протяжении многих веков города Европы учитывали такую возможность и экономически были к ней готовы. Укрепления некоторых городов с самого начала были спроектированы таким образом, чтобы они могли прожить некоторое время, разводя скот и выращивая зерно внутри городских стен.

В начале XIX в. гораздо более крупные части населенного мира все еще были разделены на большое число в общем и целом экономически самодостаточных регионов. Даже в наиболее высокоразвитых областях Европы потребности региона удовлетворялись по большей части продукцией самого региона. Торговля, выходившая за узкие границы ближайшей округи, не имела большого значения и охватывала в основном те товары, которые не могли производиться на месте из-за климатических условий. Однако практически во всем мире производство деревни удовлетворяло почти все нужды ее жителей. Для этих деревень расстройство торговых отношений, вызванное войной, в общем, не означало никакого ухудшения экономического благополучия. Даже население более развитых стран Европы не очень сильно страдало во время войны. Если бы континентальная система, которую Наполеон I ввел в Европе с целью изгнать с континента английские товары и те заокеанские товары, которые попадали на континент через Англию, проводилась в жизнь более строго, чем это было в действительности, все равно вряд ли жители континента испытали бы какие-либо ощутимые лишения. Разумеется, им пришлось бы обходиться без кофе и сигар, хлопка и хлопковых изделий, специй и многих редких пород дерева; но в те времена все эти вещи в домашнем хозяйстве широких масс играли подчиненную роль.

Развитие сложной сети международных экономических отношений является продуктом либерализма и капитализма XIX в.[19]19
  Имеется в виду «континентальная блокада» – торговая блокада Великобритании, объявленная Наполеоном I в 1806 г. Всем союзным и подвластным Франции государствам запрещалось вести торговлю, поддерживать почтовые и другие сношения с Британскими островами. После разгрома Наполеона в России в 1812 г. континентальная блокада перестала соблюдаться большинством стран. Формально отменена с отречением Наполеона от престола (апрель 1814). Наполеон I (Наполеон Бонапарт) (1769–1821) – французский император в 1804–1814 гг. и в марте 1815 г.


[Закрыть] Только они сделали возможной глубокую специализацию современного производства с сопутствующим совершенствованием технологии. Чтобы обеспечить семью английского рабочего всем, что она потребляет и чего она желает, необходима кооперация народов пяти континентов. Чай для завтрака поставляется из Японии или с Цейлона, кофе – из Бразилии или с Явы, сахар – из Вест-Индии, мясо – из Австралии или Аргентины, хлопок – из Америки или Египта, шкуры для кожаных изделий – из Индии или России и т. д. А в обмен на эти продукты английские товары распространяются по всему миру до самых отдаленных деревень и труднодоступных ферм. Такое развитие событий стало возможным и мыслимым только потому, что с торжеством либеральных принципов люди больше не воспринимали всерьез мысль о том, что когда-нибудь снова может разразиться большая война. В золотой век либерализма война между людьми белой расы в целом считалась делом прошлого.

Но события повернулись иначе. Либеральные идеи и программы были вытеснены социализмом, национализмом, протекционизмом, империализмом, этатизмом и милитаризмом. Если Кант и фон Гумбольдт, Бентам и Кобден[20]20
  Иммануил Кант (1724–1804) – немецкий философ, родоначальник немецкой классической философии. Вильгельм Гумбольдт (1767–1835) – немецкий философ, филолог, языковед, государственный деятель, дипломат. Ричард Кобден (1804–1865) – один из лидеров и идеологов фритредеров в Великобритании. В конце 30-х годов основал Лигу против хлебных законов, боровшуюся за отмену ограничений внешней торговли и особенно за свободу ввоза зерна в Англию.


[Закрыть] прославляли вечный мир, оракулы следующей эпохи без устали превозносили войну, как гражданскую, так и международную. И очень скоро они добились успеха. Результатом явилась мировая война, давшая нашему веку предметный урок несовместимости войны и разделения труда.

4. Равенство

Разницу между рассуждениями старого либерализма и неолиберализма легче всего продемонстрировать на примере трактовки ими проблемы равенства. Либералы XVIII в., руководствуясь идеями естественного права и эпохи Просвещения[21]21
  Естественное право – понятие политической и правовой мысли, означающее совокупность исходных ценностей, принципов и прав, вытекающих из природы человека и независимых от социальных условий. Идея естественного права развивалась еще в трудах древнегреческих философов, а в Средние века была составной частью христианских религиозных учений. В XVII–XVIII вв. идея естественного права использовалась идеологами Просвещения для борьбы с феодальными порядками как противоречащими естественной справедливости. Просвещение – идейное течение и философская концепция XVIII – середины XIX вв., враждебные феодально-абсолютистскому строю и его проявлениям в экономической, социальной, духовной областях. Деятели Просвещения выступали за политическую свободу, гражданское равенство. Понятие «идеи Просвещения» получило широкую известность после выхода статьи Канта «Что такое Просвещение» (1784). Основными составляющими идеологии Просвещения были философские и этические концепции рационализма, утилитаризма и индивидуализма.


[Закрыть], требовали равенства политических и гражданских прав для всех, потому что полагали, что все люди равны. Бог создал всех людей равными, наделив их в своей основе одними и теми же способностями и талантами, вдохнув в каждого из них Свой дух. Все различия между людьми являются искусственными, они – продукт общественных, человеческих – так сказать, преходящих – институтов. То, что в человеке является вечным, – его душа – несомненно, является одинаковым у богача и бедняка, дворянина и мещанина, белого и цветного.

Ничто, однако, не является столь же слабо обоснованным, как утверждение мнимого равенства всех членов человеческого рода. Люди вовсе не являются равными. Даже между братьями существуют весьма заметные различия физических и умственных качеств. Природа никогда не повторяется в своих творениях; она ничего не производит дюжинами, ее продукция нестандартизованна. Любой человек, выходящий из ее мастерской, несет на себе печать индивидуальности, уникальности, неповторимости. Люди не равны, и требование равенства перед законом никак не может основываться на утверждении, что равные требуют равного отношения.

Существуют две причины, почему люди должны быть равны перед законом. Одна причина уже упоминалась, когда мы анализировали возражения против принудительной зависимости. Для того чтобы человеческий труд достиг максимальной производительности, рабочий должен быть свободным, потому что только свободный рабочий, распоряжающийся в форме заработной платы плодами своего усердия, будет выкладываться полностью. Второе соображение в пользу равенства всех людей перед законом касается поддержания социального мира. Уже указывалось на то, что следует избегать любого нарушения мирного развития разделения труда. Но почти невозможно сохранить устойчивый мир в обществе, где права и обязанности соответствующих классов различны. Тот, кто не признает прав части населения, должен быть готов к восстанию тех, кто лишен гражданских прав, против привилегированной группы. Классовые привилегии должны исчезнуть, с тем чтобы положить конец конфликтам по их поводу.

Именно поэтому ничем не оправданны претензии к формулировке либерального постулата равенства на том основании, что он предусматривает только равенство перед законом, а не реальное равенство. Всей человеческой мощи будет недостаточно, чтобы сделать людей равными реально. Люди являются и всегда останутся неравными. Именно приведенные нами здравые соображения полезности составляют аргументы в пользу равенства всех людей перед законом. Либерализм никогда не стремился ни к чему большему, да и не мог просить ничего большего. Сделать негра белым выше человеческих сил. Но негру можно предоставить такие же права, как и белому, и тем самым дать возможность зарабатывать столько же, если он столько же производит.

Но социалисты говорят, что недостаточно сделать людей равными перед законом. Чтобы сделать их по-настоящему равными, нужно наделить их одинаковым доходом. Недостаточно упразднить привилегии по рождению или по чину. Необходимо довести дело до конца и покончить с самой большой и самой важной привилегией из всех, а именно с той, которая дается частной собственностью. Только тогда либеральная программа будет реализована полностью, а последовательный либерализм, таким образом, в конечном счете ведет к социализму, к уничтожению частной собственности на средства производства.

Привилегия представляет собой институциональное регулирование, дающее преимущество одним индивидам или определенным группам за счет других. Привилегия существует, несмотря на то, что она наносит вред некоторым – возможно, большинству – и не приносит выгоды никому, за исключением тех, для чьей выгоды она была создана. В Средние века, в условиях феодального строя, некоторые сеньоры обладали наследственным правом занимать судейские должности. Они были судьями, потому что унаследовали эту должность, невзирая на то, обладали ли они способностями и качествами, позволяющими человеку быть судьей. Должность представлялась им не более чем выгодным источником дохода. Здесь судейская должность была привилегией класса благородного происхождения.

Однако если, как в современном государстве, судьи всегда назначаются из круга тех, кто обладает юридическими знаниями и опытом, это не является привилегией для юристов. Предпочтение отдается юристам не ради них самих, а ради общественного блага, потому что большинство людей считают, что знание юриспруденции является необходимым условием занятия места судьи. Вопрос о том, следует ли определенное институциональное устройство считать привилегией определенной группы, класса или человека или нет, должен решаться не на основе того, выгодно это или нет этой группе, классу или человеку, а в соответствии с тем, насколько это будет выгодным широкой публике. То, что на корабле в море один человек является капитаном, а остальные составляют его команду и подчиняются его приказам, безусловно, является преимуществом для капитана. Тем не менее это не является привилегией капитана, если он способен вести корабль в шторм между рифами и тем самым быть полезным не только себе, но и всей команде.

Чтобы определить, следует ли считать институциональное устройство особой привилегией человека или класса, необходимо задавать вопрос не о том, выгодно ли это человеку или классу, а только о том, выгодно ли оно широким массам. Если мы приходим к заключению, что только частная собственность на средства производства приводит к процветанию человеческого общества, то очевидно, что это равносильно тому, чтобы сказать, что частная собственность является не привилегией владельца собственности, а общественным институтом на благо и к пользе всех, даже если в то же время некоторым он особо выгоден.

Либерализм высказывается за сохранение института частной собственности не от имени собственников. Либералы хотят сохранить этот институт не потому, что его отмена нарушит чьи-то права собственности. Если бы они считали, что отмена института частной собственности будет в интересах всех, то они настаивали бы на том, чтобы она была отменена, не важно, какой ущерб это причинит интересам собственников. Однако сохранение этого института служит интересам всех слоев общества. Даже последний бедняк, который ничего не может назвать своим, живет в нашем обществе несравненно лучше, чем он жил бы в обществе, которое не способно производить и малой доли того, что производится в нашем обществе.