Текст книги "Аня в Стране чудес"

Глава 3
Игра в куралесы и повесть в виде хвоста

Поистине, странное общество собралось на берегу: у птиц волочились перья, у зверей слипалась шкура – все промокли насквозь, вид имели обиженный и чувствовали себя весьма неуютно.

Первым делом, конечно, нужно было найти способ высохнуть. Они устроили совещание по этому вопросу, и через несколько минут Аня заметила – без всякого удивления, – что беседует с ними так свободно, словно знала их всю жизнь. Она даже имела долгий спор с Лори, который под конец надулся и только повторял: «Я старше вас и поэтому знаю лучше», а это Аня не могла допустить, но на вопрос, сколько же ему лет, Лори твердо отказался ответить, и тем разговор был исчерпан.

Наконец Мышь, которая, по-видимому, пользовалась общим почетом, крикнула: «Садитесь все и слушайте меня. Я вас живо высушу!» Все они тотчас же сели, образуя круг с Мышью посередине, и Аня не спускала с нее глаз, так как чувствовала, что получит сильный насморк, если сейчас не согреется.

Мышь деловито прокашлялась:

– Вот самая сухая вещь, которую я знаю. Прошу внимания! Утверждение в Киеве Владимира Мономаха мимо его старших родичей повело к падению родового единства в среде киевских князей. После смерти Мономаха Киев достался не братьям его, а сыновьям и обратился, таким образом, в семейную собственность Мономаховичей. После старшего сына Мономаха, очень способного князя Мстислава…

– Ух! – тихо произнес Лори, и при этом его всего передернуло.

– Простите? – спросила Мышь, нахмурившись, но очень учтиво. – Вы, кажется, изволили что-то сказать?

– Нет, нет, – поспешно забормотал Лори.

– Мне, значит, показалось, – сказала Мышь. – Итак, я продолжаю: очень способного князя Мстислава, в Киеве один за другим княжили его родные братья. Пока они жили дружно, их власть была крепка; когда же их отношения обострились…

– В каком отношении? – перебила Утка.

– В отношении их отношений, – ответила Мышь довольно сердито. – Ведь вы же знаете, что такое «отношенье».

– Я-то знаю, – сказала Утка. – Я частенько «отношу» своим детям червячка или лягушонка. Но вопрос в том: что такое отношенье князей?

Мышь на вопрос этот не ответила и поспешно продолжала:

– …обострились, то против них поднялись князья Ольговичи и не раз силою завладевали Киевом. Но Мономаховичи в свою очередь… Как вы себя чувствуете, моя милая? – обратилась она к Ане.

– Насквозь промокшей, – уныло сказала Аня. – Ваши слова на меня, видно, не действуют.

– В таком случае, – изрек Дронт, торжественно привстав, – я предлагаю объявить заседание закрытым, дабы принять более энергические меры.

– Говорите по-русски, – крикнул Орленок. – Я не знаю и половины всех этих длинных слов, а главное, я убежден, что и вы их не понимаете!

И Орленок нагнул голову, скрывая улыбку. Слышно было, как некоторые другие птицы захихикали.

– Я хотел сказать следующее, – проговорил Дронт обиженным голосом. – Лучший способ, чтобы высохнуть, – это игра в куралесы.

– Что такое куралесы? – спросила Аня – не потому, что ей особенно хотелось это узнать, но потому, что Дронт остановился, как будто думая, что кто-нибудь должен заговорить, а между тем слушатели молчали.

– Неужели вы никогда не вертелись на куралесах? – сказал Дронт. – Впрочем, лучше всего показать игру эту на примере.

(И так как вы, читатели, может быть, в зимний день пожелали бы сами в нее сыграть, я расскажу вам, что Дронт устроил.)

Сперва он наметил путь для бега в виде круга («Форма не имеет значенья», – сказал он при этом), а потом… а потом участники были расставлены тут и там на круговой черте. Все пускались бежать, когда хотели, и останавливались по своему усмотрению, так что нелегко было знать, когда кончается состязание. Однако после получаса бега, вполне осушившего всех, Дронт вдруг воскликнул:

– Гонки окончены!

И все столпились вокруг него, тяжело дыша и спрашивая:

– Кто же выиграл?

На такой вопрос Дронт не мог ответить, предварительно не подумав хорошенько. Он долго стоял неподвижно, приложив палец ко лбу (как великие писатели на портретах), пока другие безмолвно ждали. Наконец Дронт сказал:

– Все выиграли, и все должны получить призы. – Но кто будет призы раздавать? – спросил целый хор голосов.

– Она, конечно, – сказал Дронт, тыкнув пальцем на Аню.

И все тесно ее обступили, смутно гудя и выкрикивая:

– Призы, призы!

Аня не знала, как ей быть. Она в отчаянии сунула руку в карман и вытащила коробку конфект, до которых соленая вода, к счастью, не добралась. Конфекты она и раздала в виде призов всем участникам. На долю каждого пришлось как раз по одной штуке.

– Но она и сама, знаете, должна получить награду, – заметила Мышь.

– Конечно, – ответил Дронт очень торжественно.

– Что еще есть у вас в карманах? – продолжал он, обернувшись к Ане.

– Только наперсток, – сказала она с грустью.

– Давайте-ка его сюда! – воскликнул Дронт.

Тогда они все опять столпились вокруг нее, и напыщенный Дронт представил ее к награде: «Мы имеем честь просить вас принять сей изящный наперсток», – сказал он, и по окончании его короткой речи все стали рукоплескать.

Это преподношение казалось Ане ужасной чепухой, но у всех был такой важный, сосредоточенный вид, что она не посмела рассмеяться. И так как она ничего не могла придумать, что сказать, она просто поклонилась и взяла из рук Дронт наперсток, стараясь выглядеть как можно торжественнее.

Теперь надлежало съесть конфекты, что вызвало немало шума и волнения. Крупные птицы жаловались, что не могли разобрать вкуса конфекты, а те, которые были поменьше, давились, и приходилось хлопать их по спине. Наконец все было кончено, и они опять сели в кружок и попросили Мышь рассказать им еще что-нибудь.

– Помните, вы рассказ обещали, – сказала Аня. – Вы хотели объяснить, почему так ненавидите С. и К., – добавила она шепотом, полубоясь, что опять Мышь обидится.

– Мой рассказ прост, печален и длинен, – со вздохом сказала Мышь, обращаясь к Ане.

– Да, он, несомненно, очень длинный, – заметила Аня, которой послышалось не «прост», а «хвост». – Но почему вы его называете печальным?

Она стала ломать себе голову, с недоумением глядя на хвост Мыши, и потому все, что стала та говорить, представлялось ей в таком виде:

В темной комнате, с мышью оставшись вдвоем, хитрый пес объявил: «Мы судиться пойдем! Я скучаю сегодня: чем время занять? Так пойдем же: я буду тебя обвинять!» – «Без присяжных, – воскликнула мышь, – без судьи! Кто же взвесит тогда оправданья мои?» «И судью, и присяжных я сам заменю», – хитрый пес объявил. «И тебя я казню!»

– Вы не слушаете, – грозно сказала Мышь, взглянув на Аню. – О чем вы сейчас думаете?

– Простите, – кротко пролепетала Аня, – вы, кажется, дошли до пятого погиба?

– Ничего подобного, никто не погиб! – не на шутку рассердилась Мышь. – Никто. Вот вы теперь меня спутали.

– Ах, дайте я распутаю… Где узел? – воскликнула услужливо Аня, глядя на хвост Мыши.

– Ничего вам не дам, – сказала та и, встав, стала уходить. – Вы меня оскорбляете тем, что говорите такую чушь!

– Я не хотела! Простите меня, – жалобно протянула Аня. – Но вы так легко обижаетесь!

Мышь только зарычала в ответ.

– Ну пожалуйста, вернитесь и доскажите ваш рассказ, – вслед ей крикнула Аня.

И все остальные присоединились хором:

– Да, пожалуйста!

Но Мышь только покачала головой нетерпеливо и прибавила шагу.

«Как жаль, что она не захотела остаться!» – вздохнул Лори, как только Мышь скрылась из виду; и старая Рачиха воспользовалась случаем, чтобы сказать своей дочери:

– Вот, милая, учись! Видишь, как дурно сердиться!

– Закуси язык, мать, – огрызнулась та. – С тобой и устрица из себя выйдет.

– Ах, если бы Дина была здесь, – громко воскликнула Аня, ни к кому в частности не обращаясь. – Дина живо притащила бы ее обратно!

– Простите за нескромный вопрос, – сказал Лори, – но скажите, кто это – Дина?

На это Аня ответила с радостью, так как всегда готова была говорить о своей любимице.

– Дина – наша кошка. Как она чудно ловит мышей – я просто сказать вам не могу! Или вот еще – птичек. Птичка только сядет, а она ее мигом цап-царап!

Эти слова произвели совершенно исключительное впечатление на окружающих. Некоторые из них тотчас же поспешили прочь. Дряхлая Сорока принялась очень тщательно закутываться, говоря: «Я правда должна бежать домой: ночной воздух очень вреден для моего горла». А Канарейка дрожащим голосом стала скликать своих детей: «Пойдемте, родные! Вам уже давно пора быть в постельках!» Так все они под разными предлогами удалились, и Аня вскоре осталась одна.

«Напрасно, напрасно я упомянула про Дину! – уныло сказала она про себя. – Никто, по-видимому, ее здесь не любит, я же убеждена, что она лучшая кошка на свете. Бедная моя Дина! Неужели я тебя никогда больше не увижу!» И тут Аня снова заплакала, чувствуя себя очень угнетенной и одинокой. Через несколько минут, однако, она услышала шуршанье легких шагов и быстро подняла голову, смутно надеясь, что Мышь решила все-таки вернуться, чтобы докончить свой рассказ.

Глава 4
Кто-то летит в трубу

Это был Белый Кролик, который тихо семенил назад, тревожно поглядывая по сторонам, словно искал чего-то. И Аня расслышала, как он бормотал про себя: «Ах, Герцогиня, Герцогиня! Ах, мои бедные лапки! Ах, моя шкурка и усики! Она меня казнит, это ясно, как капуста! Где же я мог их уронить?» Аня сразу сообразила, что он говорит о веере и о паре белых перчаток, и она добродушно стала искать их вокруг себя, но их нигде не было видно, – да и вообще все как-то изменилось с тех пор, как она выкупалась в луже, – и огромный зал, и дверца, и стеклянный столик исчезли совершенно.

Вскоре Кролик заметил хлопочущую Аню и сердито ей крикнул: «Маша, что ты тут делаешь? Сию же минуту сбегай домой и принеси мне пару белых перчаток и веер! Живо!» И Аня так перепугалась, что тотчас же, не пытаясь объяснить ошибку, метнулась по направлению, в которое Кролик указал дрожащей от гнева лапкой.

«Он принял меня за свою горничную, – думала она, пока бежала. – Как же он будет удивлен, когда узнает, кто я в действительности. Но я, так и быть, принесу ему перчатки и веер – если, конечно, я их найду».

В эту минуту она увидела перед собой веселый чистенький домик, на двери которого была блестящая медная дощечка со словами:

ДВОРЯНИН КРОЛИК ТРУСИКОВ.

Аня вошла не стуча и взбежала по лестнице очень поспешно, так как боялась встретить настоящую Машу, которая, вероятно, тут же выгнала бы ее, не дав ей найти веер и перчатки.

«Как это все дико, – говорила Аня про себя, – быть на побегушках у Кролика! Того и гляди, моя Дина станет посылать меня с порученьями». И она представила себе, как это будет: «Барышня, идите одеваться к прогулке!» – «Сейчас, няня, сейчас! Мне Дина приказала понаблюдать за этой щелкой в полу, чтобы мышь оттуда не выбежала!» «Но только я не думаю, – добавила Аня, – что Дине позволят оставаться в доме, если она будет так людей гонять!»

Взбежав по лестнице, она пробралась в пустую комнату, светлую, с голубенькими обоями, и на столе у окна увидела (как и надеялась) веер и две-три пары перчаток. Она уже собралась бежать обратно, как вдруг взгляд ее упал на какую-то бутылочку, стоящую у зеркала. На этот раз никакой пометки на бутылочке не было, но она все-таки откупорила ее и приложила к губам. «Я уверена, что что-то должно случиться, – сказала она. – Стоит только съесть или выпить что-нибудь; отчего же не посмотреть, как действует содержимое этой бутылочки. Надеюсь, что оно заставит меня опять вырасти, мне так надоело быть такой малюсенькой!»

Так оно и случилось – и куда быстрее, чем она ожидала: полбутылки еще не было выпито, как уже ее голова оказалась прижатой к потолку, и она принуждена была нагнуться, чтобы не сломалась шея. Она поспешно поставила на место бутылочку. «Будет! – сказала она про себя. – Будет! Я надеюсь, что больше не вырасту… Я и так уже не могу пройти в дверь. Ах, если бы я не так много выпила!»

Увы! Поздно было сожалеть! Она продолжала увеличиваться и очень скоро должна была встать на колени. А через минуту и для этого ей не хватало места. И она попыталась лечь, вся скрючившись, упираясь левым локтем в дверь, а правую руку обвив вокруг головы. И все-таки она продолжала расти. Тогда, в виде последнего средства, Аня просунула руку в окно и ногу в трубу, чувствуя, что уж больше ничего сделать нельзя.

К счастью для Ани, действие волшебной бутылочки окончилось: она больше не увеличивалась. Однако очень ей было неудобно, и так как все равно из комнаты невозможно было выйти, она чувствовала себя очень несчастной.

«Куда лучше было дома! – думала бедная Аня. – Никогда я там не растягивалась и не уменьшалась, никогда на меня не кричали мыши да кролики. Я почти жалею, что нырнула в норку, а все же, а все же – жизнь эта как-то забавна! Что же это со мной случилось? Когда я читала волшебные сказки, мне казалось, что таких вещей на свете не бывает, а вот я теперь оказалась в середине самой что ни есть волшебной сказки! Хорошо бы, если б книжку написали обо мне, – право, хорошо бы! Когда я буду большой, я сама напишу; впрочем, – добавила Аня с грустью, – я уже и так большая: во всяком случае, тут мне не хватит места еще вырасти.

Что же это такое? – думала Аня. – Неужели я никогда не стану старше?

Это утешительно в одном смысле: я никогда не буду старухой… Но зато, зато… всю жизнь придется долбить уроки! Ох уж мне эти уроки!

Глупая, глупая Аня, – оборвала она самое себя, – как же можно тут учиться? Едва-едва хватит места для тебя самой! Какие уж тут учебники!»

И она продолжала в том же духе, принимая то одну сторону, то другую и создавая из этого целый разговор; но внезапно снаружи раздался чей-то голос, и она замолчала, прислушиваясь.

– Маша! А Маша! – выкрикивал голос. – Сейчас же принеси мне мои перчатки!

За этим последовал легкий стук шажков вверх по лестнице.

Аня поняла, что это пришел за ней Кролик, и так стала дрожать, что ходуном заходил весь дом. А между тем она была в тысячу раз больше Кролика, и потому ей нечего было его бояться.

Вскоре Кролик добрался до двери и попробовал ее открыть: но так как дверь открывалась внутрь, а в нее крепко упирался Анин локоть, то попытка эта окончилась неудачей. Аня тогда услыхала, как он сказал про себя: «В таком случае я обойду дом и влезу через окно!»

«Нет, этого не будет!» – подумала Аня и, подождав до тех пор, пока ей показалось, что Кролик под самым окном, вдруг вытянула руку, растопыря пальцы. Ей ничего не удалось схватить, но она услыхала маленький взвизг, звук паденья и звонкий треск разбитого стекла, из чего она заключила, что Кролик, по всей вероятности, угодил в парник для огурцов.

Затем послышался гневный окрик Кролика:

– Петька, Петька! Где ты?

И откликнулся голос, которого она еще не слыхала:

– Известно где! Выкапываю яблоки, Ваше Благородие!

– Знаю твои яблоки! – сердито фыркнул Кролик. – Лучше пойди-ка сюда и помоги мне выбраться из этой дряни. (Опять звон разбитого стекла.)

– Теперь скажи мне, Петька, что это там в окне?

– Известно, Ваше Благородие, – ручища! (Он произнес это так: рчище.)

– Ручища? Осел! Кто когда видел руку такой величины? Ведь она же все окно заполняет!

– Известно, Ваше Благородие, заполняет. Но это рука, уж как хотите.

– Все равно, ей там не место, пойди и убери ее!

Затем долгое молчанье. Аня могла различить только шепот и тихие восклицания вроде: «Что говорить, не ндравится мне она, Ваше Благородие, не ндравится!» – «Делай, как я тебе приказываю, трус этакий!» Наконец она опять выбросила руку, и на этот раз раздались два маленьких взвизга и снова зазвенело стекло.

«Однако, сколько у них там парников! – подумала Аня. – Что же они теперь предпримут! Я только была бы благодарна, если бы им удалось вытащить меня отсюда. Я-то не очень хочу здесь оставаться!»

Она прислушалась. Некоторое время длилось молчанье. Наконец послышалось поскрипыванье тележных колес и гам голосов, говорящих все сразу.

«Где другая лестница?» – «Не лезь, мне было велено одну принести, Яшка прет с другой». – «Яшка! Тащи ее сюда, малый!» – «Ну-ка, приставь их сюды, к стенке!» – «Стой, привяжи их одну к другой!» – «Да они того… не достают до верха». – «Ничего, и так ладно, нечего деликатничать». – «Эй, Яшка, лови веревку!» – «А крыша-то выдержит?» – «Смотри-ка, черепица шатается». – «Сейчас обвалится, берегись!» – (Грох!) – «Кто это сделал?» – «Да уж Яшка, конечно». – «Кто по трубе спустится?» – «Уволь, братцы, не я!» – «Сам лезь!» – «Врешь, не полезу!» – «Пусть Яшка попробует». – «Эй, Яшка, барин говорит, что ты должен спуститься по трубе».

«Вот оно что! Значит, Яшка должен по трубе спуститься, – сказала про себя Аня. – Они, видно, всё на Яшку валят. Ни за что я не хотела бы быть на его месте; камин узок, конечно, но все-таки, мне кажется, я могу дать ему пинок».

Она продвинула ногу как можно дальше в трубу и стала выжидать. Вскоре она услышала, как какой-то зверек (она не могла угадать его породу) скребется и возится в трубе. Тогда, сказав себе: «Это Яшка!», она дала резкий пинок и стала ждать, что будет дальше.

Первое, что она услыхала, был общий крик голосов:

– Яшка летит!

Потом, отдельно, голос Кролика:

– Эй, ловите его, вы, там, у плетня!

Затем молчанье и снова смутный гам:

«Подними ему голову. Воды!» – «Тише, захлебнется!» – «Как это было, дружище?» – «Что случилось?» – «Расскажи-ка подробно!»

Наконец раздался слабый, скрипучий голосок («Это Яшка», – подумала Аня): «Я уж не знаю, что было… Спасибо, спасибо… Мне лучше… Но я слишком взволнован, чтобы рассказывать. Знаю только одно – что-то ухнуло в меня и взлетел я, как ракета».

– Так оно и было, дружище! – подхватили остальные.

– Мы должны сжечь дом, – сказал голос Кролика.

И Аня крикнула из всех сил:

– Если вы это сделаете, я напущу Дину на вас!

Сразу – мертвое молчанье. Аня подумала: «Что они теперь будут делать? Смекалки у них не хватит, чтобы снять крышу».

Через две-три минуты они опять задвигались и прозвучал голос Кролика:

– Сперва одного мешка будет достаточно.

– Мешка чего? – спросила Аня.

Но не долго она оставалась в неизвестности: в следующий миг стучащий дождь мелких камушков хлынул в окно, и некоторые из них попали ей в лоб.

«Я положу конец этому!» – подумала Аня и громко крикнула:

– Советую вам перестать!

Что вызвало опять мертвое молчанье.

Аня заметила не без удивленья, что камушки, лежащие на полу, один за другим превращались в крохотные пирожки, – и блестящая мысль осенила ее. «Что, если я съем один из этих пирожков! – подумала она. – Очень возможно, что он как-нибудь изменит мой рост. И так как я увеличиваться все равно больше не могу, то полагаю, что стану меньше».

Сказано – сделано. И Аня, проглотив пирожок, с радостью заметила, что тотчас рост ее стал убавляться.

Как только она настолько уменьшилась, что была в состоянии пройти в дверь, она сбежала по лестнице и, выйдя наружу, увидела перед домом целое сборище зверьков и птичек. Посредине был бедненький Яшка-Ящерица, поддерживаемый двумя морскими свинками, которые что-то вливали ему в рот из бутылочки. Все они мгновенно бросились к Ане, но она проскочила и пустилась бежать со всех ног, пока не очутилась в спасительной глубине частого леса.

«Первое, что нужно мне сделать, – это вернуться к своему настоящему росту; а второе – пробраться в тот чудесный сад. Вот, кажется, лучший план».

План был, что и говорить, великолепный – очень стройный и простой. Единственной заторой было то, что она не имела ни малейшего представления, как привести его в исполнение; и пока она тревожно вглядывалась в просветы между стволами, резкое тявканье заставило ее поспешно поднять голову.

Исполинский щенок глядел на нее сверху огромными круглыми глазами и, осторожно протягивая лапу, старался дотронуться до ее платья. «Ах ты мой бедненький!» – проговорила Аня ласковым голосом и попыталась было засвистать. Но ей все время ужасно страшно было, что он, может быть, проголодался и в таком случае не преминет съесть ее, несмотря на всю ее ласковость.

Едва зная, что делает, Аня подняла с земли какую-то палочку и протянула ее щенку. Тот с радостным взвизгом подпрыгнул на воздух, подняв сразу все четыре лапы, и игриво кинулся на палочку, делая вид, что хочет ее помять. Тогда Аня, опасаясь быть раздавленной, юркнула под защиту огромного чертополоха, но только она высунулась с другой стороны, как щенок опять кинулся на палочку и полетел кувырком от слишком большой поспешности. Ане казалось, что это игра с бегемотом, который может каждую минуту ее растоптать. Она опять обежала чертополох, и тут щенок разыгрался вовсю: он перебирал лапами вправо и влево, предпринимал ряд коротких нападений, всякий раз немного приближаясь и очень далеко отбегая, и все время хрипло полаивал, пока, наконец, не устал. Тогда он сел поодаль, трудно дыша, высунув длинный малиновый язык и полузакрыв огромные глаза.

Это для Ани и послужило выходом: она кинулась бежать и неслась до тех пор, пока лай щенка не замер в отдалении.

«А все же какой это был душка!» – сказала Аня, в изнеможении прислоняясь к лютику и обмахиваясь одним из его листков.

– Как хорошо, если бы я могла научить его всяким штукам, но только вот – я слишком мала! Боже мой! Я и забыла, что не выросла снова! Рассудим, как бы достигнуть этого? Полагаю, что нужно что-либо съесть или выпить. Но что именно – вот вопрос.

Аня посмотрела вокруг себя – на цветы, на стебли трав. Ничего не было такого, что можно было бы съесть или выпить. Вблизи был большой гриб, приблизительно одного роста с ней; и после того как она посмотрела под ним и с боков, ей пришла мысль, что можно посмотреть, не находится ли что-либо наверху.

Она, встав на цыпочки, вытянула шею и тотчас же встретилась глазами с громадной голубой гусеницей, которая, скрестив руки, сидела на шапке гриба и преспокойно курила длинный кальян, не обращая ни малейшего внимания ни на Аню, ни на что другое.