Текст книги "Кто прислал мне письмо?"

Глава 8

– Ты не заметила, что это был за флорист? – спрашиваю я у Имоджен как можно более спокойным тоном.

– Нет. Знаю, как грустно, когда неизвестно, кто их послал, но…

Я выдыхаю. Узнав название компании, я могла бы позвонить туда и выяснить данные об отправителе, хотя уверена, что он и так мне известен. Это в стиле Клодин: красиво упакованная угроза с изысканным ароматом. Похоронные цветы? Вот уж действительно жуткое подношение. И какие я должна сделать выводы из ссылки на «честность»? Она собирается сказать мне правду – или же знает, что я лгу.

– Ты не видела название компании на борту фургона или в квитанции, когда расписывалась за доставку?

– Он не просил меня нигде расписываться, – отвечает Имоджен. – Просто сказал: «Это для Софи Гарденер», и я взяла букет.

– Что? – кричу я. – Человек тебе их вручил? Как он выглядел?

– Ой, да не знаю я! – раздраженно бросает она. – Вряд ли он был симпатичный, иначе я бы заметила.

– Скажи мне точно, что он тебе говорил, – настаиваю я, стараясь не выдать волнения.

– Он сказал: «Доставка для именинницы».

У меня мурашки бегут по спине.

– Откуда он узнал, что у меня день рождения? Ты ему разболтала?

– Не помню. Может, и да. Я сказала: «Она не очень-то этому рада», а он ответил: «Ну, жизнь только начинается в сорок лет».

У меня во рту пересыхает. Опять эта фраза, последнее, что незнакомец сказал, прежде чем вышел из спальни. Это он. Я уверена, что это он.

Я бросаюсь к окну и быстро оглядываю улицу. Там лишь припаркованные на дорожках машины и ни одного отъезжающего автомобиля. Я поворачиваюсь, устало опускаюсь на диван и сразу все понимаю. Цветы – еще одно напоминание о том, что он держит свое слово, он где-то рядом и следит за мной…

«Действуйте четко по плану, потому что я в любое время смогу вас достать и сделать…» Я едва не роняю букет.

– Осторожнее! – резко вскрикивает мама. – Посыплется пыльца и запачкает ковер. Дай-ка их мне. – Я протягиваю ей букет. – Пойду поставлю цветы в вазу. – Она направляется в кухню.

– А я займусь угощением, – произносит Имоджен, подхватывая корзинку. – У тебя есть подставка для пирожных?

Если бы я думала, что Клодин способна на такое…

– Софи!

– Нет, извини, – отвечаю я, не поднимая головы.

– Ну, ничего страшного. По-моему, тарелка тоже подойдет. – Она скрывается в кухне вслед за мамой.

Алиса подходит к дивану и усаживается рядом со мной.

– Это ведь он приходил? – шепчет она.

Я замираю и в ужасе поворачиваюсь к ней. Откуда она вообще…

– Почему ты не можешь мне все прямо сказать? Ты ведь явно с ним встречаешься. Он должен был подойти сюда, а наш приезд спутал карты.

– Алиса, приходил вовсе не Рич. Ты считаешь, если бы я крутила с ним роман, он бы мне не рассказал, что Марк запланировал на сегодня? Да он никогда бы не решился явиться сюда в день моей свадьбы!

– Если только он не задумал нечто такое, чтобы ее расстроить. Я же наблюдала за тобой – ты до смерти перепугалась. Пыталась выяснить, от кого цветы, не просто из чистого любопытства. Ты вела себя, как на задании. И как я должна тебе помогать, если ты скрываешь от меня что-то?

Может, пусть лучше верит, что она права? Возможно, безопаснее, чтобы Алиса считала, будто она сама до этого додумалась – особенно с учетом того, что этот мерзавец действительно несколько минут назад стоял на пороге моего дома и разговаривал с Имоджен? Я убеждена, что это был он. Знаю, что существует некая вероятность того, что все это – невинная проделка. Имоджен могла сказать какому-нибудь курьеру, что у меня круглая дата, а тот ответил дежурной фразой. И любой из моих друзей или подруг мог прислать мне сегодня цветы! Вдруг кто-то не сможет прийти вечером на торжество? А флористка торопилась, отвлеклась, когда собиралась написать послание на карточке, и случайно запечатала конверт, так ничего и не написав. Я тоже могу воображать невесть что по поводу того, что имеет простое и логичное объяснение.

Но я знаю, что это не так.

Сначала человек «чинит» машину. Теперь это. Он столь же реален, как и лежащее у меня в сумочке письмо.

– Я думаю, что Ричу лучше вечером вообще не приходить, – заявляет Алиса.

– Неужели?

– Я пытаюсь помочь тебе. Может, мне позвонить Лу и сказать, что ты заболела и потому свадьба отменяется? Пока она выяснит, что это вранье, будет поздно.

– Наверное, – киваю я, лишь бы ее унять. – Надо бы это обдумать.

Она вскакивает, исполненная решимости ринуться в бой, чтобы защитить свою сестру. У меня к горлу подступает комок, я протягиваю руку и сжимаю ее ладонь.

– Я люблю тебя, Алиса.

– Я тебя тоже! – откликается она. – Софи, не волнуйся, мы со всем обязательно разберемся, обещаю. – Алиса сжимает мою руку. – Подожди, вот узнаешь, куда Марк повезет тебя на медовый месяц…

– Ничего не говори! – Я пытаюсь улыбнуться сквозь навернувшиеся слезы, которые быстро смахиваю.

– Не скажу, но тебе очень понравится. – Алиса смущенно смотрит на меня. – Ну, не плачь. У меня есть кое-что для тебя. – Она лезет в карман и достает старый мобильник. – Для твоей сим-карты. Должен четко работать, я его зарядила.

Снова звонят в дверь.

– Теперь я открою, – говорит сестра и сует мне мобильник. Вскочив, она вылетает в коридор.

На сей раз это действительно женщина, прибывшая провести со мной оздоровительный сеанс. Через десять минут я уже лежу в гостиной на портативном массажном столе лицом вниз. Шторы задернуты, свет включен. Я нагишом, кроме трусиков, а бедра мне намазывают той же холодной и липкой смесью, которой покрыто мое тело. Запах у нее жуткий, и не становится легче от того, что косметолог плотно оборачивает меня во что-то похожее на облегающую пленку.

Мама и сестры спокойно сидят на диванчиках, поедая набор пирожных и ярких кексов, словно так и нужно проводить субботнее утро, пока я тихонько схожу с ума, когда у меня наконец-то выдаются пять секунд на размышления.

Неужели Клодин поставила за мной слежку? На свежую голову это представляется запредельным и нелепым, однако никакого иного объяснения я не нахожу.

– Что ты наденешь сегодня вечером? – весело звенит голос мамы. Я практически читаю ее мысли: «Видишь? Погляди, как я владею собой? Я же говорила, что у меня все получится!»

– На прошлой неделе я купила новое платье, – бормочу я в дыру в столе, глядя на ковер.

– Какое? – интересуется Имоджен.

– Черное, от «Йегера».

– Очень хорошо, – одобрительно замечает мама, а сестры хором спрашивают: – От «Йегера»?

– Господи, Софи! А ты купила в тон к нему жакет, туфли и сумочку с тиснением? – спрашивает Алиса.

– Как королева! – подхватывает Имоджен. – А вы знаете, что, когда королева хочет откуда-то уйти и вернуться во дворец, она кладет сумочку на стол? Это как бы тайный знак ее свите, что с нее хватит. А когда ей надоедает с кем-то говорить, она перекладывает сумочку в другую руку?

– Прекрати читать «Дейли мейл»! – восклицает Алиса.

– По-моему, платье у тебя супер, дорогая! – улыбается мама.

Я вдруг чувствую, как у меня от переживаний прихватывает желудок. Да заткнитесь же вы все! Мы знаем, что я его все равно не надену! Думаю, что купленное мне Марком платье спрятано где-то в доме и ждет, пока кто-то его позднее достанет.

– Не хочу показаться резкой, Лидия, – обращаюсь я к женщине, которая энергично оборачивает мою правую ногу: неужели мои ноги предназначены лишь для того, чтобы таскать мой вес? – Но сколько еще продлится процедура?

– Я накрою вас покрывалом из фольги, потом положу горячие полотенца, которые греются у вас в сушильной машине, затем полчаса в этой «бане», и все!

Полчаса! Мои переживания перерастают в панику. У меня нет времени! Мне нужно…

– А после этого Лидия сделает тебе маникюр! – раздается мамин голос откуда-то справа. Я слышу, как она что-то поднимает и ставит на место. Это меня нервирует. – Что ты там делаешь, мам?

– Рассматриваю приглашение на свадьбу. – Она явно инспектирует содержимое каминной полки. – Писавший его – человек подавленный, и ему нельзя верить. У букв сильный наклон влево.

– Ты просто полоумная, мам! – усмехается Алиса, и я слышу шелест переворачиваемой журнальной страницы.

– А кто вообще эти Руперт и Харриет? – интересуется мама. – Не припомню, чтобы ты о них говорила.

– Это парень, которого Марк знает по работе.

– Тоже юристы?

– Он – да. А она, по-моему, бухгалтер.

– Ну, вот видите. Нельзя им верить, понятно? – заявляет она.

Я молчу. Меня сейчас волнует то, что не следовало выпускать из виду письмо, которое теперь лежит у меня наверху в ящике с нижним бельем после того, как мне позволили одной выйти в туалет до начала процедуры. О чем я думала? Представляю, как мама поднимается туда, открывает ящик и присвистывает, роясь среди трусиков и лифчиков, прежде чем обратиться ко мне: «Софи, дорогая! Тут тебе письмо. Можно я его открою?» Я сглатываю – что оказывается нелегко, когда лежишь лицом вниз. У меня начинает колотиться сердце. Мне хочется пойти и проверить, что письмо еще там.

– У отца Марка роскошная шевелюра? – замечает мама. Теперь она добралась до фотографий.

– Наверное.

А если серьезно, то мне хочется сесть прямо. Начинает чесаться образующаяся на прижатой к столу части лица корочка, а из носа потихоньку течет.

– Неужели? – удивляется мама. – Это означает, что у вас будут волосатые дети.

Да перестань ты, прошу тебя! У моей матушки нет никаких сомнений в том, что у меня будут дети. Она много раз прозрачно намекала, насколько лучше все было с Алисой – когда она стала уже мамой «в возрасте», – чем со мной и Имоджен, поскольку к тому времени она обрела уверенность в себе как в человеке и личности.

– С такими генами с обеих сторон все предрешено заранее. Ты родилась с пышным пучком черных волос. Это приводило всех в замешательство. Все говорили, что они выпадут, но нет – волосы прямо-таки торчали. Я не могла с ними ничего поделать, разве что стянуть ленточкой. Ты стала похожа на кокосовый орех. Да, кстати, я ведь говорила тебе, что дедушка не сможет приехать?

Я изо всех сил шмыгаю носом, отчаянно пытаясь втянуть сопли, чтобы они не закапали на пол.

– Дайте мне кто-нибудь, пожалуйста, платок! – Я вытягиваю левую руку и покачиваю ладонью. Письмо никуда не денется. Оно все так же лежит в ящике. Успокойся, успокойся же!

– Вот, – говорит Имоджен, и я чувствую, как у меня в пальцах оказывается платок. Я веду рукой по массажному столу, но до носа не дотягиваюсь. Мелочь, конечно, но от неспособности вытереть себе сопли я злюсь. Пытаюсь встать, и тут все четыре женщины одновременно кричат:

– Не надо!

– Да пошли вы все! – реву я, обрушиваясь обратно на стол. – Мне нужно нос вытереть!

– Софи! – в ужасе восклицает мама. – В подобных выражениях нет необходимости.

– Вот! – Внезапно под столом оказывается Алиса с платком в руке. – Я тебе вытру. – Она гладит меня по носу.

– Не помогает, – сиплю я, скрипя зубами, и снова громко шмыгаю носом.

– Ну, и не поможет, если будешь так хлюпать. – Сестра зажимает платком мои ноздри. – Дуй, как Рич сказал попу, – шепотом прибавляет она.

Я в ужасе таращусь на нее.

– Да ладно тебе – никто ничего не услышал, – улыбается Алиса и вылезает из-под стола.

Однако мне не смешно. Несмотря на все давящие на меня полотенца и на то, что сестры и мама снова принимаются кричать, я начинаю приподниматься. То Алиса утверждает, что не позволит Ричу ничего расстроить, то начинает отпускать по этому поводу глупые шуточки! Нельзя мне здесь разлеживаться, будто все это каким-то образом устроится само собой. Не устроится, время уходит, а я хочу лишь подняться наверх и убедиться, что письмо еще там!

– Да снимите же все это с меня! – реву я, стараясь поднять плотно спеленатые руки. Мне вдруг становится невыносимо жарко: лицо горит, сердце выпрыгивает из груди, практически колотясь об облегающую пленку, словно пытается выскочить из тела.

– Ее трясет! – нахмуривается Имоджен. – Это нормально?

– Эм-м-м… – нерешительно тянет Лидия.

Я пытаюсь сглотнуть.

– Трудно дышать. Меня как будто всю сдавили. – Я тянусь рукой к шее.

– Она пунцовая, – с тревогой говорит Алиса. – Лучше все с нее снять.

– Горло сдавливает, – хриплю я.

– О господи! – раздается позади меня голос Лидии. – У нее анафилактическая реакция на обертывание!

– Нужны ножницы! – слышу я команду мамы. – Быстрее все разрезать, чем разворачивать. Алиса, посмотри вон там в ящике. Софи, слушай меня! Не паникуй. Все нормально.

– Я звоню «три девятки»! – кричит Имоджен.

По-моему, я начинаю истерически хихикать. Этого просто не может быть. Вдруг сильно кружится голова, я чувствую невообразимую легкость и не могу согнуть руки и ноги, чтобы не упасть, потому что они крепко связаны.

А потом проваливаюсь в никуда.

Глава 9

– Софи! Ты меня слышишь? – Перед глазами медленно проступает лицо мамы.

Я таращусь на нее. Похоже, я лежу на полу или на большом куске брезента, который Лидия подложила под массажный стол перед началом процедуры.

Я хлопаю своими освобожденными конечностями, как русалка, и пытаюсь сесть. Алисе и Лидии приходится мне помогать, но, когда мне наконец это удается, голову пронзает жгучая боль над правым глазом.

– Ой! – вздрагиваю я и закрываю лицо рукой. – Что случилось?

– Не надо! – отводит мою руку мама. – Ты упала в обморок. Не трогай! Дай-ка я посмотрю. – Она пристально разглядывает меня.

Имоджен и Алиса присоединяются к маме.

– Она была без сознания, – произносит Алиса. – Она, наверное…

– Что? – спрашиваю я.

Мама раздраженно вздыхает:

– Мы с Алисой искали ножницы, Имоджен доставала телефон, а Лидия считает, что ты ударилась о край массажного стола, но точно не уверена… Вообще-то я ничего такого не вижу – ссадин нет. По-моему, с тобой все нормально. По крайней мере, у тебя нет анафилактического шока. – Она испепеляет взглядом Лидию, неподвижно сидящую на краешке дивана с приоткрытым ртом. – Похоже, у тебя случился приступ паники, только и всего. К тому же, наверное, наступило обезвоживание, и это усугубило обморок. Любая потеря веса от процедуры ведь водно-солевая? – Мама бросает взгляд на Лидию, и та лишь молча кивает.

Я тоже ничего не говорю. По голове как молотом бьют.

– Пойдем-ка и смоем все это с тебя, пока Алиса разыщет парацетамол. Имоджен, поставь чайник. Алисе нужно выпить сладкого чая. – Мама встает. – Идем, – протягивает она мне руку. – Постарайся не разворачивать полотенце, чтобы нигде не накапать.

Мы начинаем карабкаться по ступенькам. Я иду еле-еле, отчасти потому, что все болит, а еще и оттого, что пытаюсь следовать указаниям мамы и не заляпать ступени зловонной жижей.

– Вот, хорошо, – подбадривает она, когда мы взбираемся на верхнюю ступеньку.

Я мобилизуюсь в преддверии ее неизбежных вопросов. Что со мной? Почему я так себя веду? Чего она такого не знает? Странно, но допроса нет, и я покорно плетусь за ней в ванную.

Как только из душа брызжет вода, мама оставляет меня одну, тихо прикрыв за собой дверь. Я встаю под горячие струи воды, обжигающие мою только что очищенную кожу. Наклоняю гудящую от ударов молота голову, пока жижа отлипает от моего тела, скапливается под душевым поддоном и исчезает в стоке.

Что же, черт подери, мне делать? Я гляжу на безликий белый кафель. Что предпринять, чтобы мой мир с треском не обрушился на меня?

В университете у меня был друг, который перед окончанием изучал курс лекций для поступления в полицию. Мы с ним продолжали оставаться добрыми друзьями три или четыре года после выпуска, несмотря на то что его по работе посылали в самые глухие места. Помню, я спрашивала его, как ему работается, когда он возвращался и мы ужинали где-то в городе, но он всегда тактично уклонялся от подробных объяснений. Кроме одного раза, когда приехал совершенно измотанный, издерганный и испуганный. Когда я поинтересовалась у него, все ли нормально, друг покачал головой и ответил:

– Не совсем. Но я об этом не могу говорить, так что, пожалуйста, не спрашивай.

– Я никому не расскажу, – пообещала я. – Можешь мне верить.

Он взял свою кружку с пивом и произнес:

– Софи, если я тебе расскажу всю правду о происходящем, ты навсегда лишишься сна. – Он осушил кружку и добавил: – Неведенье есть благо, уж поверь мне.

Вскоре мы потеряли друг друга из виду, но теперь я понимаю, как он был прав.

Неведенье действительно благо.

Я просто не знаю, как себя вести. Что же мне делать?

«Вы не должны говорить ни одной живой душе, что я появлялся здесь у вас… Я обязательно узнаю и найду вас».

Предположим, что полиция соизволит прибыть сюда. Этот человек ее увидит и поймет, что я нарушила его «условия». Самой отправиться в полицейский участок? Он уже наблюдает за домом – и просто последует за мной, таким образом все выяснив.

И вообще, что я сообщу полиции? «Прошлой ночью ко мне в спальню пробрался мужчина. Он угрожал мне и оставил вот это письмо». Первое, что они захотят сделать при отсутствии свидетелей незаконного проникновения – открыть письмо. И что тогда?

У меня так гудит голова, что я не могу сосредоточиться. Но тут мне приходит на ум другая мысль: предположим, я ошибаюсь, дело не во мне. Марк что-то натворил, может, противозаконное. Если об этом узнает полиция, то Марку конец. Он потеряет все.

– Софи? – раздается из-за двери мамин голос. – У тебя все нормально?

Письмо может оказаться ловушкой для Марка. Действительно ли Клодин хочет, чтобы я показала письмо полиции? Нет – она бы отослала его полицейским. Зачем ей дополнительные хлопоты, чтобы втягивать меня и угрожать?

– Софи!

Она намерена обставить все так, что именно я стану причиной краха Марка? Не доставит ли это удовольствие такой ядовитой особе, как она? Но громила подчеркнул, что я должна открыть письмо, и тогда становится бессмысленным, будто Марк мог совершить нечто, что разрушит его карьеру. Он прекрасно понимает, чего может стоить ему скоропалительная реакция. Нет, это явно связано со мной и Ричем. Клодин знает, на какие кнопочки давить, чтобы разъярить Марка.

– Софи!

Мои спутанные мысли разлетаются, как одуванчик под порывом ветра.

– Мам, все нормально! – кричу я. – Еще пара минут, и я выйду. Уверяю тебя – у меня все в порядке.

– Что-то не похоже. Давай вылезай немедленно!

Я вздыхаю, закрываю кран, отодвигаю дверь душевой кабины и, вздрагивая, встаю на коврик. Схватив с вешалки полотенце, заворачиваюсь в него и открываю дверь. Мама с облегчением смотрит, как я стою перед ней.

– Так, теперь приведем тебя в порядок, – говорит она, чуть повернувшись, чтобы я смогла пройти по коридору мимо нее в нашу с Марком комнату.

Мне хочется проверить, на месте ли письмо. Однако, когда я направляюсь к гардеробу, меня накрывает такая волна головокружения, что я почти теряю равновесие и сразу плюхаюсь на кровать.

– Что с тобой? – восклицает мама.

– Все нормально, – киваю я. – Голова закружилась.

– Дай-ка я на тебя посмотрю! – Она осторожно приподнимает мне голову. – Вот тут лишь крохотная отметинка. На фото ничего не будет заметно. – Мама отпускает мой подбородок. – Как голова?

Она пытается выяснить, нужен ли мне врач? Сегодня суббота, а это значит отделение «неотложки» и многочасовое ожидание, особенно если я скажу что-то не то, и в результате придется делать страховочные анализы. А мне необходимо вечером быть в отеле.

– Получше.

– А глаза? Ясно, не плывет?

– Нет.

– Ладно, – медленно произносит мама. – Встать-то сможешь?

Я делаю вдох и поднимаюсь.

– Видишь? Все нормально.

– Хм-м-м, – тянет она. – Ну, давай-ка оденемся и пойдем отсюда.

Мама отворачивается, и я снова ненадолго усаживаюсь на кровать, закрыв глаза. Мне очень плохо, но я же ничего сегодня не ела, да еще эта дурацкая процедура… В моем жутком самочувствии виноват скорее всего не легкий удар головой об стол.

– По-моему, если я что-нибудь… – начинаю я, но в ужасе умолкаю, заметив, как мама тянется к верхнему ящику гардероба.

– Твои трусики и лифчики здесь? – спрашивает она.

– Мам!

– Ой, Софи! Что ни говори, я все это раньше видела! – заявляет мама, с силой открывая ящик и заглядывая внутрь. – Похоже, парных никаких нет, – вздыхает она, а потом берет письмо и небрежно швыряет его на гардероб, чтобы как следует покопаться в белье.

Я чуть снова не хлопаюсь в обморок.

– Перестань! – кричу я, протискиваясь мимо нее, чтобы нащупать конверт и засунуть его обратно в ящик. Сердце у меня колотится так громко, что я боюсь, как бы она не услышала.

Совершенно ошарашенная, мама отступает и тихо говорит:

– Ну, хорошо, давай сама. Я дам тебе пару минут, чтобы ты оделась.

Как только она уходит, я на мгновение прислоняюсь к закрытому ящику, потом быстренько натягиваю какие-то трусики и лифчик, прежде чем в третий раз плюхнуться на кровать. Меня немного трясет.

Письмо на месте. В безопасности. Необходимо успокоиться.

Мама стучит в дверь и заходит в комнату. Она четко держит все под контролем.

– Знаешь, по-моему, после этого обертывания ты выглядишь худее, – замечает она нарочито непринужденным тоном, и тут же замечает, что я дрожу. – Хотя бог знает, откуда Марк с Алисой выкопали эту Лидию. Позднее нам надо съездить пообедать. Столик наш заказан на час дня, а в половине третьего у нас парикмахер. Сомневаюсь, что мы успеем вернуться до пяти, а потому мы поедем все вместе прямо отсюда. Подружки невесты – Имоджен и Алиса, хотя я уверена, что ты и так это поняла.

Я тупо сижу на кровати. Мы все вместе приедем в «Голдгерст-парк». Гости уже соберутся и станут с нетерпением ждать… О господи…

Мама внимательно смотрит на меня:

– Софи, я действительно переживаю за тебя. Знаю, ты не хочешь ехать в больницу, а я совершенно не понимаю, почему. Но Марк и все остальные поймут, если вдруг тебе понадобится врачебный осмотр. Твое здоровье важнее всего. Даже свадьбы.

– Да все нормально, – говорю я с лучезарной улыбкой.

– Точно? Ты обещаешь, что скажешь мне, если тебе вдруг станет плохо?

– Мам, я немного расстроилась из-за того, что ударилась головой в день свадьбы, только и всего. Можно взглянуть?

Она протягивает мне зеркало. Я осматриваю лицо. Едва заметная отметинка.

– Видишь? – спрашивает мама. – В последующие годы вы с Марком и не вспомните, что ты ударилась головой.

Я смотрю в пол. С каким чувством я оглянусь на все происходящее? Мне нужна мамина версия событий, а не поджидающая меня реальность.

– Ой, да успокойся ты! – улыбается она. – Все нормально. У тебя сегодня счастливейший из дней. Марк очень старался, чтобы все прошло хорошо, а тебе нужна любовь, которая сделала это возможным. Одевайся, и поедем пообедаем – вроде девичника, да? – Мама похлопывает меня по ноге и встает. – Вот Имоджен сейчас достает из машины платья, чтобы положить их в твоей гостевой спальне, так что можешь не спешить и не заходить туда. – Она понижает голос: – Имоджен вряд ли их хорошенько спрячет… Должна сказать, что с точки зрения передвижений лучше, что ты знаешь о свадьбе теперь. Это, однако, займет минут пять, не больше, или я пошлю поисковую партию, чтобы убедиться: не растянулась ли ты где-нибудь в углу. – Мама вымученно улыбается, она выглядит усталой, старше своих шестидесяти четырех лет.

Я киваю, и она исчезает внизу.

Я медленно одеваюсь, натягивая джинсы и клетчатую рубашку. Застегивая пуговицы, слышу на лестнице шаги, шелест целлофана и приглушенный шепот, потом сдавленное хихиканье, когда мои сестры осторожно выбираются обратно из гостевой спальни и спускаются по ступенькам. Значит, платья на месте. Алиса вдруг хохочет, очевидно, над тем, что сказала Имоджен – затем грохает дверь гостиной, словно они ворвались внутрь и захлопнули ее за собой, как проказницы-девчонки, которые не хотят, чтобы их застали за кражей конфет.

Счастливейший из дней…

Более неподходящего описания не придумаешь. И в итоге мне нужно винить лишь себя. Клодин, будто кошка, играющая с мышкой, полна решимости насладиться своей жестокой забавой, несомненно, довольная тем, что мы обе знаем о надвигающемся убийственном ударе.