Автор книги: Люси Эдлингтон
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Среди заключенных в лагере были и дети, которым в перерывах между уроками, разрешали поиграть. Младшая сестра Ирены, четырнадцатилетняя Грете, была инвалидом, поэтому ей разрешили остаться с отцом в Середи. Благодаря своему статусу он тоже был в безопасности. Это было настоящим чудом, потому что людям с инвалидностью серьезно угрожали нацистские программы эвтаназии{78}78
С 1944 года Середью управляло СС, она окончательно превратилась в концентрационный лагерь для евреев, партизан и участников словацкого восстания. Середь также служила транзитным лагерем для евреев, которых планировали переместить в Терезиенштадт, Равенсбрюк, Освенцим и Заксенхаузен. С мая 1942 года каждому, кто считался «экономически важным евреем», выдавали небольшой бейджик желтого цвета в форме звезды Давида с отметкой HŽ (Hospodárský Žid). (коллекция Яд ва-Шем.)
[Закрыть].
Для документации работы швейных мастерских в словацких лагерях было сделано несколько фотографий. На них запечатлены прилично одетые мужчины и женщины, склонившиеся над блестящими швейными машинками. Ногами они нажимают на педали, руками прогоняют ткань под иголками, но все их мысли, без сомнений, о покинутых близких и о страшном туманном будущем.
Расставаясь с отцом и сестрой Грете в 1941 году, Ирена и не представляла, что ее навыки тоже вскоре спасут ей жизнь. И что ее клиенты будут куда выше статусом.
Тем временем в Германии Гуня Фолькман вела относительно спокойную жизнь с чешским паспортом, но всегда боялась, что ее мужа, Натана, могут увезти. Он был поляком, и их увозили в рабочие лагеря на тех же основаниях, что и евреев. Она решила, что ему надо бежать, и спланировала путь. Через Италию в Швейцарию, тайно пересекая границы, через которые евреев не пропускали. Расставаться с Натаном было больно, однако разлука продлилась недолго. Он вернулся домой, потому что был не в силах покинуть Гуню.
Еще шесть недель они провели вместе. Когда в еврейском квартале начали забирать людей, Натана увезли. Солдаты вели колонны мужчин, среди которых был и Натан, держа дубинки наготове, чтобы ударить любую женщину, осмелившуюся подойти. Официально вход в барак, где держали мужчин, был закрыт, но каким-то образом безумно храброй Гуне удалось уговорить охранника дать ей повидаться с Натаном. Она испытала шок, увидев, что ее муж превратился из собранного, ухоженного мужчины в измученного заключенного. Их встреча была недолгой и печальной. Гуня твердо решила хоть как-то помочь мужу. Для тяжелого физического труда Натану нужны были крепкие ботинки. Она решила достать ему хорошую пару обуви.
Собрав всю волю в кулак, Гуня пришла в магазин Гельбов, когда-то принадлежавший ее родственникам, и попросила новых хозяев о помощи. Каким-то чудом ей удалось убедить ариизатора продать ей ботинки. Гуня поспешила обратно в барак, но лишь увидела, как последние колонны обритых мужчин выводят из города. Так и осталась одна с новыми ботинками для мужа.{79}79
Memory Book, Gila Kornfeld-Jacobs.
[Закрыть].
Вскоре депортация настигла и Гуню.
«Изготовление шуб – отдельный вид искусства, и никто, кроме профессионалов, не должен даже пробовать этим заниматься. Однако с небольшими кусками меха справится и обычная швея», – «Гид современного швейного искусства с картинками».
Для первой принудительной работы Гуне далеко ехать не пришлось. Ее, других евреев и евреев из смешанных браков забрали из дома и увезли в новую «еврейскую зону» в Лейпциге. Там людей распределили по крошечным комнатам и квартирам. Гуню поселили в комнате в Карлебахской школе. Часть школы сгорела во время «Хрустальной ночи». По красивой главной лестнице из камня теперь не поднимались учителя с учениками, большая часть которых была или будет депортирована в ближайшие годы{80}80
Основатель школы, раввин Карлебах, эмигрировал в Палестину в 1935 году. Когда из школы выселили временных жителей, Гуню переместили в комнату на четвертом этаже еврейского детского дома; в одной комнате с ней жили еще 7 женщин.
[Закрыть]. Туда Натан отправлял письма Гуне. С каждым месяцем письма становились все короче и мрачнее. Двадцать шестого октября 1939 года его отправили в концлагерь Заксенхаузен. Но там его путь не окончился.
Гуня была вынуждена пойти работать в фирму Фридриха Роде, которая занималась поставкой мехов вермахту. Лейпциг, в частности район Брюль, славился торговлей мехом даже за пределами страны. С помощью этой торговли город наладил прочную связь с Лондоном и Парижем. На ежегодную ярмарку «Мессе» съезжались покупатели со всего света. Брюльские склады и мастерские были набиты приобретенными на аукционах шкурами, которые потом стирали, сушили, дубили и сортировали.
После обработки шкуры сцепляли в связки, а из них уже шили одежду. Работа с мехом требовала совершенно особых умений, и в основном ею раньше занимались евреи. Шкуры резали лезвием, ни в коем случае ни ножницами, и сшивали очень острой трехсторонней иглой. Было важно поддерживать температуру в здании, чтобы шкуры не сгнили или не высохли. Также был высокий риск распространения заразы. После обработки и причесывания меховые изделия выглядели весьма гламурно и хорошо согревали.
Это стало новым миром Гуни. Будучи важным в военное время работником, она имела право свободно выходить за пределы еврейского квартала. Она пользовалась этой относительной свободой, чтобы помочь семьям, которых поселили в Карлебахской школе, – искала магазины, готовые продать еду за купоны, которые выдавали евреям. Затем Гуня тайком проносила продукты обратно в гетто.
Несмотря на общую атмосферу жестокости и жадности от ариизаторов и других антисемитов, Гуня обнаружила, что многие немецкие друзья всей душой поддерживают евреев, и антисемитские преступления жутко их злят. Гуня также поддерживала прекрасные отношения с коллегами и немецкими менеджерами на фабрике Роде, которые на удивление хорошо к ней относились. Было очевидно – что бы ни диктовал государственный закон, люди все-таки сами решали, как себя вести с евреями. Некоторые проявляли агрессию, некоторые закрывали на агрессию глаза, некоторые тихо помогали нуждающимся.
Гуня всегда помогала тем, кому нужна была помощь, за это ее очень ценили близкие. Нацисты недооценили этот фактор.
Меховая фабрика Фридриха Роде в Лейпциге была одной из тысяч, использующих принудительный труд, который быстро распространился по всей завоеванной Германией территории. Знаменитые центры текстильной индустрии в оккупированной нацистами Польше полностью перестроили, чтобы по максимуму эксплуатировать время и труд евреев, находящихся в плену в кирпичных стенах гетто. Единственный предоставленный им выбор – рабский труд или голод.
Немцы вроде Ханса Бибова, бывшего кофейного торговца, наживались на предприятиях в гетто по всему рейху на бывшей польской земле. Бибов правил Лодзинским гетто, которое немцы называли Лицманштадтским. Он поддерживал сердечные отношения с бизнесменами по всему рейху и широко рекламировал потенциал гетто стать крупным текстильным поставщиком.
Главным продуктом мануфактур принудительного труда были униформы. Гуня выучила требования вермахта к обработке меха, в том числе курток из овечьей шкуры, меховых пальто и лифов из кроличьего меха. Также солдатам рейха были нужны черные кожаные плащи, летные куртки на меху, шерстяные шинели, камуфляжные костюмы, красивая официальная форма для мероприятий, и обыкновенные серо-зеленые боевые костюмы. Некоторые рабочие делали плетеные соломенные ботильоны для солдат на заснеженном Восточном фронте. Может, эта обувь защищала от обморожения, но у людей, которые ее делали, после двенадцати часов работы с сухой соломой пальцы истекали кровью.
Другие рабочие в раздельных подразделениях, занимались сортировкой ношенных немецких униформ. Вшивых, заляпанных кровью, иногда – с дырами от пуль. Они отбирали одежду, которую можно было спасти и починить для других солдат{82}82
Out on a Ledge.
[Закрыть]. Компания Hugo Boss, как известно, использовала рабский труд в пошивке формы для НСДАП и эсэсовцев. Некоторые компании, получавшие выплаты от вермахта, когда-то принадлежали евреям и были ариизированы, например, портные Többens & Schultz в Варшавском гетто.
После двенадцатичасового рабочего дня без обеденного перерыва, швеи получали небольшую порцию супа и право на жизнь{83}83
Hope is the Last to Die, Halina Birenbaum.
[Закрыть]. «Право на жизнь» не было метафорой. По ходу войны разрешение на работу было единственной защитой от депортации в загадочные места с незнакомыми названиями, которые вскоре станут синонимами массовых убийств – Треблинка, Хелмно, Белжец, Собибор. К примеру, токари на фабрике униформы Schwartz Co. В Яновском лагере неподалеку от Львова прекрасно знали, что если они не будут работать – их убьют{84}84
The Girl in the Green Sweater.
[Закрыть].
Возможно, некоторые владельцы бизнесов в гетто оправдывали принудительные работы тем, что это все делается на благо отечества, приближает их к победе в войне. Однако оптовые заказы одежды у гражданских были еще выгоднее вермахту, чем покупки по сниженным ценам. Уличная одежда приносила больше денег. Многие крупные берлинские компании сознательно использовали рабский труд евреев, в том числе и детский труд. В частности – известные фирмы C&A, компания нижнего белья Spiesshofer & Braun, после войны переименованная в Triumph. Почти четверть годовой прибыли C&A за 1944 год была сделана работниками Лодзинского гетто{85}85
Fashion Metropolis Berlin.
[Закрыть].
Лодзинское гетто гордо рекламировало огромное количество продуктов, созданных для гражданского потребления. В переписке между компаниями и менеджерами гетто выражается полное удовлетворение договором, согласно которому евреев выгнали с работы и из дома и отправили на производство одежды для немцев, которые, вероятно, хвалили себя за «очистку» бизнеса и магазинов одежды от евреев{86}86
В ноябре 1941 года некий господин Штрауб, сотрудник компании «Charlotte Röhl» в Берлине, описал свой восторг от качества восьми платьев, недавно полученных из Лодзинского гетто. В конце письма он добавил: «Очень надеюсь, что мы продолжим сотрудничество, и вы и дальше будете делать мне быстрые поставки, как обещали». Fashion Metropolis Berlin, Uwe Westphal.
[Закрыть].
Фартучки, сюртуки, лифы, пояса, детская одежда, мужские костюмы… Высокая мода и функциональная одежда… Ни на одном предмете одежды не было бирки, указывающей, что вещь произведена в гетто, что швы на ней – на километрах ткани – прогонялись под машинкой деревянными руками сгорбленных рабочих.
Подневольные рабочие трудились в битком набитых людьми, душных и грязных помещениях, на реквизированном оборудовании и с импровизированными материалами. Но даже в таких условиях они создавали прекрасные вещи, привлекающие элитных клиентов, которые проезжали через жуткие, наполненные болью сцены жизни в гетто, на примерки элегантных модных костюмов. Ханс Бибов поощрял подобные предприятия, особенно хваля профессиональных еврейских швей и портних{87}87
Out on a Ledge.
[Закрыть].
Бригитт Франк, жена Ханса Франка, генерала-губернатора оккупированных польских территорий, даже брала с собой маленького сына Никлауса на шопинг в гетто. Позже Никлаус вспоминал, как выглядывал из окна «мерседеса» и видел «тощих людей в мешковатой одежде и детей, которые глядели на меня выпученными глазами». На его вопрос «Почему они не улыбаются?», Бригитт отвечала резким «ты не поймешь». Затем говорила водителю притормозить на углу, где продаются меха и «вполне приличные» корсеты{88}88
My Father’s Keeper, Stephan Lebert.
[Закрыть].
Лили, золовка Бригитт, часто ездила в Плашов, концлагерь недалеко от Кракова, для купли-продажи, и говорила евреям: «Мой брат – генерал-губернатор. Если дадите мне что-то ценное, я могу спасти вам жизнь»{89}89
Из писем Бригитт Франк, цитируется в «EastWest Street», Philippe Sandes.
[Закрыть].
Пока Бригитт Франк покупала меха и ходила на примерки новых костюмов, ее муж работал над ужесточением фашистского режима, строившимся на угнетении и эксплуатации. Ко всем полякам на немецкой территории относились как к существам низшего сорта – их можно было избивать, грабить, убивать. Евреям в Польше приходилось еще хуже. Иногда они подвергались нападениям со стороны местных антисемитов, которым не надо было искать причину, чтобы разбить окно в еврейском магазине или запугать покупателей. Когда стали открывать гетто, некоторые поляки сочувствовали страдающим еврейским соседям, другие же с готовностью прибрали к рукам еврейский бизнес{90}90
Occupied Economics.
[Закрыть].
Сохранились данные о преступлениях поляков, в том числе некоторых полицейских отрядов, которые принимали участие в немецкой «охоте на евреев» – выискивали евреев, которые успели спрятаться. Они получали немного денег в награду, но успешный охотник, как правило, также получал одежду евреев, отправленных на смерть. В самый мрачный период расхищение еврейского имущества дошло до раздевания трупов. Крестьянин, которого заставили закапывать застреленных коллаборационистской полицией евреев, забрал себе платье, ботинки и головную повязку в качестве компенсации, но потом пожаловался: «Я сразу не заметил, но на спине платья была дырка от пули»{91}91
Hunt for the Jews, Jan Grabowski.
[Закрыть].
Такие убийства не были частым явлением. На востоке действовали организованные и хорошо оснащенные нацистские отряды смерти. Они переходили из города в город, убивая евреев группами, целыми общинами. Десяткам тысяч жертв приказывали раздеться перед расстрелом. Не оставлять же хорошую одежду в погребальных ямах.
Все это вершилось под эгидой Ханса Франка. Семья Франков вошла в круг общения Хедвиги Хёсс, когда они с мужем переехали из Берлина в генерал-губернаторство и новый концлагерь в Освенциме.
Хедвига пошла дальше Бригитт, которая просто покупала корсеты в гетто, – она собрала группу «персональных» портних, хотя в начале 1940-х эти женщины и не представляли, какая судьба их ждет. Пока гетто строили и швейные машинки жужжали на текстильных фабриках, две мастерицы, которым предстояло в ближайшем будущем измерять фигуру Хедвиги для изготовления нижнего белья, пока еще были в относительной безопасности.
Одной из них была Герта Фкус, двоюродная сестра Марты, весьма симпатичная девушка из словацкого города Трнавы. Герта только успела закончить обучение корсетному мастерству, когда судьба направила ее по неожиданному пути и представила ей неожиданных клиенток{92}92
Герта Фукс, родилась в 1923 году у Фриды и Морица Фуксов.
[Закрыть]. Другой была Алида Деласаль, французская коммунистка из Нормандии, арестованная в феврале 1942 года за распространение антинацистских листовок, спрятанных между слоями розового кутиля в корсетах клиенток{93}93
Алида Шарбонье родилась 23 июля 1907 года в Фекане. Шестого октября 1928 года она вышла замуж за Робера Деласаля, пекаря, который присоединился к ней в сопротивлении немецким оккупантам. В 1936 году они вступили в французскую коммунистическую партию. В ноябре 1938 года Алиду уволили за подстрекание забастовки, и она занялась изготовлением корсетов на улице Александра Легро в Фекане. Их дом по адресу улица Сатурей, 13, несколько раз обыскала полиция, и в конце концов супругов арестовали. Робера Деласаля казнили 21 сентября 1942 года. Алиде удалось ненадолго увидеться и попрощаться с ним перед смертью.
[Закрыть].
Если бы не война, не нацистский гнет и не желание Хедвиги Хёсс сделать свой силуэт более стройным, Герта и Алида никогда бы не встретились. Поезда с совершенно разных концов рейха привезли этих женщин, как и Браху, Ирену, Марту, Рене, Гуню и миллионы других напуганных пленников, в новую извращенную цивилизацию – структурированный ночной кошмар концентрационного лагеря.
«Как-то мы получили несколько потрясающе вышитых детских шуб из Румынии или Украины. У нас всех дыхание перехватило. Мы залили эти меха слезами», – Герта Мель, концлагерь Равенсбрюк{94}94
Герта Сосвински, урожд. Мель, работала на Марию Мандль в Равенсбрюке. Позже ее перевели в Освенцим, где она присоединилась к другим словачкам в блоке администрации СС. Nazi Civilisation.
[Закрыть].
В 1939 году евреям в Трнаве, родном городе корсетной мастерицы Герты, сообщили, что им нельзя посещать магазины в то же время, что не-евреям, и что они обязаны сдать все украшения и меха{95}95
Жанетт (Янка) Нагель, урожд. Бергер, Secretaries of Death.
[Закрыть].
В Немецком рейхе меха, собранные через щедрые пожертвования и реквизиции, сортировали и подгоняли под армейские нужды. Одним из центров этой неприятной работы был женский концлагерь Равенсбрюк, в 96 километрах к северу от Берлина. Туда отправляли арестованных за преступления против нацистов, проституцию и насильственные преступления; якобы для перевоспитания, на деле – чтобы поддерживать немецкую экономику и вермахт рабским трудом.
Равенсбрюк стал своего рода текстильным центром, потому что высокопоставленные лица вроде генерала СС Освальда Поля, главы всей индустрии СС, считали любую работу с тканями исключительно женским занятием{96}96
If This Is a Woman, Sarah Helm. Из Равенсбрюка выходило столько одежды, что местные бизнесы потеряли всю прибыль. У индустриального гиганта «TexLed Ltd» (Textil-und Lederverwertung GmbH) – были фабрики и в Дахау, и в Равенсбрюке.
[Закрыть]. Поль – будущий гость резиденции Хёссов в Освенциме – совершенно не возражал против использования рабского труда. В 1941 году он хвалился: «Сами наши культурные цели ведут компании по таким путям, на которые частые бизнесы и не подумали бы ступать»{97}97
Business and Industry in Nazi Germany, R. Francis Nicosia, Jonathan Huener.
[Закрыть].
Между 1940 и 1941 годами СС основали предприятия в Майданеке, Штутгофе… и Освенциме, теперь под руководством Рудольфа Хёсса.
Мастерская для работы с мехом в Равенсбрюке была пыльной и грязной. Меха, украденные со всех концов растущего рейха, резали на куртки, перчатки и подкладку для солдат на фронте. Некоторые привезенные меха кишели паразитами. На многих были этикетки лучших меховых студий Европы и не только. Женщины распарывали одежду из лисы, соболя, норки и выхухоли по швам, иногда находили вшитые украшения и зарубежную валюту. Все это складывалось на отдельный стол для эсэсовских женщин, а оттуда отправлялось в особый банковский сейф рейха, открытый специально для хранения такой добычи.
Зачем было так прятать сокровища? Дело в том, что все чаще привезенные меха не просто отнимались у свободных евреев; их отбирали у евреев, которых систематически депортировали в концлагеря и лагеря смерти. Те прятали ценные вещи, наивно полагая, что по прибытии они им пригодятся. Не подозревая, что планируют бюрократы нацистской администрации, люди думали, что их просто отвозят на работы.
Отчасти именно работа мотивировала правительство убрать евреев из гетто. Весной 1942 года Генрих Гиммлер приехал осмотреть мастерские Равенсбрюка. Он приказал продлить смену тех, кто изготавливает форму ваффен-СС, с 8.00 до 23.00. Когда высокопоставленные нацисты, занимающие государственные должности, пожаловались, что если опустошить гетто, производство товаров встанет на мертвую точку, их уверили, что в концлагерях будут учреждены швейные, меховые и обувные мастерские.
До молодых портних в Братиславе доходили тревожные слухи о лагерях. Чешских евреев депортировали в гетто в Лодзе, Минске и Риге, а также в ближайший лагерь – в Терезине. Слухи о том, что в Терезине хорошие мастерские, со швейными фабриками для изготовления и отправки дешевых платьев в Германию, по крайней мере вселяли надежду. Одну из терезинских фабрик возглавляла бывшая владелица крупного пражского ателье, и она отбирала в портнихи всех, кого узнавала среди прибывающих, каждой находя работу{99}99
Where She Came From, Helen Epstein.
[Закрыть].
Но работа – это одно. На самом деле лагеря создавались с другой, масштабной и ужасающей целью. Гитлер, Гиммлер и избранные эсэсовцы вели тайные беседы, разрабатывая страшный план. Детали обсуждались на встречах, вроде конференции на вилле у озера Ванзее 20 января 1942 года, где было принято «окончательное решение еврейского вопроса». Европу, Великобританию и Россию решили полностью освободить от евреев через экономическую изоляцию, изгнания в гетто и принуждения к эмиграции: сначала геноцид вершился маленькими шагами. Первое время работа гарантировала право на жизнь. А любого, кто считался «бесполезным голодным ртом», надо было немедленно устранить. Чтобы хоть немного продлить себе жизнь, надо было работать не покладая рук{100}100
Architects of Annihilation, Götz Aly, Susanne Heim.
[Закрыть].
Какими бы ни были слухи о гетто и концлагерях, молодым портнихам и их родственникам в Братиславе сложно было воспринимать их всерьез.
«Раз им нужен наш труд, помереть с голоду нам не дадут». Так думала Рене Унгар, дочь раввина.
Кто-то бежал в Венгрию, у кого были деньги ненадолго продлить себе жизнь. Но большинству приходилось просто ждать своей судьбы. За Мартой, Брахой, Иреной, Рене и другими словачками пришли в 1942 году.
4. Желтая звезда
«С сентября 1941 года я носила еврейскую звезду, пока меня не депортировали».
В архивах Яд ва-Шем[13]13
Мемориальный комплекс истории Холокоста в Иерусалиме (прим. ред.)
[Закрыть] есть особая коллекция портретов: сотни карточек-удостоверений жертв Холокоста из Словакии. Портреты мемориальные, черно-белые. Некоторые – студийные фото со светлым фоном и хорошим освещением. Некоторые – неформальные фотографии с улицы, участка, у окна. Фотографии обрезаны в квадраты, у многих порозовевшие, оборванные края.
На этих фотографиях, в отличие от идеализированных костюмов, изображаемых в модных журналах того времени, видно настоящих людей в повседневной одежде, разных возрастов, с разными фигурами. Женщины старались выражать индивидуальность деталями одежды. Аккуратно застегнутый воротничок, закрученный тюрбан, цветастые клетчатые пледы, нарядные пышные рукава. Платья и рубашки в горошек, двухцветные костюмы, плиссировки, накидки, бантики, шейные платки, шевроны. Шляпы набекрень, свитера, кардиганы, пальто, узорные платки в нагрудных карманах. Волосы спрятаны, зачесаны назад, собраны в пышную прическу, завиты, заколоты, собраны в пучки.
Полуулыбки, радостные лица, задумчивые взгляды.
Хотя на каждой карточке изображена уникальная личность, штамп в углу напоминает, что в фашистском словацком государстве они не считались обычными гражданами – они были евреями. Другие словаки продолжали жить с привычными удостоверениями, но евреям сказали, что их документы больше не действительны. Было сказано получить новые в главном еврейском центре в Братиславе. На удостоверениях ставился штамп Ústredňa Židov Bratislava и буквы ÚŽ[14]14
Еврейский центр.
[Закрыть].
Портниха Ирена Рейхенберг из дома 18 на Еврейской улице зарегистрировалась в Еврейском центре, как и было сказано, несмотря на некоторые сомнения относительно того, зачем это делается. По городу ходили слухи о депортациях в рабочие лагеря или Терезинское гетто. Поговаривали даже о каком-то Освенциме.
– Никто не знал, что это на самом деле, мы даже представить не могли, – рассказывала Ирена позднее.
Однако все знали, что происходят аресты и люди пропадают, поэтому во всех зонах оккупации Третьего рейха активно трудились участники сопротивления, в том числе изготавливая фальшивые документы, чтобы люди могли получить «безопасные» удостоверения. Сестра Ирены Кете была замужем за Лео Коном, типографом, который во время войны печатал фальшивые документы. Лео изо всех сил старался избежать ареста и сделал фальшивые удостоверения для себя, жены и брата Густава. Он слегка изменил фамилию, с Кон на Когут – «петух» по-словацки – потому что эта фамилия звучала «не так по-еврейски». Несколько лет фальшивая фамилия служила ему верой и правдой, пока он работал с подпольной ячейкой словацких еврейских коммунистов вместе с молодыми евреями Альфредом, Фредди, Вецлером{102}102
Карточка Ирены Рейхенберг из Братиславы. Родилась 25 февраля 1915 года, погибла в Холокосте. Фотоархив Яд ва-Шем, https://photos.yadvashem.org/photo-details.html?language =en&item_id=4408243&ind=0
[Закрыть].
Новые имена и поддельные документы были одним из способов избежать ареста или депортации.
Сама Ирена в открытую жила в еврейском квартале, как многие еврейские семьи, изгнанные из других районов города. Мало того, что Ирену зарегистрировали в Еврейском центре, с сентября 1941 года, когда евреев обязали носить желтую звезду Давида слева на груди, ее еврейство было выставлено напоказ. Некоторые были настолько храбры, что носили звезду с гордостью. Другие чувствовали унижение. Это был очередной способ пометить евреев, выставить их «чужими».
В Лейпциге, портниха Гуня Фолькман тоже носила желтую звезду – как позорную отметину. Она старалась носить сумку так, чтобы звезды не было видно, хотя за ее сокрытие могли оштрафовать. Притворяясь «арийкой», она всегда носила деньги отдельно, чтобы не сдвигать сумку, доставая купюры.
Гуня прикрывала звезду не только от стыда. В последние месяцы работы на меховой фабрике Роде она и сама неофициально занималась подпольной деятельностью. Находясь в городе, она благодаря харизме убеждала продавцов передать ей немного еды для запасов не по купонам. Затем эту еду распределяли по жителям еврейского квартала, немного доставалось и двум несчастным мальчикам-подросткам, евреям из Кракова, которым удалось избежать депортации благодаря фальшивым документам, а дальше они собирались перебраться через границу. Как ни странно, начальник цеха фабрики Роде не только дал Гуне крупную сумму денег, чтобы мальчики подкупили пограничников, но и раздобыл им фальшивые документы и немецкую униформу.
По городу Гуня перемещалась с той же целью – передавать деньги, золото, бриллианты или документы еврейских друзей немцам-сторонникам, которые обещали держать их вещи в целости и сохранности, пока не кончится война и хозяева за ними не вернутся. Однажды случилось страшное: за Гуней до дома проследовало гестапо, чтобы устроить допрос. Она только успела спрятать у консьержа сумки с ценными вещами, за перемещение которых могла получить серьезное наказание, как к ней подошли с вопросами. Спросили, откуда у нее несколько сотен марок на руках.
Она спокойно ответила: «Я честно их заработала. Я работаю в мастерской, делаю солдатскую форму. У меня хорошая зарплата. Только тратить ее не на что».
Каким-то чудом имя Гуни не появилось ни в одном из множества списков евреев на депортацию из Лейпцига. Но с прибытием одной телеграммы облегчение моментально улетучилось. После трех с половиной лет разлуки с мужем, за которые ему тайком удалось отправить ей письмо из места под названием Аушвиц-Моновиц, Гуня получила печальное известие – Натан умер. В официальных документах сказано, что он умер 4 марта 1943 года в лагере смерти Освенциме, месте, с которым Гуне тоже предстояло познакомиться{103}103
Натан Фолькман, родился 14 мая 1908 года. Gedenkbuch – Memorial book (bundesarchiv.de) https://www.bundesarchiv.de/gedenkbuch/en995526
[Закрыть].
Следующая весточка, которую получила Гуня, пришла от польских мальчиков, которым она помогла бежать. Они передали, что нет одежды. Она отправила им несколько вещей из шкафа Натана, который до этого оставляла нетронутым. Теперь это ему уже не понадобится.
В конце февраля 1942 года на рекламных щитах и киосках Словакии появились огромные постеры, согласно которым незамужние еврейки старше 16 лет должны были явиться в определенные места, чтобы их увезли в рабочие лагеря. В марте Глинкова гвардия стала ходить по домам и квартирам, напоминая о требовании.
Ирена, Марта, Браха, Рене… Каждая была в опасности.
Какой самый верный способ избежать депортации?
Жить честно и открыто, верить, что каким-то образом самое страшное обойдет их стороной? Еще даже не подозревая, что это за «самое страшное»… Или, может, раздобыть драгоценный «исключительный» сертификат, согласно которому его обладатель считается «ценным евреем»? Бежать с фальшивыми документами, может, даже перебраться через границу в поисках страны, нетронутой фашистами? Или бросить то, что когда-то было нормальной жизнью, и забиться в погреба, под половицы, в фальшивые стены, полагаясь на доброту, или жадность, окружающих? Вдруг кто-то будет готов предложить помощь нуждающимся на неопределенный срок…
Портнихи и их семьи встали перед сложным выбором.
Тысячи евреев в Словакии ушли в подполье. В России и Европе – сотни тысяч. Скрывающие их люди столкнулись с проблемой – голодных ртов стало больше, а ограниченное количество еды не изменилось, не говоря уже о том, что все боялись быть обнаруженными. За сокрытие евреев можно было понести смертельное наказание. Некоторые были объяты страхом, и даже когда соседи молили о помощи, они не могли или не решались ее оказывать. В каждой стране хватало желающих получить вознаграждение за выдачу скрывающихся евреев, или же нажиться на взятках за хранение секретов. Кому можно доверять?
После первой волны депортации, когда вести о массовых убийствах перестали быть просто слухами и разошлись по стране, отчаяние приняло решение за евреев, боящихся лишиться жизни и свободы: они ушли в подполье, где страдания все равно могли их настигнуть, но людям казалось, что другого выхода нет.
Кете Когут спряталась с мужем Лео. Другие замужние сестры Ирены, Йолли и Фрида, надеялись, что их не депортируют, потому что изначально речь шла только о незамужних женщинах. Сама Ирена сидела дома с младшей сестрой Эдит, которой только исполнилось 18 в 1942 году. Золовка Ирены Турулка, жена Лаци и сестра Марты Фукс, опередила возможную депортацию замужних женщин. Она бежала в Будапешт, а потом – в словацкие горы с партизанами и Лаци. Многие евреи бежали в Венгрию, спасаясь от фашистов. Тогда эта страна казалась безопасной.
Одна из сестер Гуни, Тауба Фенстер, пряталась с детьми в деревянной фермерской пристройке полгода, зимой 1944–1945 года, в деревне Лапшинке на польско-советской границе. Маленького племянника Гуни, четырехлетнего Симху, одевали как девочку, чтобы никто вдруг не потребовал показать, обрезан мальчик или нет. Какие только истории детям не рассказывали, чтобы они случайно не проболтались.
Много лет спустя, после войны, Симха и его родственники съездили в практически уже родную Лапишинку и познакомились с семьей Силона, человека, благодаря которому Фенстеры смогли пробраться в деревню. Внуки Силона были тронуты, узнав, что он сыграл не последнюю роль в спасении многих евреев. Сам Силон написал, что было лишь «несколько хороших словаков среди множества убийц»{105}105
https://www.youtube.com/watch?v=62u6IaRHsKw&list=UU-8VxYewh49NnyNsjh7s9Mw&index=5&t=22s
[Закрыть].
Раз столько евреев были готовы прятаться, почему не Ирена и многие другие, которым очевидно грозила депортация?
Во-первых, из-за денег: если их не было, нельзя было платить за еду или крышу над головой, нельзя было давать взятки. Во-вторых, женщины, которых отправляли на депортацию, искренне верили, что их везут просто в рабочие лагеря. Правительство обещало, что надо проработать определенный отрезок времени. И наконец, главная причина: им сказали, что если девушки не явятся в назначенное место в назначенное время, на работы увезут их родителей. Герта Фукс, кузина Марты, скрывалась на ферме, когда получила от напуганной матери весточку с просьбой вернуться, чтобы вместо Герты не депортировали всю семью.
Угроза была слишком серьезной.
Глинкова гвардия постучала в дверь восемнадцатого дома на Еврейской улице. Ирене и Эдит Рейхенберг было сказано явиться на фабрику «Патронка» к 8.00 в понедельник 23 марта. В течение недели подобные приказы получили почти все жительницы Еврейского квартала Братиславы{107}107
К счастью, младшая сестра Ирены Грете лежала в больнице со скарлатиной, поэтому призывы ее не коснулись. После ее отправили в лагерь Середь с отцом, поэтому она пережила войну.
[Закрыть].
Что взять с собой? Что надеть?
Это были серьезные вопросы. Приличный вид придавал женщинам уверенности и повышал шансы на уважительное обращение. Некоторые девушки готовились к путешествию, одеваясь в лучшую одежду и старательно делая прически.
Надо было мыслить практично.
– Возьмите только самое необходимое, – сказали гвардейцы Ирене.
Раз они едут работать, скорее всего, понадобится прочная одежда. Им посоветовали взять дополнительную смену рабочей одежды, прочную обувь и теплые одеяла – чтобы все вместе не превышало 40 кг. Зима выдалась суровой. В марте еще было холодно, поэтому пальто были необходимы.
Количество багажа было ограничено: только рюкзак или небольшой чемодан. Но женщины и девушки уже успели пожить при фашистском режиме, поэтому у многих едва ли хватило бы вещей на лишний рюкзак.
Среди нижнего белья и чистых чулок прятали вещицы-напоминания о доме и бытовые личные вещи, типа расчесок, зеркалец, мыла и гигиенических прокладок. Где можно было уберечь деньги? Девушки брали сумочки, мудрые женщины прятали монетки в одежде. Еду в дорогу упаковывали в бумагу и перевязывали веревочками.
Потом настали последние часы дома. Последний шабат с семьей. Последняя прогулка по тихой улице до комендантского часа. Последний прием пищи. Последние слова, объятия, поцелуи{108}108
В Освенциме Браха подружилась с женщиной из Бельгии по имени Гизела Райнхольд. Семья Райнхольдов занималась продажей бриллиантов. Перед депортацией Гизела спрятала несколько бриллиантов в старой деревянной вешалке, которую прикрыла пальто, а пальто повесила на стул. Она сказала Брахе: «Если я выживу – я знаю, где наши бриллианты». После войны Гизела вернулась домой и действительно – обнаружила сокровища в той самой вешалке.
[Закрыть].
Ирена и Эдит держались рядом в давке среди сотен женщин в «Патронке», опустевшей фабрики боеприпасов у железнодорожной станции Ламач на окраине Братиславы. Рене Унгар, дочь раввина, тоже там была. В каждой из узких комнат регистрировали по 40 женщин. Некоторые использовали набитые сумки вместо матрасов, другим же приходилось спать на голом полу, едва ли покрытом редкой соломой. На фабриках по изготовлению унитазов царили антисанитария и ужасные условия.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
