Текст книги "Портнихи Освенцима. Правдивая история женщин, которые шили, чтобы выжить"

Первые пару дней благотворительная кухня Братиславы кормила женщин кошерной едой. Но потом приходилось есть, что дают, и быть благодарными хоть за это. В попытке установить хоть какой-то порядок, гвардейцы дали повязку на запястье одной из женщин в каждой комнате, чтобы показать, что эта женщина здесь за главную. Эта практика продолжилась и в лагерях – управление будет выбирать «главных» среди заключенных для контроля остальных.

Возможно, девушки были достаточно стойкими, чтобы выдержать такие условия, но разлука с домом все равно их травмировала. Некоторые кричали и плакали от отчаяния. Таких гвардейцы избивали, чтобы другие видели – лучше молчать. Окна, двери и ворота были заблокированы. Побег не представлялся возможным.

Среди женщин постарше, которых вывезли из «Патронки», была Ольга Ковач, портниха тридцати с небольшим лет. Ольга оказалась в том же поезде, что и Марта Фукс.{109}109
  Ольга родилась 1 декабря 1907 года в Секешфехерваре, Венгрии. Она училась на портниху в техникуме.


[Закрыть]

Браха Беркович могла рискнуть и скрыться, чтобы избежать депортации. Она выглядела достаточно «по-арийски», поэтому могла сойти за словацкую католичку. Ее не было дома, когда начались депортации. В 1942 году ее дом был довольно далеко от Братиславы, потому что их семью насильственно переселили в небольшой городок у северной границы с Польшей, в 160 км к югу от Освенцима.

Семья Брахи входила в число евреев[15]15
  Всего их было около 11 000 (прим. ред.)


[Закрыть], изгнанных из родных домов в Братиславе для освобождения места для арийцев. Берковичей переселили в Липтовски-Микулаш, где они все теснились в одной комнате на чердаке, а туалет находился несколькими этажами ниже. Вести жизнь без работы, почти без еды и без сбережений было унизительно.

В середине марта Браха решила снять желтую звезду и отправиться в Братиславу, чтобы навестить Ирену. Вернувшись из города, она узнала, что ее младшую сестру Катьку арестовала Глинкова гвардия, и что ее увезли в лагерь ожидания в Попраде. Браха верила обещаниям, что людей забирают просто на работы. Да и почему она не должна была в это верить? Германия и оккупированные территории действительно нуждались в рабочей силе.

Не готовая оставить Катьку одну перед пугающей неизвестностью, Браха отправилась в полицию и сама себя сдала. Рядовой полицейский тут же отвез ее в место сбора в Попраде.

– Только не сбегай, – сказал он полушутя. – А то у меня будут проблемы.

В Попраде уже были сотни девушек и женщин. Там была и девятнадцатилетняя девушка, с которой Браха познакомится позже, Алиса Штраус. Алиса была портнихой{110}110
  Алиса Дуб, урожд. Штраус, родилась в 1922 году; была арестована дома в Трстене, в северной Словакии. Все ее ближайшие родственники погибли в Холокосте, кроме одного брата, который пережил партизанство и концлагерь. Тауберская библиотека Холокоста, личная переписка Алисы Дуб и Лор Шелли, архив Лор Шелли.


[Закрыть].

Браху привезли поздно, и она чуть не пропустила отправку поезда{111}111
  Хелька Гроссман, урожд. Броди, как и Браха, могла «сойти» за католичку. Ее заметили на улице и «разоблачили» как еврейку. Находясь «на передержке» в попрадском центре, она подружилась с профессиональной певицей, и так пела девочкам перед сном, когда выключали свет. Secretaries of Death.


[Закрыть].

«Пора и словакам разбогатеть!» – Фердинанд Дюрчанский, словацкий министр внутренних и иностранных дел, февраль 1940 года

Собрать молодых евреев на принудительные работы было недостаточно. Гвардейцы «Патронки» их еще и грабили. Рене, дочь раввина, сказала, что словацкие нацисты «были хорошими учениками немецких учителей»{112}112
  Рене Адлер, урожд. Унгар, письмо 1945 года.


[Закрыть]. По прибытии девушкам и женщинам приказывали сдать украшения, часы, ручки, деньги… даже очки. Чемоданы, которые были так тщательно собраны, тоже конфисковали. Их собрали в огромную кучу во дворе «Патронки». Некоторых женщин заставили подписать отказ от прав на собственное имущество и отказ от требований возмещения убытков в будущем{113}113
  Эдита Малярова, Nazi Civilisation.


[Закрыть].

Ривка Паскус, которая впоследствии будет делить жилье с портнихами в Освенциме, додумалась использовать часы в качестве взятки, чтобы отправить брату письмо с предупреждением, чтобы тот «отдал все и бежал»{114}114
  Secretaries of Death. Записку Ривки нашел принудительный рабочий Лео Шипс. Лео передал информацию ее брату, который тут же ушел в подполье.


[Закрыть]. Михаль Кабач, один из глинковских гвардейцев, позже признался, очевидно, без раскаяния, что гвардейцам разрешали забирать что угодно из чемоданов женщин. Сам он взял пару туфель, упаковал и отправил домой.

Иногда применение силы мужчинами над женщинами приобретало сексуальный характер. Некоторые гвардейцы учились в школе с девушками, над которыми теперь издевались{115}115
  Auschwitz: The Nazis and the Final Solution, Lawrence Rees.


[Закрыть].

Эти взятки и конфискации были ничем по сравнению с государственными инициативами, цель которых состояла в извлечении выгоды от словацких евреев. Сначала евреев превратили в нищих изгоев, потом стали называть паразитами. Словацкое правительство создало идеальную для себя ситуацию: они могли и отвечать запросам немцев на рабочую силу, и активно лишать евреев собственности. Поэтому, когда немцы запросили 120 тысяч рабочих из Словакии в феврале 1942 года, президент Йозеф Тисо предложил им 20 тысяч евреев. Это предложение было принято и начались массовые депортации.

Офицер СС Дитер Вислицени отвечал за все сделки, связанные с депортацией и перемещением евреев. К марту 1942 года Вислицени узнал об окончательном плане касательно европейских евреев, обсужденном на печально известной Ванзейской конференции в январе того года. Он встретился с начальником, Адольфом Эйхманом, в Братиславе. Эйхман передал ему устный приказ фюрера и письменный приказ Гиммлера о Endlosung[16]16
  Окончательное решение еврейского вопроса (нем.)


[Закрыть]. Вислицени был впечатлен документом с красной каемкой, подписанным самим Гиммлером, который «давал ему столько власти, сколько он считал нужным». Он решил разделить 20 000 евреев. Половину отправить в концлагерь Майданек, половину – в «лагерь А»{116}116
  Вислицени на своем суде признал, что прекрасно понимал, в чем заключалась цель Гиммлера: «Я понял, что это смертный приговор для миллионов людей». Interrogations.


[Закрыть].

На Ванзейской конференции было озвучено количество еврейского населения в оккупированных Германией (или подвластных ей) территориях, в том числе 88 тысяч евреев в Словакии. Уже в первые минуты конференции было объявлено: «Что касается новой стадии Endlosung, об отказе сотрудничества словацкого государства вопрос не стоит»{117}117
  Atlas of the Holocaust, Martin Gilbert


[Закрыть]. Президент Тисо, премьер-министр Тука и другие коллаборационисты были только рады подчиниться. Настолько, что согласились заплатить немцам 500 рейхсмарок за каждого депортированного еврея. Эта сумма шла якобы на «техническое обучение» евреев{118}118
  Pack of Thieves.


[Закрыть]. Было собрано огромное состояние в рейхсмарках, все – из еврейского имущества. А суть была в том, что если евреев выслать в другие места, их дома со всем добром опустеют, и можно будет прибрать их к рукам.

После первой волны депортации рабочих, в том числе депортации нескольких тысяч девушек и женщин, Тисо сказал, что это унизительно, чтобы оставшиеся семьи жили на поддержку государства, поэтому им вскоре придется отправиться за девушками. Но перед отъездом люди должны были заполнить документ vermögenserklärung[17]17
  Декларация имущества (нем.)


[Закрыть]. Суть документа заключалась в перечислении всего личного имущества, как бы много или мало его ни было. На немецких территориях делали то же самое. Прилагалась инструкция, объясняющая, куда и как записать ключи от дома и где их оставить перед отъездом. Еврейское имущество стало собственностью правительства.

Ни Ирена, ни Браха, никто из женщин в «Патронке» или Попраде не представляли, как жестоко будут преданы их семьи; не представляли, что все люди, вещи, оставленные дома, теперь полностью в распоряжении правительства. Всего за первые четыре месяца словацкое правительство депортировало 53 000 евреев[18]18
  Работу штаба рейхсляйтера Розенберга переняла DienstelleWestern – западная служба.


[Закрыть]. Молодых портних увезли одними из первых.

Тактика депортации и переселения была разработана нацистами и их союзниками и всегда скрывалась за эвфемизмами, вроде «заниматься», «управлять», «пересылать», «конфисковать». Никогда не говорили «грабить», «отнимать», «украсть». Пока еврейское имущество накапливалось в бессчетных залах, на складах, даже в церквях Праги и Братиславы, в каждой стране, зараженной жадностью нацистов, появлялись специальные здания-склады. Все это делалось не впопыхах. Гитлер одобрил учреждение специальной оперативной группы под предводительством Альфреда Розенберга – Einsatzstab Reichsleiter Rosenberg, ERR[19]19
  Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга (нем.)


[Закрыть].

Помимо извлечения максимального количества золота и предметов искусства из оккупированных территорий, задачей оперштаба Розенберга было опустошать «брошенные» еврейские дома, перераспределять оставленную собственность и богатеть не по дням, а по часам{119}119
  Работу штаба рейхсляйтера Розенберга переняла DienstelleWestern – западная служба.


[Закрыть]. На немецкую службу безопасности оказывалось давление депортировать евреев еще быстрее, чтобы прибрать к рукам как можно больше вещей. Иногда соседи не дожидались эвакуации из дома, а просто приходили с телегами и самостоятельно начинали присвоение имущества, забирая все, что приглянется. Правительство, разумеется, было этим недовольно. Они хотели оставить все добро себе.

Привезенное оперштабом Розенберга из Франции сортировали интерны из ближних концлагерей, все в белых комбинезонах или фартуках. Их работа была задокументирована на фотографиях, обнаруженных после войны. Мешки одежды обычно вручали женщинам. Высокопоставленные нацисты отбирали ткани, одеяла, белье и ковры лучшего качества себе, а Гитлер и Геринг в первую очередь обращали внимание на предметы искусства. Гитлер хотел наполнить новый музей в Линце коллекцией самых потрясающих сокровищ Европы. Геринг же оставлял драгоценности для себя и своих родных. Его резиденции были набиты вещами, отнятыми у евреев. Его жена, Эмми, предпочитала не спрашивать об их происхождении.

На послевоенном Нюрнбергском процессе Геринг говорил: «Я решительно не признаю утверждения, что мои действия диктовались желанием подчинить своей власти народы других стран войной, желанием их убить, ограбить или поработить»{120}120
  Nuremberg Trial Transcripts, 31 августа 1946 года.


[Закрыть]. Однако существует невероятное множество доказательств обратного. Альфред Розенберг получил личное разрешение Гитлера на распределение еврейского имущества среди членов партии и вермахтовцев{121}121
  Гитлер подписал меморандум 31 декабря 1941 года.


[Закрыть]. И от грабежа выгоду получали не только высокопоставленные нацисты.

Награбленное красиво выкладывали, как на витринах, только без ценников. Один из крупнейших складов награбленного в Париже называли между собой «Галери Лафайет», как известный универмаг. Потенциальные покупатели ходили по проходам, рассматривая аккуратно разложенные свидетельства разрушенных жизней.

Тут – несколько наборов мебели для спальни или столовой. Там – широкий ассортимент обеденных сервизов, детских колясок, игрушек, пианино, перевернутых вертикально, чтобы освободить пространство. Ряды шкафов были набиты всевозможным столовым серебром, стеклянной посудой, ювелирными украшениями и всяческой красотой. Были швейные машинки, наборы для шитья, галантерея. Любители почитать могли выбрать новый книжный шкаф… и книги, чтобы его заполнить{122}122
  Stealing Home, Shannon L. Fogg.


[Закрыть].

Некоторые «хранилища» напоминали приукрашенные комиссионки и беспорядочные распродажи. Там собирали предметы повседневной жизни, вроде рюмок для яиц, бит для крикета и торшеров. Такие вещи не считались особенно ценными, их называли ramschlager[20]20
  Хлам (нем.)


[Закрыть]. Детали повседневной жизни, все, что находили в прикроватных тумбочках, в глубине ящиков, в углах чердаков. Настоящие хозяева не считали это хламом. Марилу Коломбен, портниха из Парижа, отметила, что французы были «глубоко поражены и удручены», когда начались грабежи{123}123
  Переписка с Лор Шелли, Тауберская библиотека Холокоста. Марилу выросла в Париже, сначала в 19-м округе, потом переехала в пригород.


[Закрыть].

Это выдавливание евреев из нормальной жизни влекло не только культурные и финансовые потери, это было умаление полноценной домашней жизни до нескольких предметов. Украденное добро оказалось дороже людей, которые его купили, сделали, высоко ценили.

Украденные вещи паковали и перевозили очень аккуратно, что было не позволено их хозяевам-евреям, когда настал час сборов на поезд.

Каждую неделю из оккупированных немцами земель прибывали сотни поездов награбленного. На соломе в вагонах лежали аккуратно подписанные ящики: «кружевные занавески», «льняные занавески», «подушки», «простыни»{124}124
  Witnessing the Robbing of the Jews, Sarah Gensburger.


[Закрыть]… Оперштаб Розенберга связывался с Герингом, который управлял железнодорожным сообщением рейха, сообщая о поездах из Франции, Нидерландов, Бельгии, Норвегии, протектората, польских земель и других мест, направляющихся в сердце рейха.

Простые граждане, неевреи, были только рады получить «новые» мебель, оборудование, ткани, одежду. Некоторые предметы продавались на аукционах, без каких-либо попыток скрыть их происхождение. Аукционные дома крупнейших европейских городов тесно сотрудничали с опертшабом Розенберга и прекрасно зарабатывали на продаже краденного. Любители винтажной мебели, импортных ковров и роскошных канделябров свободно приходили и делали ставки на запавшие в душу предметы. Еврейское имущество быстро находило новые дома. Их простыни стелили на другие кровати, кружевное белье украшало другие тела, вкусный кофе лился из их кофейников в чашки новых хозяев.

В Лейпциге Гуня могла видеть объявления на плакатах и в газетах, где шла речь о продаже еврейских вещей. Даже мебель из еврейских больниц, школ и детских домов забирали и продавали желающим ее приобрести{125}125
  Транспортировка евреев из Лейпцига началась 21 января 1942 года.


[Закрыть]. Немецкий красный крест, де-факто – нацистская организация, отделенная от Международного Красного креста, принимала любые пожертвования. Немецкий Красный крест вообще активно участвовал в распространении гор награбленного – только на благо арийцев, разумеется. Домохозяйка, потерявшая дом в бомбардировке, могла положиться на благотворительность: отдавали занавески, скатерти, постельное белье, полотенца, ботинки, одежду и посуду. Выгода была и для вермахта – им доставались часы и теплая одежда.

Разве им было важно, что новые гардероб, рубашка или тарелка прибыли из Праги или какого-то еще города в рейхе? Немцы поговаривали, что лучше бы им выиграть войну, а то евреи вернутся и потребуют свои вещи обратно{126}126
  The German War, Nicholas Stargardt.


[Закрыть].

Первым высылаемым из Словакии говорили, что они скоро вернутся домой. Все больше и больше девушек прибывали в «Патронку» с запада Словакии, и в результате там оказалось так много народу, что большинство девушек вздохнули с облегчением, когда услышали, что их перевозят в другое место. Ирена Рейхенберг не разделяла этого чувства, выглядывая из окна общей спальни во двор. Охранники разожгли костер и бросали в него документы – идентификационные карточки. Ее собственная карточка с фотографией, подписью и штампом Еврейского центра покрылась пеплом с остальными.

Тогда Ирена поняла, что куда бы ух не увезли, на путь назад рассчитывать не стоит. Они не вернутся.

«Евреев перевозят на восток. Процедура довольно жестокая», – из дневника Йозефа Геббельса, 27 марта 1942 года{127}127
  Цитируется в Nazi Women, Cate Haste.


[Закрыть].

Поезда на оккупированных немцами территориях ездили день и ночь без перерыва. Солдаты отправлялись на фронт, раненные возвращались домой. Краденные вещи развозили по новым домам, их прежних хозяев увозили из старых.

Все депортации в концлагеря и лагеря смерти происходили строго по расписанию. С точностью до минуты. Копии расписания были распространены по всем железнодорожным станциям. Местные жители привыкали к длинным-длинным грузовым поездам. Иногда из деревянных вагонов доносились крики – просили помощи или воды. Иногда из единственного отверстия, закрытого колючей проволокой, высовывались руки. Иногда из поездов выбрасывали записки, иногда – трупы.

Поезда везли евреев и других врагов нацистского режима в страшные места.

Еврейки в «Патронке» все еще надеялись, что их отправят на работы где-то в Словакии. Говорили, что есть лагерь, заключенные которого работают на известного обувного производителя Bat’a, компанию T&A Bat’a, принадлежавшую Яну Антонину Бате{128}128
  Обувная фабрика Bat’a неподалеку от Хелмека, в девяти с лишним километрах от Освенцима, перешла к Ota-Silesian Shoe Works.


[Закрыть]. Отец Ирены Рейхенберг был сапожником, она не сомневалась, что с легкостью освоит это дело после небольшой тренировки. Однако ходили страшные слухи, что их отвезут на восточный фронт, чтобы «поддерживать дух» немецких солдат. Об этом даже думать было страшно.

Ирена и Эдит держались рядом все время в «Патронке». Всех женщин выстроили в два ряда и отвели на ближайшую станцию в Ламаче, окруженную зелеными полями. Их ждал поезд для скота – недвусмысленный намек, что их понизили до статуса животных, пусть в хорошей одежде и с парой сумок на плечах. В каждый вагон отправляли по 40 человек. В вагонах стояло по два ведра. Еды и воды не было. Двери закрывались и запирались. До границы девушек с женщинами сопровождали гвардейцы и словацкая полиция. Локомотив тронулся, девушки прижались друг к другу еще крепче, и вагоны, покачиваясь, потянулись за ним.

Ирена и Эдит оказались во второй волне отправления из «Патронки», с еще 796 женщинами. Конечный пункт для всех один, но судьбы будут разные. Многие были одноклассницами Ирены{129}129
  Истории евреек, привезенных в Освенцим на первом официальном поезде из Словакии, рассказаны в 999 Women, Heather Dune Macadam.


[Закрыть]. Куда их везут – никто не знал, им ничего не говорили. Друг другу передавали карточки. В полусвете девушки записывали послания близким, затем выбрасывали через окно на снег, надеясь, что вокзальные сотрудники их подберут и отправят по почте{130}130
  Янка Нагель, урожд. Бергер. Secretaries of Death.


[Закрыть].

На том же поезде, чувствуя такой же страх, ехали портнихи Марта Фукс и Ольга Ковач.

Из крошечного окошка в вагоне можно было увидеть кукурузные поля, деревянные домики и покрытые сном холмы. Ирена предположила, что их везут на север. Поезд проехал через Липтовски-Микулаш, где на маленьком чердаке теснилась семья Брахи, потом – через Жилину, где поезд сделал небольшую остановку, а после – через Звардон, город в 40 минутах езды от польской границы. Там в темноте сменилась охрана, Глинковы гвардейцы ушли, пришли эсэсовцы. Словаки снимали с себя всю ответственность и спокойно возвращались домой, готовые к следующему отправлению.

Проехав более 400 километров, «пассажирки» поняли, для чего им даны ведра – туалетов-то нет.

После Звандона поезд проехал еще 80 километров, углубляясь в оккупированную Польшу.

Путь Брахи на север начался с Попрада. Они с сестрой Катькой прибыли на четвертом поезде из Словакии. Тот поезд, отбывший 2 апреля 1942 года, привез 997 женщин. В некоторых вагонах был спрятан мел, чтобы пассажиры, узнав, куда их везут, могли записать это и помочь распространить информацию в Словакии. На том же поезде из Попрада ехали портнихи Боришка Зобель и Алиса Штраус. Боришка была талантливой закройщицей. С Алисой ехала девушка из Польши, и она могла прослеживать их маршрут. Она сказала, что их, похоже, везут в Освенцим. Она оказалась права{131}131
  Из переписки Алисы Дуб-Штраус и Лор Шелли. Архив Лор Шелли, Тауберская библиотека Холокоста.


[Закрыть].

Поезда все прибывали и прибывали. Жизни портних Освенцима постепенно сходились.

К тому моменту, как французских портних Алиду Васселин и Марилу Коломбен депортировали из Франции в январе 1943 года, все уже знали, что такое Освенцим. Алида, корсетная мастерица, провела много месяцев в разных тюрьмах, перетерпела не один допрос гестапо. Любую связь с сопротивлением она отрицала, даже пребывая в шоке после казни ее мужа Робера. Партизанка из Парижа по имени Марилу пребывала в тюрьме с даты ареста. С 16 декабря 1942 года.

23 января обе женщины присоединились к другим французским политзаключенным для перевозки из Франции в Освенцим. Только женщины на этих поездах были арестованы не за еврейское происхождение. Из 230 женщин 119 были коммунистками или левыми активистками, поэтому считались опасными для правого нацистского режима. Заключение под стражу и депортация проводились по директиве «Ночь и туман». Люди должны были «исчезнуть в тумане», перебрасываемые из одной тюрьмы в другую.

Женщины, увезенные этим зимним конвоем, прошли тяжелый путь, оставаясь на морозе несколько дней. Француженки, получившие в тюрьме посылки, постарались одеться как можно теплее, некоторые надевали всю одежду сразу.

Алида скорбела по мужу. Марилу скорбела по маленькому сыну, который недавно умер от дифтерии. Судьба мужа, Анри, ей была неизвестна – на днях его тоже арестовали. Всю дорогу в Освенцим, до 26 января, француженки не падали духом только благодаря взаимной поддержке. Однажды ночью поезд остановился на запасном пути. Утром вагоны для скота уже стояли вдоль деревянной платформы, и двери открыли{132}132
  Le Convoi du 24 Janvier, Charlotte Delbo.


[Закрыть].

Гуня Фолькман, одна из смелейших в будущей группе портних, прибыла в Освенцим в жаркий июньский день 1943 года. Она приехала на последнем поезде из Лейпцига. Полиция пришла к ней в гетто в 5.00 утра 15 июня 1943 года. У нее была возможность избежать ареста. Она знала место, где можно было спрятаться за тысячу марок, арийские друзья Гуни были готовы прятать ее бесплатно. Измученная годами напряжения, она все-таки решила уехать с остальными. Она не хотела остаться единственной еврейкой в Лейпциге{133}133
  Nazi Civilisation. Гуню заключили под именем «Гермина Винклер» – из-за фамилии мужчины, с которым Гуня вступила в брак, чтобы получить чешский паспорт. Ее фамилия подписана как «Винклер» во всех документах из концлагеря.


[Закрыть].

В отличие от первых депортаций в Лейпциге, проводившихся грубо и жестоко, когда взрослых и детей силой загоняли в поезда, последняя депортация проходила тихо, евреи были совершенно спокойны, будто уже смирились с судьбой. Гетто опустело, приготовилось к новым жильцам. Какие-то потерянные вещи валялись на улицах, как мусор.

Гуня с другими попала в тюрьму на Вехтерштрассе, где всех собирали перед депортацией. На последнем поезде увозили еврейских сотрудников больниц. Их дома в гетто оказались роскошью по сравнению с новыми ужасными условиями – грязным полом и давящей теснотой, что даже лечь не представлялось возможным. Гуня увидела много знакомых лиц. Друзья кучковались вместе, разговаривали, даже шутили. Гуня была уверена, что справится со всем, что ее ждет. Ее храбрость оказалась заразительной – и она была необходима.

После двух дней в страхе и жутких условиях, арестантов отвели на центральную железнодорожную станцию Лейпцига, где их уже ждал поезд. Гуня тут же вспомнила, когда только приехала в Лейпциг юной девушкой из Кежмарока, полной амбиций, готовой осваивать мастерство. Теперь она снова оказалась на вокзале, но он был наполнен солдатами в серой форме.

В вагоне Гуня нашла себе местечко с подругой Рут Рингер и ее мужем Хансом; Рут была стоматологом, Ханс – врачом в больнице. Поездка напомнила ей поезд-аттракцион на ярмарке, провозящий пассажиров через тоннель всяких ужасов и сюрпризов. Но это, конечно, был далеко не аттракцион{134}134
  Memory Book, Gila Kornfeld-Jacobs. Спутницей Гуни была Рут Сара Рингер (второе имя, Сара, было добавлено согласно новому немецкому закону), урожд. Камм, родилась в 1909 году, то есть на год позже Гуни. Ее номером в Освенциме было 46349, на два меньше, чем номер Гуни. Ее муж Ханс Вильгельм Рингер был убит в Шоа.


[Закрыть].

Проезжали километр за километром. Сперва все было довольно спокойно, даже несмотря на удушающий жар в течение дня. Гуне повезло чуть больше других – вскоре после ареста, помощница с меховой фабрики, где она работала, принесла Гуне корзинку еды – от имени бывшего менеджера фабрики. Неожиданные добрые поступки приносили столько же радости, сколько сама провизия. Гуня поделилась едой с окружающими, попыталась всех приободрить. В конце концов, им всем предстояло испытать боль и горе – почему бы не порадоваться хотя бы несколько часов? Теплота Гуни несколько разбавила общую горечь. Люди почти что забыли, где они и куда их везут.

На одной из остановок на поезд посадили конвой инвалидов и пожилых людей из дома престарелых. Опекуны ощущали полное бессилие, когда у пациентов усиливались боли или случались приступы. Одна медсестра настолько отчаялась, что попыталась покончить с собой, но двое мужчин сдержали ее, вынужденные применить физическую силу. Состояние больных ухудшалось. Когда поезд останавливался, из него выбрасывали трупы и выливали наполнившиеся ведра.

Поезд замедлился в последний раз. Лампа осветила огромную табличку: Освенцим. Кончились шутки, кончились беседы, остался только страх. Прибыл последний поезд. Из сотен привезенных евреев до освобождения дожили только двое.

Незадолго до того, как мужчин и женщин разделили, доктор Рингер повернулся к Рут и сказал: «Держись рядом с Гуней. Мне кажется, она все это переживет»{135}135
  Nazi Civilisation. К январю 1944 года почти все привезенные из Лейпцига были мертвы.


[Закрыть].

Ирена, Браха, Катька, Марта, Алиса, Ольга, Алида, Марилу, Боришки, Гуня…

На каком бы поезде они ни приехали, все новые заключенные Освенцима сталкивались с этим жутким моментом, когда вагон открывался и начинались крики: «Los, los! Heraus und einreihen![21]21
  Быстро, быстро! Выходите и вставайте в ряды! (нем.)


[Закрыть]»