Текст книги "Охотничий Дом"

Сейчас
2 января 2019 г

Хитер

Я тащилась за Дагом, стараясь наступать в его большие следы, и думала о гостях, которые сидят сейчас по своим домикам, беспокоятся и пока ничего не знают.

Разве что… Я постаралась прогнать эту мысль. Нельзя спешить с выводами. Но если Даг прав, в происшествии есть что-то зловещее. Между ними что-то произошло, это ясно. Некоторое «разногласие», как они выразились, когда сообщили об исчезновении.

Сейчас-то легко говорить, что два дня назад у меня было дурное предчувствие – как только они прибыли в поместье. Нет, я вовсе не ожидала ничего подобного. Но что-то чувствовала.

Джейми очень нравилось выражение «рептильный мозг». Возможно, это было как-то связано с его работой. Он видел людей, оказавшихся на грани и действовавших на чистом инстинкте, – отец, выскочивший из горящего дома и оставивший внутри детей. Или, наоборот, заслонивший жену и ребенка и получивший ожоги третьей степени больше чем половины тела. Все дело в миндалине мозга – крошечном узелке, спрятанном среди маленьких серых клеточек, корне наших самых инстинктивных поступков. Нашего эгоистичного желания ухватить самое большое печенье, занять самое удобное место. Нечто, предупреждающее вас об опасности, прежде чем вы успели осознать угрозу. Без этого инстинкта мышь помчалась бы прямо в пасть кошке.

Джейми считал, что люди, по сути, цивилизованные животные. Что главные побуждения прикрыты слоем светского лоска, задавленные, подконтрольные. Но в момент даже самого незначительного стресса зверь может вырваться наружу. Однажды Джейми на четыре часа застрял на окраине Эдинбурга в поезде из-за перебоев в электросети. «Ты сразу видишь, кто из попутчиков без колебаний съел бы тебя, если бы вы оказались вместе в спасательной шлюпке, – сказал он мне. – Один человек с красным лицом то и дело ломился в кабину машиниста. Он был как зверь в клетке. И смотрел на нас так, будто ждал, когда кто-нибудь попросит его заткнуться… тогда у него появится повод психануть по полной».

Понимаете, в том-то все и дело. Некоторым людям достаточно лишиться привычного комфорта и испытать стресс, чтобы обратиться в чудовище. И порой ты остро чувствуешь таких людей. Невозможно объяснить, как это происходит. Ты просто знаешь это где-то в глубине души. Это тоже рептильный мозг.

И вот я мысленно возвращаюсь на три дня назад, в тот вечер, когда они прибыли. Мое первое животное ощущение.

Ужин по-хайлендски в первый вечер – одно из мероприятий, обещанных в проспекте. Но когда мы его устраиваем, у меня всегда впечатление, что гости с радостью обошлись бы без него. Каждый раз царит атмосфера принуждения, точно на официальном ужине. Уверена, это просто способ вытянуть из них деньги. Наценка на еду, даже с учетом использования «лучших местных продуктов», непомерная. Мне всегда было любопытно, может, это делается для привлечения местного сообщества, потому что официантами на ужин зовут местных парней и девушек, да и все продукты покупаются в округе, кроме оленины, которую промышляют непосредственно в поместье.

Я читала газеты, когда босс только купил это место у семьи, владевшей им на протяжении нескольких поколений. Там жаловались на «элитарные цены», на «изгнание местных жителей с собственной земли» – дескать, в Хайленде у каждого есть право бродить, где ему хочется, которое соблюдал прежний хозяин, но теперь повсюду заборы и предупреждающие таблички. По словам босса, это должно отпугнуть браконьеров, но любопытно, что у предыдущего владельца, похоже, не было с ними проблем. Возможно, браконьеры не были так хорошо организованы и вооружены, не знали про большой спрос на оленину и оленьи головы. Но скорее, сейчас на убийство оленя смотрят иначе. Кое-что из уроков все-таки усвоили.

Однажды в ближайшем к нам магазине в Кинлохлаггане (больше часа езды) я сказала хозяйке, где работаю. «Ты-то, похоже, ничего, девочка, – ответила она, – но это дурное место. Иностранные деньги. (Под этим, я думаю, она подразумевала, что босс – англичанин, а гости либо тоже из Англии, либо вовсе из-за пределов Британии.) Когда-нибудь, – добавила она, – они сполна заплатят за то, что не пускают людей на их землю». Рассказывая о пожаре в Старом Доме, я опустила главное – пожар устроил вовсе не егерь, а местный житель, которого оскорбил хозяин.

Если хайлендский ужин затевается, чтобы ослабить неприязнь местных, вряд ли это работает. Скорее всего, официанты, вернувшись домой, рассказывают про отвратительное поведение гостей. Помню холостяцкий мальчишник перед свадьбой, на котором пьяный шафер облапал молоденькую официантку, когда она наклонилась поднять салфетку. А то, что гости падают лицом в тарелки, перебрав односолодового «Гленгарри», и вовсе обычное дело. И блюют на стол прямо на глазах у персонала.

Я была уверена, что нынешние туристы из Лондона станут вести себя приличней, чем на том мальчишнике. С ними ребенок (мать попросила принести еду к ним в коттедж). Остается семь человек. Брюнет и высокая блондинка – Джулиен и Миранда. Идеальная, самая красивая пара, у них даже имена самые шикарные в группе. Потом худой, элегантный парень с золотисто-каштановыми волосами, в стильных очках (Ник) и его американский приятель Бо. Третья пара – Марк и Эмма. Его можно было бы назвать симпатичным, если бы не близко посаженные глаза, как у мелкого хищника, и непропорционально массивная верхняя половина тела, отчего он напоминает гротескного игрушечного супергероя. Я поймала себя на мысли, что его подруга выглядит как малобюджетная версия высокой блондинки – волосы у корней темные, а когда задирается кофточка, видны складки на животе. Сама себе удивляюсь. Обычно я не склонна к оценочным суждениям. Но даже если вы мало общаетесь с прочими человеческими существами – как я, например, – желание судить других, одно из главных свойств людей, никуда не девается. А сходства нельзя не заметить. Волосы выкрашены в тот же оттенок, одежда в таком же стиле, она даже накрасила глаза точно так же – черные стрелки в уголках. Но если макияж блондинки увеличивает глаза и придает взгляду кошачью загадочность, то макияж Эммы лишь подчеркивает, какие у нее маленькие глаза.

И последняя, Кейти. Странная девушка. Я чуть не пропустила ее поначалу. Она сидела так неподвижно, так тихо, в самой тени, в дальнем углу, словно хотела спрятаться. Она как-то не соответствовала всем остальным. У нее сероватая кожа и фиолетовые круги под глазами, одежда слишком строгая, как будто она собиралась в командировку, а здесь очутилась по ошибке.

Обычно, хотя мне и положено запоминать имена, про себя я предпочитаю называть людей, которые здесь останавливаются, просто «гости»: гость 1, гость 2 и так далее. Не хочу видеть в них личностей, у которых есть своя жизнь за пределами поместья. Наверное, это звучит странно. Думаю, такова моя тактика выживания. Не погружаться в чужую жизнь, не позволять их счастью – или чему-то еще – коснуться меня. Не сравнивать себя с неразлучными парами, что приезжают сюда ради романтического уединения, или с безмятежными семействами, ищущими покоя.

Но с этой группой я познакомилась ближе, чем хотелось, – вынужденное сближение, без которого я бы с удовольствием обошлась.

Хотя, если честно, они с самого начала вызвали у меня любопытство. Может, потому, что мы с ними почти ровесники – похоже, им всем около тридцати пяти. Я могла быть одной из них, если бы нашла хорошую работу в городе, как мои университетские друзья. Это то, что могло бы быть и у тебя, словно говорит мне вселенная. Ты могла бы приехать сюда гостем, и тогда канун Нового года не был бы для тебя самым одиноким временем в году.

Я могла бы им позавидовать, но зависти я не чувствовала. Не знаю почему, но их будто окружала аура беспокойства и недовольства. Даже когда они смеялись, толкались, поддразнивали друг друга – за всем этим ощущалась некоторая фальшь. Точно они актеры, разыгрывающие спектакль о том, как замечательно проводят время. Смеялись они слишком громко. Шампанского выпили слишком много. И в то же время, несмотря на веселье, будто постоянно наблюдали друг за другом. Возможно, сейчас, оглядываясь назад, я вижу это ярче, чем было на самом деле. Ведь почти в любой дружеской компании есть трения. Но мне тогда показалось, что им словно бы не слишком уютно в обществе друг друга. И это странно, потому что они сразу сообщили, что дружат много-много лет. Но так ведь и бывает со старыми друзьями, верно? Иногда они просто не отдают себе отчета, что у них больше нет ничего общего. И что, возможно, они осточертели друг другу.

Другие наши гости, пара из Исландии, появились как раз к подаче закуски – местного лосося с дикими травами, – вызвав некоторое неудовольствие у остальных.

Это Иэн забронировал им места. Я уехала в магазин, что случается редко, и по телефону отвечал он. По его словам, он увидел, что барак пустует, спросил разрешения у босса, и тот дал добро. Я была раздосадована, что он не записал их в регистрационную книгу, поскольку если бы знала, то не пообещала бы другой группе, что поместье будет в их полном распоряжении.

Было непонятно, чего ждать от этих двоих. Они были не из числа обычных туристов с деньгами. Лица у обоих обветренные, внешность грубоватая – как у людей, которые много времени проводят в суровых условиях. У мужчины очень светлые, почти волчьи, голубые глаза и жидкие бесцветные волосы, перехваченные сзади кожаным шнурком. У женщины пирсинг в носу в виде штифта с двойной головкой, темные волосы собраны в неопрятный конский хвост.

В поместье они прибыли с огромными рюкзаками, вполовину самих себя. За ужином рассказали, что из Исландии в Маллейг добрались на рыболовном траулере и высадились выше по побережью (при этих словах красивая блондинка сморщила нос), где Иэн встретил их и привез в поместье на своем джипе. Экипированы они были соответственно – куртки с мембраной «гортекс» и тяжелые ботинки, – рядом с ними лондонцы в своих куртках от Barbour и стильных веллингтонах от Hunter выглядят хлыщами. За ужином эта парочка и не подумала снять куртки, так что даже Даг и Иэн в фирменных килтах «Озера Коррин» казались разряженными, как и официанты – две девушки и парень в белых рубашках и клетчатых фартуках. Красавица блондинка смотрела на пару так, словно то были неведомые твари, только что выплывшие со дна озера. К счастью, исландцы сидели рядом со мной, а блондинка напротив, около Дага, она довольно быстро решила, что не стоит попусту тратить на них внимание и лучше сосредоточиться на лесничем. Выглядела она блистательно: блузка из тонкого шелка, сверкающие – наверное, бриллианты? – сережки-гвоздики. Дага она слушала с таким видом, будто ей в жизни ничего интереснее не рассказывали, – подбородок подперт ладонями, губы изогнуты в легкой улыбке. Даг же не клюнет на такую? Она ведь совсем не в его вкусе? И тут я сообразила, что понятия не имею, какие женщины ему нравятся, да и вообще мало что о нем знаю.

Я снова сосредоточилась на гостях из Исландии, сидевших по обе стороны от меня. Они изъяснялись почти на безупречном английском, и только легкая музыкальность произношения выдавала в них иностранцев.

– Давно вы здесь работаете? – спросила меня женщина, звали ее Кристин.

– Около года.

– И вы живете здесь совсем одна? – задал вопрос мужчина, Ингвар.

– Ну, не совсем. Даг… вон тот, тоже живет здесь. А Иэн с семьей в Форт-Уильяме.

– Тот, что нас встретил?

– Да.

– А, похоже, он славный малый.

– Да, – ответила я, а сама подумала: неужели?

Иэн такой молчаливый. Приезжает, делает свою работу – выполняет распоряжения босса – и уезжает. Все держит в себе. Разумеется, то же самое он может сказать и про меня.

Ингвар задумчиво спросил:

– Но почему такая женщина живет в таком месте?

У меня возникло ощущение, что он о чем-то догадался.

– Мне здесь нравится. – И сама услышала, как напряженно прозвучал мой голос. – Природа, покой…

– Но вам ведь должно быть здесь одиноко, не так ли?

– Да не очень.

– И не страшно? – Он улыбнулся, и от той улыбки у меня по спине пробежал холодок.

– Нет, – резко ответила я.

– Полагаю, вы привыкли к одиночеству, – сказал он, то ли не заметив моей резкости, то ли не придав ей значения. – Там, откуда мы приехали, понимают, что такое одиночество. Но если не соблюдать осторожность, можно и свихнуться, – он постучал пальцем по виску, – от этой темноты зимой, от безлюдья.

Если бы ты только знал, подумала я. Иногда только одиночество помогает обрести душевное равновесие. Но его слова заставили меня задуматься. Живи я в Исландии, где долгая зима и длинные ночи, разве не захотела бы я сбежать от темноты и холода – и подальше, чем в Шотландию? На деньги, которые нужно выложить в новогодний уикенд за здешние коттеджи, можно месяц наслаждаться солнцем в Южной Европе. И как вообще парочка, путешествующая автостопом и на рыболовном траулере, смогла позволить себе снять у нас домик? Или же это просто такое приключение? У нас тут бывают всякие.

– Стоит ли нам волноваться? – снова спросил Ингвар. – Что там в новостях?

– Вы о чем?

– А вы не знали? Хайлендский Потрошитель.

Разумеется, я знала. Надеялась только, что гости не узнают. Во вчерашней газете напечатали фотографии шести жертв. Девушки – молодые, красивые. На эдинбургской Принсес-стрит толпы таких девчонок, но улыбающиеся лица в газете производили зловещее впечатление, их будто заранее пометила судьба. Печатью смерти.

– Да, – осторожно ответила я. – Я читала в газетах. Но Шотландия большая страна, вряд ли что-то…

– По-моему, жертв обнаружили в Западном Хайленде.

– Это очень обширный край. Вы скорее столкнетесь с лох-несским чудовищем.

Скепсиса в моем голосе было побольше, чем в душе. Тем утром Иэн как раз распорядился: «Хитер, надо сказать гостям, чтобы ночью не выходили из домиков. Из-за новостей».

Меня еще возмутило, что Иэн, о гостях обычно даже не вспоминавший, вдруг озаботился их безопасностью.

Но вряд ли этот Ингвар вообще чего-то боится. Я видела, что все это его скорее забавляет, что он едва сдерживает улыбку. Когда он заговорил об охоте, я немного расслабилась, мне даже удалось отвести взгляд от этих пронизывающих белесо-голубых глаз. Было в них что-то пугающее, что-то не совсем человеческое.

– Про охоту вам лучше поговорить с Дагом, – сказала я. – Это его сфера. Даг?

Даг посмотрел на нас. Блондинка тоже подняла голову, явно недовольная, что им помешали.

– Вы когда-нибудь охотились ночью? – спросил Ингвар. – С фонарями и собаками?

– Нет, – ответил Даг, быстро и как-то неожиданно громко.

– Почему? – спросил Ингвар со странной улыбкой. – Это же очень удобно.

Ответ Дага был прост:

– Потому что это опасно и жестоко. Я никогда не использую фонари.

– Фонари? – переспросила блондинка.

– Прожекторы, – сказал он, не поворачивая к ней головы. – На оленей направляют яркий свет, чтобы заставить их замереть. Свет сбивает их с толку и пугает. И часто это означает, что вы убьете не того – например, самку с оленятами. А собак используют, чтобы отбить животное от стада. Это варварство.

Наступило неловкое молчание. Я подумала, что впервые услышала от Дага столько слов за раз.

А сегодня исландцы рвались помочь с поисками. И наверняка в нынешних условиях только на них и можно было положиться – им не привыкать к такой непогоде. Но они гости, и я отвечаю за их безопасность. Кроме того, я ничего о них не знаю. Они для меня загадка. Как и все остальные гости. А потому мой рептильный мозг был предельно четок: не верь никому.

Интересно, что гости думают обо мне? Возможно, они видят женщину слишком официальную, скучноватую, но ответственную. Я сама сотворила этот образ, маску, за которой скрываюсь, словно в раковине. Но внутри этой раковины все иначе. Внутри прячется человек, собранный из осколков с помощью скотча, клея и таблеток снотворного, ради которых я готова выбраться в цивилизацию. И которые я запиваю несколько чрезмерной дозой вина. Не хочу сказать, что у меня зависимость, нет. Я пью не ради удовольствия. Это необходимость. Для меня вино – еще одно болеутоляющее, способ притупить остроту, смягчить хронические, болезненные конвульсии памяти.

Миранда

Ужин накрыли в большой столовой Охотничьего Дома, примыкающей к гостиной и словно залитой светом сотен свечей. Персонал – кучка прыщавых подростков в клетчатых фартуках. У нас двое выбыли – Самира и Джайлс ужинают у себя в коттедже. Самира сказала, что слышала массу историй про то, как родители оставили ребенка на часок и закончилось все ужасно.

– Да, – терпеливо ответила я, – но не в такой же глуши. Господи, Прайя же не сможет никуда уйти, в шесть-то месяцев.

Но Самира ничего и слышать не захотела. Просто не верится, что это та же Самира, которая на одной вечеринке, когда нам было по двадцать, решилась перепрыгнуть на соседнюю крышу, до которой было не меньше ярда, – просто ради прикола. Она всегда была заводилой и тусовщицей из тех, кто обязательно добавит вечеру драйва. Если с Кейти мы просто давние подруги, то Самира гораздо больше похожа на меня, родственная душа. А сейчас я ее совершенно не узнаю. Вечно она носится с Прайей. Уверена, настоящая Самира еще существует. Надеюсь, это наш шанс наверстать упущенное, вспомнить, что мы сообщники. Но честное слово, некоторые люди, когда у них появляются дети, ведут себя так, как будто им сделали пересадку личности. Или лоботомию. Наверное, мне повезло, что я не могу забеременеть. По крайней мере, останусь сама собой.

Рядом сидит лесничий Даг, а с другой стороны тот, второй парень, Иэн. На обоих простой зеленый килт и спорран[11]11
  Поясная сумка-кошель, которую носят на ремне килта. Традиционная деталь шотландского костюма.


[Закрыть]. Ни один этому явно не рад. Как легко можно догадаться, на лесничем наряд смотрится лучше. Он определенно привлекателен. Помню, до Джулиена мне нравились такие мужчины. Молчаливый, задумчивый тип, мне всегда хочется таких разговорить, пробудить интерес.

Глядя ему в глаза, я спросила:

– Вы всегда были егерем?

Он нахмурился.

– Нет.

– А чем вы занимались раньше?

– Служил во флоте.

Представила его с короткой стрижкой и в форме. Заманчивая картинка. Выглядел он тщательно вымытым, хотя вряд ли хоть раз причесывался за последние лет пять. Я не зря потрудилась: на мне шелковая блузка – одна пуговица, пожалуй, расстегнута ниже, чем подобает, – и новые джинсы.

– Вам приходилось убивать? – Я подалась вперед, подперла рукой подбородок.

– Да.

Он произнес это без всякого выражения, не выказав и намека на какое-либо чувство. По телу у меня пробежал легкий озноб от волнения… или желания?

Джулиен сидел прямо напротив меня, ему все прекрасно было видно. Ревность как ничто другое помогает оживить отношения – особенно наши. Будь то знакомый официант в ресторане или парень на соседнем шезлонге, который, по мнению Джулиена, на меня пялился (и он наверняка прав), неважно. «Ты бы хотела, чтобы он сделал с тобой это? – позднее страстно шептал он мне в ухо. – Или это?»

Если честно, последнее время секс стал средством достижения определенной цели, а не удовольствием. Я купила эту штуку, про которую мне рассказала Самира, для определения самых фертильных дней. Стала предпочитать некоторые более эффективные позы. Я столько раз объясняла это Джулиену, но он вроде бы так и не понял. По-моему, недавно он просто перестал пытаться. Так что, да, добавить остроты нам бы не помешало.

Я снова развернулась к Дагу, но боковым зрением продолжила следить за Джулиеном. Он разговаривал с исландкой, и я легонько коснулась руки Дага, просто шутки ради. Кажется, последние пара бокалов были лишними. Ощутила, как вздрогнули его пальцы.

– Простите, – голос невинный, – вы не могли бы передать мне сок?

По-моему, сработало. Джулиен был явно взбешен чем-то. Со стороны казалось, будто он чудно проводит время, – всегда важно показать миру правильное лицо, – но я слишком хорошо его знаю. Это особое напряжение шеи, эти стиснутые губы.

Я посмотрела на бедняжку Кейти, сидевшую на другом конце стола, рядом с ней – исландец со странными глазами, который, похоже, на нее запал. Просто кошмар, что эта парочка здесь. Мы что, и сауну будем делить с ними? Учитывая состояние его одежды, потом придется себя дезинфицировать.

Исландец подался к Кейти с таким выражением на лице, будто за всю жизнь не видел никого прекрасней. Да уж, судя по его подружке, вкус у парня нетрадиционный.

Хотя… в Кейти что-то определенно изменилось. Начать хотя бы с новой стрижки. Обычно подруга ходит с прической а-ля миссис Вильямс, это наша старая школьная училка по физкультуре. С ее-то зарплатой юриста Кейти могла бы выглядеть и получше. Сколько лет я твердила, чтобы сходила к Дэниелу Гелвину (сама делаю там мелирование каждые шесть недель), и теперь даже не знаю, почему так раздражена тем, что она меня наконец послушалась. Наверное, потому, что не поблагодарила, а я ведь этого заслужила. А может, потому, что я представляла, как мы пойдем туда вместе. Как-нибудь утром соберемся и вдвоем отправимся в парикмахерскую.

Я еще помню девчонку, которой она была, – плоская грудь, когда у других уже вовсю выпирало, жидкие волосы, ноги иксом, бордовая школьная форма подчеркивает сероватый цвет лица.

Я всегда любила объекты для проработки.

И посмотрите на нее теперь. Трудно судить объективно, я ведь знаю ее так давно, что мы почти сестры, но мне понятно, почему некоторые мужчины могут находить ее привлекательной. Да, она никогда не будет хорошенькой, но Кейти научилась подавать себя в самом выгодном свете. Эта новая стрижка. Зубы выровнены и отбелены. Одежда прекрасно подобрана и отлично подчеркивает ее худощавую фигуру (я бы такую блузку себе не могла позволить, буфера сразу полкой встанут и буду выглядеть коровой). Когда ее приняли на работу в юридическую фирму, она сделала себе в подарок операцию по исправлению лопоухости. Она выглядит почти… шикарно. Ее можно было бы принять за француженку – то, как она выгодно подает свои неправильные черты. Как там французы таких называют? Jolie laide, хорошенькая дурнушка.

Кейти ни за что бы не засвистели вслед строители или разная шоферня. Никогда не могла понять, почему некоторые считают, что это должно льстить. Ну ладно, я сознаю, что я привлекательна. Очень привлекательна. Вот, я это сказала. Теперь вы меня ненавидите? Но мне не нужно подтверждение от вислопузых работяг, которые окликнут любую в короткой юбке и обтягивающем топе. От их внимания чувствуешь себя дешевкой.

Но Кейти они бы не свистнули. Хотя нет, могли бы крикнуть «Улыбнись, красотка!». Она бы им не глянулась. Они бы ее не поняли. Я почти завидую ей. В ней есть то, чего никогда не было во мне, – притягивающая взгляд утонченность.

Неважно. Может, теперь, когда мы наконец вместе, я узнаю, что происходит в ее жизни – что вызвало в ней эту таинственную перемену.