Текст книги "Квартира в Париже"

Снова раздается стук. На этот раз более требовательный. Я осознаю свою ошибку. Конечно, это не он… Это было бы невозможно.

Когда я открываю дверь, то вижу ее, Софи Менье. Для меня «мадам». Стоит во всей своей красе: элегантное бежевое пальто, блестящая черная сумочка, блестящий черный шлем волос, шелковый шарф, повязанный на шее. Она принадлежит к тому племени женщин, что гуляют по шикарным улицам этого города с сумками для покупок, с позолоченными надписями на жестких бирках, полными дизайнерской одежды и дорогих предметов. Маленькая породистая собака на поводке. Богатые мужья cinq à sept affairs[29]29
  Со своими интрижками (фр.)


[Закрыть], роскошные апартаменты и белые дома с закрытыми ставнями на острове Ре. Родились здесь, выросли в родовитых французских семьях – или, по крайней мере, хотели бы убедить вас в этом. Ничего безвкусного. Ничего nouveau[30]30
  Нового (фр.).


[Закрыть]. Только элегантная простота, традиции и классика.

– Oui Madame? – спрашиваю я.

Она отступает от двери, как будто ей невыносимо находиться слишком близко к месту, которое я называю своим домом, как будто его бедность может каким-то образом ее замарать.

– Девушка, – просто начинает она. Даже не обращается ко мне по имени, она никогда не называла меня по имени, я даже не уверена, что мадам его знает. – Тот, кто приехал прошлой ночью, тот, кто остановился в квартире на третьем этаже.

– Oui Madame?

– Я хочу, чтобы вы следили за ней. Хочу, чтобы вы сообщали мне, когда она уходит, когда приходит. Я хочу знать, бывает ли у нее кто-нибудь. Это очень важно. Понимаете? Comprenezvous?

– Oui Madame!

– Хорошо. – Она ненамного выше меня, но каким-то образом ей все равно удается смотреть на меня сверху вниз, свысока. Затем она поворачивается и быстро уходит, маленькая серебристая собачка трусит следом.

Я провожаю ее взглядом, а потом подхожу к своему крошечному столику и открываю ящик. Заглядываю внутрь, проверяя содержимое.

Она может смотреть на меня свысока, но знание, которым я обладаю, наделяет меня властью. И я думаю, мадам это понимает. Пусть она в этом и не признается, но мадам Менье меня немного побаивается.

Забавно: у нас больше общего, чем кажется на первый взгляд. Мы обе прожили так долго в этом здании, что по-своему стали невидимыми. Стали частью пейзажа.

Но я точно знаю, что это за женщина Софи Менье. И на что она способна.

ДЖЕСС

– Эй! – кричу я. – Кто-нибудь слышит меня?

Я понимаю, что стены поглощают звук и эта затея абсолютно бессмысленна. И тогда толкаю дверь изо всех сил, надеясь, что под моим весом замок сломается. Без толку: с тем же успехом можно сдвинуть бетонную стену. Я стучу по дереву, вынимаю серьгу и пытаюсь нащупать в темноте замок, на случай, если получится его открыть.

Ничего. Черт. Черт.

– Эй! – кричу я, уже в отчаянии. – ЭЙ! ПОМОГИТЕ МНЕ!

Последние два слова. Внезапное воспоминание о другой комнате. Кричу во всю глотку, кричу, до хрипоты в голосе, хотя он никогда не казался мне достаточно громким… никого. На помощь, на помощь, помогите мне кто-нибудь, она не…

Все мое тело дрожит.

И вдруг дверь открывается, и загорается свет. Передо мной стоит мужчина. Я отступаю назад. Это, наверное, Антуан, парень, которого я только что видела, это он разбил бутылку…

Нет… Я ошиблась. Возможно, дело в росте и ширине плеч. Но этот парень моложе, его волосы светлее, темно-золотистого цвета.

– Ça va?[31]31
  В чем дело? Что такое? (фр.)


[Закрыть] – спрашивает он. Затем по-английски:

– Все о’кей? Я спустился за бельем и услышал…

– Ты англичанин! – ошарашенно говорю я. По ходу такой же британец, как королева: правильное, изящное произношение мажора. Немного походит на то, что появилось у Бена, когда его усыновили и он перебрался к своим новым родителям.

Он смотрит на меня так, словно ждет объяснений.

– Кто-то запер меня здесь, – говорю я. Теперь, когда адреналин в крови поутих, я чувствую, как дрожит тело, а на лбу выступил холодный пот. – Кто-то нарочно запер меня.

Он проводит рукой по волосам, хмурится.

– Не думаю. Дверь просто заклинило. Ручка немного застряла, когда я открывал.

Я вспоминаю, как сильно налегала на нее. Может, ее действительно заклинило?

– Что ж, спасибо, – устало говорю я.

– Ничего страшного. – Он отступает назад и смотрит на меня. – Что ты здесь делаешь? Не в подвале, в квартире?

– Ты знаешь Бена с третьего этажа? Я должна пожить у него…

Он хмурится.

– Бен не говорил, что к нему приедут погостить.

– Ну это решилось в последний момент, – уклончиво отвечаю я. – Итак… ты знаешь Бена?

– Да. Он мой давний приятель. А ты кто?

– Я Джесс, – представляюсь я. – Джесс Хэдли, его сестра.

– Я – Ник, – пожимает плечами он. – Я… ну, тот, кто предложил ему переехать и пожить здесь.

НИК

Второй этаж

Я спросил, не хочет ли Джесс подняться ко мне, а не болтать в холодной темноте подвала. Сейчас я немного сожалею об этом: я предложил ей сесть, но она расхаживает по комнате, разглядывает мой тренажер, мои книжные шкафы. Ее джинсы стерты на коленях, рукава джемпера в катышках, ногти обкусаны так, что выглядят как крошечные кусочки битой скорлупы. В ней есть что-то нервозное, взвинченное: ничего общего с томностью Бена, с его приятными манерами. У нее совсем другой выговор; вряд ли она училась в частной школе. К тому же, произношение Бена часто менялось в зависимости от того, с кем он разговаривал. Но я только со временем это понял.

– Слушай, – внезапно говорит она. – Могу я умыть лицо? Я сильно вспотела.

– На здоровье. Еще чего-нибудь хочешь?

Она возвращается через пару минут. Я улавливаю мужской аромат от Анник Гуталь; либо у нее такие же духи (что кажется маловероятным), либо она позаимствовала парфюм у меня.

– Тебе лучше? – спрашиваю я.

– Да, намного, спасибо. Эй, а мне понравился твой душ рэйн-шауэр. Он так называется?

Пока она разглядывает комнату, я продолжаю наблюдать за ней. Сходство есть. С определенных ракурсов почти поразительное. Но волосы у нее другого цвета, нежели у Бена, темно-каштановые, а сама она маленькая и жилистая. Бродит повсюду, вынюхивает, словно лисица.

– Спасибо, что помог мне, – говорит она. – Я уж подумала, что никогда не выберусь оттуда.

– Но, черт возьми, что ты делала в cave?

– Что?

– Cave, – объясняю я, «подвал» по-французски.

– А, точно. – Она грызет кожу на кончике большого пальца, пожимает плечами. – Осматривала это место, наверное. – Я заметил в ее руках бутылку вина. Видел, как она положила ее обратно на стеллаж, когда думала, что я не смотрю… Я не собирался упоминать об этом. Владелец этого погреба может позволить себе потерять одну-две бутылки… – Там внизу столько места, – говорит она.

– Им пользовалось Гестапо во время войны, – объясняю я. – Их главная штаб-квартира находилась на авеню Фош, недалеко от Булонского леса. Но ближе к концу оккупации у них накопился… излишек людей. Они использовали cave в качестве тюрьмы. Держали здесь членов Сопротивления.

Она корчит гримасу.

– Понятно. У этого места тяжелая энергетика. Моя мама была поклонницей таких вещей: увлекалась энергией, аурами, вибрациями.

Была. Я помню, как Бен рассказывал мне о своей матери. Однажды ночью он напился в пабе. Хотя, даже будучи пьяным, он никогда бы не наговорил больше положенного.

– В любом случае, – говорит она, – я никогда по-настоящему не верила в это. Но здесь что-то ощущается. У меня от этого мурашки по коже. – Она вдруг спохватывается. – Извини – не хотела тебя обидеть…

– Да нет. Все в порядке. Думаю, я знаю, что ты имеешь в виду. Итак, ты сестра Бена. – Я определенно хочу выяснить, что она здесь делает.

Она кивает.

– Ага. Одна мама, разные отцы.

Я обращаю внимание, что она умалчивает, что Бена усыновили. Я помню, как удивился, узнав об этом. А ведь это логично. Тот факт, что мы не могли причислить его ни к кому в университете: ни к степенным гребцам, ни к прилежным отличникам, ни к упоротым тусовщикам. Да, он говорил, как выпускник частной школы, легко и непринужденно – но всегда казалось, что за этим скрывается нечто другое. Намек на нечто грубое, темное. Может быть, именно этим он так заинтриговывал людей.

– О, у тебя есть «Гаджия», – сообщает Джесс, направляясь на кухню. – У них тоже была такая, в кафе, где я раньше работала. – Она смеется, но без особой радости. – Может, я и не училась в хорошей школе или универе, как мой брат, но я знаю, как взбить правильную микропену. – Улавливаю ли я в этом нотку горечи? Определенно да.

– Хочешь кофе? Я могу сделать. Хотя, боюсь, у меня осталось только овсяное молоко.

– А пива у тебя нет? – с надеждой спрашивает она. – Понимаю, еще рано, но я бы не отказалась.

– Конечно, присаживайся, не стесняйся, – говорю я, указывая на диван. От ее мельтешения у меня уже голова кругом.

Я иду к холодильнику, чтобы достать пару бутылок: ей – пиво, мне – комбучу. Я никогда не пью раньше семи. Прежде чем я успеваю предложить ей напиток, она уже достает из кармана зажигалку, зажимает ее между указательным пальцем и колпачком, каким-то образом откидывает крышку. Я наблюдаю за ней, завороженно и слегка удивленно. Кто эта девушка?

– Не помню, чтобы Бен упоминал, что ты приедешь погостить, – говорю я как можно непринужденнее. Не хочу, чтобы ей показалось, будто я ее в чем-то обвиняю – но он точно этого не говорил. Хотя, конечно, в последние пару недель мы почти не общались. Он был так занят.

– Ну, это решилось в последнюю минуту. – Она неопределенно машет рукой. – Когда ты видел его в последний раз? – спрашивает она. – Бена?

– Кажется пару дней назад.

– Значит, сегодня ты его не видел?

– Нет. Что-то случилось?

Я наблюдаю, как она рвет зубами ноготь большого пальца, меня передергивает. Маленькая капелька крови расцветает на кончике пальца.

– Когда я приехала прошлой ночью, его здесь не было. И я со вчерашнего дня о нем ничего не слышно. Понимаю, это прозвучит странно, но, может быть, у него были какие-то неприятности?

Я поперхнулся.

– Неприятности? Какого рода неприятности ты имеешь в виду?

– Ну, это просто… кажется неправильным. – Теперь она теребит золотой шнурок на шее. Показывается металлический святой; такой же, какой был у него. – Бен оставил мне голосовое сообщение. Но оно будто обрывается на полуслове. А теперь он не отвечает на звонки. Он не прочитал ни одно мое сообщение. Его бумажник и ключи все еще в квартире, и я знаю, что он не уехал на «Веспе», потому что я видела ее в подвале…

– Но это же так похоже на Бена, разве нет? – говорю я. – Наверное, он уехал на несколько дней, гоняясь за какой-нибудь историей с парой сотен евро в заднем кармане. Отсюда можно уехать на поезде в большую часть Европы. Он всегда был таким, еще со студенческих лет. Он исчезал и возвращался через несколько дней, со словами, что поехал в Эдинбург, потому что «он всегда мечтал там побывать», или хотел посмотреть Норфолк Бродс[32]32
  Национальный парк с ручьями и озерами в Великобритании.


[Закрыть], или он остановился в хостеле, или отправился в поход по Брекон-Биконс[33]33
  Национальный парк в южной части Уэльса в Великобритании.


[Закрыть]. – Остальные из нас в нашем маленьком пузыре едва помнили – а некоторые вообще хотели забыть, – что за пределами колледжа был целый мир. Нам бы и в голову не пришло уехать. Но он уезжал сам по себе, как будто перед ним не возвышались невидимые барьеры. В нем чувствовалась жажда жизни, стремления.

– Я так не думаю, – произносит Джесс, прерывая мои воспоминания. – Зная, что я приеду… он бы так не поступил. – Но в ее голосе нет прежней уверенности. Ее голос звучит так, будто она спрашивает, а не утверждает. – И все же, вроде ты неплохо его знаешь?

– До недавнего времени мы почти не виделись. – По крайней мере, это правда. – Ты же знаешь, как это бывает. Но переехав в Париж, он связался со мной. И мы снова встретились… и как будто и не было всех этих лет.

Меня тянет вернуться к нашей первой встрече несколько месяцев назад. Удивление – потом шок – получить письмо от него после стольких лет, после всего… Спорт-бар в Сен-Жермене. Липкий пол и футболки с подписями французских регбистов, прикрепленные к стене, заплесневелые куски мясной нарезки с английским пивом и французским клубом регби, играющим примерно на пятнадцати разных экранах. Это вызвало приступ ностальгии; почти то же место, куда мы, будучи студентами, отправились пить пиво и притворяться настоящими мужчинами.

Мы наверстали наше упущенное десятилетие: моя жизнь в Пало-Альто; его журналистика. Он достал свой телефон, чтобы показать свои статьи.

– Это не совсем… важная работа, – признался он, пожимая плечами. – Я не могу писать обо всем, о чем хочу. Если уж совсем начистоту, то мои статьи – это чушь собачья. Лучше бы занялся технологиями, как ты.

Я неловко кашлянул.

– Приятель, я точно не покорил мир технологий. – И я еще мягко выразился. Но меня больше разочаровало отсутствие его успеха, чем своего собственного. Я ожидал, что он уже написал свой первый роман, удостоенный премии, или даже два. Мы познакомились в студенческой газете, но всегда казалось, что ему больше подходит художественная литература, нежели журналистика с ее точными фактами.

И если кто-то и собирался покорить мир, то, я был абсолютно уверен, это Бенджамин Дэниелс. Если у него не получится, то на что надеяться нам?

– У меня такое чувство, что я будто гоняюсь за объедками, – сказал он. – У меня есть возможность обедать в нескольких прекрасных ресторанах, иногда я попадаю на бесплатную вечеринку. Но это не совсем то, чем в итоге я собирался заниматься. Нужна крупная история, чтобы ворваться в профессию и сделать себе имя. Настоящая революция. Я сыт по горло Лондоном, общением со старыми дружками. Решил попытать счастья здесь.

Что ж, когда мы виделись в последний раз, у нас обоих были большие планы. Даже если мои не включали ничего серьезнее, чем убраться к чертовой матери подальше от моего старика и уехать подальше от дома.

Внезапный грохот возвращает меня в комнату. Джесс сбила фотографию с книжной полки: один из немногих имеющихся у меня фотоснимков. Она поднимает ее.

– Извини. Лодка классная. На фото.

– Это отцовская яхта.

– А это ты с ним?

– Да. – На ней мне где-то пятнадцать. Его рука на моем плече, мы оба улыбаемся в камеру. В тот день мне действительно удалось произвести на него впечатление, чуть порулив яхтой. Наверное, это был один из редких случаев, когда я ощущал, что он гордится мной.

Внезапный взрыв смеха.

– А это как из Гарри Поттера, – говорит она. – Эти черные плащи. Это…

– Кембридж. – Наша группа после торжественного мероприятия. Стоим в наших одеяниях на Джизус-Грин, у реки Кэм, в закатных лучах, сжимающие в руках недопитые бутылки вина. Глядя на фотографию, я почти чувствую благоухание свежескошенной травы: аромата английского лета.

– Там ты и познакомился с Беном?

– Да, мы вместе работали в студенческой газете: он в редакции, я на веб-сайте. И мы оба учились в Джизус-колледже[34]34
  Колледж в Кембридже.


[Закрыть].

Она закатывает глаза.

– Ну и названия они придумывают этим местам. – Она прищуривается, глядя на фото. – Его не видно на этой фотографии, да?

– Да. Потому что он снимал. – Смеялся, заставляя нас всех позировать. Типичный Бен, ему всегда нравилось быть за камерой, а не перед ней: рассказывать историю, а не быть ее частью.

Она подходит к книжным шкафам. Ходит взад и вперед, читая названия. Трудно представить, что она когда-нибудь перестанет двигаться.

– Так много книг на французском языке. Бен тоже этим занимается, правда? Изучает французский или что-то в этом роде.

– Ну, сначала он занимался современными языками, да. Позже переключился на английскую литературу.

– Правда? – Она погрустнела. – Я не… не знала этого. Он мне никогда не говорил.

В памяти всплывают те крупицы информации, которые Бен рассказывал о сестре в путешествии. Ей пришлось тяжелее, чем ему. Некому было помочь ей вернуться к нормальной жизни. Джесс перебрасывали из семьи в семью, но она так нигде и не прижилась.

– Так ты и есть тот друг, который помог ему переехать?

– Да, это я.

– Это звучит невероятно, – сказал Бен, когда я предложил ему переехать в день нашей следующей встречи. – А ты уверен насчет арендной платы? Она действительно такая невысокая? Должен признаться, я сейчас очень стеснен в средствах.

– Я узнаю, – пообещал я ему. – Но почти уверен, что да. Правда, квартира не прям новая. В ней есть некоторые… антикварные вещицы.

Он широко улыбнулся.

– Меня это не смущает. Ты меня знаешь. Мне нравятся места с характером. Поверь мне, это лучше, чем валяться на чужих диванах. Могу я прихватить с собой кота?

Я рассмеялся.

– Уверен, можно и с котом. – Я обещал, что все разузнаю. – Но если тебе нужна квартира, считай, ты ее получил.

– Что ж… спасибо, дружище… То есть… серьезно, это прям потрясающе.

– Без проблем. Рад помочь. Значит, тебе интересно?

– Черт возьми, да, – расхохотался Бен. – Давай угощу тебя, отпразднуем.

Мы просидели там за выпивкой несколько часов. Казалось, будто не было всех этих лет, будто мы внезапно вновь оказались в Кембридже – разве что тогда мы выпивали больше.

Через пару дней он переехал. Так быстро. Я помог ему поднять сумки наверх. Стоял с ним в квартире, пока он осматривался.

– Я понимаю, что это немного… в ретро-стиле, – начал я.

– У этой квартиры определенно есть своя история, – заключил он. – Знаешь что? Я оставлю все как есть. Мне нравится. Есть в этом что-то готическое.

Я тогда подумал, как же здорово, что мой старый приятель вернулся. Он улыбнулся – и это была его улыбка, улыбка Бена, – и внезапно я почувствовал, что все может быть хорошо. Может, даже будет еще лучше. Словно это поможет вернуть того парня, которым я был когда-то давным-давно.

– Могу я воспользоваться твоим компьютером?

– Прости, что? – я выныриваю из воспоминаний и вижу, как Джесс подбирается к моему аймаку.

– Цены здесь бешеные. Я просто подумала, что могу еще раз проверить Инстаграм Бена, вдруг что-то случилось с его телефоном, и он не смог мне ответить.

– Э-э – может дать тебе пароль от вайфая? – Но она уже сидит, держит руку на мышке. Похоже, выбора у меня нет.

Она двигает мышкой, и экран загорается.

– Стой… – Она наклоняется вперед, вглядываясь в заставку, затем поворачивается ко мне. – Это же ты с Беном, правда? Боже, он тут такой юный. Как и ты.

Я уже несколько дней не включал свой компьютер. Вглядываюсь в экран.

– Да, это мы. Почти дети. – Как странно об этом думать. Тогда я чувствовал себя таким взрослым. Как будто мне открылись все тайны мира. И все же тогда мы были детьми. Я выглядываю в окно. Мне не нужно смотреть на фотографию; я вижу ее и с закрытыми глазами. Золотистый свет: мы оба щуримся от солнца.

– Где это вы?

– После выпускных экзаменов наша группа на все лето отправилась в путешествие.

– На поездах?

– Да. По всей Европе… это было потрясающе. – Это действительно было так. Лучшее время в моей жизни.

Я смотрю на Джесс. Она притихла; кажется, погрузилась в свои мысли.

– С тобой все хорошо?

– Да, конечно. – Она выдавливает улыбку, энергии у нее явно поубавилось. – Так где вы сфотографировались?

– Кажется, в Амстердаме.

Я не думаю: я знаю. Как я могу забыть?

Глядя на эту фотографию, я чувствую на своем лице лучи позднего июльского солнца, ощущаю запах серы и теплой воды в канале. Я по-прежнему так же остро чувствую все, хотя этим воспоминаниям больше десяти лет. Но тогда все в этой поездке казалось важным. Все было сказано, все было сделано.

ДЖЕСС

– Я только что понял, – бормочет Ник, глядя на часы. – Вообще-то мне пора идти. Извини, я понимаю, тебе нужен компьютер.

– О, – говорю я немного ошарашенно. – Не беспокойся. Не мог бы ты сказать свой пароль от вайфая? Может, я смогу подключиться из квартиры.

– Конечно.

Он резко заторопился; может быть, он куда-то опаздывает?

– Это по работе? – спрашиваю я.

Мне было любопытно, чем он зарабатывает на жизнь. Все в этом парне говорит, что деньги у него водятся. Но скорее шепчет, чем выкрикивает. Осматривая его квартиру, я заметила парочку весьма стильных динамиков («Бэнг и Олуфсен», я изучу их позже, но могу сказать, что они дорогие), модную камеру («Лейка»), массивный экран в углу («Эппл») и профессиональную кофемашину. Но нужно вглядываться, чтобы заметить достаток. Собственность Ника – это атрибуты богача, который не хочет этим хвастаться… может быть, даже немного смущен этим. Но они многое говорят. Как и книги на его полках – те названия, которые я смогла разобрать: «Быстрое инвестирование». «Технологичный инвестор», «Поймать единорога», «Наука самодисциплины». Как и его вещи в ванной комнате. Ополоснув лицо за три секунды, я принялась копаться в его шкафах. По предметам в ванной комнате можно многое понять о человеке. Я узнала об этом, когда меня водили на встречи с будущими приемными семьями. Никто никогда не остановит тебя, если ты вдруг попросишься в туалет. Я заходила туда, шарила – иногда брала губную помаду или флакон духов, иногда осматривала комнаты на обратном пути – выясняла, не скрывают ли они чего-нибудь страшного или странного.

В ванной Ника все было как обычно: жидкость для полоскания рта, зубная паста, лосьон после бритья, парацетамол, люксовые туалетные принадлежности от «Эзоп» и «Байредо», а еще – что интересно – довольно большой запас оксикодона. У каждого есть свой наркотик, это я понимаю. Когда-то и я баловалась такой дрянью. Когда казалось, что проще перестать тревожиться обо всем, просто проскользнуть в потайную дверь. Жизнь не для меня, но я смирилась. И кажется, богатые мальчики тоже чувствуют боль.

– Я – ну, в данный момент у меня перерыв в работе, – говорит Ник.

– Чем ты раньше занимался? – спрашиваю я, неохотно отходя от стола. Абсолютно уверена, что его последняя работа не была связана с дешевым баром с надувными пальмами и свисающими с потолка фламинго.

– Какое-то время я жил в Сан-Франциско. В Пало-Альто. Технологические стартапы. Бизнес-ангел[35]35
  Частный венчурный инвестор, дающий финансовую и экспертную поддержку компаниям на ранних этапах развития.


[Закрыть], понимаешь?

– Э-э… нет.

– Инвестор.

– А-а. – Должно быть, приятно не заморачиваться с поиском работы.

Очевидно, что «перерыв в работе» не означает, что он собирает мелочь по карманам.

Ник протискивается мимо меня, чтобы добраться до двери; я преграждаю ему путь, и будучи милым богатым английским мальчиком, он посчитал невежливым просто попросить меня подвинуться. Я ощущаю запах его туалетной воды; этот аромат ему подстать: дымный, роскошный. Я не удержалась и побрызгалась в ванной.

– О, – бормочу я. – Извини. Я тебя задерживаю.

– Все в порядке. – Но у меня складывается впечатление, что он не так расслаблен, как утверждает: есть что-то напряженное в его позе, возможно, стиснутая челюсть.

– Что ж. Спасибо, что помог.

– Слушай, – говорит он. – Я уверен, что беспокоиться не о чем. Но я все равно готов помочь. Если будут вопросы, просьбы – обращайся.

– Есть одна вещь, – говорю я. – Ты не знаешь, Бен с кем-нибудь встречается?

Он хмурится.

– Встречается с кем-нибудь?

– Ага. Может, есть подружка или знакомая?

– Почему ты спрашиваешь?

– У меня чуйка. – Не то чтобы я пуританка, но женские трусы, найденные в постели Бена, вызывают у меня отвращение.

– Хм… – Он подносит руку к волосам и проводит по ним пальцами, отчего его кудри лежат еще беспорядочней. Он прекрасен. Да, все мое внимание приковано к поискам Бена, но я же не слепая. И я всегда питала слабость к вежливым шикарным мальчикам; это я говорю не ради красного словца.

– Насколько я знаю, нет, – отвечает он наконец. – Не думаю, что у него есть девушка. Но рискну предположить, что я не в курсе всех подробностей его жизни здесь, в Париже. Я имею в виду, что до того, как он приехал сюда, мы не особо общались.

– Да. – Я знаю, как это бывает.

Это в духе Бена, как сказал Ник незадолго до этого. Он всегда был таким, еще когда мы были студентами. И все, о чем я могла думать, было: это правда он? И если он всегда срывался при первой возможности во время учебы в Кембридже, то почему не нашел времени для встреч со мной? Бен всегда говорил, что «так занят сочинениями» или «я не могу пропустить семинары. Сама знаешь, каково это». Но, конечно, я не знала. Он понимал, что я не знала. Один единственный раз он навестил меня – когда я жила в Милтон-Кинсе – в ответ на предложение отправиться в Кембридж. Я подозревала, что угроза появления его грязной сестры из приемной семьи и порча его имиджа может сработать. При мыли об этом во мне скорее закипает ярость, но это хотя бы не боль. Боль хуже всего.

– Извини, что не могу больше ничем помочь, – говорит Ник, – но если понадоблюсь, я здесь. Всего одним этажом ниже.

Мы встречаемся взглядами. У него темно-синие глаза, а не карие, как мне казалось. Я пытаюсь понять, что подсказывает мне моя интуиция, – стараюсь не обращать внимание на небольшое влечение к нему. Могу ли я доверять этому парню? Он приятель Бена. Он говорит, что готов помочь. Проблема в том, что я не умею доверять людям. Я слишком давно привыкла полагаться только на себя. Но Ник может быть полезен. Он знает Бена – очевидно, в некотором смысле даже лучше, чем я. Он явно говорит по-французски. Он кажется порядочным парнем. Я вспоминаю странную, нервную Мими и ледяную Софи Менье: приятно думать, что кто-то в этом доме действительно может сойти за союзника.

Я наблюдаю, как он надевает элегантное темно-синее шерстяное пальто, обматывает шею мягким серым шарфом.

Он подходит к двери и открывает ее для меня.

– Рад знакомству, Джесс, – говорит он с легкой улыбкой. Он будто ангел с картины. Я не знаю, откуда взялась эта мысль – может быть, потому что он сам употребил это слово, – но оно описывает его очень точно, если не сказать идеально. Падший ангел. Эти темно-золотистые кудри, эти фиолетовые тени под его синими глазами. У мамы тоже был пунктик насчет ангелов, она всегда говорила Бену и мне, что у нас у всех есть по одному, они за нами приглядывают. Жаль, что ее ангел не справился с задачей.

– И еще, – говорит Ник, – я уверен, Бен объявится.

– Спасибо. Я тоже так думаю. – Очень в это верю.

– Могу оставить тебе свой номер телефона.

– Это будет замечательно. – Я достаю свой мобильник, открываю контакты. Могу записать тебя по фамилии?

– Конечно. Миллер. Ник Миллер.

Я ввожу цифры, которые он мне называет.

– Спасибо.

Вернувшись в квартиру Бена, я с облегчением обнаруживаю, что могу подключиться к вайфаю Ника с его паролем. Я захожу в Инстаграм Бена и ищу Ника Миллера в списке подписчиков, но не нахожу. Пробую более общий поиск и получаю Ников Миллеров со всего мира: из Штатов, Канады, Австралии. Я копаюсь в профилях, пока у меня не начинают болеть глаза. Но они то слишком молоды, то слишком стары, слишком лысые, не из той страны. Гугл тоже бесполезен: есть какой-то вымышленный парень по имени Ник Миллер из телешоу, который заполонил всю выдачу в поисковике. Я сдаюсь. Как раз в тот момент, когда я собираюсь положить телефон обратно в карман, он вибрирует. И на мгновение я думаю: это Бен. Это от Бена! Как же удивительно, после всего…

Это с неизвестного номера:

Получил ваше сообщение о Бене. Мы давно не общались. Хотя он и пообещал мне пару статей и питч. Я весь день работаю в кафе «Бель Эпок» рядом с Люксембургским садом. Можем встретиться там. Т.

Поначалу я не могу разобрать, что к чему, но потом вспоминаю: это тот парень, которому я написала ранее. Я вынимаю из заднего кармана бумажник Бена, чтобы посмотреть его полное имя. Тео Мендельсон, парижский редактор «Гардиан».

Я сейчас приду, пишу я в ответ.

Перед тем как убрать визитку обратно в бумажник, я замечаю, что за ней спрятана еще одна карточка. Она привлекает мое внимание своим оригинальным оформлением. Металлическая, темно-синего цвета с вытисненным золотым фейерверком. Ни текста, ни цифр, ничего такого. Не кредитка. И не визитка, конечно. Тогда что? Я колеблюсь, ощущаю в ладони ее тяжесть, и убираю карточку в карман.

Уже вечереет, небо потемнело, налилось синим, как старый синяк. Как так? Я не заметила, как пролетели часы. Это место поглощает время, как в сказках.

Идя по двору, я слышу рядом какой-то звук, скрежет: скр, скр, скр. Я оборачиваюсь и впадаю в ступор, когда вижу маленькую сутулую фигуру, стоящую всего в паре метров справа от меня. Это та старуха, которую я видела прошлой ночью. Ее седые волосы повязаны платком, на ней что-то вроде длинного бесформенного кардигана поверх фартука. Ее лицо – один сплошной нос и подбородок, пустые глазницы. Ей может быть от семидесяти до девяноста. В руках метла, которой она сгребает опавшие листья в кучу. Ее глаза прикованы ко мне.

– Bonsoir[36]36
  Добрый вечер (фр.).


[Закрыть], – здороваюсь я. – Эм. Вы не видели Бена? С третьего этажа? – Я показываю на окна квартиры. Но она просто продолжает подметать: скр, скр, скрррр, все время наблюдая за мной.

Затем она подходит еще ближе. Она не сводит с меня глаз, почти не моргает. Но только один раз, бегло, она поднимает глаза на дом, будто что-то проверяет. Затем открывает рот и тихо шипит звуком, напоминающим шорох опавших листьев.

– Здесь ничего нет для тебя.

Я пристально смотрю на нее.

– Вы о чем?

Она качает головой. А потом поворачивается, возвращаясь к уборке. Все произошло так стремительно, что я почти поверила, будто мне это померещилось. Почти.

Я смотрю вслед ее удаляющейся фигуре. Да черт возьми: такое чувство, что все, кого я здесь встречаю, говорят загадками – разве что кроме Ника. Меня охватывает внезапное яростное желание подбежать к ней и, не знаю, встряхнуть или что-то в этом роде… в общем, заставить объяснить мне, что она имеет в виду. Но я прячу свое разочарование за маской безразличия.

Уходя, я чувствую ее пронзительный взгляд, сверлящий мои лопатки. И уже на улице, задаюсь вопросом: это была угроза или предупреждение?

КОНСЬЕРЖКА

Будка

Ворота за девушкой захлопнулись. Она думает, что поселилась в обыкновенном многоквартирном доме. В месте, где все подчинено обычным правилам. Она даже понятия не имеет, во что ввязалась.

Я думаю о наставлениях мадам Менье. Выбора нет, я должна им следовать. Слишком многое поставлено на карту, мне придется сотрудничать. Как она и просила, я отчитаюсь, что девушка ушла. Когда она вернется, тоже сообщу об этом мадам. Как послушный работник, которым я и являюсь. Мне не нравится мадам Менье. Но приезд этой особы вынудил нас заключить непростой союз.

Девчонка вынюхивает. Досаждает жильцам вопросами. Так же, как и он. Нельзя допустить, чтобы она привлекала внимание к этому месту. Ведь он хотел именно этого.

Есть нечто, что я должна оберегать. Это мой долг, и я никогда не смогу оставить эту работу. До недавнего времени я чувствовала себя здесь в безопасности. Потому что у этих людей есть секреты. И я слишком глубоко погрузилась в них. Я слишком многое знаю. Они не смогут избавиться от меня. И я никогда не смогу избавиться от них.

Он просто был добр. Вот и все. Он заметил меня. Каждый раз, проходя мимо во дворе, на лестнице, он здоровался со мной. Спрашивал о здоровье. Говорил о погоде. Не невесть что, правда? Но мне казалось, что на меня целую вечность никто не обращал внимания, не говоря уже о том, чтобы проявить доброту. Никто не считал меня за человека, кроме него. Но после он стал задавать свои вопросы.