Текст книги "Лето в Провансе"

От отчаяния я щурюсь. Как же мне хочется быть сейчас с ней рядом! Но одновременно я мысленно кричу: «Не спеши, Ханна, лучше сначала испытать чувство настоящей свободы, иначе потом тебе будет его недоставать. С Эйденом именно так и произошло».

Что именно с ним произошло, я так и не поняла. Кто-то тоскует по приключениям, а по чему тоскую я? По неслучившейся распущенности? По возможности побыть эгоисткой? Нельзя вернуть ощущение молодости и свободы, когда тебе уже скоро тридцать и вся твоя жизнь – сплошная ответственность.

– Если это то, чего ты хочешь, Ханна, то я счастлива за вас обоих. Когда мы соберемся вместе, устроим праздник в вашу честь.

На самом деле я в смятении. Сначала я устроила это моим родителям, теперь то же самое сделала сестра – безнадежно влюбилась в нежном возрасте и ничего не желает замечать вокруг. Но я слышу, как она счастлива, и не могу сознаться, что мне тревожно, чтобы не заслужить обвинение в лицемерии. Я желаю Ханне только хорошего, Лиам – прекрасный молодой человек, но они так торопятся! Она еще ничего толком не испытала в жизни. Я в ее возрасте этого не понимала – потому что в этом возрасте этого не понимает никто.

– Спасибо, Ферн. Я боялась, что без тебя мне придется трудно. Я написала Оуэну, но он пропадает на своих учениях. Он ответил совсем коротко и пообещал позвонить, когда вернется. Как там Франция?

Ничего не могу с собой поделать: меня печалит огромное расстояние между нами. Боюсь представить реакцию мамы и папы, когда Ханна обрушила на них свою новость. Знаю, им не хочется, чтобы она пошла по моим стопам, хотя мы с ней совсем разные. Общее у нас с ней – упрямство; Оуэн сговорчивее, думаю, жизнь с сестрами научила его выдержке.

– Все чудесно. Светит солнышко. Дружелюбные люди. Давно я так не отдыхала.

– Шикарно. Это то, что тебе требовалось.

Отлично помню свое юношеское чувство непобедимости и уверенность, что те, кто со мной не согласен, живут вполсилы. Это у них возрастное, думала я, помнится, в ранней молодости, полная неисчерпаемого оптимизма. Ничто не могло поколебать мою мечту о простирающейся впереди замечательной жизни.

– Учти, тут обнаружилось, что я на самом деле художница-абстракционистка. Когда я вернусь домой, многое изменится: всю эту массовую продукцию я поменяю на подлинное искусство.

– Ух ты! Я-то думала, что это Эйден, улетевший к черту на кулички, – храбрец, а оказывается, выкинуть фортель собралась моя сестрица. Надеюсь, Эйден будет ко всему этому готов, когда вернется.

Прощаясь с сестрой, я не могу не согласиться с ее чувствами.

11. Дрожь возбуждения

– Это было чудесно! Сначала Келли и Тейлор нервничали, но потом зазвучали как настоящий дуэт. Как вы думаете, Келли хорошо поет?

Нико распахивает тяжелую дубовую дверь шато и придерживает ее для меня. Я, входя, вспоминаю, что у меня выключен телефон, и тороплюсь его включить.

– Полагаю, да, но ей нужно раскрепоститься, не знаю, получится ли у нее это. Играла она очень уверенно, одно удовольствие смотреть и слушать. Всем понравилось.

– Вы не захотели остаться и попеть караоке? – спрашивает Нико, искоса глядя на меня.

– Сейчас подумаю… Ответ отрицательный.

Он смеется:

– Да, вы не в том настроении. Сегодня вы какая-то печальная. Скучаете по дому?

Нико открывает дверь в мастерскую. Я вхожу и делаю глубокий вдох. По спине пробегает холодок. Дело не только в резком запахе краски, но и в осознании того, что мне предстоит написать нечто, что, надеюсь, будет висеть у меня дома на стене.

– Нет, я в полном порядке. Просто задумалась, легко ли переправлять холсты в Британию.

– Без проблем. И в Британию, и по всей Европе. Я выставляюсь только в Испании, зато кое-что продаю при помощи своего веб-сайта. Приходится, конечно, заполнять таможенные декларации, но проще всего свернуть несколько холстов и транспортировать их в тубах. Так гораздо дешевле. Потом сколько угодно расправляй их и вставляй в рамы.

Внезапно звонит телефон.

– Простите, это моя сестра, я должна ответить.

Нико кивает и дипломатично отходит в дальний конец мастерской.

– В чем дело, Ханна?

– Как я понимаю, Эйден еще тебе не дозвонился. Он позвонил мне и сказал, что пытался тебе звонить. Якобы возникла какая-то проблема, только я не поняла его, как ни прислушивалась: связь была ужасная. Я сказала, что свяжусь с тобой. Наверное, ты не заходила на его страницу в соцсетях. Что там за женщина на последней фотографии? Я пришлю тебе снимок страницы. Не знаю, что происходит, но лучше бы тебе прямо сейчас ему позвонить.

– Фотография? Повиси, я сейчас.

Я убираю телефон от уха и убеждаюсь, что у меня три пропущенных звонка и два сообщения – все от Эйдена. Проклятие, почему я не сообразила включить телефон сразу после «концерта»?

Ханна шлет мне скриншот. Женщину на нем я не знаю, мне знаком только один персонаж – Эйден.

Я открываю первое сообщение от него.

«Пытаюсь тебе звонить. Мы торопимся с отъездом, возникла проблема, здесь нельзя оставаться. Скоро перезвоню».

МЫ?

Второе послание информативнее, но тоже оставляет вопросы.

«Я в безопасности, еду с еще двумя людьми. Мы нашли человека, согласившегося доставить нас в Аделаиду за разумную плату, но от Кубер-Педи туда неблизкий путь. У меня почти села батарея. Позвоню тебе, когда смогу, но остановок, похоже, будет немного. Скоро поговорим».

– Ханна, я не пойму, что происходит. Эйден написал, что он в безопасности. Я выключала телефон, потому что была на концерте. Его постов я не видела.

– Он поместил четыре фото примерно за час до звонка мне. В голосе Эйдена была паника, потому что он не мог до тебя дозвониться, Ферн. Было очень шумно, как будто рядом дрались… – Я слышу, что она испугана.

– Послушай, что бы ни произошло, Эйден пишет, что он в безопасности и сейчас едет с двумя спутниками в Аделаиду. Отдышись и успокойся, мой телефон теперь включен, я буду мониторить ситуацию. Прости, что напугала тебя. Эйден может о себе позаботиться, наверное, он запаниковал от мысли, что я не смогу ему дозвониться, вот и все. Как только я что-то узнаю, тут же дам тебе знать, хорошо?

– Хорошо. Это был шок, все эти звуки и его испуганный голос… Ты по крайней мере в безопасном месте, ну, что может тебе угрожать в милейшем замке во французской провинции?

Я бросаю взгляд на Нико, снявшего хлопчатобумажную рубашку и натягивающего через голову майку. Я скромно отвожу взгляд. Хорошо хоть, что он повернулся ко мне спиной.

– Эйден со всем справится, Ханна, я уверена. С ним все будет в порядке. Займись чем-нибудь, отвлекись. Может пройти время, прежде чем я получу от него новости, он сказал, что путь неблизкий и что у него почти села батарея телефона.

Мне неприятно кривить душой, в животе опять резь от беспокойства. Эйден и Ханна всегда были хорошими друзьями. Несколько раз, когда мы с ней конфликтовали, она обращалась к нему за советом.

– Ладно. Как только что-то о нем узнаешь, позвони мне. Неважно, который будет час. Мне главное знать, что он жив-здоров.

– Обещаю. А теперь успокойся. Чтобы ни слова матери с отцом! Что толку, если все лишатся сна, тем более что кризис, кажется, уже миновал.

Прежде чем опустить телефон в карман, я увеличиваю до максимума звук. Следующий входящий вызов может быть важным.

Оглядываясь на Нико, я вижу, что он за мной наблюдает. Раз телефонный разговор закончен, он идет ко мне.

– Судя по вашему виду, вас что-то взволновало. Плохие новости?

Сначала я киваю, потом отрицательно мотаю головой. Передумываю и пожимаю плечами.

– Даже не знаю. Дело в Эйдене, там какая-то проблема. Да, забыла, по словам сестры, он запостил фотки. Надо взглянуть.

Я опять достаю телефон и открываю соцсети. Нико отходит. Эйден разместил четыре фотографии. На первой шахта со старой выцветшей вывеской, название на ней не разобрать. На еще двух фото неприглядные безжизненные окрестности с низким кустарником и кучами земли на заднем плане. На четвертой фотографии сам Эйден, стоящий между моложавым мужчиной и женщиной, темной шатенкой с волосами, завязанными на затылке в хвост – ее фото я уже получила от Ханны. Сзади них стоит мужчина с заступом на плече. Все смеются и показывают на вывеску Cook’s Kitchen над каким-то сараем посреди пустыни.

– Держите, вам это сейчас полезно. – Нико дает мне полстакана красного вина.

Я беру стакан, он тоже пьет, не зная, что сказать.

– Не пойму, что происходит. У меня два неотвеченных звонка и два сообщения. Эйден утверждает, что он в безопасности, в пути, с ним еще двое людей. Он находился на этой опаловой шахте в пустыне. Вряд ли сегодня будут еще новости. У него почти села батарея телефона, но он сказал, что их довезут до Аделаиды. Думаю, это больше дня пути. Понятия не имею, что там за дороги.

Я отпиваю большой глоток вина и опускаю стакан, не зная, выпьет ли Нико. Он чувствует мое сомнение.

– Я уже вам говорил, Ферн, я не алкоголик. Все в меру. – Он приветственно поднимает стакан.

Я покаянно улыбаюсь – не хочу, чтобы Нико решил, что я ему не доверяю.

– Вряд ли мы с Ханной успокоимся, пока он снова не даст знать о себе. Это моя вина: я пропустила его звонки, теперь моя сестра места себе не находит. Очень тяжело, когда не знаешь, что происходит.

– У меня есть отличное решение. – Взгляд его темных глаз немного смягчается. – Давайте сюда стакан. Садитесь к мольберту. Раз сон вам не грозит, наибольший покой приносит живопись, вот увидите.

Нико, похоже, полон энтузиазма, в отличие от меня: я пришла сюда в приподнятом настроении, но теперь от него не осталось следа, и он не может этого не видеть.

– Я покупаю только льняные холсты. Вот приготовил для вас один, покрыл двумя слоями белого грунта. Поверхность готова для краски. Когда закончите, я могу поместить ваше произведение в деревянную раму. Еще можно хранить его свернутым в трубочку – это упрощает перевозку.

Он легко поднимает широкую раму, хотя для этого ему приходится почти до отказа развести руки.

– Вот это размер! – ахаю я.

Он устанавливает раму на низкую, всего в пару дюймов, станину и показывает, как закрепить эту конструкцию с обеих сторон специальными зажимами.

– Предлагаю акриловую краску – она быстрее сохнет.

Он отступает, любуясь вместе со мной пустым холстом.

– С чего мне начать? Что изобразить? – Меня переполняет смесь страха и воодушевления.

– Начните с набросков. – Он подходит к высокому, от пола до потолка, шкафу, без труда отодвигает одну его дверь и достает плакат на рейке. – Хотите – пишите, глядя на фотографию, хотите – напишите натюрморт. Я могу собрать для вас столик с натурой. Картина в вашей комнате – это вид на лес из двора.

«У тебя получится, Ферн», – убеждает меня тихий внутренний голос.

– Спасибо! Но я не сразу схвачусь за кисть. Не хочу портить такой безупречный холст.

Нико хохочет, запрокинув голову:

– Вокруг вас холсты, которым не нашлось применения. Они предназначены не для украшения стен, а для того, чтобы их подпирать. А есть такие, которые ожили при первом же мазке. Возьмите! – Он наклоняется за большой, многократно сложенной тряпкой. – Если не захотите показывать мне вашу работу, пока она не будет готова, накройте ее парусиной. Я вас не обману, даю слово. А сейчас я покажу вам одну свою работу, не законченную по причине временной разлуки с музой.

Я тут же вспоминаю прошлую ночь. Нико что-то бормотал на эту тему – не помню точно, что именно. Он упомянул музу, а еще назвал меня ангелом…

Я оборачиваюсь, он сдергивает с одного из холстов накидку, и у меня падает челюсть. Мне очень понравилась незаконченная уличная сценка в его родном городке, но это что-то совершенно другое: изящное, полное любви, которой светится каждый мазок. При этом две трети хоста еще пустуют. Фон уже ожил: на него нанесены очертания женского лица, женской фигуры, но подробностей нет. И все же картина уже завораживает, чистые две трети холста воспринимаются как зияющая дыра.

– Здесь озеро, да? Но это не та женщина, которую рисовал ваш отец, не ваша мать. При том что стиль его…

Он качает головой:

– Да, это не она. Хотя она послужила вдохновением. Она часто убегала, когда отец становился невыносим. Я находил ее сидящей в высокой траве и смотрящей на воду. Она называла это своим кусочком рая.

– Это так красиво, Нико! Что вам мешает это завершить? Получилось бы еще лучше.

Он долго смотрит на холст и ничего не отвечает.

– Эта женщина часто посещает меня в снах, – произносит он наконец. – То, как она сидит, поджав ноги, у меня вот здесь. – Он похлопывает себя по лбу. – Но когда кисть прикасается к холсту, ничего не происходит. Мне нужна натурщица. Однажды я позвал Сеану, но мы оба знали, что из этого ничего не выйдет. Я набросал ее в нескольких позах, но без вдохновения. На эту картину я не жалею времени, через нее я поклоняюсь захватывающей женской красоте – внутренней и наружной. Вот она и терпит, ждет, когда меня посетит муза.

У меня перехватывает дыхание от остроты чувств, кроющихся за его словами. Кажется, я его понимаю. У каждого живописца должна быть муза.

– Вы с Сеаной очень близки. Вы давно знакомы?

Он отвлекается – поднимает завалившийся холст.

– Давненько, – откликается он через плечо. – У меня была многолетняя депрессия, она помогла мне ее преодолеть. Кажется, с тех пор минула целая жизнь! – Он поворачивается и смотрит на меня. – Из-за этого мы всегда будем друзьями; так часто бывает между психологом и пациентом. Теперь у нас с ней общая цель, результат жизненного опыта: расширить этот бизнес, создать центр здорового образа жизни. Здесь будут исцеляться. Первоначально эта идея проистекла из опыта Сеаны с ментальными практиками и холистическим врачеванием. Мы мечтаем пригласить еще одного профессионала, чтобы с ним двинуться дальше.

– Замечательная идея, Нико! Это чрезвычайно манящее место – гостеприимное, комфортабельное, здесь так легко освоиться! Такой шаг вперед – самое естественное развитие. Взять хотя бы тех, кто проводит здесь эту неделю: у каждого есть в жизни что-то грустное, и они, сами того не сознавая, не могут с этим расстаться. Удивительно, что вы еще не взялись за осуществление вашей мечты.

Нико расправляет плечи, чтобы снять напряжение, кладет ладонь себе на затылок. У него мощные руки, и я ловлю себя на том, что заворожена каждым его движением. От него не оторвать взгляда, как от прекрасной картины. Яркий человек, захватывающий мечты!

– Все упирается в деньги. Мои работы хорошо продаются, но если не тратить время на живопись, то становится нечего предлагать галереям. Я отстаю от собственного расписания, но летние месяцы здесь всегда такие. На кону не только мои собственные заработки, но и доходы всех тех, кто вложился в мою мечту.

Из коридора несколько секунд доносятся голоса.

– Меня снова посетит муза, и краска польется рекой, – говорит он, снова поворачивается к своей загадочной даме и закутывает ее в тонкую накидку. – Без этого никак. Пока я не допишу эту картину, не будет мне покоя. Но вы сейчас здесь не для этого, вам нужно думать о начале вашего собственного творческого пути.

Это говорится со смелым энтузиазмом.

– Назовем это «пурпурным периодом», – отвечаю я хихикая. – Достаточно повернуть голову и посмотреть в окно, чтобы меня посетило вдохновение. – И верно, темно-красные вьющиеся розы на каменной стене – это истинный водопад красок.

– Скорее запечатлевайте, освещение все время меняется. Но у вас хороший глаз, я тоже считаю, что самый волнующий цвет у сада – перед наступлением сумерек.

Я, как подброшенная пружиной, кидаюсь к окну, доставая по пути телефон, чтобы сделать фотографию. Конечно, мне на ум приходит Эйден, и я молю Бога, чтобы Он позаботился о его безопасности.

12. Моя зона комфорта

Вечер затянулся. Мы с Нико трудились молча. Оказалось, что деревенская сцена у него на родине – его излюбленная тема.

Я часами ходила кругами, Нико то и дело появлялся у меня за плечом и давал дельные советы. На пол слетали один за другим испорченные листы, и с каждой новой неудачей я испытывала все больше разочарования.

В конце концов Нико предложил отправить ему фотографию, которую я сделала, прежде чем встать к мольберту, и принес мне ее большую цветную распечатку.

– Повесьте это перед собой и возьмите кисть. Слишком много думать вредно: это мешает потоку чувств. Первая попытка может огорчить, а может и обнадежить, когда вам удастся выразить то, что вы видите здесь. Действуйте, а то я никак не вернусь к своей работе. – По его твердому взгляду я поняла, что он прав.

Волей-неволей я начала.

Уже во втором часу ночи у меня завибрировал телефон, нарушив компанейское молчание, в котором мы трудились.

«Пит-стоп. Мы уже отъехали на сотню км от неприятностей. Все хорошо, только сильная усталость. Жди нас, Аделаида! Завтра, когда мы туда доберемся, я тебе позвоню. Люблю тебя, детка, напрасно я тебя напугал».

Ладно бы одну меня, но еще он нагнал страху на Ханну. Я со вздохом звоню ей, сердясь на него.

– Эйден в порядке. Завтра он доберется до Аделаиды. Я еще не прикинула разницу во времени и не знаю, в котором часу это будет.

– Представляю, каково тебе! Это ужасно – не знать, где он и что с ним происходит. Эйден отправился разглядывать достопримечательности, а не искать неприятности. Очень тебе сочувствую, Ферн.

Я слышу в ее голосе облегчение, но не только. Я тоже рассержена.

– Что ж, теперь можно перевести дух и поспать.

– Что ты делаешь? Читаешь?

– Нет, пишу картину! Трудно будет отложить кисть…

– Ух ты! Рада это слышать. Не поздновато? Спокойной ночи! Будем надеяться, что завтрашний день выдастся более спокойным.

* * *

Я опаздываю к завтраку. Но есть и хорошая новость: добравшись глубокой ночью до постели, я тут же уснула, поэтому отлично выспалась.

– Привет, Ферн! – раздается у меня за спиной голос Сеаны. Я уже нагрузила тарелку круассанами и джемом. – Нико сказал, что вы поможете в мое отсутствие. Спасибо вам! Я уеду с легким сердцем.

Вижу, она искренне рада.

– Всегда пожалуйста. Для меня удовольствие принести пользу.

В двери появляется Бастьен и зовет Сеану.

– Похоже, у нас не все гладко. Пойду разберусь. – Она слабо улыбается и оставляет на столике свою тарелку.

Бастьен – единственный инструктор, с которым я еще не успела поговорить, но только потому, что он редко показывается. Слышать я его слышу – то есть не его самого, а стук его молота по металлу в небольшой лощине, где стоят сараи.

Я подхожу к увлеченно беседующим Келли и Патриции.

– Доброе утро! Надеюсь, вы обе хорошо выспались.

– Лучше не бывает! – весело отвечает Келли.

– Так и есть, благодарю, – подтверждает Патриция.

– Сегодня утром я не пойду в огород, – предупреждает Келли. – Патриция зовет меня в гончарную мастерскую. Заманчивое предложение! А еще я договорилась с Тейлором об уроке у него в столярке сегодня после обеда. Мы осваиваем токарный станок, учимся делать грибочки. Звучит как занятия кулинарией! – Она так воодушевлена, что Патриция не удерживается от легкой игривой улыбки.

– Правильно, тебе будет интересно утром тоже попробовать что-то новенькое, – поддерживаю я Келли.

Уверена, Одиль с радостью примет новую ученицу, а у Келли появится возможность расширить свой круг общения. Игра на гитаре здорово укрепила ее уверенность в себе. От колючести, которой она отличалась по прибытии, почти ничего не осталось.

– В нашей прополочной бригаде пополнение, – сообщает Патриция, робко глядя на меня, кусает свою бриошь и, помолчав, объясняет: – Нам вызвался помочь Стефан.

Я стараюсь сохранить серьезное выражение лица. Это отличная новость: он станет для Патриции хорошим напарником. Моя компания новичков уже встала на ноги, с одним из них даже придется вскоре проститься. Трудно поверить, что уже четверг. У меня ощущение, что я здесь давным-давно, чувствую себя здешней, местной. Ирония в том, что я лучше провожу время, чем Эйден, все это затеявший. Для меня это терапия, я чувствую, как заряжаются мои батарейки.

* * *

– Простите, не хотела вас беспокоить…

Поймав взгляд Нико, я пугаюсь, что помешала его творческому вдохновению. Я не знала, что он до сих пор в мастерской.

Он смотрит на часы.

– Я пообедаю позже, надо подготовиться к уроку. Я отвлекся и потерял счет времени.

Я подхожу ближе и разглядываю маленький участок холста, над которым он трудился все утро.

– Сколько времени уйдет на завершение? Вас влечет глубина, я прямо представляю, как иду по пыльному тротуару, мимо цветочной лавки, мимо сквера. Везет тем, кто каждый день может это видеть.

Он приподнимает одну бровь, но лицо остается серьезным.

– Среди них состоятельный владелец магазина и одна маркиза. Она, кстати, не жалеет денег на взносы, я очень рад знакомству с ней. Они помогут финансировать расширение нашего проекта. Всех затрат это все равно не покроет, так что этим летом мне придется продать несколько небольших картин.

Я понимаю, под каким давлением живет Нико.

– Почему бы не продать одну из отцовских картин?

Здесь столько полотен! Сеана, помнится, говорила, что после смерти отца Нико его работы сильно подорожали.

Нико берет тряпку и вытирает кисть.

– Те, которые он не изуродовал, остались недописанными. Теперь мне приходится полагаться на собственные ресурсы. – Он поглядывает на меня с некоторой хитростью во взгляде.

– Картина в моей комнате удивительная! За нее наверняка отвалили бы уйму денег.

Нико откидывает голову и делает вращательные движения, я слышу щелчки позвонков – сказываются долгие часы напряженной сосредоточенности.

– Я храню ее, она о многом мне напоминает – главным образом о выбоинах на жизненном пути, в которые легко провалиться.

Вижу, ему неприятно об этом говорить. Он почти на грани, может, даже раскаивается, что откровенничал со мной. Разумеется, я ценю его доверие. Самоубийство отца подкосило сына, хотя его вины в этом не было. Как ни грустно, психическое заболевание и пагубные привычки часто идут рука об руку, это бой, который многие проигрывают. Я не отвожу глаз. У меня впечатление, что он должен был произнести эти слова вслух, услышать собственный голос, говорящий их.

– Я бы лучше сосредоточился, если бы мог, на том, чтобы первым делом дописать портрет у озера. Нужно поймать очертания, вплетенные в мои сны, но все еще от меня ускользающие. Не могу отделаться от мысли, что судьба послала мне новую музу, Ферн. Вы обладаете тем простым изяществом, которое мне так необходимо перенести на холст. Не согласитесь мне попозировать?

Я медленно, глубоко вздыхаю. Судя по его наброску, он пишет более молодую и очень красивую женщину, причем обнаженную. Отчасти ее наготу скрывает высокая трава пышного луга рядом с рябящей водой.

Меня влекут ее очертания, мне кажется, что они взывают о помощи. Нико делает это не ради денег, а ради собственного психического равновесия, потому что эта неведомая женщина не дает ему покоя. Может, она – ускользающая память о величайшей страсти его жизни? В стиле старых мастеров он гонится за своим сном; отец понял бы его. Уж не пытается ли он доказать самому себе раз и навсегда, что он на такое способен, прежде чем идти дальше?

– Мне надо подумать, Нико. Простите, но так, с ходу, я не могу сказать вам «да».

Он на секунду-другую закрывает глаза и кивает, давая понять, что не удивлен моим сомнениям.

– Конечно. Пожалуйста, не торопитесь. Меньше всего я хочу на вас давить. Понимаю, что это непростая просьба. Но, как художник, знаю, что с вашей помощью смог бы покончить со сном, не дающим мне покоя ночь за ночью. Это как беспокойство, не проходящее до тех пор, пока дело не будет сделано. Давайте больше не обсуждать это сегодня. Днем у нас урок.

Я испугалась было, что этот разговор его удручит, но он как будто остался в добром расположении духа. Приятно видеть его душевный подъем после утренних трудов.

Я смотрю по сторонам. Он тем временем стягивает с себя старую, заляпанную краской майку и снимает с крючка на стене накрахмаленную хлопчатобумажную рубашку. Понимаю, что в контексте творчества тело – всего лишь форма, но мне всегда инстинктивно хочется прикрыть наготу. Не то что я стыжусь своего тела, просто в глубине души я, наверное, ханжа.

Неужели я стану позировать нагой плохо знакомому мужчине, пусть даже во имя искусства? Часть меня очень этого хочет, ведь я понимаю важность просьбы, ее значение для Нико. С другой стороны, ни один мужчина, не считая Эйдена, еще не видел меня без одежды.

Я сверлю глазами мускулистую спину Нико, надевающего рубашку. Он поворачивается и встречается со мной глазами. Меня не смущает его взгляд, который я могу назвать только проникновенным, понимающим. Я завидую его мастерству и жалею, что не могу запечатлеть на холсте его телесную и духовную силу. Никогда еще не встречала настолько ЖИВОГО во всех смыслах слова человека. Видеть все его глазами живописца – значит видеть совершенно другой мир.

– Я проголодался, а вы? – спрашивает он подтрунивающим тоном.

Не перешел ли он к заигрыванию? Мне трудно в этом разобраться, ведь я уже давно не пыталась разбираться в мужчинах, не искала в их поведении выразительных признаков. Мой муж не в счет.

– Еще как! – отвечаю я, выходя вместе с ним на солнце.

В гостиной к нам быстрым шагом подходит Сеана.

– Нико, ночью в кузницу забралось какое-то животное и устроило там кавардак. Мы с Ди-Ди помогаем Бастьену, но у нас после обеда занятия. Он должен починить заднюю стенку, но ему нужна помощь.

Нико хмурится. Я тут же вмешиваюсь:

– Я могу помочь. Джон тоже присоединится, если я попрошу. Вы недосчитаетесь на своем занятии двоих, Нико.

– Если вы не против, я согласен.

Сеана облегченно переводит дух.

– Это будет чудесно, Ферн! Я так вам благодарна! Доверяю это вам. Сама я обещала помочь Марго на кухне.

Вижу, она изучает выражение лица Нико, потом переводит взгляд на меня, не скрывая любопытства. Надеюсь, у нее не возникло подозрения, что я пытаюсь ее потеснить.

Чтобы убедить ее, что ей не о чем беспокоиться, я иду следом за ней на кухню и помогаю нарезать огромное блюдо салата. При этом мы болтаем о пустяках. Потом она спрашивает, как дела у меня дома, и я коротко рассказываю о звонке Ханны с сообщением о помолвке. И про то, как Эйден спасается неведомо от чего в австралийском буше.

– Тяжело, когда семья так далеко, правда? У меня те же трудности. Моя мать уже одиннадцать лет не берет в рот спиртного, но я все равно волнуюсь. Детские воспоминания никогда не меркнут, и стоит зазвонить телефону, я боюсь услышать что-нибудь неприятное. Отец хворает, а удержать ее в пределах нормы способен он один. Я мало что могу, разве что слушать. Теперь я хотя бы побуду с ними. Мой двоюродный брат женится, я предвкушаю настоящий шотландский праздник.

Ее готовность откровенно делиться со мной снимает мои подозрения. Я не знаю ее отношения к общению между мной и Нико. Но мне нечего скрывать.

– Вообще-то, – продолжает она, наклоняясь ко мне, – я совершенно не готова. Стесняюсь своих ногтей – прополка есть прополка… – Она усмехается.

– Ну, это поправимо. У меня с собой маникюрный набор и гель-лак. Можем заняться этим завтра, если вы выкроите время.

– Правда? Было бы чудесно! С волосами я кое-как справлюсь. Щетка, расческа – и я готова к празднику. Спасибо, Ферн. Осталось решить, что надеть.

На нас косится Марго.

– Салат уже готов?

Мы ускоряем работу, хихикая, как школьницы, застигнутые за баловством.

– Люди проголодались, – напоминает нам Марго, как будто мы не в курсе.