Текст книги "О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико"

10
Родительское наставление

Сквозь толпу выходящих из зоны прибытия международных рейсов я издалека увидела гору полураскрытых чемоданов. Подойдя поближе, я заметила, что содержимое одного из них вываливается прямо на пол аэропорта, оставляя за собой след из туалетных принадлежностей, белья и потрепанных книг. Рядом с этим курганом с артефактами стояла ни дать ни взять шведская кинозвезда. Шелковистые белокурые волосы до пояса струились на винтажный сарафан с цветочным рисунком, облегающий высокую соблазнительную фигуру.

– Джелл! – крикнула я.

Она захлопнула книгу – «Фиесту» Хемингуэя в мягкой обложке – и бросилась ко мне с объятиями. Нордическая внешность и нежные черты моей сестры Анжелики некогда побудили меня придумать ей прозвище Картофелина, но те дни давно миновали.

На горе багажа, ошеломленные, сидели родители.

– Ох, милая, какая ты худенькая! – закричала мама, едва увидев меня.

– Привет, мам! Простите, что опоздала. Вы давно тут ждете?

– И ты все еще носишь эти брюки, – сказала она. – Им, должно быть, уже больше трех лет.

Отец встал, прижимая к себе сумку для ноутбука, битком набитую журналами и газетами, а еще из нее торчала книга, которую он сейчас читал: «История бомбардировок».

– Привет, папа.

– Привет, милая.

Я ухватилась за один из чемоданов на колесиках и повела всех к стойке такси с предварительной оплатой.

Первоначально я договаривалась с Рикардо, что мы поедем в аэропорт на его машине, но в то утро я не смогла набраться храбрости, чтобы посмотреть ему в лицо. Когда на тринадцатом его звонке я взяла трубку, на меня обрушился шквал обескураживающих вопросов:

– С тобой все в порядке? Почему ты не берешь трубку? Я уже думал, что тебя похитили… Где ты была этой ночью?.. А утром?.. У тебя странный голос…

С каждым вопросом у меня все сильнее стучало в висках, пока я наконец не сказала:

– Прости. Я все объясню тебе сегодня вечером. Насчет аэропорта не беспокойся.

В конце концов, делать сейчас признание было бы слишком опрометчиво: мне нужно было время осмыслить ситуацию и потом найти слова, чтобы мое объяснение вызывало сочувствие и понимание, хотя все мы знаем, что не существует таких слов в английском языке. Октавио тогда предложил мне свои услуги и машину.

– Куда ты собираешься? К чему такая спешка? – заревело большое существо, завернутое в мои простыни на манер буррито.

– Мои родные через час должны ждать меня в аэропорту, – сообщила я.

– Что?.. Я могу тебя отвезти. – Он быстро сел, потирая глаза.

– Нет, не беспокойся… Все как-то слишком запуталось.

Он молча смотрел на меня несколько секунд.

– Знаешь, я был очень пьян.

– Да, я тоже.

Потом он встал и, как был – в простынях, – побрел по коридору в свою комнату и закрыл за собой дверь. Я поехала на метро.

– Знаешь, я беспокоюсь за маму, – сказал папа.

Мы с ним шли впереди остальных.

– Доктор Ли дал ей снотворные таблетки стилнокс на весь полет. Они явно имеют отношение к преступлениям, совершаемым людьми во сне. Я просто не знаю, как они сочетаются с обезболивающими и антидепрессантами. В аэропорту Сантьяго она вдруг исчезла, и нам пришлось обращаться к службе безопасности, чтобы ее найти.

– Ужас какой, – сказала я, хотя в случае с моей матерью такое поведение не выглядело чем-то необычным.

Когда мне было тринадцать лет, мои родители чудом выжили в лобовом столкновении с грузовиком, и мама серьезно повредила позвоночник. С тех пор у нее часто случались жестокие приступы боли в спине, что привело к депрессии, и все это лечилось у доктора Ли целым арсеналом фармацевтических средств, а также походами к психиатрам и всевозможным терапевтам. Чувство юмора, порой мрачноватого, помогало справляться с этой ситуацией.

Но у нее по-прежнему хватало сил волноваться о своем супруге. Неделей раньше она рассказывала мне по телефону:

– Я очень беспокоюсь за Ричарда. Повсюду лесные пожары, и он так переживает… он постоянно летает на конференции по вопросам загрязнения окружающей среды. Раньше, когда он покуривал травку, он был куда более веселым и спокойным… мне кажется, ему не помешало бы опять к этому вернуться.

Когда мы наконец втиснулись в салон легального такси, я спросила родителей:

– А зачем вы вообще сделали остановку в Сантьяго?

Мексика была лишь одним из пунктов кругосветного путешествия, которым мои мать, отец и сестра были обязаны старому папиному другу – радикалу шестидесятых, с возрастом эволюционировавшему в брюзгливого магната-издателя и поэта. Много лет он звал нас всех в гости в свой сказочный дом на Карибском море. После Мексики родители и сестра планировали посетить Кубу, а потом отправиться отдыхать в этот островной рай, так что их ожидали в буквальном смысле крайности социализма и капитализма… Они с юмором составляли себе маршрут.

– В Сантьяго было действительно интересно… – начала сестра, которая только что сдала выпускные экзамены в школе; ее эссе – по истории Латинской Америки. – Мы ходили в Президентский дворец, где был убит Сальвадор Альенде во время государственного переворота, и…

– Да, – перебил папа, – где на каждом шагу эти женщины-охранницы с красной помадой на губах, в обтягивающих черных брюках и узконосых черных ботинках…

– Папа! – оборвала его Анжелика. – Хватит постоянно вспоминать этих полицейских в стиле садо-мазо; я понимаю, как они тебя взволновали, но ты только о них и говоришь с тех пор, как мы покинули Чили.

Было уже темно, когда такси остановилось перед отелем «Маджестик». И он действительно оправдывал свое название[16]16
  Majestic (англ.) – великолепный, грандиозный.


[Закрыть]. Я несколько недель потратила на то, чтобы найти отель, соответствовавший строгим маминым требованиям: много света и пространства, высокие потолки, колониальная архитектура, балкон, чистота и прекрасный вид из окна.

Носильщик, который проводил нас в номер, наконец сумел отвести взгляд от Анжелики и распахнул шторы на французских окнах. Из них с высоты птичьего полета открывался вид на огромную площадь Сокало и яркие рождественские сценки, выложенные на близлежащих домах из маленьких цветных лампочек. В центре площади возвышалась пятиярусная рождественская елка, состоящая из золотых фонариков, соединенных проводами. Я не стала говорить родным, что несколько человек разбились насмерть, когда монтировали это сооружение.

– Где здесь можно поесть? – был первый вопрос моего отца, когда они немножко пришли в себя от всего этого великолепия.

Разумеется, их угораздило приехать в субботний вечер – единственный вечер на неделе, когда обычно оживленный Сентро-Историко как будто вымирает. Пока мы бродили по опустевшим мощеным улицам, Анжелика продолжала рассказывать о последних маминых «развлечениях» с лекарствами.

– Вчера ночью в отеле я услышала, как она встала с постели и стала рыться в сумке с таблетками. Я сказала, что еще один стилнокс будет лишним. А она мне: «Я не один приму – я приму два».

– Сантьяго гораздо более оживленный город, правда? – сказала мама папе у нас за спиной.

Потом мы услышали звуки выстрелов. Казалось, они раздавались в конце аллеи. Хотя я подозревала, что это всего-навсего фейерверк, я не без удовольствия заметила по страху, написанному на лицах моих родных, что они уже поменяли свое мнение насчет оживленности улиц.

Наконец мы наткнулись на еду. Небольшая толпа собралась вокруг открытой двери гаража, где несколько женщин жарили кесадильи. Я усадила своих на перевернутые ящики на тротуаре и пошла делать заказ.

– Думаю, мне такое есть не следует, – сказала Анжелика, разглядывая жаренную во фритюре кесадилью, политую красной и зеленой сальсой. – Что-то у меня в животе нехорошо.

Остальные с аппетитом уговорили кесадильи, а потом мы отправились обратно в отель.

– Знаешь что? – сказал отец так, чтобы не слышала Анжелика. – Мне кажется, что Джелл беременна.

– Почему?

– Ну, ее все время тошнит.

– Наверное, она слегка отравилась едой в самолете…

– Все равно, поговорила бы ты с ней… просто на всякий случай.

Оставив их в отеле, я пошла к метро. Веселенькие нас ожидали праздники: мама, принимающая таблетки, под действием которых люди во сне вытворяют страшные вещи; отец, живущий в состоянии такого стресса, что его жена готова прописать ему марихуану; и сестрица – возможно, беременная. По крайней мере, это отвлечет меня от моей бестолковой личной жизни.

Когда я в одиннадцать вечера вошла в тускло освещенную квартиру Рикардо, я все еще понятия не имела, что я ему скажу. Просто будь честной, уговаривала я себя: в конце концов, это всегда оказывается легче.

Рикардо приготовился к худшему, судя по тому, что он на полную громкость включил Паганини, а на столе стояла полупустая бутылка виски. Но все равно его первые слова ошеломили меня:

– Это был твой сосед?

Черт, как он узнал? Я несколько секунд ошеломленно смотрела на него, прежде чем смогла выговорить слово «да».

– Так я и думал. Ты всегда испытывала неловкость, рассказывая о нем…

Но следующий вопрос меня по-настоящему потряс:

– Ты его любишь?

Что меня привлекло в Рикардо сразу, как мы познакомились, так это выразительность его лица. Каждая эмоция, которую он переживал, «играла» с его красивыми чертами, как ветер с водной гладью, и сейчас на его лице было написано такое страдание, что мне пришлось нарушить свой обет честности.

– Нет. Я просто была пьяна… Прости, – пролепетала я.

– Ты все еще хочешь быть со мной?

– Да, – сказала я. И это была правда.

Когда я шла через Сокало в отель «Маджестик», смог был таким густым, что видимость не превышала нескольких метров. У воздуха был привкус выхлопных газов. Это был самый тяжелый день с тех пор, как я приехала сюда. Зимой загрязненный воздух скапливается в этом месте, будто в котле.

– Не могу спокойно думать о том, что ты дышишь этой отравой каждый день, – сказала мама, глядя из окна на Сокало во мгле.

– Не всегда все так плохо.

Я пригласила родителей посмотреть на мою квартиру в Ла-Рома, где загазованность ощущалась не так сильно.

И снова гостиничные носильщики не пытались скрыть своего восторга при виде Анжелики, которая грациозно плыла по украшенной цветными изразцами лестнице в мавританском стиле с бронзовыми перилами. Они даже рты приоткрыли. Яркая блондинка, да еще и с вызывающей манерой одеваться, – это зрелище оказалось непосильным для мексиканских мужчин. Анжелика не знала основного правила выживания в Мехико: если у вас нет вооруженного телохранителя, а лучше двоих, одевайтесь так, чтобы не было видно вообще ничего. Мы вылезли из такси на улице Орисаба, и я повела родителей и сестру по обшарпанной желтой лестнице в свою первую мексиканскую квартиру. Я прямо читала мысли Джулии, моей мамы: «Как-то тут неуютно, где же диван?»

– Ну что, выглядит очень по-мексикански, правда, – сказала Анжелика, обводя взглядом кактусы и изображение Девы Гваделупской в натуральную величину. – Я хочу сказать, ты бы не захотела жить в Мехико в квартире, которая была бы не похожа на мексиканскую, – добавила она.

– Такая маленькая… А ведь у тебя еще есть сосед? Ух, как близко друг от друга вы живете, – заметил отец, сунув голову в комнату Октавио.

Я налила сестре рюмку лучшего мескаля из запасов Октавио и оставила ее изучать содержимое его книжных полок. Мама уже нашла себе занятие – перебирать мою грязную одежду.

– Знаешь, папа, а ведь Уильям Берроуз когда-то жил в соседнем доме.

– Правда? Верно-верно, он ведь застрелил свою жену в Мехико, – вспомнил отец. – Когда целился в стакан мартини у нее на голове. – Он вдруг разволновался. – Мы можем сейчас пойти посмотреть на этот дом?

– Вон он, номер двести десять. – Я показала на обветшалое здание слева и подождала, пока отец не сделал целых восемь снимков входной двери с разных ракурсов.

Я не сказала ему, что когда-то читала о том, что настоящий дом Берроуза был снесен. Мы отправились туда.

– Знаешь, не только Уильям Берроуз тут жил, он первым приехал сюда, скрываясь от закона, а потом были еще Джек Керуак, Нил Кэссиди, Аллен Гинзберг, Грегори Корсо… вся эта компания битников. Ух ты, да тебе и вправду повезло найти квартиру в таком месте, – сказал отец, когда мы поднимались обратно в квартиру.

Перед дверью я замерла: изнутри слышался знакомый раскатистый смех.

Октавио встал, едва мы вошли в комнату.

– Здравствуйте! Вы, наверное, Ричард, а я Октавио, сосед Люси. Рад с вами познакомиться, и милости просим в наш дом.

Мужчины крепко пожали друг другу руки.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я Октавио.

– У меня каникулы: школа закрылась на Рождество. – Он взглянул на часы. – Ты не волнуйся, я сейчас ухожу на репетицию, – усмехнулся он. Потом повернулся к маме: – До встречи завтра в десять утра у отеля.

– Что?

– Октавио хочет провести для нас экскурсию по историческому центру, – пояснила Анжелика.

– Да, это было бы великолепно, – улыбнулся отец, а потом крикнул вслед уходящему Октавио: – Знаете, Люси в первый наш вечер здесь повела нас ужинать в подворотню.

– Да уж, могу себе представить, – отозвался Октавио. – Она такое любит.

На следующий день я после работы встретилась с родителями и сестрой в отеле «Маджестик». Мое семейство, похоже, было в полном восторге от экскурсии, которую устроил для них Октавио.

– Это было чудесно, – заявила мама. – Он так хорошо знает историю – рассказывал о человеческих жертвоприношениях с такими красочными подробностями, что мне теперь хочется принять душ. Никак не могу успокоиться.

– А еще он водил нас в Национальный дворец, – добавил папа. – Посмотреть на фрески Диего Риверы – это невероятно! Прямо-таки иллюстрированная история Мексики. Причем всем остальным туристам приходилось стоять в очереди и предъявлять паспорта, но стоило охране лишь взглянуть на Октавио, как нас сразу пропустили внутрь.

Мама поддакнула:

– Да, аристократические манеры Октавио на всех производят впечатление, и никто не задает никаких вопросов. А потом он повел нас обедать в ресторан на крыше, откуда виден как на ладони весь город. Ресторан даже не был открыт, но Октавио велел обслуживающему персоналу открыть, и его послушались.

– Так вы не голодны? – спросила я.

Рикардо уже подъезжал к отелю – мы планировали повести моих родителей куда-нибудь пообедать. Он настоял на знакомстве с моими родителями. Учитывая непрочный характер наших отношений, я уверяла его, что на самом деле это не обязательно, но он не сдавался:

– Нет, я должен с ними познакомиться: они здесь пробудут недолго.

Зазвонил гостиничный телефон: Рикардо ждал у стойки рецепции.

– Скажите ему, пусть поднимется в номер, – попросила я консьержа. – Пришел Рикардо!

– Кто?

– Парень, с которым я встречаюсь.

– Встречаешься, в отличие от того мужчины, с которым ты живешь, – уточнил отец.

– Да… В сущности… Не говорите ему, пожалуйста, ничего о вашей экскурсии с Октавио: сейчас это больная тема, – запаниковала я.

– Значит, ты хочешь, чтобы мы соврали о том, чем сегодня занимались? – спросил отец.

Мама и сестра с подозрением смотрели на меня, а он, кажется, был заинтригован и удивлен одновременно.

– Нет, врать не нужно, просто не вспоминайте при нем об Октавио, – умоляюще сказала я. Как будто это было не одно и то же.

Бедняга Рикардо, подумала я, Октавио трудно превзойти в обаянии. Но когда я открыла дверь, то просто остолбенела: он стоял на пороге прямо и гордо, как исполнитель мариачи, в лучшей своей рубашке, белой, которая мне всегда так нравилась. Рикардо не без изящества поприветствовал каждого из моих родных.

– Пойдемте пообедаем? – предложил он после знакомства.

– Боюсь, что они уже пообедали, – быстро сообщила я.

– А, хорошо… Как насчет прогулки по Темпло-Майор?

– Они уже там побывали… Слушайте, почему бы нам не пойти выпить пива? – предложила я.

Мы отправились в бар «Опера» – знаменитую кантину, куда меня водил Бакс, когда мы только познакомились. Моя мать имела там большой успех у пожилых завсегдатаев. Рикардо, несмотря на напряженность ситуации, демонстрировал превосходные манеры и излучал подкупающую теплоту. Когда дело касается семьи, мексиканцы всегда будут на высоте, невзирая ни на какие обстоятельства.

В тот вечер я решила повести родных на ужин в богемное кафе, в котором мы часто встречались с Эдгаром для intercambio. Я знала, что на них произведут впечатление полки, уставленные старыми книгами, и потертые канделябры со свечами. В лабиринте залов царила атмосфера изысканного пиршества, играл великолепный джаз, не смолкали оживленные политические дискуссии.

Но, к несчастью, всего этого оказалось недостаточно, чтобы отвлечь мое семейство от животрепещущей темы моей личной жизни. Мама попыталась внушить мне твердые правила любовного этикета, вдохновленная чувством вины за свою собственную бурную молодость.

– Что с тобой стряслось, что тебе вдруг захотелось отомстить мужчинам? Давай уж в таком случае сведи с ума десятерых и устрой между ними состязания! – Мама пила только вторую порцию мескаля, но он, вступив в химическую реакцию с лекарствами, порождал такой коктейль, какого она раньше никогда не пробовала.

– Слушай, я же не нарочно создала такую ситуацию, так случайно вышло, – объяснила я.

Отец, у которого было больше опыта в одновременном общении с несколькими возлюбленными, чем у мамы, прекрасно меня понимал.

– Да, знаю. Каждый раз, когда ты решаешь выбрать одного, другой начинает казаться тебе более привлекательным, – утешил он меня.

– Именно, – подтвердила я.

Отец был совершенно прав.

– Надо же, как трогательно, – съязвила мама.

Но Анжелика быстро вернула разговор к обсуждению моей дилеммы:

– Люси, тебе, конечно, кажется, что ты не нарочно создала эту ситуацию, но это могло произойти подсознательно…

– Не пытайся подвергать меня психоанализу, – отрезала я.

Меня сейчас мало волновало, есть ли у меня садистские наклонности, да и вообще какие извращения сподвигли меня завести двух любовников сразу. Психоанализ мог подождать: прямо сейчас мне нужно было принять решение, кого выбрать.

Мама явно отдавала предпочтение Октавио, но я не могла согласиться с ее аргументами:

– Рикардо не заслуживает отношений с особой, которая меняет мужчин как перчатки. Октавио гораздо лучше приспособлен к твоим играм.

– Рикардо такой надежный и нежный, – сказала Анжелика. – Он похож на славного белого мишку, и ты всегда знаешь, что у него на уме.

– Октавио из тех, кто управляет этим миром, – сказал отец.

– Конечно, Октавио обаятельный и столько всего знает, – признала Анжелика. – Но, если честно, мне неприятна эта самоуверенность богатенького мальчика. Этот тип можно встретить в любом уголке мира. Мне кажется, сын какого-нибудь важного турецкого дипломата мог бы быть точно таким же… Меня тошнит… где здесь туалет?

Когда я возвращалась к себе в квартиру, отправив родных в отель, мне очень некстати позвонил Рикардо.

– Ты сегодня спишь у Октавио? – поинтересовался он.

– Нет, я сплю у себя дома, – заявила я и бросила трубку. Я была на грани срыва, и мне ужасно хотелось на кого-нибудь наорать.

Когда я вошла, Октавио сидел на кушетке, играя на гитаре:

– Где ты провела прошлую ночь?

Этот многозначительный вопрос, в сочетании с моим мрачным настроением и легким опьянением, придал всей сцене замечательный мелодраматический колорит.

– А что? Почему это тебя волнует? – с вызовом ответила я.

– Ты прекрасно знаешь, почему это меня волнует, – сказал он, поднимаясь на ноги.

– Нет, не знаю: ты никогда не давал мне ничего ясно понять…

– Я? Да это ты вечно ходила вокруг да около! – Он перешел на крик.

– Ладно, тогда скажи мне сейчас: чего ты хочешь? Ты хочешь быть со мной… вместе?

– Не знаю… Хочу, чтобы ты порвала со своим парнем.

– Что? Чтобы уйти к тому, кто сам не знает, чего хочет?

В том же духе мы орали друг на друга еще какое-то время: оба были в ярости, и ни один из нас не знал, чего же он на самом деле хочет. В конце концов Октавио ушел из квартиры, хлопнув дверью, а я легла спать.

На следующее утро я занималась с Офелией, которая была в совершенной панике по поводу предстоящей через неделю свадьбы, когда вдруг раздался звонок от мамы.

– Анжелика заболела по-настоящему… Приезжай немедленно… На рецепции вызвали врача, но он не говорит по-английски.

Когда я приехала, Анжелика лежала на постели с совершенно белым, под цвет пижамы, лицом.

– Это могли быть те жареные штуки, которые мы ели в подворотне? – спросила мама.

– Мам, ей было плохо еще в самолете.

В дверь постучали.

– Скорее! – вскрикнула мама. – Наверное, это врач.

За дверью стоял красивый, неуверенно улыбающийся юноша. Он выглядел как положено: стетоскоп на шее, большой черный портфель в руках. Но в его внешности и манерах было что-то подозрительное.

– Ну, вот ваша пациентка. – Я показала ему на диван, на котором лежала Анжелика.

– Господи, ему на вид лет четырнадцать, – прошептал отец.

Он был прав: белая униформа была юноше слишком велика, а неловкие движения были характерны для подростка. Анжелика подняла взгляд, ее бледная кожа блестела от пота, и доктор отчаянно покраснел.

Я накануне читала о вооруженном ограблении аптеки, во время которого грабители приказали персоналу отдать белые халаты, а потом заперли работников аптеки в шкафу. Незваные гости работали за прилавком целый день, обслуживая покупателей, время от времени заглядывая в шкаф, чтобы спросить совета, угрожая пистолетом. В конце дня они опустошили кассу, отпустили своих пленников и ушли домой. Я подумала, не происходит ли с нами сейчас нечто подобное.

Доктор, казалось, потерял дар речи, поэтому я начала перечислять ему симптомы Анжелики. Но по его взгляду было понятно, что беседа о рвоте – это последнее, чем он хотел бы сейчас заняться. Руки его дрожали, когда он щупал сестре живот.

– Похоже, у нее желудочная инфекция, – наконец сказал он.

Потом доктор открыл свой портфель и начал набирать в большой шприц содержимое какого-то пластикового флакончика.

– Что это он делает? – Анжелика резко села на кровати.

Я перевела ее вопрос.

– Что я делаю? Эээ… А! Я готовлю антибиотики, – запинаясь, выговорил он.

– Что? Антибиотики? Почему в шприце? – взвизгнула она.

– Потому что здесь их принято вводить именно так, – объяснила я.

– Не могли бы вы попросить ее спустить трусы? – дрожащим голосом спросил врач.

На лице Анжелики был ужас.

– Давай, Джелл, ты что, не хочешь выздороветь? – уговаривала я сестру, хотя ее положению нельзя было позавидовать.

– Какого черта делает этот болван? – громко спросил отец, когда игла вошла в плоть его дочери.

Он был еще больше потрясен, когда врач вручил ему счет – 300 долларов США.

* * *

На следующее утро я вынула из шкафа всю свою одежду и уложила ее в чемодан. Больше мне и укладывать было нечего, разве что небольшую стопку книг, стоящую на полу у стенки. Вся мебель принадлежала Октавио, даже мой матрас. Единственным моим вкладом в хозяйство были желтое покрывало работы индейцев-отоми, вышитое причудливыми изображениями животных и растений, которое я купила для своей комнаты на первую свою зарплату, и маленькая толстянка в горшке. Я оставила их Октавио, как и ветку белых лилий, которую я поставила в вазу на каминную полку. Под вазу я подложила полную раскаяния записку, в которой пыталась оправдать свой внезапный отъезд.

Добрые соседские отношения между мной и Октавио было уже никогда не вернуть. И им не дали шанса превратиться в отношения иного рода, думала я с глубоким чувством сожаления.

Рикардо всегда был милым и любящим. Но драма, которая разыгралась прошлым вечером, вызвала у меня неудержимое желание сбежать от них обоих. Благодаря тому что мои родные запланировали поездку в исторический город Гуанахуато, мне было где спать по крайней мере пять ближайших ночей, да и вообще полезно было сменить обстановку, чтобы спокойно обдумать свои дальнейшие действия.

Я закончила писать записку Октавио и подмела пол в своей опустевшей комнатке. Бросив последний взгляд на мою первую мексиканскую квартиру, я отправилась на метро в отель «Маджестик», где с ощущением того, что я потерпела крах, хотя знала почему, я сдала чемодан в камеру хранения.