Текст книги "Лавандовый сад"

Смысл последних слов Эдуарда дошел до Конни не сразу. Как так, подумала она, осознав наконец, что ей предлагают. Недели изнуряющих тренировок, интеллектуальные тренинги, эмоциональная и психологическая подготовка, и все впустую?

– Понятно, – собралась она с мыслями, немного помолчав. – И что вы собираетесь сейчас со мной делать? – добавила она жалобным тоном.

– Хороший вопрос, Констанция. И вполне своевременный. Я уже проинформировал Лондон, что вы сейчас у меня. И попросил их немедленно уничтожить все бумаги, касающиеся вашей заброски во Францию. Соответствующие шифровки будут разосланы и тем нескольким человекам, которые знают о вашем прибытии. Никто из них отныне не станет выходить на связь с вами. Вы сейчас же приносите мне все свои документы, и мы вместе сожжем их вот в этом камине. Чемодан тоже отдадите мне, и я найду способ, как от него избавиться. У меня уже готовы новые документы для вас. С этого момента вы – Констанция Шапель, проживающая в Сен-Рафаэлль. А для тех, с кем вы уже познакомились в моем доме, еще и моя кузина.

– И что же мне делать? Может, тогда лучше отправить меня назад, в Англию?

– Не сейчас. Это слишком опасно. Я не могу рисковать. Что, если вас схватят, Констанция? – Эдуард изобразил на лице вымученную улыбку. – Боюсь, в ближайшие несколько недель вам придется продолжать разыгрывать ту роль, которую вы исполняли вчера. Вы будете по-прежнему жить в нашем доме в качестве гостьи. Возможно, какое-то время спустя мы совершим поездку на Юг. Будто бы вы возвращаетесь к себе домой в Сен-Рафаэлль. А там уже подумаем, как вас переправить из Франции в Англию. Но в данный момент вы оказались, и не по своей вине, в западне вместе со всеми нами.

– А Лондон согласился на такой план? – спросила Конни, не веря в то, что такое в принципе возможно.

– А что им еще оставалось делать? – отмел Эдуард в сторону ее вопрос как несущественный. Он повернулся к ней, и впервые за все время их разговора его глаза потеплели. – Понимаю ваше мужественное стремление послужить своему отечеству. Понимаю, сколь велико ваше разочарование при мысли о том, что вы не сможете выполнить то задание, которое получили. Но поверьте мне на слово, та жертва, которую вы сейчас приносите, – она намного выше и благороднее всех ваших карьерных амбиций. К тому же, – граф слегка пожал плечами, – кто сказал, что вы не станете помогать нашему общему делу, но уже по-другому? Вы красивая женщина, вы произвели неизгладимое впечатление на мужчину, занимающего важный пост. Фальк, кстати, завсегдатай в нашем доме. Разве догадаешься наперед, о чем он там может проболтаться, ухаживая за вами?

Конни внутренне содрогнулась от одной только мысли об ухаживаниях за нею гестаповца, но она прекрасно понимала, что имел в виду Эдуард.

– Кстати, София вызвала к себе на дом своего парикмахера. Та должна прийти с минуты на минуту. И гардероб вам нужно подобрать соответствующий, такой, какой носят дамы семейства Монтень и семейства де ла Мартиньер. Представляю, как обрадуется София, когда узнает, что в нашем доме поселится еще одна женщина. Она ведь так редко выходит из-за… своего состояния. Ей бывает очень одиноко. Она очень скучает по нашей усопшей матушке. Если можно, прошу вас, уделите моей сестре какую-то часть своего времени, – попросил ее Эдуард.

– Ваша сестра слепа от рождения? – поинтересовалась у него Конни.

– Нет, она родилась зрячей, но с очень слабым зрением. Что выяснилось уже позднее, а с самого начала родители не обратили на это должного внимания. Ее зрение падало постепенно, а когда состояние Софии стало уже очевидным для всех, было слишком поздно, чтобы что-то исправить. Доктора оказались бессильны. Но София хорошо адаптировалась к своей слепоте. Она, кстати, может писать… Научилась еще до того, как ослепла полностью. Она пишет стихи, очень хорошие стихи, к слову говоря.

Конни увидела, как увлажнились глаза Эдуарда, когда он заговорил о сестре.

– Сколько ей было лет, когда она ослепла окончательно?

– София полностью потеряла зрение, когда ей исполнилось семь лет. Но вот что удивительно! Тут же обострились все остальные ее чувства. Например, у нее превосходный слух. Я бы сказал, абсолютный слух. Не видел другого человека с таким совершенным слухом. Она по шагам узнает, кто именно заходит к ней в комнату. Она обожает читать. В моей библиотеке, как здесь, так и в той, что хранится в замке в Гасси, есть целый ряд книг, написанных с помощью языка Брайля. Особенно она любит английских романтиков. Байрона, Китса… Их она просто обожает. А еще София рисует. Вначале ощупает предмет или подключит свои другие органы чувствования, а потом переносит на бумагу не только очертания предмета, но и его цвет. – По губам графа скользнула нежная улыбка. – У моей сестры в высшей степени художественная натура. Да и вообще она – самое дорогое, что у меня есть.

– А еще она очень красивая, – заметила Конни.

– О да! Какая жалость, что София не может собственными глазами увидеть себя в зеркале. Она даже и не представляет себе, как она хороша. Мужчины, которые видят ее впервые и еще не догадываются о ее недуге… – граф оборвал себя на полуслове. – Словом, я видел, какое впечатление она на них производила. София божественно хороша!

– Так оно и есть.

– А сейчас, – лицо Эдуарда приняло прежнее серьезное выражение, – ступайте к себе наверх и принесите мне чемодан и свои документы. Я не буду чувствовать себя в полной безопасности до тех пор, пока они будут оставаться в доме.

Это была уже не просьба, а приказ. И Конни ринулась исполнять его. Вернулась к себе в спальню, извлекла из-под кровати чемодан и побежала вниз. Десятью минутами позже она собственными глазами наблюдала за тем, как ее тщательно продуманная легенда на глазах превращается в пепел. Вещи из чемодана Эдуард перегрузил в мешок, потом рукой указал на ее туфли.

– Их тоже давайте сюда, Констанция. Мы ведь оба с вами прекрасно знаем, что вы там прячете в подошве.

– Но другой обуви у меня нет, – возразила ему Конни.

– Сейчас подыщем вам что-то более подходящее, – ответил он.

Конни стояла посреди библиотеки в одних чулках и чувствовала себя страшно беззащитной. Итак, в целом мире от нее не осталось ни одной вещи. Разве только то, что на ней.

Профессиональным жестом, так, как будто он проделывал это сотни раз, Эдуард извлек из-под подкладки чемодана припрятанные там деньги и вручил их Конни. От его глаз не укрылось расстроенное выражение ее лица.

– Деньги можете оставить себе. Небольшая, так сказать, компенсация от имени правительств наших двух стран за те испытания, через которые вам пришлось по их милости пройти. Пока вы будете жить с нами, мы с Софией позаботимся о вашем содержании. Обещаю, все ваши материальные запросы будут удовлетворены по высшему разряду. София уже ждет вас у себя, чтобы познакомить со своей парикмахершей. Да, вот еще что! – Эдуард приостановился у двери. – Маловероятно, что кто-то вознамерится вступить в контакт с вами. Ведь считаные люди в вашей разведке в курсе того, что вы уже здесь. Но если паче чаяния кто-то прознает о вашем местонахождении, вы не должны, повторяю! – не должны выходить на связь с ними. Ясно?

– Да.

– Любая ваша оплошность, – Эдуард вперил в нее пронзительный взгляд, – может стоить всем нам жизни. Мало того что все наши усилия окажутся зряшными, так мы еще подвергнем смертельной опасности и других людей.

– Я понимаю.

– Вот и отлично. А теперь марш наверх. София ждет вас.

12

Прошел месяц с тех пор, как Конни поселилась в доме де ла Мартиньеров. Ей полностью обновили гардероб, заполнив его только что купленными элегантными нарядами и туфельками из мягкой натуральной кожи. О такой обуви можно было только мечтать в военное время. Сама Конни в последний раз щеголяла в подобных туфельках еще до войны, как и в шелковых чулках, которые снова появились в ее распоряжении. Раскладывая сразу несколько пар шелковых чулок по ящикам комода, Конни невольно вздохнула. Надо же, какая ирония судьбы. Она сейчас живет как самая настоящая принцесса, в роскоши и довольстве, в прекрасном особняке, для хозяев которого, кажется, не существует проблемы денег. Где каждое ее слово ловят на лету, а любое желание мгновенно исполняется прислугой. Однако внешний блеск и роскошь ее нынешнего существования не имели ничего общего с теми душевными муками, которые постоянно терзали Конни, стоило ей остаться наедине с собой. Ночами, мучаясь без сна на своем роскошном ложе, она не переставала думать о своем ненаглядном Лоренсе, и сердце ее разрывалось от боли. Но еще более ее изводили мысли о том, что все ее коллеги, с которыми она вместе постигала секреты разведывательно-диверсионной работы, сейчас заняты делом, ежеминутно подвергая собственные жизни смертельной опасности. И от подобных мыслей ощущение собственной неполноценности делалось еще более мучительно острым. Комплекс вины преследовал Конни постоянно. Она чувствовала, как потихоньку начинает сходить с ума, оказавшись в золотой клетке и, по сути, лишившись любых контактов с окружающим миром.

Единственным ее спасением стала София. Конни уже успела привязаться к девушке и даже полюбить ее. В свою очередь, София, с ее обостренной проницательностью слепого человека, тоже догадывалась, даже по одному только голосу Конни, в каком ужасном состоянии она постоянно пребывает.

София была одного возраста с Конни. Недавно ей тоже исполнилось двадцать пять лет. Она с живейшим интересом слушала рассказы Конни о жизни в Англии. Ведь слепота лишила Софию возможности путешествовать по миру. И вот теплыми июльскими вечерами Конни предавалась воспоминаниям вслух: рассказывала Софии о холодных, но величественных в своей угрюмой красоте болотах Йоркшира, описывала родовое имение своего мужа – Блэкмор-Холл. Эти экскурсы в собственное прошлое доставляли ей удовольствие, но одновременно бередили душу. Впрочем, воспоминания давали ей возможность хотя бы мысленно воссоздать образ мужа в своей памяти.

В один из вечеров, когда они обе с Софией сидели на террасе, наслаждаясь великолепием летнего заката, Конни поделилась с Софией тем, как сильно она скучает в разлуке со своим ненаглядным Лоренсом. София была сама доброта. Выяснив некоторые подробности о судьбе Лоренса, она тут же нашла нужные слова поддержки и утешения.

Потом Конни сама испугалась своей излишней откровенности. Уж не разболталась ли она сверх всякой меры? Откуда ей знать, что на уме у этих Мартиньеров? Вполне возможно, они берегут ее в качестве подходящего трофея, который, в случае чего, с готовностью вручат нацистам. Все ради того, чтобы отвести тень подозрения от самих себя. Но одновременно она понимала: ей просто жизненно необходимо верить хоть кому-то.

А потом, пару дней спустя, на пороге их дома вдруг неожиданно, безо всякого приглашения, объявился Фальк фон Вендорф собственной персоной. Сара вызвала Конни из библиотеки, где они с Софией по своему обыкновению коротали послеобеденное время.

– К вам гость, мадам Констанция, – сказала Сара, бросив на Конни выразительный взгляд.

Конни кивнула, поняв намек Сары, и тут же почувствовала сильное сердцебиение. Она заторопилась в гостиную, где ее уже поджидал Фальк.

– Фройляйн Констанция! Видит бог, сегодня вы еще прекраснее, чем в тот вечер, когда я впервые увидел вас.

Он подошел к ней и поцеловал руку.

– Благодарю вас, полковник, но я…

– Пожалуйста, никаких званий, – тут же перебил ее Фальк. – Мы же с вами договорились в прошлый раз обращаться друг к другу только по имени. Я тут как раз проезжал мимо вашего дома по пути к себе, в управление гестапо, и вдруг подумал: я должен немедленно повидаться с прелестной кузиной Эдуарда, посмотреть, пошел ли ей на пользу наш парижский климат. Теперь вот и своими глазами вижу, что Париж вам подходит во всех отношениях.

– Да, Париж – это такая приятная перемена, особенно после той провинциально рутинной жизни, которую мы ведем у себя на Юге, – ответила Конни, испытывая неловкость от самого предмета разговора.

– Я вот тут… – Фальк немного помолчал. – Что, если я после работы заеду за вами и мы вместе поужинаем в каком-нибудь хорошем клубе… Немного потанцуем. Как смотрите?

Конни мгновенно почувствовала неприятную пустоту в желудке.

– Я…

К счастью для нее, в этот момент в гостиную вошел Эдуард. Наверняка Сара предупредила его о появлении в доме неожиданного гостя.

– Фальк, какой приятный сюрприз! – воскликнул он радушным голосом. Мужчины обменялись крепкими рукопожатиями.

– Я вот тут предлагаю вашей очаровательной кузине поужинать вместе со мной сегодня вечером. – Фальк повторно озвучил свое намерение.

– Какая жалость, но сегодняшний вечер уже занят. Нас всех пригласила к себе на ужин наша общая родственница. Она живет под Версалем. – Эдуард бросил умиленный взгляд на Конни. – Тебя так долго не было в Париже, дорогая… А потому сейчас ты прямо нарасхват. Но, возможно, в другой раз ты любезно согласишься отужинать вместе с Фальком. Как думаешь?

– Конечно, всенепременно. Для меня ваше приглашение – большая честь, господин Фальк, – вымученно улыбнулась Конни.

– Фройляйн Констанция, для меня большая честь провести вечер в вашем обществе. Что ж, как сказал мой друг Эдуард, отложим наш ужин на другой раз.

Фальк щелкнул каблуками и вскинул руку в фашистском приветствии. Сколько раз Конни видела этот пародированный жест на кадрах старых кинохроник студии Пате.

– Хайль Гитлер! – громко возвестил Фальк. – К сожалению, мне пора.

– Возможно, увидимся в Опере в эту субботу? – спросил у него Эдуард, провожая к дверям.

– У вас ложа? – поинтересовался у него гестаповец, по-прежнему не сводя глаз с Конни.

– Да. Буду рад, Фальк, если вы присоединитесь к нам.

– С большим удовольствием. Тогда до субботы, фройляйн Констанция.

Фальк отвесил учтивый поклон.

Когда он наконец ушел, Конни без сил свалилась в кресло. Эдуард, распрощавшись с Фальком уже у входа, снова вернулся в гостиную.

– Мне очень жаль, Констанция, но, кажется, наш бравый полковник имеет свои виды на мою очаровательную кузину. – Он взял обе ее руки в свои. – Я пригласил его в Оперу потому, что там, по крайней мере, я смогу хоть как-то оградить вас от его навязчивых ухаживаний.

– Ах, Эдуард! – Конни сокрушенно покачала головой.

Граф ласково погладил ее руку.

– Понимаю, милая. Все понимаю. Не самая моя удачная уловка… Как же мы не сообразили тогда, в самый первый вечер, когда вы познакомились с Фальком, придумать вам какого-нибудь жениха, дожидающегося вас на Юге. Но теперь уже поздно. Но вы должны справиться. Вот увидите, все у вас получится наилучшим образом.

Оперный театр был полон. Блестящая толпа зрителей, главным образом немецкие офицеры высших чинов, люди из правительства Виши, парижские буржуа всех мастей, фланировала нескончаемым потоком по роскошному фойе. Все подходы к театру снаружи охраняла французская полиция.

Июльская жара не спадала. Даже вечером было невыразимо душно. Конни, облаченная в узкое вечернее платье насыщенного изумрудного цвета, тесно облегающее ее стройную фигуру, чувствовала себя словно выпотрошенный цыпленок, которого вот-вот засунут в духовку. Она мельком глянула на отель «Ритц», расположенный всего в двух шагах от Гранд-опера. Сколько раз они вместе с тетей, когда та наезжала в Париж из Сен-Рафаэлль, сиживали в тамошнем ресторане, попивая чай и ведя нескончаемые разговоры обо всем на свете. Сейчас на флагштоках возле гостиницы развевались нацистские флаги вместо привычного триколора. Конни закрыла глаза, чувствуя, как комок подступил к горлу. На первый взгляд и сегодня вечером жизнь вокруг катилась своим чередом и ничего не изменилось. Но это только на первый взгляд. Ибо первое впечатление весьма обманчиво. На самом деле Конни видела вокруг себя нелепую стилизацию под то, что было раньше и что должно было бы быть, не будь войны. Но сейчас того, что было, нет и в помине. Все изменилось и уже ничто и никогда не будет прежним.

Эдуард немного замешкался по пути к их ложе, то и дело приостанавливаясь, чтобы обменяться приветствиями с многочисленными знакомыми, а Конни повела Софию прямиком к парадной лестнице и наверх в ложу.

– С нетерпением жду начала представления, – сказала София, и на ее прелестном личике заиграла радостная улыбка. Они вошли в ложу, и Конни бережно усадила девушку на обитое бархатом кресло. – Правда, я не большая любительница Вагнера. – София слегка наморщила свой хорошенький носик. – Но ничего не поделаешь. Наши друзья, которые сейчас правят страной, отдают предпочтение именно такой музыке. А вот лично я выбрала бы Пуччини.

Следующим в ложе появился Фальк.

– Фройляйн Констанция! – воскликнул он, как всегда, приложившись к ручке и обозрев ее с головы до пят. – У вас такой изысканный вечерний туалет. Все же правду говорят: француженки – самые элегантные женщины в мире. Быть может, со временем и мои соотечественницы позаимствуют у вас хотя бы малую толику французского шика.

Он взял бокал с шампанским с подноса, который услужливо подал в ложу официант. И в этот момент дверь снова отворилась, и на пороге ложи показались Эдуард и… Конни в немом изумлении уставилась на незнакомца. За спиной у Фалька маячила его точная копия.

Фальк самодовольно хмыкнул, заметив реакцию Конни.

– Вы, наверное, фройляйн Констанция, решили, что я раздвоился, не так ли? Уверяю вас, это не так. К тому же вы едва пригубили свой бокал с шампанским. А потому у вас не должно еще двоиться в глазах. Позвольте представить вам своего брата-близнеца Фридриха.

– Мадам, счастлив познакомиться с вами. – Фридрих подошел к Конни и вежливо пожал ей руку.

Увидев Фридриха вблизи, Конни поняла, что, несмотря на поразительное внешнее сходство – фигура, рост, цвет волос и прочее, есть и различия. Когда, пожимая ей руку, Фридрих взглянул на нее с улыбкой, она успела заметить, что глаза у него, в отличие от брата, добрые.

– А это – моя сестра София, – подал голос Эдуард.

Фридрих повернулся, чтобы поздороваться с Софией, и замер как вкопанный. Слова застыли у него на устах, а он все стоял и глазел на девушку в немом восхищении, словно увидел перед собой чудо.

После некоторой паузы, затянувшейся, впрочем, непозволительно долго, София сама протянула ему руку и заговорила первой:

– Полковник фон Вендорф, рада познакомиться с вами.

Конни увидела, как пальцы их рук впервые соприкоснулись друг с другом. Фридрих по-прежнему молчал, но, взяв маленькую нежную ручку Софии, он не торопился выпускать ее из своей руки. Наконец он смущенно пробормотал:

– Очарован сверх всякой меры, мадемуазель.

Наконец он явно нехотя отпустил ее руку. И в эту минуту Конни увидела, как София одарила его лучезарной улыбкой, будто только что между этими двумя случилось что-то необыкновенное. К счастью для них, внимание Эдуарда отвлекли еще два гостя, появившиеся в их ложе. Что же до Фалька, то он продолжал пожирать глазами Конни.

– И кто же из вас двоих старший? – спросила она у него, чтобы хоть как-то разрядить то напряжение, которое повисло в ложе.

– Увы, но я младший, – признался Фальк. – Появился на свет спустя час после рождения моего братца. Явно не торопился. А может, матушка просто уже успела израсходовать все свои жизненные силы на то, чтобы родить старшенького.

Фальк метнул на брата откровенно неприязненный взгляд. «А особой любви между братьями нет», – невольно подумала Конни.

– Я прав, Фридрих? – обратился Фальк к брату.

– Прости, брат, но я не слышал, о чем вы говорили.

Фридрих наконец сумел оторваться от созерцания Софии и посмотрел вопросительно на Фалька.

– Да так, болтали ни о чем. Я вот рассказывал фройляйн Констанции о том, что ты появился на свет первым. Первым ты и остался во всем остальном по жизни. Всегда и везде первый! – Фальк громко расхохотался собственной довольно колкой шутке, но взгляд его немигающих глаз по-прежнему оставался тяжелым.

– И именно этого ты и не можешь мне простить. Постоянно ставишь в вину, не так ли? – Фридрих добродушно рассмеялся и ласково потрепал брата по плечу.

– Когда вы приехали в Париж, Фридрих? – спросила у него София. – Удивительно, что мы не встречались с вами до сих пор.

– У моего старшего брата есть дела поважнее, чем осуществлять контроль за соблюдением порядка в одном отдельно взятом городе, – тут же не преминул вставить словечко Фальк. – Он у нас ведь то, что называют «мыслящим танком», такой своеобразный мозговой центр при руководстве страной. Интеллектуал, так сказать… Работает непосредственно на самого фюрера. Не то что я! Простой солдат, трудяга, рядовой сотрудник гестапо, и только.

– Меня действительно отправили в Париж со специальной миссией, – подтвердил Фридрих. – Фюрер серьезно обеспокоен ростом числа тех диверсий, которые регулярно происходят на французских железных дорогах. Это все дело рук участников Сопротивления.

– В общем, Фридрих здесь потому, что полагает, что мы, сирые, обычные, рядовые сотрудники гестапо, плохо справляемся со своей работой. Я прав, брат?

– Не в этом дело, Фальк, – перебил его Фридрих, несколько обескураженный тем, какой не совсем приятный оборот принял их разговор. – Просто я вынужден в очередной раз констатировать, что все эти люди из Сопротивления умны и хорошо организованны. Уж слишком часто они нас переигрывают в последнее время.

– Так вот, докладываю тебе, братец. Только что мы провели одну из самых своих успешных операций по нейтрализации участников Сопротивления и британских диверсантов. Так называемая подпольная группа «Ученый», действовавшая непосредственно в самом Париже, разгромлена полностью. В настоящее время она более не представляет собой никакой угрозы для нас.

– Мои поздравления, – откликнулся Фридрих на последние слова брата. – Я же, со своей стороны, хочу познакомиться и с тем, как у вас тут работает контрразведка. Вместе подумаем, как и в дальнейшем так же эффективно отлавливать всех шпионов и диверсантов.

Конни видела, как буквально на глазах нарастает напряжение между братьями. Она старательно сделала вид, что не особо прислушивается к их разговору. К счастью, в зале уже погас свет, и все в ложе моментально расселись по своим местам. Фридрих торопливо передвинул свое кресло поближе к Софии. В результате Конни оказалась между двумя братьями.

– Вы любите Вагнера, фройляйн Шапель? – поинтересовался у нее Фальк, ставя свой пустой бокал от шампанского на поднос.

– Я плохо знаю его музыку. Вот с нетерпением ожидаю возможности познакомиться с нею поближе, – ответила она дипломатично.

– Надеюсь, фройляйн, что вы, София и Эдуард не откажете мне в любезности поужинать вместе со мной по окончании спектакля. Чувствую себя крайне обязанным, – добавил он, помолчав, – показать брату, пока он гостит у меня, Париж во всей его, так сказать, красе.

К счастью, Конни не пришлось реагировать на последние слова Фалька, которые почти утонули в громогласном хоре, открывшим действие в опере «Валькирия».

Конни всегда недолюбливала музыку Вагнера, считала ее слишком громогласной, а сюжеты его опер слишком тяжеловесными. А потому большую часть спектакля она незаметно разглядывала зрителей в зале. Вообще-то она испытывала жуткий дискомфорт от того, что оказалась на публике, да еще в обществе немцев, своих врагов. Но что она могла поделать? Если это нужно во имя высоких целей, как об этом ей постоянно твердит Эдуард, то приходится наступить на горло собственному отвращению и даже терпеть, когда Фальк, будто бы невзначай, положил руку на ее колено, обтянутое шелковым платьем, и на какое-то время задержал ее в таком положении. Конни исподтишка перевела взгляд влево от себя и увидела выражение полнейшего блаженства на лице Фридриха. Потом она перехватила его взгляд и поняла, что он устремлен совсем не на сцену. Фридрих смотрел на Софию.

После бесконечно долгого спектакля Эдуард согласился отужинать вместе с Фальком и Фридрихом в одном из ночных парижских клубов. Черный гестаповский лимузин уже поджидал их у входа в театр.

Эдуард принялся помогать дамам занять места на заднем сиденье, но в эту минуту что-то ударило его по спине и по шее.

– Предатель! Предатель! – выкрикнул кто-то из толпы.

Шофер поспешно закрыл дверцы машины, в которую посыпались тухлые яйца. Когда они тронулись с места, сзади послышалась автоматная очередь. Эдуард сокрушенно вздохнул, достал из кармана чистый носовой платок и стал вытирать с плеча своего смокинга растекшееся по нему яйцо.

София тесно прижалась к другому плечу брата, на ее лице застыл ужас.

– Грязные свиньи, – выругался Фальк, сидевший спереди. – Рест пообещал мне, что все зачинщики будут немедленно задержаны. Я лично допрошу их завтра.

– Право же, Фальк, не стоит раздувать скандал на пустом месте, – торопливо заметил граф. – В конце концов, это всего лишь пара яиц. Не пули же… Какой-то завзятый патриот решил отметиться. Все еще никак не может смириться с поражением.

– Что ж, чем скорее они признают нашу победу, тем будет лучше для всех нас, – резко возразил ему Фальк.

Приехав в клуб, Эдуард первым делом направился в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок. Фридрих, осторожно придерживая Софию под руку, повел ее вверх по лестнице.

– Ваша маленькая ручка все еще дрожит, – проговорил он ласково, обращаясь к девушке.

– Ненавижу насилие… В любой его форме, – ответила та, и ее передернуло от отвращения.

– Многие из нас тоже, – негромко обронил Фридрих, еще крепче сжимая ее руку и раздвигая на своем пути толпу, чтобы пройти к столику. Усаживая Софию в кресло, он вдруг неожиданно положил ей руки на плечи и прошептал на ухо: – Не беспокойтесь, мадемуазель София. Рядом со мной вы всегда будете в полной безопасности.

Во время танца руки Фалька скользили по спине Конни то вверх, то вниз. Всякий раз, когда его пальцы как бы невзначай дотрагивались до ее обнаженных плеч и шеи, все внутри Конни сжималось от отвращения и ужаса. Ведь этими же самыми липкими пальцами он нажимал на холодный металл затвора своего пистолета и собственноручно расстреливал очередную жертву в бесконечной череде погубленных им невинных душ, о чем ей рассказывал Эдуард. От Фалька сильно разило спиртным. Его несвежее дыхание обжигало ей щеку, но он все время пытался развернуть ее лицом так, чтобы их губы соприкоснулись.

– Констанция, если бы вы знали, как страстно я хочу вас. Пожалуйста, скажите мне, что это возможно, – простонал Фальк, уткнувшись носом ей в шею.

Несмотря на острое желание отшвырнуть от себя ублюдка прочь, Конни сдержала себя и не отодвинулась от него. Она вдруг поняла, что ей не столь важно, какая национальность у этого человека. Он был бы ей противен в любом случае. Она оглянулась по сторонам. В зале полно француженок, танцующих с немецкими офицерами. Одеты они, конечно, не так шикарно, как она, но все равно… Впрочем, по их внешнему виду легко догадаться, что это самые обычные проститутки. Но ей ли их осуждать? Сама-то она ничем не лучше.

Неподалеку от них в паре с Фридрихом двигалась в такт музыке София. Впрочем, эти двое не танцевали в прямом смысле этого слова. Кажется, они почти не двигались, застыв на месте. Фридрих держал девушку за руки и что-то тихо говорил ей. София улыбалась в ответ, согласно кивала головой и буквально льнула к нему. Конни заметила, как он нежно прижал ее к себе, а ее хорошенькая головка вдруг сама собой легла ему на грудь. То, что наблюдала сейчас Конни, было похоже – она замялась в поисках подходящего слова – на некую необыкновенную общность молодых людей, пожалуй, даже на самое настоящее сродство их душ. Что было тем более удивительно, ибо они познакомились всего лишь каких-то пару часов тому назад.

– Возможно, на следующей неделе мне удастся усыпить бдительность вашего чересчур заботливого кузена, – сказал Фальк, бросив короткий взгляд в сторону Эдуарда, который неотступно следил со своего места за каждым их движением. – И тогда мы сможем остаться наедине друг с другом.

– Возможно, – коротко ответила ему Конни, а сама подумала про себя, сколь долго она сможет еще уклоняться от близости с этим человеком, который привык брать и получать все, что ему захочется. – Простите, но мне нужно отлучиться. Слегка припудрить носик, – проговорила она, едва затихли последние аккорды музыки.

Фальк вежливо склонил голову и церемонно проводил ее с танцпола. Конни заторопилась в дамскую комнату.

Когда она снова вернулась к их столику, Фальк и Эдуард о чем-то оживленно беседовали.

– Мой приятель предпочитает Ренуара. Но если это невозможно, тогда Моне. Он его тоже любит.

– Как всегда, ничего не обещаю вам, Фальк. Посмотрим, что у нас получится. О, Констанция! У тебя усталый вид, – сочувственно бросил ей Эдуард, пока она усаживалась за столик.

– Немного устала, правда, – честно призналась Конни.

– Тогда отправляемся домой сразу же, как только сумеем уговорить Софию спуститься с танцпола.

– Попытайтесь-попытайтесь, – ухмыльнулся Фальк, отхлебнув большой глоток бренди из своего бокала. – Надо же такому случиться! Сдается мне, что мужчины нашего семейства прочно запали на дам уже из вашего, Эдуард.

Машина гестапо довезла их до дома и высадила на улице Де Варен. Всю дорогу домой Конни молчала, София тоже. Попытки разговорить девушек оказались для Эдуарда безуспешными. Не успела Сара открыть им парадную дверь, как Конни отрывисто бросила всем «Спокойной ночи!» и направилась к лестнице, чтобы подняться к себе. И была остановлена на первой же ступеньке окриком Эдуарда.

– Констанция, прошу вас, пройдите в библиотеку. Выпьем по рюмочке бренди на сон грядущий.

Однако это снова было не приглашение, а приказ. Сара повела наверх блаженно улыбающуюся Софию, а Конни молча проследовала за Эдуардом в библиотеку.

– Я не хочу бренди, – сказала она, когда граф стал наливать коньяк себе в рюмку.

– Что с вами, моя милая? Вы сама не своя… Что вас так огорчило? Это из-за тех тухлых яиц, которыми забросали нашу машину? Или чрезмерные ухаживания Фалька тому виной?

Конни безвольно опустилась в кресло и прижала пальцы ко лбу, пытаясь унять головную боль. Слезы выступили у нее на глазах, и она не стала их сдерживать.

– Я просто… – она замолчала и в отчаянии затрясла головой. – Я просто не могу понять, как я докатилась до жизни такой. Я, по сути, предала всех и все, чему меня учили, во что я верила. Я живу во лжи, и это невыносимо!

– Успокойтесь, Констанция. Пожалуйста. Мне хорошо понятны ваши переживания. Вполне возможно, глядя на вас со стороны, кто-то и подумает: вот веселится дамочка напропалую, и это во время войны. А на самом деле все мы трое, вы, по чистой случайности, я, в силу своих убеждений, София, потому что нас с ней связывают родственные узы, так вот, все мы трое ведем поистине мученическую жизнь. И это невыносимо, тут я с вами полностью согласен.