Текст книги "Семь безликих святых"

4. Дамиан

В конце концов Дамиан отпустил Джаду.

Поступок, за который отец непременно бы его упрекнул. Баттиста был не из тех, кто доверял внутреннему чутью. Он действовал на основании фактов и только потом задавал вопросы.

А еще он не знал пощады. Даже вид Джады, побледневшей от страха, оставил бы его равнодушным.

«Мы должны делать свою работу, – любил повторять Баттиста. – Но если позволять эмоциям вмешиваться, велика вероятность совершить ошибку».

Дамиан знал, что так оно и есть. Он и сам воочию видел, к чему приводят сомнения и вера на слово. Но как бы ни пытался запомнить наставления отца, их заглушали воспоминания о словах матери.

«Ты умеешь сопереживать, – сказала она ему с печалью в голосе за несколько дней до своей смерти. – Это умение не менее важно, чем умение стрелять из оружия. Мир может быть суров, Дамиан, но не позволяй ему отнять это у тебя. Ты можешь мне это пообещать?»

Разумеется, он пообещал. Разве можно было поступить иначе? Ведь он не мог, держа в ладонях ее ослабшую руку, не дать ей слово.

И все же иногда Дамиан задавался вопросом, не дал ли он клятву, которую неспособен сдержать. Он всегда считал отца суровым и беспристрастным, но по-другому не могло быть. Когда видишь такое количество смертей и страданий, как Баттиста, невозможно оставаться мягким. Временами на войне Дамиан жаждал вырвать эмоции из своей груди и зашвырнуть их в холодное северное море.

Тем не менее он отпустил Джаду не благодаря сопереживанию. А потому что сомневался, что это сделала она. У нее не было реального мотива. И как бы ни хотелось это признавать, его задели ее слова:

«Вам следует побеспокоиться о том, не стану ли я следующей».

У Дамиана не было доказательств того, что кто-то охотится на избранных последователей, однако сама эта мысль пугала так же сильно, как возможность провалить работу.

Погруженный в свои мысли, он прошел через главный вход Палаццо. В здании было тихо, просторный коридор утопал в тенях. По утрам вроде этого тайны Палаццо буквально витали в воздухе. Они были настолько осязаемы, что невольно возникало желание потянуться к ним и схватить рукой, а потом почувствовать, как они, словно дым, ускользают сквозь пальцы. Открытый потолок, отделяемый арочными колоннами, сменялся крытым проходом, кафельные полы которого украшал выцветший рисунок. В центре помещения весело журчал маленький фонтанчик, на его платформе безликие святые, образуя круг, держались за руки. Время от времени они сдвигались против часовой стрелки – верный признак того, что этот памятник создал последователь Силы.

– Куда направляешься, Вентури?

Дамиан не слышал, как Киран Пракаш поравнялся с ним. На плечах офицерского мундира его товарища красовалась эмблема меча, объятого пламенем, – знак стражника Палаццо. Даже будучи выше Дамиана, он отличался бесшумностью движений. Взъерошенные волосы кудрями обрамляли его лоб, а лицо излучало добродушие. Его сопровождала Сиена Скьявоне, девушка с легкой улыбкой на губах и темными волосами, заплетенными в замысловатые косы. Сиена состояла в одном взводе с Дамианом на севере. Он старался как можно меньше размышлять о том, что она, похоже, справлялась со своей травмой гораздо лучше него.

Хотя, возможно, именно так и воспринимали Дамиана люди, глядя на него со стороны. Ведь он не знал всю глубину переживаний Сиены.

– Привет, – откликнулся Дамиан, замедляя шаг и подстраиваясь под них. – Да вот иду в склеп.

Сиена понимающе поморщилась, положив одну руку на пояс.

– Мы слышали, тебе сильно досталось от Форте из-за смерти Леонцио. – И тут же добавила: – Энцо, – прежде чем Дамиан успел спросить.

Дамиан тяжело вздохнул. Следовало ожидать, что Энцо все расскажет остальным их друзьям.

– Честно говоря, Форте повел себя более-менее предсказуемо. К тому же он прав – я облажался.

Когда они вышли на улицу, Киран глянул на небо. Вот-вот должен был пойти дождь.

– Ты мог бы отправить нас с Сиеной в Меркато.

– Знаю. Но я пробыл там недолго. Ушел, как только Маттео принялся арестовывать нескольких слонявшихся без дела заурядных, – Дамиан вздохнул. – Мне нужно было выбраться. Когда находишься слишком долго в Палаццо, он начинает…

– Вызывать клаустрофобию? – подсказала Сиена.

«В самую точку», – подумал Дамиан. Словно чем дольше он находился за позолоченными стенами самого роскошного здания в городе, тем труднее ему становилось дышать.

– Да.

Она вновь окинула его оценивающим взглядом. Должно быть, замеченное в лице Дамиана вызвало у нее беспокойство, потому что девушка сказала:

– Выглядишь напряженным, Вентури.

– Все святые, Сиена! – Киран не удержался от смеха и покачал головой. Темный локон, выбившись из прически, упал ему на скулу, и он снова скрутил волосы в узел.

– А что такого? Это правда.

Ее замечание ничуть не удивило Дамиана. Он подозревал, что большую часть времени именно так и выглядел. После возвращения с севера он отказывался слишком пристально вглядываться в свое отражение, боясь того, что может там увидеть. Боясь обнаружить в себе предполагаемые изменения, которые после уже не сможет не замечать. Он видел, как другие смотрят на него, – будто все его грехи написаны прямо на лице.

Вполне возможно, так оно и было. Все кругом знали историю о том, как у него на глазах умер его лучший друг. Как он в бездумном желании отомстить за него уничтожил сразу трех вражеских солдат. Этот поступок называли героическим. И в то же время пугающим.

Осознав, что Сиена все еще ждет от него ответа, Дамиан пожал плечами.

– Думаю, так бывает, когда ты двое суток на ногах.

– Тебе нужно поспать. Иначе где-нибудь рухнешь.

– Мне кажется, он уже спит, – предположил Киран. – Моргни дважды, Дамиан, если ты еще не пришел в себя.

Дамиан в качестве доказательства сердито уставился на Кирана, ни разу не закрыв глаза.

Они спустились по сужающимся кверху ступеням парадного крыльца Палаццо и направились по широкой дорожке через сад. На крыше, над каменной кладкой здания, сидела горгулья, которая по мере их продвижения вращалась вслед за ними. Еще одно творение последователей Силы.

– Думаешь, с этим как-то связаны мятежники? – поинтересовался Киран, к счастью, сменивший тему.

Дамиану не нужно было спрашивать, что тот имел в виду. Он уже и сам задавал себе такой же вопрос: могло ли убийство Леонцио стать попыткой мятежников выразить свое презрение к системе.

– Сомневаюсь, что они настолько хорошо организованы, – честно признался он. – Тот, кто убил Леонцио, умен. Ни один человек не заметил его присутствия в Палаццо. Мятежники же, наоборот… действуют неряшливо.

Сиена вскинула выщипанную бровь.

– Это потому что парочку из них поймали, когда они пытались проникнуть в городскую тюрьму? Вряд ли это говорит о неряшливости. Нам впервые удалось опознать кого-то из них.

– Чем больше заурядных отправится на север, тем более дерзким станет их натиск, – заметил Киран. – Поскольку они против войны.

По коже Дамиана вместе с ветром пробежал холодок. Почему люди не понимают, что Палаццо существует, чтобы защищать их? Отстаивать их интересы? На протяжении последних лет мятежники главным образом выступали против того, что заурядных призывали сражаться во Второй войне святых, в то время как последователи были лишены этой обязанности. Однако им нельзя идти. Ведь на их способностях держится вся экономика Омбразии. Даже Дамиан понимал эту разницу.

– Как они могут считать войну пустой тратой времени? – он задавал этот вопрос скорее самому себе, чем Кирану и Сиене. – Бречаат пытается вторгнуться на нашу территорию. Он распространяет ересь.

Недружелюбный город-государство до сих пор поклонялся святому покровителю Хаоса. После поражения в Первой войне святых и отделения от Омбразии Бречаат ужасно пострадал. Его жители почти полностью превратились в заурядных, а без экономической поддержки Омбразии быстро скатились в нищету. Но девятнадцать лет назад – спустя всего пятьдесят лет после первой войны и незадолго до рождения Дамиана – Бречаат совершил нападение. Заурядный генерал пробудил горожан от их жалкого сна, распалил их гнев и убедил остальную часть Бречаата: они могут вернуть себе власть, если захватят достаточное количество омбразийских земель и получат контроль над ключевыми торговыми путями.

Однако сделать это оказалось нелегко. С тех пор отношения двух городов-государств зашли в тупик: никто из них не хотел уступать. Бречаат заполучил несколько земель, но не так много, как ему хотелось бы. И если Омбразия не вернет их назад, враг, по убежденности главного магистрата, станет насаждать свои еретические идеалы. Поэтому война продолжается, вызывая у Дамиана страх, что конец ее не наступит никогда.

– Не думаю, что мятежники понимают, сколько богатства и влияния может потерять Омбразия, – сказала Сиена, отвлекая Дамиана от раздумий.

Он согласно кивнул.

Киран пнул твердую землю мыском ботинка.

– Я вот только одного не могу понять: почему Бречаат не хочет сосредоточить силы на своей экономике? Неужели имеет смысл вторгаться в Омбразию, затягивать войну, когда можно налаживать дела в своем собственном государстве? – Он вскинул руки в защитном жесте, когда Сиена и Дамиан бросили на него недоверчивые взгляды. – Я просто спрашиваю!

– Последователи в Бречаате – редкость, – напомнил ему Дамиан. – Как бы они ни старались, им никогда не добиться такой же власти, как в Омбразии. Единственный их шанс – захватить нас.

– И теперь они не отступят, – добавила Сиена. – Тем более когда не сумели получить желаемое.

Разговор прервался, как только они приблизились к входу в склеп Палаццо. Трое молодых людей остановились.

– Эй, – произнес Киран, осматривая окрестности и, похоже, догадываясь о намерениях Дамиана. – Что бы там Форте ни говорил, это не твоя вина. Ты же понимаешь? И ты можешь осматривать тело сколько угодно, но узнаешь больше, только когда будет проведено надлежащее вскрытие.

Наверное, Киран был прав. Во всяком случае, насчет последнего. Дамиан глубоко вздохнул.

– Моя работа – обеспечивать безопасность последователей.

– Но в твою работу не входит находиться везде одновременно, – возразила Сиена. – И Форте это понимает. Его волнует только, как отреагирует город, когда люди узнают, и ему нужен тот, на кого можно свалить всю вину.

– Он сказал, что отправит меня обратно на север, если я не найду виновного.

После этих слов они посерьезнели. Киран медленно произнес:

– Он этого не сделает. Твой отец не позволит.

Дамиан чуть не рассмеялся в ответ. По рассказам Кирана он знал, какая у того большая любящая семья, которая обожает его не только за то, что его должность в Палаццо – их основной источник дохода. Они были рады до слез, когда их сын вернулся с войны целым и невредимым.

Баттиста Вентури совсем не такой. Дамиан лишь однажды видел на отцовском лице гордость за него, и это был худший день в его жизни.

Он издал невнятный звук.

– Моему отцу пришлось сильно постараться, чтобы убедить Форте дать мне эту работу. Если он решит меня убрать, его никто в этом не переубедит.

– Мы с Сиеной попытались бы, – Киран криво усмехнулся, легонько пихнув руку Дамиана локтем. – Слушай, не паникуй раньше времени. Форте – мужик суровый, но здравомыслящий. Он понимает, что на подобные вещи нужно время. – Киран указал на дверь в склеп: – Хочешь, мы пойдем с тобой?

– Нет. Но все равно спасибо, – Дамиану нужно было побыть одному, подумать. Осмотреть тело без нависающего над ним главного магистрата Форте. Он глянул на хмурое небо. – Ваша смена почти закончилась, а позже нам понадобится допросить остальных сотрудников. Так что идите спать.

– Кто бы говорил, – спокойно произнесла Сиена, но при этом уже пятилась назад, увлекая Кирана за собой.

Дамиан в последний раз посмотрел на небо, которое по-прежнему оставалось затянуто плотной пеленой облаков. Всю неделю стояла пасмурная погода; из-за туч не было видно ни солнца, ни звезд. Он поежился. Согласно обычаю, звезды являлись глазами святых, и, если их не было видно, значит, святые ни за кем не следили.

По мере того, как он спускался в склеп, одной рукой держась за холодную каменную стену, его тело наливалось тяжестью. Как только он добрался до последней ступени, его окутал холодный воздух. Потолки здесь были низкими, из-за чего создавалось ощущение, будто стены располагаются ближе, чем есть на самом деле. В помещении находился всего один покойник – последователь, остальная часть комнаты пустовала. Это должно было успокоить Дамиана, но он, напротив, испытывал смутную тревогу.

Комнату освещал один-единственный светильник, и по кремовым стенам ползали вверх и вниз слабые лучи света. Вид тела Леонцио вызвал у Дамиана новое потрясение, и он с трудом сдержал дрожь. Вынести это зрелище во второй раз оказалось сложнее: серый оттенок кожи последователя выглядел жутко. Дамиан коснулся пальцами век, слева-направо, и области сердца. Сжал заледеневшие ладони в кулаки. Сделал еще один вдох. А затем, словно обращаясь со спящим пациентом, закатал ткань рукава покойного так, как это делала Джада.

Перед ним предстали бледно-серые линии, оплетавшие паутиной запястья Леонцио, которые, поднимаясь вверх по руке, темнели и образовывали черную сетку. Он надеялся, что более внимательный осмотр поможет ему что-то выяснить, а в результате ощутил еще большую безнадежность. Кто-то умудрился отравить тщательно охраняемого последователя в его кровати. Но как?

Дамиан безоговорочно доверял своим офицерам, однако кто-то все же сумел пробраться мимо них.

Он наклонился вперед, уперев локти в каменный алтарь. Казалось, будто под ним лежала глыба льда, но Дамиан почти не чувствовал холода, глядя куда-то перед собой, а потом резко повернул голову. Он мог поклясться, что почувствовал Смерть – она явно радовалась появлению нового члена своей бессмертной свиты.

«Когда ты уже привыкнешь к моему присутствию, Дамиан Вентури? – ее шепот щекотал шею, вырывая воздух из его легких ледяными пальцами. – Ты носишь меня с собой уже долгое время».

Он отогнал эти мысли прочь. Дамиан не являлся потомком Смерти и не имел к ней никакого отношения. Однако жизнь была жестока: Смерть неотступно следовала за ним, в то время как поиски Силы все время оставляли его ни с чем.

Дамиан со вздохом прикоснулся кончиками пальцев к векам Леонцио, повторяя свой недавний жест.

И тут же отдернул руку.

Что бы ни находилось под тонкими лоскутами кожи с фиолетовыми прожилками, оно явно не было глазами Леонцио. Плоть казалась неестественной. Слишком твердой. Дамиан втянул воздух, смахивая пот со лба. С долей сомнения поднял одно из век последователя.

От увиденного его парализовал шок, к горлу подступила тошнота. Вместо мутных радужек на него взирали гладкие черные шары. Возможно, из металла или стекла. На фоне глазниц с белым ободком они смотрелись пугающе неуместно.

Тот, кто убил Леонцио Бьянки, забрал его глаза с собой.

5. Роз

Роз вернулась в храм Терпения поздно утром. Ей удалось поспать несколько часов на диване в маленькой квартирке Пьеры, на верхнем этаже таверны, притом что самой Пьеры, как ни странно, дома не было. Остатки вина по-прежнему лениво текли по венам Роз, хотя в этот раз она выпила меньше обычного. Довольно сложно наслаждаться выпивкой, когда перед тобой страдальческое лицо Дева. После смерти сестры его характер сильно изменился, и Роз понимала, что за перемены в нем произошли: включился режим выживания. Ее друг просто существовал изо дня в день. Это состояние было хорошо знакомо Роз: то же самое она испытывала после смерти отца. Когда горе давит на тебя всей тяжестью, двигаться невозможно. Как и бороться.

Тогда Дев вместе с Пьерой и Насим помог Роз выбраться из этого отчаяния. Жаль, она не знает, как теперь сделать то же самое для него.

У нее сдавливало грудь всякий раз, когда она вспоминала маленькую светловолосую девочку, машущую рукой из окна фамильного дома Вильнев. Амели была такой счастливой, такой невинной. Была ли Роз когда-нибудь такой? Вряд ли. Амели походила на светлое пятнышко на фоне темного пейзажа. Она находила радость там, где другие ее не видели.

То, что мир погасил этот свет так рано, Роз считала невообразимо жестоким.

Храм Терпения темной каменной махиной, обильно украшенной завитками кованого железа, высился в центре квартала. Роз всегда полагала, что он больше напоминает логово злодея. По ее мнению, он обладал красотой, сравнимой с великолепием искусно заточенных лезвий. По пути к входу над головой девушки изогнулась огромная арка, обрамившая небо на долю секунды, прежде чем та вошла внутрь.

В прихожей она без удивления обнаружила людей. Несколько молодых последователей промчались мимо нее – скорее всего, спешили на урок, где их будут учить направлять свою волю в оружие, инструменты и всевозможные украшения. Поскольку Роз обрела свои способности необычайно поздно, ей пришлось осваивать то же самое умение за несколько месяцев. Это занятие казалось ей ужасно скучным, и она вздохнула с облегчением, когда оно закончилось. Впрочем, ее нынешнее положение было немногим лучше. У девушки не было никакого желания посвящать свою жизнь профессии пресловутого кузнеца.

– Роз! – кто-то окликнул ее по имени.

Она обернулась и оказалась лицом к лицу с Витторией Дельвеккио.

– О, привет.

Виттория выгнула бровь. Она отличалась резкой красотой и была полностью во вкусе Роз: высокая, мускулистая, с неизменной улыбкой на лице. Ее светлые волосы казались почти белыми и спадали гладким каскадом на грудь. Роз с облегчением отметила, что ей уже не так больно смотреть на нее. Через несколько месяцев после вступления в гильдию и спустя два года после ухода Дамиана у них с Витторией завязалось нечто вроде отношений. Поцелуи украдкой в пустых коридорах, держание за руки в утопающем в цветах внутреннем дворике храма. Виттория была единственной, с кем после Дамиана целовалась Роз. Та излучала уверенность, головокружительную страсть, в то время как Роз – неопытность и подростковую нерешительность.

Каждая физическая близость с Витторией была безупречной. Роз до сих пор помнила крутые изгибы ее тела, корично-сахарный аромат ее мягких волос. В остальных же вопросах у них неизменно возникали трудности.

– Не думала, что ты будешь здесь, – сказала Виттория, скользя по Роз взглядом серых глаз. – Разве ты не ходила сегодня ночью в Меркато?

Роз пожала плечами, не собираясь признаваться, что только недавно вернулась или что большую часть времени провела совсем не в Меркато.

– Меня разбудило солнце.

Виттория наверняка распознала ложь. Но это не имело значения. Именно по этой причине в их отношениях возникали проблемы: Роз никогда не говорила правду. Потому что не могла. Виттория верила в важность их миссии как последователей. Она носила кольцо с гордостью и со всей искренностью молилась святым. Роз, напротив, все это не волновало. Они категорически не понимали друг друга. И в конечном итоге между ними установилась своего рода дружба, в рамках которой они редко упоминали о том, что было раньше.

– Ясно, – произнесла Виттория, смахивая невидимую пыль со своей серой куртки. – Но раз уж ты здесь, советую подумать о том, чтобы начать уже вносить какой-то вклад в Меркато, а не просто посещать его. Я не могу так часто прикрывать тебя.

Ее слова звучали добродушно, но при этом твердо. Роз закатила глаза, хотя понимала: Виттория права. Девушка заботилась о своей матери, а потому зависела от регулярных выплат, получаемых от храма. И если она продолжит и дальше уклоняться от своих обязанностей, ее будут ждать неприятности.

– Ладно, ладно, – Роз сжала пальцами переносицу. – Идем.

Виттория подвела ее к широкой изогнутой лестнице рядом со входом в храм. Перила были выполнены из изысканного кованого железа, ступени – из мрамора. Роз засмотрелась на изгиб шеи Виттории, когда та, наклонив голову, принялась собирать волосы в хвост, а потом мысленно одернула себя.

По мере того как они спускались по лестнице, навстречу им поднимался жар. Роз почувствовала, как на ее лице появилось знакомое хмурое выражение, и сняла куртку. Она ненавидела бывать внизу. Последователям Терпения для выплавки металла не требовалась кузня, однако им нужно было где-то работать. К тому же таким образом нельзя было превратить руду и порошки во что-то годное.

Тем не менее листы расплавленного металла – Роз была вынуждена это признать – выглядели великолепно. Серебристые, таящие в себе множество возможностей, они лежали в центре похожего на собор пространства, чтобы столпившиеся вокруг них последователи Терпения могли приступить к работе. В теплом едком воздухе витал запах пепла и чего-то подозрительно сладкого.

Виттория схватила Роз за руку и потащила к группке девушек в углу комнаты. Вокруг них искрился воздух, туманный и насыщенный магией. Роз никого особо хорошо из них не знала, да и, признаться, даже не пыталась узнать. Каждый последователь хотел быть лучшим, стать самым продуктивным, самым уважаемым. Это давало им возможность оказаться в числе избранных и представлять свою гильдию в Палаццо. Роз, конечно же, никогда не стремилась к таким вещам, а потому не входила в их круг. Она тщетно пыталась отстраниться от Виттории.

– Я поработаю одна.

Подобные разговоры уже велись между ними раньше, и Виттория прибегла к своему излюбленному аргументу:

– Роз, я не могу быть твоей единственной подругой.

– Конечно, можешь. – При этом Роз, как обычно, не стала упоминать, что у нее вообще-то есть друзья, просто не из числа последователей. – Тем более рано или поздно они все равно выгонят меня из своей компании. Ты ведь прекрасно знаешь, что все мои творения нетоварного качества.

– Потому что ты не пытаешься. – Уголок губ Виттории дернулся.

– Не все идеальны.

Уступив Роз, Виттория лишь закатила глаза, но больше ничего не сказала.

И все же она была права. Роз действительно не пыталась. По мнению других последователей, она была странным явлением: благословенная святым покровителем, но безнадежно бесполезная в своем ремесле. Однако Роз это устраивало: она позволяла им верить в это до тех пор, пока их не беспокоило ее нежелание участвовать. Кузнечное дело совершенно не интересовало ее. Работать с металлом было скучно. Из всех последователей Терпения девушка обладала им меньше всего – и они это знали.

Но проблема заключалась в том, что у Роз прекрасно получалось. При желании она могла создавать безупречные вещи. Она словно понимала, что почти не использует свой потенциал. Одна часть ее, восходившая к Терпению, желала делать больше, намного больше, а другая отказывалась поддаваться эйфории, которую, бесспорно, испытывали ее коллеги, используя свою магию. Ей казалось несправедливым, что она жила в комфортных условиях, просто потому что родилась в них. Казалось несправедливым, что ей платили за выполнение по требованию храма бесполезной работы. В то время как семьи Дев и Насим изо всех сил пытались удержаться на плаву.

И вдобавок ко всему последователям Терпения в большей степени поручалось создавать оружие для войны. От этой мысли Роз начинало тошнить. Ее отец погиб именно из-за этой бессмысленной, непрекращающейся войны.

– Ты в порядке? – поинтересовалась Виттория, выпуская руку Роз. На лбу подруги пролегли хмурые складки. Интересно, как выглядело лицо самой Роз? Она даже не пыталась изобразить улыбку.

– Хочу поработать здесь.

На этот раз Виттория спорить не стала. Лишь едва заметно покачала головой, после чего отправилась к своим подругам. По идее, Роз должна была чувствовать себя виноватой, но не могла пробудить эти эмоции. Она вытерла пот со лба, затем бросила куртку на пол. Высокий потолок над головой был расписан изображениями Терпения – безликой женщины-воина с мечом в руках, совершавшей всевозможные благочестивые деяния. Рядом с лепниной в форме короны виднелись слабые очертания крепкой мужской фигуры святого – Хаоса, которого, насколько знала Роз, убрали с полотна не до конца. От него осталась лишь рука, по-прежнему сжимавшая ладонь Терпения, а между ними расцветал огонь. В сознании Роз невольно всплыли слова: «В самом сердце гор Силы вспыхнуло пламя Терпения. Именно она породила огонь, а Хаос привел его в движение».

Хаос и Терпение – первые влюбленные. Равные и противоположные, они уравновешивали друг друга. Роз с трудом верилось, что они действительно приложили руку к созданию мира, однако все равно считала довольно жестоким со стороны ее собратьев-последователей так бесцеремонно убирать спутника жизни их святой. Может, однажды Терпение спустится с небес и покарает всех за это.

Роз закатала рукава и забилась в самый дальний угол комнаты. У стены ее ждали металлические прутья. Последователям требовалось изготовить ружейные стволы. Роз могла мысленно представить, как именно с помощью силы воли согнет прут. Как ее пальцы придадут форму металлу, словно это глина, а потом, когда работа будет завершена, ствол станет стрелять только в руках того, кому его выдадут.

В ее ладонях вспыхнул нестерпимый жар, в венах закипела кровь. По телу потекла рвущаяся на свободу сила. Но она подавила ее и вместо бурного потока выпустила лишь тонкую струйку.

К тому времени, как Виттория пришла за ней, Роз из утренней работы почти ничего не выполнила.

– Они ужасны, – заключила Виттория. На ее щеках пылал здоровый румянец, который, похоже, всегда появлялся у последователей, занимавшихся любимым делом.

Последователей, к которым Роз не относилась.

– Так и есть, – беспечно ответила Роз, сгребая бесполезные стволы в беспорядочную кучу. – Ну что, идем?

* * *

Распрощавшись с Витторией, Роз пошла через внутренний двор храма по огибающей его дорожке. Балюстраду по бокам от нее обвивали цветы и плющ, в воздухе слабо пахло дождем. Путь через двор был кратчайшим до дома, однако стоило Роз выйти с другой его стороны, как она сильно об этом пожалела. Будь она внимательнее, могла бы узнать звук тяжелых шагов, легкое позвякивание ключей, ударявшихся о конец дубинки на армейском ремне.

Роз никого так не ненавидела, как стражников; она не сдержалась, и с ее губ сорвался недовольный рык. Все попадавшиеся ей офицеры – не кто иные, как повышенные в звании бывшие военные, – обладали комплексом превосходства. Не будучи последователями, они вполне могли таковыми стать: им внушили, будто они существуют ради служения потомкам святых. Офицеры постоянно устраивали рейды в тех частях города, где жили заурядные, стремясь уличить их в совершении правонарушений или же в поисках доказательств мятежа. Роз даже слышала, что при этом они обворовывали дома заурядных граждан.

Однако вовсе не по этим причинам у нее внезапно перехватило дыхание.

Она узнала одного из двух направлявшихся в ее сторону офицеров. Именно из-за него она вдруг перестала дышать.

Дамиан Вентури.

С тех пор как он вернулся с севера, это была их первая близкая встреча, и она разглядывала его со смесью шока и презрения. Сейчас он был совершенно не таким, каким его помнила Роз. Начать хотя бы с того, что он стал выше, а под темной тканью его формы вырисовывались крепкие мышцы. Золотые регалии, как и пристегнутая к спине аркебуза, блестели в свете заходящего солнца, а темно-синий мундир был наглухо застегнут до самого подбородка. Детские непослушные кудри исчезли, и на смену им пришла слегка отросшая обычная армейская стрижка. И хотя в острых скулах по-прежнему проглядывала мальчишеская мягкость, в глазах его что-то изменилось. Они больше не были горящими и счастливыми. Сейчас в них читалась внимательность. Настороженность. Будто он все время был готов к тому, что может выскочить из тени.

Неужели жизнь обошлась с ним так же плохо, как с ней? Роз надеялась на это.

Потому что, видят святые, он этого заслуживал.

Три года назад, после назначения на должность военачальника, отец Дамиана вместе со своей семьей уехал на север, чтобы занять новый пограничный пост. Там Дамиан начал проходить солдатскую службу. К тому времени собственный отец Роз уже воевал на фронте, и она, по своей глупой пятнадцатилетней наивности, полагала, что двое мужчин сумеют подбодрить друг друга. В конце концов, Якопо Ласертоза, в отличие от Баттисты Вентури, обладал чуткостью. Даже Дамиан однажды признался Роз, что чувствовал себя ближе к ее отцу, чем к своему собственному.

Теперь, когда она узнала, что отец Дамиана – самый большой предатель во всей Омбразии, его слова обрели смысл. Якопо и Баттиста были друзьями с самого детства, и даже то, что Баттиста стал последователем, не могло разрушить их связь. Но когда Якопо попытался дезертировать, Баттиста Вентури выследил своего бывшего друга и прислал им домой его голову в коробке.

На тот момент Роз было шестнадцать лет. Она помнила, как при виде той посылки ее чуть не вырвало, – к счастью, тело не подвело. Вместо этого ее сковало ледяное, покалывающее потрясение, она просто смотрела в коробку в полнейшей тишине. А потом эта тишина переросла в несмолкаемый рев в ушах, в крики с требованиями кровавого правосудия. Смерть отца не сломила ее – во всяком случае, надолго. Напротив, она закалила ее и переплавила в месть.

А вот сердце ее матери разбилось вдребезги: с тех пор Каприс Ласертоза уже не была прежней.

После этого события Дамиан почти не писал. Он выбрал свою сторону – это было очевидно. Обо всем, что он говорил ей в юности, можно было забыть. С таким же успехом он мог бы плюнуть на могилу Якопо.

Роз удавалось избегать Дамиана почти год, но теперь, когда их отделяли всего несколько шагов, ей даже захотелось оказаться с ним лицом к лицу. Возможно, врезать ему со всей силой пережитого предательства. Но не успела она собраться с мыслями, как заговорила спутница Дамиана. Женщина-офицер примерно одного возраста с Роз, смуглая, с мягкими чертами лица, ее заплетенные в косу волосы спускались по спине.

– …Будет не рад, – говорила она. – Дамиан, люди скоро узнают о смерти последователя. Тем более что послезавтра состоятся выборы его преемника.

Роз, внезапно заинтересовавшись разговором, склонила голову.

– Знаю, – коротко бросил Дамиан. – Главный магистрат ясно дал понять, что это дело первостепенной важности. Я допросил Джаду, но пока факты не сходятся. Мне нужно поговорить с отцом. Он знает, что делать.

– Лично я до сих пор сомневаюсь, что это не было самоубийством.

Роз с силой прикусила язык, а в это время в ее голове начали вращаться шестеренки. Последователь Палаццо мертв? Это неожиданное известие прозвучало для нее как пощечина. И дело было не в самой смерти – ее это не особенно волновало, – а в словах Дамиана.

Главный магистрат дал ясно понять, что это дело первостепенной важности.

В ней вдруг вскипели гнев и всепоглощающая ярость. Тела Амели и неопознанного юноши лежали в городском морге, их убийства так и не раскрыли. Палаццо даже не удосужился назначить офицеров на их дела. Зато смерть одного-единственного последователя стала вопросом первостепенной важности.