Текст книги "Загадочный камень царя Александра (об александрите, Александре II и не только о них)"

«Изумрудный детектив»

Александр Евгеньевич Ферсман лишь упомянул здесь о загадочной, в полном смысле слова детективной истории… В которой вокруг Изумрудных копей и исчезнувших уникальных изумрудов трагически сплелись судьбы трех незаурядных людей, фанатично преданных камню: командира Екатеринбургской гранильной фабрики Якова Васильевича Коковина, вице-президента Департамента уделов графа Льва Алексеевича Перовского и мастерового Екатеринбургской гранильной фабрики Григория Мартемьяновича Пермикина. Несмотря на многочисленные архивные поиски и публикации [83, 84, 99], история эта так и остается неразгаданной. Находящийся в музее им. А. Е. Ферсмана в Москве уникальный «Изумруд Коковина», как оказалось, вовсе не тот пропавший камень, вокруг которого разворачивались в Екатеринбурге и в Санкт-Петербурге трагические события 1834—1835 годов…

Ну, довольно, надеемся, мы сумели достаточно заинтриговать читателя, чтобы перейти к изложению событий, которые приводятся нами с широким использованием архивных материалов, кропотливо собранных И. М. Шакинко, В. Б. Семеновым [83, 84] и В. Дебердеевым.

Факты таковы. После первоначальной эйфории в добыче изумрудов на копях наметился некоторый спад – все меньше и меньше камней и все более низкого качества посылалось в Санкт-Петербург в Кабинет Е. И. В. и Департамент уделов. В одном из документов, отражающих работу Изумрудных копей с 1831 по 1835 годы [101] говорится: «В первые два или три года отыскано было значительное число камней, из коих лучшие были огранены на Императорской Гранильной фабрике и вместе с отличными штуфами и кристаллами представлены в Кабинет Его Величества… Впоследствии времени добыча камней постепенно уменьшалась, и в конце 1835 года разработка и добыча были совершенно ничтожными. Если же и представляемы были в Кабинет Его Величества по временам камни, то оные выгранены были из остатков от прежних добыч, а не из новых приисков».

Дело в том, что месторождения, подобные Изумрудным копям, обладающие весьма сложным геологическим строением и исключительно неравномерным распределением полезного ископаемого, должны были разрабатываться более кропотливо и тщательно, чем это было сделано. Разведкой и разработкой копей в тот период занимались рабочие и специалисты Екатеринбургской гранильной фабрики – камнеобработчики и гранильщики, а вовсе не геологи и горняки. Как пишет В.Б.Семенов [84] «первоначальный этап горных работ на месторождении изумруда носил характер хищнической добычи, хотя мы не спешим думать, что таковой была цель. Просто работа велась непрофессионально; шурфы били в расчете на везенье, на авось; попав на продуктивную жилу, отрабатывали ее в доступных пределах; промахнувшись – бросали». Вдобавок, до сих пор, при разработке такого сложного сырья, как камнесамоцветное, фактор удачи, «фарта» имеет огромное значение. И это несмотря на многократно улучшившиеся методы и способы прогноза, поисков и отработки… Известный писатель Д. Н. Мамин-Сибиряк в своих «Очерках» [54] писал в 1884 году о камнесамоцветной промышленности Урала: «Разработка камней идет крайне неровно. Бывают совсем глухие годы, когда „камень нейдет“…»

На фоне беспокойства, доставленного значительно ухудшившимся качеством и количеством изумрудной добычи, в Петербурге был получен анонимный донос на Я. В. Коковина, в котором тот обвинялся в утаивании изумрудов и даже в том, что он ведет переговоры с торговцами «из немецкой стороны» о продаже им этих неучтенных камней. В некоторых современных публикациях, правда без ссылок на фактические данные, приводятся сведения, что подобная продажа все же состоялась. В частности, американский специалист по драгоценным камням Питер Банкрофт [112], излагая свою версию событий, пишет, что ряд лучших уральских изумрудов тайком были проданы в Германии принцу; якобы через некоторое время жена принца посетила Санкт-Петербург, а на вопрос императрицы о происхождении своих украшений, ответила, что камни родом из Сибири, что и насторожило чиновников Департамента уделов… Но речь здесь идет, скорее всего, о тех одиннадцати кристаллах уральского изумруда, которые император Николай I подарил прусскому принцу Вильгельму и из которых были сделаны ограненные вставки в кольца и серьги его жены.

Р. Г. Валаев в своих «Новеллах о камне» [11] приводит беллетризованный вариант истории о хищении Коковиным изумрудов. В его изложении, Коковин тайно посылает в Берлин доверенного ювелира Фасе с заданием посредничать на переговорах о продаже миллионеру Ротшильду гигантского изумруда весом 2226 граммов (запомните эту цифру!). Для этого он выдает ювелиру в качестве «маркетинговых образцов» партию мелких, но высокого качества изумрудов. Далее в новелле фигурирует веселая вдовушка Гретхен, которая строит глазки как сходящему с ума по ней Фасе, так и русскому генералу Лапшину.

Увидев у белокурой Гретхен подаренные потерявшим голову влюбленным ювелиром уральские изумруды, ревнивый, но бдительный генерал с помощью частного сыщика разоблачает вначале Фасе, а затем и вороватого Коковина. Вот такой вот, с позволения сказать, художественный вымысел…

По поручению вице-президента Кабинета Е. И. В. князя Н. С. Гагарина на Урал в мае 1835 года срочно выезжает чиновник Департамента уделов по особым поручениям статский советник И. П. Ярошевицкий (в некоторых документах – Хрошевицкий). Помимо официального задания провести ревизию состояния дел на Екатеринбургской гранильной фабрике, он получает секретное предписание проверить анонимное донесение и выяснить, не утаивает ли командир фабрики изумруды от отправки в Петербург. В опубликованных материалах [11, 59, 83, 84, 99], существует несколько вариантов описания самой ревизии, в которых к довольно куцым цитатам в зависимости от позиции авторов даются различные комментарии и акценты. Поэтому мы сочли необходимым привести рапорт Ярошевицкого министру императорского двора и уделов светлейшему князю П. А. Волконскому практически без сокращений [101]:

«Ныне по тому же предписанию спешу донести Вашей Светлости относительно Екатеринбургской гранильной фабрики. 6-го июня я прибыл инкогнито в Екатеринбург, а 9-го утром, явясь к Главному Начальнику генерал-лейтенанту Добрынину, и вруча лично предписание состоящего в должности г. Вице-Президента Кабинета и Гофмейстера князя Гагарина, Горному начальнику Екатеринбургских заводов, об оказании мне пособия обозрения Гранильной фабрики и Горнощитскаго Мраморнаго завода, отправился от него к состоящему в должности Командира фабрики и завода Обер-Гиттенфервальтеру Коковину, жительствующим в доме принадлежащем фабрике, с предположением не сокрыты ли цветныя камни, на случай же его сопротивления заблаговременно изготовил отношение к Горному начальнику о прибытии его на квартиру Коковина, для совместного осмотра не сокрыты ли цветныя камни в предполагаемом мною месте… Горный начальник, не смотря на то, что за час времени я видел его здорового, объявил посланному словесно что по болезни сам прибыть ко мне не может и пришлеть другаго… Я попросил Коковина открыть спальню, его кабинет тоже, для осмотра имеющихся изумрудов и других камней принадлежащих Кабинету и Департаменту Уделов. Коковин с крайним ропотом сему воспротивился сказывая, что камни годные отправлены, что там таких нет, а присланные недавно из добычи и бракованные прежде находятся в кладовой и что он без предписания Горнаго местнаго его Начальника, и потому что день воскресный, не смотря на предъявленное мной ему открытое из Кабинета предписание, никаких требований моих исполнять не будет. Тогда я объявил ему, что в случае дальнейшего сопротивления, по предписанию Вашей Светлости отрешу его от должности с преданием суду… Несколько раз по убеждению моему и Полицмейстера, Коковин подходил к дверям и опять силою отталкивался от оных, наконец толкнул в двери и сии растворились. В отворившейся комнате, бывшей предметом спора и замешательства Коковина… под кроватью находился ящик с изумрудными породами… в двух шкапах с камодами, на столе и на полу в двух кучах и в бумажных пачках, находились: изумрудовыя, шерловыя, аметистовыя, тяжеловесныя (топазовые, прим. авт.), коковенитовыя (фенакитовые, прим. авт.) и другие породы и камни также испытынная и отделанныя полировкою. Как же никакой описи в конторе не имеется, да и присылаемые с добычи доставляются всегда без описи, и г. Коковин объяснил наконец, что они принадлежат Кабинету и Департаменту Уделов… то посему приказал я все те породы и камни по описи, подписанной мною, Полицмейстером и Коковиным… вынесть в кладовую, запер, запечатал и ключ взял к себе. А 15 сего июня при бытности моей… сказанные породы и камни разсортированы и сложены в три ящика для отправления к Вашей Светлости, как по драгоценности некоторых и дабы не могли быть расхищенными, так и для сведения, какия именно породы камней в здешних местах добываются. Каковую добычу в трех деревянных окованных ящиках, запечатанных моею и конторскою печатью… за подписанием моим описью, именно: в 1-м ящике штуфов изумрудных средней доброты и разной величины 89, штуфов изумрудных хороших 26 и пачек в бумаге с разными изумрудными породами 125. Во 2-м ящике пачек с разными изумрудными породами 51, с хорошими 20, камней изумрудных хороших больших разной величины 30 в них весу 8 фунтов. Камней изумрудных самых лучших 11, в них весу 4 фунта, в сем числе один самаго лучшаго достоинства весьма тровяного цвета, весом в фунт, по мнению моему есть самый драгоценный и едва не превосходящим достоинствам изумруд, бывший в короне Юлия Цезаря, отделанных шлифовкою печатей изумрудных столбиками 3, круглых 1, искр 1103, граненых изумрудов разной величины 661, аметистовых шариков 95, аметистов граненых 420, каковенитов граненых 2, аквамаринов 4, в бумаге не обделанных шерлов 9 пачек, аквамаринов 3 пачки, тяжеловесов 9 пачек, каковенитов он же и сибирский алмаз 11 пачек, аметистов 9 пачек и каменногу льну 1 пачка. В 3-м ящике: пачек с аметистами 17, с топазами 67, при чем Вашей Светлости с нарочным мастеровым фабрики Григорием Мартемьяновым Пермикиным на почтовой тройке на счет Кабинета и департамента Уделов имею честь представить и доложить, что как при взятии мною всей сей добычи, какая принадлежит часть оной Кабинету и Департаменту Уделов, ни у Коковина, ни в конторе никаких видов не имеется, а найдена оная, как выше значит, у Коковина в разных местах в смешанном виде то по сему, разделение добычи сей между Кабинетом и Департаментом Уделов, совершенно зависить будет от Светлейшей воли Вашей. Представитель сего Пермикин, желающий на время остаться для усовершенствования при Петерг. Гранильной фабрике, о добыче изумрудов и о прочем может доложить подробно…».

Упомянутый Ярошевицким изумруд «лучшего достоинства, весом в фунт (около 400 граммов или 2000 карат, прим. авт.)» был найден рабочим М. Н. Щукиным на Сретенском прииске при промывке слюдита. Смотритель Белоярских изумрудных приисков П. Ф. Налимов вспоминает о его находке так: «весною 1833 года был найден в №6-м (шурфе) кристалл изумрудный примерно вершков двух с половиной в длину, шириною в три четверти вершка, c толщиною менее одной восьмою долею вершка против ширины (примерно 11 х 3,3 х 2,8 см, прим. авт.), оказавшийся на прииске при разбитии куска сланца. Кристалл сей, будучи плосковат, был высокого зеленого цвета и хотя имел некоторые мутины и трещины, он был совершенно прозрачен, не имел белизны и пятен… Этот кристалл по величине своей гранить иначе нельзя было, как резать на куски; но по чрезвычайному достоинству, чистоте и прозрачности следовало оставить оный в натуральном виде» [84]. Найденный камень был, естественно передан Я. В. Коковину, но по непонятным причинам не был им отправлен в Петербург. Тот же П. Ф. Налимов вспоминает, что спустя год после находки Коковин при нем вынул этот кристалл из шкафа в своем кабинете2020
  По разным источникам местонахождение обнаруженных у Коковина неучтенных камней описывается по разному – «дома», в рабочем «кабинете»… Стоит, наверное, пояснить, что канцелярия фабрики находилась в том самом доме, где жил Коковин, а его личный кабинет был одновременно и кабинетом директора фабрики. Более того, как установил уже суд, за неимением специально оборудованного помещения, он служил и временным хранилищем для особо ценных камней…


[Закрыть] со словами: «Еще на этот камень полюбуюсь; ни прежде, ни после не было подобного!».

Летом 1834 года на копях был найден еще один уникальный изумруд, чуть поменьше размером и похуже качеством. Он был обнаружен не в горной выработке, а в… туалете [84]. Камень был видимо утаен и подготовлен к тому чтобы вынести его с территории копей, но злоумышленнику на этот раз не повезло… По свидетельству все того же П. Ф. Налимова это был кристалл «с лишком в вершок (около 4,5 см, прим. авт.), весьма хорошего достоинства, однако противу первого был несколько бледнее». Этот изумруд тоже не был отдан в огранку и не отправлен в Петербург. По воспоминаниям современников, Коковин мотивировал это желанием расследовать случай хищения.

Как мы уже знаем из рапорта самого Ярошевицкого, тщательно внеся в опись все обнаруженные в кабинете Коковина камни (включая и описанные выше уникальные кристаллы изумруда), он собственноручно упаковывает их в три ящика, опечатывает двумя печатями – личной и Екатеринбургской фабрики и отправляет в Петербург.

Фельдъегерскую тройку, везущую ценный груз, конвоирует вооруженная охрана и, в качестве сопровождающего от фабрики, – двадцатидвухлетний мастеровой Екатеринбургской фабрики Григорий Пермикин. Камни были отправлены в Петербург 16 июня 1835 года и уже через 25 дней, проделав путь почти в 2000 верст, были доставлены в Петербург, прямо в рабочий кабинет вице-президента Департамента уделов Л. А. Перовского. Там ящики были вскрыты, при чем присутствовал, помимо Перовского, представитель фабрики Пермикин. Все камни, в их числе и изумруды, были тщательно рассортированы и переданы частью Кабинету Е. И. В., часть же была оставлена в Департаменте уделов.

После этого в течение нескольких месяцев в деле с «хищением» уральских изумрудов, как указывает И. М. Шакинко [83], царит некоторое затишье. Даже по результатам ревизии Ярошевицкого в отношении Коковина не делается никаких негативных выводов, напротив, в августе 1835 года главный горный начальник Екатеринбургских заводов Добрынин ходатайствует перед Кабинетом «о награде обер-гиттенфервальтера Коковина за беспорочную долговременную его службу, непоколебимую добрую нравственность и знание своего дела по управлению фабрикой следующим чином».

Но уже в сентябре этого же года в делах Кабинета Е. И. В. появляются официальные бумаги, связанные с розыском «фунтового изумруда». По мнению И. М. Шакинко [83], это было связано с тем, что какому-то из высокопоставленных придворных «приспичило» взглянуть на уникальный камень, а его-то как раз и не оказалось ни в Департаменте уделов, ни в Кабинете Е. И. В. Обеспокоенный министр двора поручает ревизору Ярошевицкому разобраться с пропажей. Тот сверяет опись, составленную им в Екатеринбурге, с фактическим наличием камней и обнаруживает помимо пропажи уникального фунтового изумруда (и второго крупного изумруда), отсутствие четырех лучших аквамаринов и изменение общей численности камней.

Что можно было бы предположить исходя из того, что данные камни, согласно описи, находились в отправленном в Петербург грузе, были приняты опять же по описи, а по прошествии некоторого времени не были обнаружены – только то, что эти камни пропали уже в Петербурге, либо в дороге (при наличии сговора между сопровождающим и принимающим груз, т. е. Перовским и Пермикиным). Но рапорт Ярошевицкого так и не дошел по назначению, «завалявшись» на столе у Перовского…

В начале ноября, вернувшемуся из заграничной поездки Николаю I следует доклад министра двора о пропаже уникального камня. Тот, вызвав Л. А. Перовского, которому он доверяет и которого, не без основания, считает знатоком камней, поручает ему разобраться в этой ситуации, издав секретное предписание:

«Секретно Господину гофмейстеру сенатору Перовскому

Министр Двора довел до моего сведения, что член Департамента уделов Статский советник Ярошевицкий при ревизии в июне сего года Екатеринбургской гранильной фабрики нашел в квартире обер-гиттенфервальтера Коковина значительное количество цветных камней, принадлежавших казне и хранившихся без всякой описи, – в числе оных был изумруд высокого достоинства по цвету и чистоте весом в один фунт. Все сии камни Ярошевицким хотя и были отосланы в С-Петербург, но по доставлении сюда означенного изумруда не оказалось (выделено нами, авт.).

Вследствие сего повелеваю Вам: отправясь в Екатеринбург, употребить по ближайшему своему усмотрению, решительные меры к раскрытию обстоятельств, сопровождавших сказанную потерю, и к отысканию самого изумруда. Причем, если будете иметь другие случаи подобной утраты изумрудов с казенных приисков, то также не оставите принять меры к раскрытию оных.

Николай

В С.-Петербурге 20 ноября 1835 г.»

Уже спустя полмесяца после подписания секретного распоряжения императора (что по тем временам было скоростью, прямо скажем, исключительной), Л. А. Перовский прибывает в Екатеринбург и 10 декабря отстраняет Коковина от должности командира Екатеринбургской фабрики и требует «посадить (его) в тюремный замок, с тем, чтобы он содержался там в отделении для секретных арестантов и под никаким предлогом не имел ни с кем из посторонних сообщения без моего дозволения…». Той же ночью Коковин был посажен в одиночную камеру, где и просидел в ожидании суда почти три года…

В кабинете Коковина проводится повторный обыск, сам он трижды допрашивается лично Перовским. Следствие, проведенное судной комиссией подчинявшейся оренбургскому генерал-губернатору графу Василию Алексеевичу Перовскому (родному брату Л. А. Перовского) тянулось долго. Коковин был обвинен в злоупотреблении служебным положением, на него возложили ответственность за все недостатки, выявленные ревизиями, проведенными на Екатеринбургской гранильной фабрике и Горнощитском мраморном заводе, в том числе за имевший место крупный перерасход денежных средств. В отношении его был вынесен довольно суровый приговор – лишить «чинов, орденов, дворянского достоинства и знака отличия беспорочной службы, но затем не подвергать его ссылке в Сибирь». Тем не менее, судная комиссия не усмотрела вины командира фабрики в хищении пропавшего уникального изумруда, в ее выводах говорится: «…Где и когда тот камень похищен и по какому случаю обращено было на Коковина подозрение в похищении, тогда как Ярошевицкий при донесении своем министру Императорского двора представил с нарочным в числе прочих и этот камень, показав его и по описи, никаких сведений к сему делу не доставлено и по исследованию и судопроизводству виновного в похищении того камня не оказалось».

Выйдя из тюрьмы в 1838 году, пятидесятичетырехлетний Яков Васильевич Коковин был уже тяжело больным и спустя два года скончался… Считая себя несправедливо осужденным, он неоднократно пытался добиться пересмотра дела, но безрезультатно. Последнее его прошение, адресованное министру двора и управляющему Кабинетом Е. И. В., датируется декабрем 1838 года, в нем он пишет: «Приводя на память и рассматривая поступки во всей жизни моей, я совершенно не нахожу ни в чем себя умышленно виноватым…».

Вернувшийся из Екатеринбурга Л. А. Перовский в своем отчете министру двора и непосредственно государю, тем не менее, возлагает вину за пропажу изумрудов на Коковина: «Не подлежит сомнению, что утраченный большой драгоценный камень… и много других высокого достоинства изумрудов были похищены бывшим командиром Екатеринбургской гранильной фабрики Коковиным». Вскоре в Петербурге распространились ложные слухи, что Коковин покончил с собой в одиночной камере екатеринбургской тюрьмы, что окончательно укрепило общественное мнение в мысли, что он то и является вором…

Дурная слава о Коковине, как похитителе знаменитого изумруда дошла и до нашего времени. Здесь в основном сыграл роль авторитет академика А. Е. Ферсмана, который в своем очерке «Изумруд Коковина» [99] со свойственной ему категоричностью суждений преподносит свою версию событий: «алчный командир фабрики присваивал изумруды, в том числе уникальный, возможно лучший в мире. Коковин был разоблачен важным государственным чиновником – графом Л. А. Перовским, что не помешало графу самому украсть уникальный изумруд – во второй раз. Уличенный же в хищениях Коковин покончил с собой в екатеринбургской тюрьме»2121
  Справедливости ради надо отметить, что подобное мнение А. Е. Ферсман унаследовал от горного инженера Д. В. Юферова, разбиравшего архивы бывшего Департамента Уделов и оставившего копии документов по этому делу со своими комментариями и пометками, которые Ферсман практически только цитирует.


[Закрыть]. Сходного мнения придерживаются и многие современные авторы, в частности, у Р. Г. Валаева в его «Новеллах о камне» [11] мы находим такие фразы: «…из-за недостач на фабрике Коковин лихорадочно искал средства и нашел следующий выход – камни высокого качества он заменял на более дешевые, бледные и трещиноватые и отсылал последние в Москву…

…В течение многих беспокойных и бессонных ночей директор гранильной мельницы думал: сообщить ли с нарочным в Петербург графу Перовскому о находке или умолчать и присвоить себе камень… В случае, если донести в столицу о невероятном событии его грудь может быть украшена орденом или медалью, если же оставить уникальный изумруд у себя и припрятать, то за проданный камень можно получить такие деньги, какие не снились даже фабрикантам и заводчикам… Уникальный изумруд в России могли купить такие денежные тузы и магнаты, как Демидовы, Морозовы, Манташевы, да и то только в том случае, если полностью ликвидируют свои железоделательные и медеплавильные заводы, мануфактурные фабрики и нефтяные промыслы… О таком изумруде, как и об уникальных алмазах «Питте-регенте», «Кохинуре» и «Звезде юга», будут сложены легенды и предания… Но все это не радовало, а пугало Коковина, спрятавшего под половицу в своем кабинете непревзойденный кристалл.»

Безусловно, автор художественного произведения имеет право на несколько вольную трактовку событий, но нам все-таки кажется, что когда речь идет о чести и достоинстве человека, пусть уже и давно покинувшего этот мир, подобные словесные «экзерсисы», не основанные ни на одном факте, недопустимы…

Легенда о «вороватом Коковине» и его попытках торговли крадеными изумрудами в Германии подробно изложена в книге журналиста М. И. Пыляева [76], ссылающегося на публикацию журналиста же М. В. Малахова в «Еженедельном обозрении» за 1884 год [55], к которому, в свою очередь, эти сведения поступили от «неназванного информированного источника». Так что, по большому счету, грош им цена…

И Ферсман и Валаев, говоря о пропавшем «гигантском изумруде» имеют в виду камень весом в 11130 карат (2226 граммов), тот, который А. Е. Ферсман назвал «Изумрудом Коковина» (рис. 13). Он же вовсе не входил в число пропавших в 1835 году изумрудов, а находился в тот момент уже в Петербурге, в Министерстве уделов. Позже он попадет в коллекцию известного собирателя редкостей и минералов Петра Аркадьевича Кочубея, которая достанется в наследство его сыну. Есть сведения, что после 1856 года, когда скончался Л. А. Перовский, его известная коллекция минералов, в том числе, уральских изумрудов, была куплена именно П. А. Кочубеем, но достоверно судить, попал ли этот изумруд оттуда, нет данных. В 1905 году, во время крестьянского восстания, бесценная коллекция, находившаяся на родине Кочубея, в его поместье на Полтавщине Диканьке, была разграблена, часть камней похищена или испорчена, а большинство просто разбросано по саду и утоплено в пруду. Сын Кочубея сумел собрать остатки коллекции (в том числе и крупный изумруд) и вывезти ее за рубеж. Он решил организовать в Вене аукцион, на котором распродать коллекцию по частям.

Российская Академия наук ходатайствовала перед правительством о возвращении в Россию национального достояния и в 1914 году академик В. И. Вернадский2222
  Известнейший русский геолог, ученый, мыслитель. Основоположник биогеохимии как науки.


[Закрыть] (1863—1945) и научный сотрудник А. Е. Ферсман, командированные в Вену, выкупают коллекцию целиком за гигантскую по тем временам сумму в 16000 рублей. Да и коллекция была огромная – 2700 образцов общим весом 105 пудов. Выкупленные камни и, в том числе, двухкилограммовый изумруд, оцененный в 50 тысяч австрийских крон, а также уже знакомая нам знаменитая александритовая «друза П. А. Кочубея», были переданы в музей Академии наук. А. Е. Ферсман, вспоминая об этом, пишет: «Так был принят в собрание Минералогического музея Академии наук знаменитый „изумруд Коковина“, самый большой в мире…» Сейчас, когда благодаря усилиям В. Б. Семенова, И. М. Шакинко и ряда других авторов доброе имя Я. В. Коковина восстановлено, этот изумруд все чаще называют «Изумрудом Кочубея»…

Загадочная история с таинственным исчезновением уникальных изумрудов до сих пор не дает покоя историкам и любителям камня… Здесь не все так просто и поневоле приходит в голову мысль, что действительно существуют камни приносящие несчастье, слишком много людских судеб поломано из-за некоторых уникальных драгоценностей…

Три неординарные личности, чьи имена тесно связаны с детективной историей о пропавших изумрудах, оставили каждый свой яркий след в истории камнесамоцветной промышленности России.

Яков Васильевич Коковин (1784—1840), родился в семье крепостных и был потомственным ювелиром, его отец Василий и дед Остафий также занимались камнерезным промыслом. Яков с молодых лет проявил себя как способный рисовальщик. Талантливого мальчика приметили, и в 1799 году он был принят в воспитательный класс при Петербургской академии художеств, а уже в следующем году директором этой академии графом А. С. Строгановым был зачислен в ученики с выплатой ему стипендии от Экспедиции мраморной ломки. Успешно пройдя программу медальерного и скульптурного классов, Яков Коковин в сентябре 1806 года заканчивает Академию с золотой медалью.

Успехи его были таковы, что он был «…удостоен первой степени аттестатом и жалован шпагою… В числе избранных четырёх человек назначен был к усовершенствованию художественных назначений в чужие края на три года, но по случаю политических государственных действий (1806 г.) отсылка сия была отложена». По ходатайству графа Строганова Коковину и еще двум лучшим выпускникам академии, тоже бывшим крепостными, была дарована воля. Отработав на бронзовой фабрике при Академии художеств до 1807 года (часть его работ того времени находится в Эрмитаже), Коковин уезжает в Екатеринбург, где в 1814 году назначется мастером Горнощитского мраморного завода. В 1818 году он становится главным мастером Екатеринбургской гранильной фабрики, заменив на этой должности умершего отца, с января 1828 по декабрь 1835 исполняет обязанности командира фабрики и Горнощитского мраморного завода, совмещая эту должность с должностью главного мастера. С 1831 года, помимо основной деятельности Коковин руководит разведкой и разработкой месторождений Изумрудных копей, ему же должна принадлежать и честь открытия нового минерала фенакита и редкой разновидности хризоберилла – александрита. Кроме месторождения изумруда, александрита и фенакита, Коковиным открыты месторождения яшм, родонита и редкого наждака (корунда), так называемого «коковинского наждака» [25]. Как мы уже знаем, в 1835 году по ложному обвинению Коковин был отстранен от должности, три года находился под следствием, а выйдя из тюрьмы, лишенный чинов, орденов, званий и самой чести вскоре умер в полной безвестности…

Второй персонаж этой истории и человек сыгравший такую демоническую роль в судьбе Я. В. Коковина – известный государственный деятель России, гофмейстер двора, генерал от инфантерии, сенатор, граф Лев Алексеевич Перовский (1792—1856). Он родился в подмосковном селе Перово, от названия которого сам и 8 его братьев и сестер получили фамилию Перовские. Лев Алексеевич – внебрачный сын графа Алексея Кирилловича Разумовского (влиятельного вельможи екатерининского времени и главного российского масона) и дочери берейтора Марии Михайловны Соболевской, внук последнего украинского гетмана. Находясь в доме отца на положении «воспитанника» он получил прекрасное образование. Окончив в 1811 году Московский университет, поступил на военную службу. Участвовал в Отечественной войне 1812 года, во время которой проявил себя человеком большого мужества, был ранен. В составе Отряда колонновожатых (Генерального штаба при императорской ставке), принимал участие в заграничных походах 1813—1814 годов. Под влиянием идей свободомыслия, витавших в те времена в Европе и близко к сердцу воспринятых русскими офицерами – участниками заграничных походов, Перовский вступил в ранние декабристские организации («Союз Благоденствия»), но в 1821 году порвал с декабристским движением, поэтому репрессии, последовавшие после подавления декабрьского восстания 1825 года, его не коснулись. Выйдя в 1823 году в отставку, он идет на государственную службу. Незаурядный, честолюбивый и энергичный человек, он быстро двигается по служебной лестнице: с 1823 по 1826 годы служит в Коллегии иностранных дел, а в 1826—1840 годы – в Департаменте (позже министерство) уделов. В 1841 году его назначают министром внутренних дел, а в 1852 году – министром уделов. С 1840 года он является членом Государственного совета. Будучи сторонником постепенной отмены крепостного права, Л. А. Перовский еще в 1846 году подает Николаю I докладную записку «Об уничтожении крепостного сословия в России», после чего по распоряжению императора создается «Секретный крестьянский комитет», в работе которого Перовский принимает самое непосредственное участие.

Одаренный и исключительно разносторонний человек, Перовский увлекается археологией, минералогией, коллекционированием древностей и минералов, отдавая этому все свободное время. Он покровительствует многим ученым, и его заслуженно избирают почетным членом Петербургской академии наук и Российского минералогического общества.

С 1850 года Л. Перовский заведует Комиссией по исследованию древностей, участвует в археологических раскопках под Новгородом, в Суздале, в Крыму, организует знаменитую Аральскую археологическую экспедицию. Собранная им нумизматическая коллекция хранится в Эрмитаже, а коллекция русского серебра являлась, наверное, лучшей в России. В каталоге Лазаревской усыпальницы Александро-Невской лавры его памятник значится как «надгробная плита археолога Л. А. Перовского»…

Коллекционированию минералов Перовский уделяет не меньшее внимание, отдаваясь этому занятию со всей своей энергией. Не исключено, что любовь к минералогии и «каменному собирательству» Лев Алексеевич унаследовал от отца – Алексея Кирилловича Разумовского, чья уникальная коллекция минералов, как и коллекции Строганова, Голицына, Румянцева, многих других вельмож екатерининской эпохи, послужила основой собраний Минералогического музея им. А. Е. Ферсмана в Москве. Академик В. И. Вернадский в 1945 году писал: «История русских минералогов-любителей XVIII—XIX вв. до сих пор не написана. Среди них были замечательные люди, были сановники и богачи, искатели камней – крестьяне, горные служащие и разночинцы. Ими открыты многие новые минералы, благодаря им сохранены драгоценные и важные тела природы, без них не могли бы составиться наши большие государственные коллекции…».