Текст книги "Дело тётушки Кеннел"

Глава восьмая, рассказывающая о снах, бульдогах, о мужчинах и женщинах, и прочих важных вещах

В библиотеке никого не было. С камина отсвечивали в отблесках пламени чемпионские кубки. Шторы тихонько шевелил сквозняк. Пахло табаком и кофе.

На журнальном столе между двух кресел горела лампа, стояла пепельница и валялась корреспонденция. Тут же находился серебряный поднос с кофейной машиной. И книги. Открытые, наспех заложенные самыми неожиданными предметами вроде вилки, апельсиновой кожуры, вечернего галстука или резинки для носков, они лежали на диване и на бюро, на столике рядом с граммофоном и поверх вазы, украшавшей часы на полу. На ковре за креслами сомневались в своей надежности два подобия Пизанской башни.

Постояв в нерешительности, доктор Бэнкс подняла книгу, брошенную раскрытой на одно из кресел и села. Посмотрела на обложку:

«Тринадцать любовников леди X.»

– Гм, – сказала доктор.

М.Р. Маллоу был верен себе.

Тогда она осторожно подняла другую книгу, лежавшую перевернутой на противоположной стороне стола. Раскрытые страницы были испачканы маслом. «Смит-и-вессон» рядом либо тоже успел послужить в качестве закладки, либо же владелец чистил его и смазывал прямо на книге.

«Зигмунд Фрейд, – значилось на обложке. – Толкование сновидений».

– Читаете, доктор?

Доктор Бэнкс, не ответив, вернула книгу на место.

– Ну, что, так и будем молчать? – спросил коммерсант. – Отлично. Молчите, если вам так нравится.

– О чем бы вы хотели беседовать? – ответила из своего кресла доктор Бэнкс.

– А что, со мной не о чем?

– Не знаю, мистер Саммерс. Но если вам хочется поговорить, говорите.

– Так, – произнес коммерсант с изрядной долей задумчивости, – о погоде уже было. О машинах… не стоит. Вот, например: вам раньше приходилось читать Фрейда?

– Я знакома с его работами, – доктор поджала ноги, устроившись таким образом, чтобы они и еще некоторые, основательно промокшие и замерзшие части, оказались поближе к огню.

– А эта? – коммерсант показал книгу. – Я про сны.

– Да, и эта тоже.

– И как?

Доктор повернула голову.

– Вероятно, рациональное зерно тут есть, – сказала она без особенной охоты. – Сновидения вряд ли являются только фантазиями. Скорее, мы просто мало о них знаем.

– Да, – согласился коммерсант, – все дело в том, что это за фантазии. Я сам замечал кое-какие совпадения.

Доктор посмотрела на своего собеседника с интересом.

– Дело в том, – Саммерс протянул ей стакан – уже второй, – понимаете, мне иногда снится, что я в игрушечной лавке.

Доктор отпила виски.

– В какой-то реальной лавке или в лавке вообще?

– В реальной. Я вижу этот сон с пятнадцати лет.

Поезд ехал слишком медленно, игрушечная лавка в Уинчендоне вот-вот должна была закрыться. Он спрыгнул с подножки, и бежал так быстро, как только мог: задыхаясь, спотыкаясь, останавливаясь перевести дух, потом собирался с силами и продолжал бежать.

Лавка становилась все ближе, полосатые тенты хлопали на ветру, бежать было трудно – буря была слишком сильной. И все-таки он добрался. Но не было больше на двери колокольчика – чья-то безжалостная рука сорвала его и подевала неизвестно куда. И у входа никто не встретил, и в распахнутую, с треском хлопающую от сквозняка дверь, были видны рухнувшие полки, пыль, грязь и перекатывающиеся по полу обрывки оберточной бумаги. Окна были выбиты. На одном из подоконников, задрав к небу лапы, валялся плюшевый медведь.

Боже, какой адский кавардак… Раздался издевательский звук: Джейк нечаянно наступил на резинового бэби с пищалкой в тряпочном туловище. Он повернулся, чтобы уйти, но дверь прямо перед носом захлопнуло порывом ветра и открыть ее оказалось невозможно. Тогда он налег на дверь плечом, дернулся дважды, трижды – безрезультатно. Чувствуя, как тяжелеют ноги от накатившего страха, Саммерс кинулся к выбитому окну. Дверь с треском распахнулась, огромная туча пыли ворвалась в лавку – и он в ужасе вывалился вместе с рамой, успев увидеть только рекламный плакат:

«Поезд Ива тебя сделает счастливым».

– Возвращаетесь в детство? – поинтересовалась доктор Бэнкс.

– Нет, никогда. В этих снах мне всегда столько лет, сколько есть на самом деле. Дело в другом. Раньше он снился мне всегда, когда… словом, перед чем-то важным.

– Так, значит, эта книга…

– Да. Последний раз был как раз сегодня ночью. Я не видел этого сна много лет.

– Не знаю, поможет ли вам это, но у Фрейда довольно подробно…

– Так подробно, что зубы сводит. Стал бы я вас спрашивать, если бы это было можно читать!

– Поймите, Фрейд первый в своем роде. Хотя, конечно, его работы несколько…

– Мне нравится, как вы это сказали.

– Это что, обвинение в лицемерии? – подняла бровь доктор.

– Да что вы на меня взъелись? Какое обвинение. Просто забавно.

– Не думаю, что это особенно забавно.

– Вы правы, это не забавно.

– Мистер Саммерс, это вы спросили меня, а не я – вас.

– Разве я сказал что-то плохое? Это прекрасная книга! Она навевает множество сновидений.

– Да, эта книга в своем роде уникальна. Не стоит выносить суждения о вещах, в которых ничего не понимаете. Ну, а что касается скуки, то…

– Вы же не хотите сказать, что это было сделано нарочно, с тайным, непостижимым простому смертному смыслом?

Доктор оглядела своего собеседника и неохотно продолжила:

– Виной некоторой пространности рассуждений то обстоятельство, что труды господина Фрейда, возможно, последняя попытка использовать философский подход в научной работе.

– Это не делает их интереснее, – отмахнулся коммерсант. – Я хотел спросить другое. Хотел узнать, не бывало ли у вас чего-нибудь похожего. Маллоу во сне вечно читает книгу, в которой слова видны только после того, как он их прочтет. Он слышит собственный голос, говорит, очень интересно, но никогда не помнит, что там было написано. Профессор по какой-то неизвестной причине любит собирать по ночам грибы, причем, удивительно неудобосказуемым образом. Наш маленький Фрейшнер всегда видит женщин. Мисс Дэрроу теряется где-то у моря, где, говорит, гигантские дюны и страшные шторма. Халло вообще не видит снов. А вы доктор? Бывали у вас какие-нибудь странные повторения?

Она молчала. Лицо ее было вежливым, холодным, отстраненным.

Коммерсант ждал ответа, пока не обнаружил, что затянувшееся молчание вогнало его в неловкость. Он вытряхнул погасшую трубку и стал смотреть в другую сторону. Тоже молча.

– В сущности, ерунда, – сказал он, наконец. – Не стоило нам с вами…

– Да. Наверное.

– Мы с вами какие-то антиподы.

– Что-то вроде этого, мистер Саммерс.

– Черт возьми, десять лет.

– Пятнадцать.

– Да?

– Да.

– Выходит, в этом году у нас что-то вроде юбилея, – он отсалютовал стаканом. – Пятнадцать лет, как вы меня ненавидите.

– Это вы меня ненавидите! – возмутилась доктор. – Правда… правда, если раньше вы делали это без всяких на то оснований, то теперь они появились. Ну что же, мистер Саммерс, можете ненавидеть меня в полное удовольствие.

– О.

– Да-да.

– Разрешаете?

– Разрешаю.

– Правильно, – согласился коммерсант. – Победитель должен быть великодушным. Что, уделали меня? Рады?

– Вы сами себя уделали.

– Так. Хорошо. Вот что, – Саммерс полез в карман, – сейчас мы допьем, я выкурю сигаретку, и, с вашего разрешения, пойду спать.

Он прикурил и поднял глаза на нее. Доктор Бэнкс решительно поднялась с кресла. Коммерсант положил ногу на ногу.

– Хотел бы я видеть лицо миссис Кистенмахер, когда вы явитесь ночью тепленькой, – лениво произнес он.

– Я не пьяна.

– На вашем месте я не был бы так уверен.

– Вы на своем месте, мистер Саммерс, – отрезала доктор.

– Ох, ну хорошо, хорошо! Куда это вы?

– Домой!

– В мокрых тряпках? Из этого вашего упрямства? Потому, что я вам противен? Из чувства приличия?

– Между прочим, чувство приличия – совсем не то чувство, которым стоит пренебрегать!

– Ну что вы, разве я возражаю, – он покачивал ногой. – Правда, вы им уже пренебрегли. Так что какая теперь разница?

– Мистер Саммерс, я не устаю удивляться этой вашей потребности хамить.

– Это не я хамлю. Это вы почему-то все время обижаетесь, когда вам говорят правду.

– О?

– Да, доктор, да. Вы всегда меня терпеть за это не могли. А я, между прочим, не сказал вам ничего плохого. Ну, подумайте. Подумали? Видите, вы предвзяты! Вы всегда ко мне предвзяты.

Доктор помолчала.

– Предположим, – сказала она затем. – Сейчас – возможно. Но, может, вы объясните мне, в чем вы именно состоит моя предвзятость во всем остальном?

– Да с самого нашего знакомства! – воскликнул коммерсант. – Это было первое, что вы сделали. Надулись, когда никто и не думал говорить вам обидное!

– Что? Да на вашем лице все было написано!

– Что там было написано?

– Что вы в восторге от своей особы! Что есть, из кого сделать анекдот! Что вы рады, что нашли, к чему придраться!

Она вскочила и решительно направилась к дверям.

– Доктор Бэнкс, – послышалось вслед.

Но доктор в бешенстве захлопнула за собой дверь.

Коммерсант на мгновение опешил, затем выскочил в коридор, оказался нос к носу с захлопнувшейся дверью гостевой спальни и услышал, как щелкнула задвижка.

– Мисс Адлер! – сказал он так, чтобы его слышали за дверью. – Неужели вы опять надулись?

Ответа не последовало.

– Но ведь чепуха! – возмутился коммерсант. – Вам просто нравится обижаться!

– Так же, как вам – обижать!

– Ничего подобного! Мисс Адлер! Мисс Адлер, вылезайте оттуда!

За дверью молчали.

– Ах ты, клизма! – сказал себе под нос коммерсант и постучал. – Вылезайте, черт вас дери!

– Я все слышала.

– Ну, так вылезайте!

Ему опять не ответили.

Прошло не меньше минуты. Потом еще столько же. Коммерсант присел на телефонный столик, где вместо аппарата стояла ваза на кружевной салфетке, вытянул ноги и запел «Господи, меня обокрали!» Потом сменил репертуар на «Кошачий дуэт».

– Брысь! – сказали за дверью.

– Еще чего.

Тут дверь открылась.

– Дайте мне пройти, – потребовала доктор.

Саммерс оглядел ее, одетую в непросохшую одежду, с ног до головы и присвистнул.

– Ух ты, вот это чучело!

Доктор молча смотрела на него.

– Я хотел сказать, чучело райской птицы, – поправился коммерсант.

Спустя пять минут доктор Бэнкс, уже опять переодетая в халат, уселась в кресло в библиотеке и заявила, что больше пить не станет.

– Отлично, – коммерсант откинулся на спинку кресла. – Кстати, знаете, что? Я, доктор, еще заметил, что иногда вижу себя во сне… э… э… раздетым. И отчего-то всегда в людном месте. Не смейтесь.

– Я не смеюсь, – хладнокровно ответила она. – Зачем вы мне это рассказываете?

– Затем, что это второе совпадение. Когда я вижу такой сон, всегда через несколько дней приходится посылать за вами. Осечки еще ни разу не было. То грипп, то ангина… Помните, в девятнадцатом году?

– Я бы не хотела это вспоминать. Очень надеюсь, что придет время, когда эпидемии останутся только в истории.

– Да, было бы неплохо, – произнес в задумчивости Саммерс и вдруг фыркнул.

– А помните тот цирк с гриппом?

События, о которых он вспомнил, выглядели так. Тогда, ранней весной, через год после того, как во всем мире действительно свирепствовал грипп – «испанка», унесший тысячи жизней, Д.Э. Саммерс проснулся в ужасном состоянии на следующий день после того, как это же самое сделал его компаньон. Мисс Дэрроу настаивала, что необходимо, наконец, вызвать доктора. Саммерс имел свое мнение на этот счет. Он сам телефонировал врачу. Но не доктору Бэнкс, которая жила в четверти часа езды на автомобиле, а доктору Хоппу в Энн-Арбор. Был выслушан, услышал: «Да-да, сейчас все болеют. Это, конечно, грипп», получил соответствующие инструкции и обещание, что санитарный инспектор немедленно приедет в «Мигли». В городе уже были шестеро больных гриппом и седьмой случай решал дело: опять эпидемия! Однако, доктор Бэнкс, которой все-таки позвонила мисс Дэрроу, успела приехать в «Мигли» одновременно с санитарным инспектором, который уже собирался приклеить на дверь дома бумажку «Карантин». Доктор осмотрела одного, второго, а затем спокойно и очень вежливо заявила: «Ангина» (Д.Э. Саммерс) и «бронхит» (М.Р. Маллоу).

– Мистер Роблин всегда терпеть меня не мог, – в глазах ее мелькнуло что-то похожее на улыбку.

– Вы думаете, он за это вас ненавидит? – поинтересовался коммерсант. – А вот и нет, доктор. Сказать вам, за что?

Она опять подняла бровь.

– Скажите.

– А за то, – коммерсант выпустил дым, но не удержался, хрюкнул, – за то, что вы тогда так благородно сказали… Помните, как вы тогда сказали?

Он засмеялся в голос.

– «Сочувствую, коллега. Действительно очень много пациентов. Неудивительно, что у вас нет сил осматривать каждого». Я до сих пор это помню, доктор! Здорово вы его приложили.

– Прежде всего, – сказала доктор, – я не собиралась никого, как вы выразились, прикладывать. Мы с мистером Роблином коллеги и я не могу позволить уронить наш авторитет в глазах пациентов. В конце концов, не моя вина, что ни врач, ни инспектор не удосужились даже взглянуть на больных.

– О, вот за это вас просто убить мало!

И он захохотал, захлебываясь и вытирая слезы.

– Вот за это… за это вас так ненавидит и он, и все остальные! За ваше совершенство.

Доктор предпочла оставить эту реплику без ответа.

– Вы… вы… коллеги, вы сказали? – продолжал веселиться коммерсант. – Черт бы меня драл, доктор Бэнкс! Раз уж на то пошло, Роблин, это старое чучело – ваше начальство!

– Раз уж на то пошло, – холодно заметила доктор Бэнкс, – это действительно так. С юридической точки зрения. Де-факто же мистер Роблин только чиновник, никаких медицинских обязанностей не выполняет – кроме, разумеется, общих осмотров, которые все равно возлагает на меня, поэтому я предпочитаю считать его коллегой.

– Ах, жалко, он вас не слышит!

– Ему совсем необязательно так глубоко вдаваться в подробности дела.

– Правильно. Учитывая то смешное обстоятельство, что сам в этом деле ни черта не смыслит. Какой смысл ему был нас осматривать? Он не отличил бы гриппа от ангины. Так что пусть себе возит вам свои агитационные плакаты и помалкивает.

– Мистер Саммерс.

– Что?

– Вам не кажется, что вы зашли слишком далеко?

– А что, должно казаться? – глаза коммерсанта приняли невинное выражение.

– Тем не менее, я вас попрошу придержать ваш язык и не судить о том, о чем вы не имеете никакого понятия.

– Как! – воскликнул коммерсант. – Опять не имею? Почему тогда каждый раз, когда к вам приезжает этот Роблин, у вас такое лицо, как будто он – пятно на скатерти и просто ниже вашего достоинства показать, что вы его заметили?

– Мистер Саммерс.

– Ну, что?

– Ох, мистер Саммерс.

Но коммерсант только отмахнулся.

– Да, но эти сны имеют объяснение, как вы думаете? – спросил он. – Не может же быть, чтобы сплошные повторения – и без причины.

– Вероятно, не может, – пришлось согласиться доктору Бэнкс.

– Собственно, поэтому и Фрейд, – сказал коммерсант. – У вас есть какие-нибудь мысли?

Доктор задумалась.

– Да, – подумав, ответила она. – С точки зрения фрейдизма вы, вероятно, безотчетно ощущаете ряд мелких признаков болезни, а ваше сознание выражает таким образом чувство уязвимости. Ничего мистического.

– Так вам тоже случалось замечать нечто подобное?

– Возможно.

– И это…?

– Мне не хотелось бы никому об этом рассказывать.

Коммерсант обиделся.

– Так нечестно, доктор Бэнкс.

– Я видела собаку, но вам это ничего не скажет. К тому же, совпадения происходят не каждый раз. Или, вернее, не совсем так. Я видела сон дважды. Совпадение только одно.

– Собаку? – пробормотал коммерсант. – Какую собаку?

– Один раз – черного бульдога французской породы. А в следующем сне это был довольно крупный пес, что-то вроде овчарки, или, скорее, беспородной псины. Светлой масти.

– Но они же разные. В чем совпадение?

– Эти животные делали одно и то же.

– А что они делали?

– Стояли перед дверьми моего дома.

– Что же было после этих снов?

– После последнего – ничего.

– А после бульдога?

Доктор Бэнкс сделала вид, что глухая.

– Ладно, – не без досады произнес коммерсант. – Давно это было?

– Да. Давно.

– А второй сон?

– Прошлой ночью. Простите, мистер Саммерс, это было не нарочно. Я не собиралась интриговать вас. Я не могу.

Коммерсант смотрел на огонь в камине.

– Ну, не хотите – не надо, – сказал он, наливая ей еще. – Слушайте, вам никогда не приходило в голову, что не так уж важно доискиваться, из каких побуждений мы делаем так или этак? Хотел или не хотел – все равно ведь сделал.

Доктор провела рукой по лицу – щеки горели от камина.

– Мне тоже случалось так думать, – согласилась она. – Все эти бесконечные копания в снах и детских воспоминаниях – всего лишь оправдание нашим подлостям. И оправдание довольно жалкое.

– Слова ничего не стоят. Сто раз в этом убеждался. Поступки. Только поступки. Дело.

– Да, – кивнула она. – Изыскания доктора Фрейда представляют определенный интерес, когда речь о патологических случаях. Здоровому человеку вряд ли нужны эти копания в глубинах разума. Причины чувств, которые принято считать тонкой материей, обыкновенно просты до отвращения. Вся эта хандра, и истерия, и раздражительность, обжорство и нервная слабость имеют причиной лень, неряшество, потакание своим недостаткам, недовольство собственной жизнью и нежелание предпринять что-либо для ее улучшения.

– Все равно, дескать, ничего не выйдет, – добавил коммерсант. – А как вам это их: «так все живут» и «так всегда бывает»?

Глаза доктора сверкнули, но лицо хранило прежнее выражение.

– Да, – подтвердила она, прикладываясь к своей рюмке. – А эта модная критика всего и вся, когда похвалить что-либо – значит прослыть человеком без вкуса? Ею ведь занимаются люди, которые не делают решительно ничего! Только ругают сделанное другими. Частично из-за лени, частично это их вечное «что скажут соседи».

– Это само собой! – подхватил коммерсант. – Такое чувство, что они только и живут для того, чтобы соседи что-нибудь сказали. Или, что еще вероятней, не дай бог, чего-нибудь не сказали.

– «Святой долг» женщины – поймать себе мужа, – продолжала доктор Бэнкс. – Врать, притворяться, изображать из себя идиотку – только чтобы понравиться. Ничего, что сами мужчины при этом оставляют желать лучшего. Главное, чтобы был хоть какой – нибудь. Неважно, какой он: его будут содержать, если он бездельник, прощать, если он ведет себя хамски, игрок, пьяница или просто болван. Девушки, кажется, окончательно разучились отвечать «нет» мужчинам. Считают достоинство предрассудком. Готовы на что угодно, вплоть до преступления, чтобы только выйти замуж, ходить по магазинам и сплетничать с соседками. Если нужда не заставляет их идти на заводы и фабрики, они вышивают шелком райских птиц и клеют в альбом открытки. Духовно богатые особы пишут бездарные стихи или слюнявые романы. Ничем другим, к сожалению, женщины не желают заниматься. Отвоевали избирательное право – но зачем? Maximum их устремлений – карьера актрисы или певицы. Они даже не ищут занятия, которое могло бы…

Доктор встретила взгляд коммерсанта, отставила стакан и неловко замолчала.

– Простите, мистер Саммерс. Меня что-то понесло. Я всего лишь имела в виду, что меня приводит в бешенство, когда эти люди…

– Знаю, – он налил стакан доверху. – Слышал, что о вас говорят. А это не вы только что возмущались насчет «что скажут»? Да какое вам дело, что говорит вся эта деревенщина, доктор? Ну, считают вас чокнутой. Ну и что? Вы все равно по-другому не сможете. А если решите измениться – будете несчастны.

Доктор Бэнкс вцепилась в ворот халата.

– Что же вы умолкли? – спросила она.

– Меня, знаете, тоже понесло. Не заметил, как набрался. Не успел поужинать, а то бы…

– Как это не успели.

– Я? Ну… Кстати, доктор, а вы-то когда в последний раз ели?

– Я не голодна, – сказала доктор Бэнкс.

Саммерс закатил глаза.

– Ой, хватит вам. Почему-то при Маллоу у вас отличный аппетит. Так когда? Вы вообще сегодня обедали?

– Да!

– И в котором часу это было?

По виду доктора можно было предположить, что она испытывает некие внутренние противоречия.

– Около полудня, – ответила она, наконец.

Саммерс чудом проглотил то, что вертелось на языке.

– А что вы едите? – поинтересовался он. – В смысле, что вы любите?

– Мистер Саммерс, я, честное слово, не голодна.

– Расскажите это своей бабушке.

– У меня нет бабушки.

– Тогда не плетите ерунды.

И прежде, чем доктор Бэнкс успела ответить на эту любезность, спихнул на стол кофейную машину с подноса, забрал поднос и ушел.

Доктор осталась одна. Сначала она листала журнал. Потом закрыла журнал и посмотрела на пустой стакан. Подышала в ладонь, помахала у себя перед носом, и в этот момент вошел коммерсант.

– И даже очень, – произнес он.

– Что! – возмутилась доктор.

Саммерс поставил на стол поднос. На подносе были:

маленькая серебряная подставка,

пробка, из которой торчала длинная изогнутая трубка,

спиртовка, больше всего напоминавшая солонку, на которую присел слон,

и кувшинчик.

В колбу уже была налита вода, и коммерсант придерживал колбу за кольцо пальцем. Кроме частей кофейного аппарата на подносе находились еще жестянка с кофе, две чистые чашки, несколько ломтей холодной говядины, горячие тосты, посудина с маслом, тарелка с нарезанным сыром и открытая банка вишневого варенья.

– Что слышали, – ответил он. – Вы хотели определить, пахнет ли от вас виски. Я говорю вам, как есть.

– Я все объясню миссис Кистенмахер.

– Не знал, что вы отчитываетесь перед своим персоналом.

– Вы не понимаете, о чем говорите. Она будет в ужасе.

Саммерс устанавливал на подносике подставку для колбы.

– И что? – спросил он.

– Но ведь сухой закон! Я буду в ее глазах преступницей!

– Она вас не сдаст. Какая ей от этого польза? Вот если вас заберут в тюрьму – это дело другое.

– Да, но что она будет обо мне думать? Как я явлюсь домой в таком виде!

– Не вздумайте перед ней оправдываться.

– Еще чего.

– Чем больше оправдываетесь, тем больше виноваты.

– Без вас знаю.

– Тогда что у вас за проблема?

– Мне все-таки нужно домой.

Коммерсант увлеченно колдовал с аппаратом. Он уже устроил на месте спиртовку и подставку. Потом чиркнул зажигалкой, дождался, когда спиртовка разгорится и водрузил над ней колбу. После этого поставил рядом с колбой серебряный кувшинчик, приготовил, чтобы была под рукой, пробку, и занялся сервировкой. То есть, вынул из кармана халата розетку, которая не влезла на поднос с ужином, и стал накладывать в нее варенье.

– Если это вопрос жизни и смерти, – произнес он, поймал убежавшую ягоду и съел, – валяйте, идите пешком. Не буду же я вас упрашивать.

Опять наступила тишина. Она длилась, пока в кувшинчике не забулькал кипяток, а доктор не спросила:

– Что вы имели в виду, когда говорили, что я буду несчастна, если решу измениться?

– Мне всегда казалось, – он передал ей бутерброд с мясом и стал переливать кипяток в колбу, – что вы как раз из тех женщин, которые…

Бутерброд замер на полпути к ее рту.

– Синий чулок, вы хотите сказать?

Коммерсант тоже хотел съесть сбутерброд и тоже остановился.

– Я понял. Я окажусь виноват, что бы ни сказал. Извините в последний раз, доктор, и не будем больше об этом.

Он засыпал в колбу кофе из банки, помешал там ложечкой и заткнул колбу пробкой с трубкой.

– П-почему это не будем? – доктор Бэнкс даже поперхнулась с досады. – Я совсем и не собиралась вас упрекать. Просто вы привыкли считать меня чудовищем, вот и…

– Кто, я? – начал было коммерсант.

И замолчал. Очень благоразумно.

Из трубки с бульканьем и хлюпаньем лился в кувшин кофе. Граммофон начал «Затейника».

– В сущности, вы правы, – сказала доктор. – Какая разница, как это называть. Суть ведь одна и та же. У меня неприятный характер. Мне нет никакого дела до домашнего хозяйства. Я не люблю, когда меня отвлекают от работы. Меня приводит в бешенство, когда мне перечат. Словом, я не гожусь для брака.

– И не говорите! – подтвердил Саммерс, разливая кофе.

Доктор Бэнкс взяла пододвинутую чашку.

– Ни вы, ни я, ни Маллоу для супружества не годимся.

– Маллоу вообще особенный случай, – засмеялся коммерсант. – Однако, да, не годимся. Впрочем… – он посмотрел на нее, – вот насчет вас я бы не стал так уж настаивать.

– Хотите меня позлить?

– Почему?

– Потому что минуту назад вы говорили совсем другое.

– Ну, нет, неправда.

– Знаете, что меня всегда в вас раздражало? Эта ваша самоуверенность.

– Не стал бы, не стал, доктор. Еще посмотрим.

– «Посмотрим»? – доктор даже рассмеялась. – Вы хоть раз задавались вопросом, сколько мне лет?

– Ну, мы примерно ровесники, – Саммерс пожал плечами. – Несколько лет туда-сюда не в счет.

– Несколько лет туда-сюда? – возмутилась она. – Я на год моложе вас! Мне тридцать два, и я могу больше не беспокоиться подобными вопросами.

– Да ну, нашли важность. А представляете, как будет смешно: я вернусь, а доктор Бэнкс – уже не Бэнкс.

– Да. Она миссис Халло.

– Нет. Она миссис Бродмеркель.

– За этого нового пастора? – доктор подняла свою ироническую бровь. – Не хочу. Я к нему не привыкла. И, кроме того, старому мистеру Фрейшнер только семьдесят, он состоятельный человек и все еще вдовец.

– Не говоря уже про молодого.

– Очень милый юноша.

– Я и говорю: от вас всего можно ожидать.

– Ваша галантность, мистер Саммерс, всегда производила на меня глубочайшее…

– Послушайте, – спросил он вдруг, – а правда: вы, случайно, не были замужем?

– Я…