Книга: По тропинкам севера - Мацуо Басё

Благодаря сесте узнала, что "Басё" означает банан.)

Даа, визитная карточка Басё - трехстишие о "сатори":

Старый пруд. Прыгнула лягушка. Плеск воды.

Вроде бы где тут поэзия?!

Его стихи, как "хлопок одной ладонью", посему рекомендую почитать А.Долина перед тем, как взяться за Басё.

Стихи, которыми было разбавлено повествование так же не произвели на меня должного впечатления. Все-таки японская литература не мое. Не люблю я всю эту напыщенность, возвышенность. А именно она преобладает в книге.

Книга, конечно, очень атмосферная, но втянуться у меня в нее получилось лишь на последних страницах книги. Возможно, стоило сделать повествование чуть более развернутым?

В целом, никаких положительных моментов я не заметила, разве что красивый язык, которым написано это произведение.

Порекомендовать эту книгу могу лишь ценителям японской литературы, людям, любящим медитацию, созерцание природы и вообще книгу нужно читать в меланхолическом настроении. Возможно, возьми я ее в другое время, она понравилась бы мне больше.

Один из таких сборников, подаренных мне по случаю - книга Мацуо Басё "По тропинкам Севера". Вообще, Басё удивительная личность. Своеобразный и глубокий мыслитель, поэт-философ, критик, эссеист. Он считается создателем популярного на весь мир поэтического жанра хокку. Хокку, а еще так называемых "сцепленных строф". Многие, и на мой взгляд, справедливо, считают, что новая литература Японии началась именно с Басё. Его стихи печальны, философичны, трагичны, религиозны. Но вместе с тем, в них есть и радость, встреча с прекрасным, яркие зарисовки, красота.

Без конца моросит. Лишь мальвы сияют, как будто Над ними безоблачный день.

Да, нам это трудно понять. Многие и к привычной-то поэзии относятся с пренебрежением. Но только вдумайтесь! Какое высшее искусство тремя строками сказать то, что многие не успевают даже осознать и не умеют увидеть. Будто в руки взял Молнию, когда во мраке Ты зажег свечу.

Хочется задуть день, задернуть шторы вечера и зажечь свечу...

Я начала своё путешествие по тропинкам Севера. Я прошла много ри пути, увидела причалы и раздвоенные сосны, и вишни поздние и раннюю росу, но не узрела в этом всём очарования. Ночлег мой неудобен был, я заблудилась в рисовых полях, продолжить хокку у жилища не смогла. Чужою оказалась средь людей, что развлекали себя вечерами сложением прекрасных форм литературных. У них – крестьян, торговцев и монахов всё выходило стройно и красиво, моё ж присутствие там было неуместно, поскольку слог мой был коряв и неумел. Коромо, Такадатэ, Митиноку – названия известные для местных лишь незнакомым звуком были для меня, что на губах катались дни и ночи, покуда я пыталась всё понять, во всё проникнуть. Но тайна их осталась скрытой для меня. Что говорить тогда уж о разгадке? Далёко, не изведано, не переплыть, не дотянуться. К душе японцев слишком сложно прикоснуться …

Он родился в средине XVII века в Японии, которая пройдя через беспрерывную череду междоусобных войн, была, наконец «замирена» влиятельным княжеским родом Токугава. Облегченно вздохнуло крестьянство, самураи грустно разглядывали свои покрытые пылью доспехи, купечество удовлетворенно подсчитывало прибыль. Наступило время искусств. Нэцкэ, шкатулки, веера, цветные гравюры и недорогие книги, печатавшиеся ксилографическим способом с резных, деревянных досок – стали излюбленным «блюдом» состоятельных горожан и преуспевающих торговцев. Сотни стихослагателей, работали на заказ, сочиняя иногда до тысячи строф в день. Легковесные «хокку» и «танка» рождались на рассвете, чтобы к вечеру сгинуть вместе с заходящим солнцем. Не в этом видел предназначение поэта Мацуо Басе. Чуткость к красоте и равнодушие к жизненным благам – вот литературный кодекс «самурая-поэта». Очень коротко и очень выразительно. Не случайно в возрасте сорока лет этот творческий ронин, отправляется в странствие, которое продлится века. Одной из реликвий легендарного скитальца стала книга – «По тропинкам Севера», сборник путевых заметок и трехстиший – хокку.

Ироничный взгляд на путь, который полон лишений:

Холод пробрал в пути.

У птичьего пугала, что ли,

В долг попросить рукава?

Сменяется восхищением перед величием природы:

Как величаво!

В листве младой, зеленой,

Блеск светлый солнца…

Смирение перед судьбой:«

Возле реки Фудзи, я услышал, как жалобно плачет покинутый ребенок лет трех от роду. Брошенный, он горюет о своих близких, пока еще теплится в нем жизнь, летучая как росинка. О маленький кустик хаги, нынче ли ночью ты облетишь или завтра увянешь? Проходя мимо, я бросил ребенку, всю еду, какая нашлась в моем рукаве…

Грустите вы, слушая крик обезьян,

А знаете ли, как плачет ребенок,

Покинутый на осеннем ветру?»

Созерцанием одиночества, для которого с трудом находятся нужные слова:

На голой ветке

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер.

Не случайно это аккордное трехстишие переписывалось в течение нескольких лет. Так старый мастер-оружейник изготавливает меч - катану, десятки тысяч раз наносит удар молотом, сплющивая заготовку, пока она не достигнет требуемых свойств.

Сколько же необходимо душевных сил и времени, чтобы в таком случае впитать в себя это чудо? Современность не нашла в себе сил дать на это ответ. Сотни лет, без устали бредущий Басе, заблудился. Заплутал в механизированных, сиюминутных, духовно иссушенных до состояния прошлогодней воблы новых временах. Оглушенный гулом метрополитена, ослепленный неоном реклам, опустошенный он попытался пересечь железнодорожный переезд линии «Синкансэн», но передумал…

А строки остались, ими эквилибрируют филологи, забавляются эрудиты, сквозь зубы цедит утомленная собой богема. Но есть ценители, которые полны желания услышать поэта, есть время и оно неограниченно обеденным перерывом, есть силы и их не надо тратить на разбор спама и макулатуры, есть духовные рецепторы и они в порядке и даже есть сад с вишневыми деревьями. Удачи им, диалог предстоит долгий, может быть он продлится целую вечность.

А чего стоит только одно это?

Твердость и прямота близки к истинному человеческому совершенству, и чистота души превыше всего достойна почтенья.

Как просто, и в то же время - как глубоко! Вот так и начинают любить прекрасное даже такие замшелые циники, как я. Однозначный шедевр, и ему мало пятёрки!