Текст книги "Игра. Рассказ"

Свидетель №4

– Для дачи показаний вызывается Светлана Анатольевна! – выкрикнул судья.

Света боязливо озираясь по сторонам, робко прошла к подиуму, забралась на него и встала за трибуной.

– Не нужно бояться, – сказал ей судья. – Честно и правдиво ответьте на вопросы и с вами не случится ничего плохого.

Она вопросительно и с некоторым страхом взглянула на него.

– Да…, – он махнул рукой. – Дар речи временно восстановлен. Вы снова можете свободно говорить.

Судья старался быть бесстрастным. – Так оно и было, но всё же в его жесте и фразе мелькнуло лёгкое пренебрежение.

Света это почувствовала и это подействовало на неё странным образом. – Она перестала выглядеть растерянной и беспомощной девочкой.

– И на какие вопросы я должна отвечать? – резко спросила она.

Человек в мантии пожал плечами и уставшим голосом ответил:

– Вы, Светлана Анатольевна, прекрасно знаете, что я хочу услышать – вопросы всё те же, что и к другим. Но мне их повторить не сложно. – Как и при каких обстоятельствах произошёл факт вашей близости с Владимиром Игоревичем? – Не пропускайте никаких деталей, важны любые мелочи.

Света с неприязнью, вновь посмотрела на судью. Мне даже показалось, что её глаза на мгновение вспыхнули желтоватым светом.

– Хотите ответов? – Сейчас вы их получите! – выпалила она. – Но прежде вы должны знать, что меня не пугают ваши призрачные угрозы.

– Подумайте хорошенько, – вкрадчиво, ответил человек в чёрной мантии. – Стоит ли так рисковать, пытаясь ввести суд, в заблуждение? – Я не обязан вам это говорить, но хочу вам помочь – я ясно вижу, что вы задумали – Ради чего? – Кого вы собираетесь обмануть? – Не делайте глупостей, взвешивайте каждое слово.

– Договорились! – крикнула она и рассмеялась.

– Итак, – начала она свой рассказ, стрельнув в меня недобрым взглядом. Повернулась к людям у подиума и добавила:

– Начнём с того, что я как дура, поверила этой твари, прикидывающейся моей подругой. – Она кивком указала на Галю. – Очень уж хотела переспать с Володей. – Так хотела, что еле дождалась, когда он выйдет из-за стола. – Но нет худа без добра. – Я поверила в обман и по проторенной дорожке отправилась в ванную комнату. – Там я решила, что полумеры мне не подходят. – Я сняла блузку полностью, бюстгальтера на мне не было с самого начала – незачем скрывать то, что и так смотрится великолепно. – Сняла на всякий случай и трусики, оставшись только в юбке. – Я бы сняла и её, моё обнажённое тело действует на мужчин сногсшибательно, но я не знала Володю достаточно хорошо, а некоторых мужчин пугает слишком резкий переход.

– Вас интересовали дополнительные подробности? – Позы? – спросила она, обращаясь к судье. – Пожалуйста, всё расскажу без утайки. – Когда Володя включил свет и вошёл ко мне в ванную, он увидел…

То, что она рассказывала дальше я помню смутно. Я смотрел в глаза своей жены, а Маша, не отводя взгляда, смотрела на меня. Мне очень не нравился этот её взгляд – он не выражал ничего. Её глаза словно умерли. – Неподвижные, ничего не видящие глаза, полные боли. – Мне стало страшно. – Я понял, что вернуть наши отношения будет очень и очень не просто, а возможно, не получится уже никогда. – Я и сам почти умер в тот момент, понимая, что если из моей жизни уйдёт Маша – жить будет просто незачем.

Я впал в какое-то заторможено-безразличное состояние, из которого, спустя время, меня вывел крик:

– …А мне плевать! – услышал я, возглас Светы. Видимо, она обращалась к судье. – Мне глубоко безразличны все ваши предупреждения вместе с наказаниями! – Я говорю то, что считаю нужным. – Для вас правда одна, для меня другая.

Судья медленно поднялся со своего места.

Мне показалось, что он стал значительно выше.

Он почти упирался головой в потолок. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он окинул своим взором людей сидящих перед ним, посмотрел на меня. Я невольно отвёл глаза в сторону – можно было ослепнуть от ярости, излучаемой его взглядом.

– Властью, данной мне, – звенящим голосом из стали, начал он. – За циничную ложь и полное неуважение к суду и слушателям, Светлана Анатольевна приговаривается к полному изъятию из реальности. – Решение принято и обжалованию не подлежит.

Я сидел, глядя себе под ноги, не желая видеть, что происходит вокруг, боясь снова встретиться с женой взглядом.

После слов судьи, что-то вспыхнуло, со стороны свидетелей, раздался выкрик, больше похожий на стон. – О…о…ох… – Очень низкий звук, заставивший меня, вопреки моему желанию, всё же посмотреть, что происходит на подиуме. – Там уже ничего не происходило, всё уже произошло. – Судья молча сел на своё место и молча разглядывал людей перед собой.

Выбирает следующую жертву, – подумал я.

Светы нигде не было. – Трибуна оказалась пуста, на стульях перед подиумом, её также не наблюдалось.

Что за чертовщина здесь происходит? – подумал я.

– Всего лишь суд, Владимир Игоревич, – ответил человек в мантии, снова читая мои мысли. – Суд над вами. – Пока для вас всё складывается неплохо. – Показания последнего свидетеля в расчёт брать нельзя – остальные боле-менее нейтральны. – Везунчик вы, Владимир Игоревич. – Так глядишь и сумеете выскользнуть из цепких лап правосудия, – рассмеялся судья.

Я мельком посмотрел на жену, он проследил за моим взглядом.

– Всегда больше всех достаётся нашим самым любимым – это закон, – оборвав свой смех, совершенно серьёзным голосом добавил судья. – Когда-нибудь я расскажу вам почему и как это происходит, если конечно это «когда-нибудь» наступит.

– А сейчас, – сказал он. – Продолжим. – Требуется разобрать косвенные обстоятельства этого дела. А их тоже, признаюсь, немало. – Накуролесили вы Владимир Игоревич.

Свидетели №5….20

– Для дачи показаний вызывается старший сержант милиции Смирнов Юрий Константинович, – объявил судья.

Со своего стула встал и прошёл к подиуму щуплый, небритый человек с печальным лицом, в спортивных тренировочных штанах с лампасами, в голубой майке и домашних тапочках. – Было видно, что попал он сюда едва проснувшись, совершенно не успев привести себя в порядок.

Выслушав вопросы судьи, человек на мгновение задумался и стал говорить:

– Заступил я, значит, на смену. Получил табельное оружие и вышел со своим напарником совершать обход. То да сё, всё в обычном режиме – несколько пьяных в отделение отвели, даже один карманник попался. – Что касается подсудимого… – Где-то в районе часа ночи уже сегодняшнего дня у станции метро «Проспект просвещения» смотрю – идут. То есть я хотел сказать – идут, шатаются – подсудимый со своим другом. – Совсем охренели – песни поют, бутылки пива в руках, отхлёбывают ни от кого не прячась, девки какие-то вокруг них вьются… Короче, олигархи гуляют – полный беспредел. – Мы с напарником подошли. Девиц, как ветром сдуло, а эти двое остались…

Дальше моё сознание, видимо, не выдержало и частично отключилось. – Сработал защитный механизм. – Это было необходимо – от огромного количества негативной информации и бесконечной череды событий можно было сойти с ума. Для меня всё стало выглядеть, как при просмотре фильма в ускоренном режиме. – Свидетели мелькали один за другим. Я слышал, что они говорили, но только в общих чертах. – За сержантом на подиум поднялся мужчина средник лет с синяком под правым глазом. – Мы ли с Василием помогли ему получить этот синяк или он был у него ещё до нас я в своём странном состоянии так и не понял.

Дальше на подиум поднялась женщина – продавец круглосуточного продуктового магазина – её мы с моим другом угрозами и подкупом практически заставили продать нам алкоголь в неположенное время.

Давала показания милая девушка, совершенно незнакомая мне, во всяком случае, я её не помнил. – Рассказывала, как мы пытались пригласить её в гости.

Выходили на подиум поочерёдно две проститутки, которых не захотели брать в гости мы.

Соседи Василия – сверху, снизу, сбоку – друг за другом жаловались на нас. – Шум, гам, громкая музыка, курение на лестнице.

Какая-то женщина обвинила нас в том, что мы напугали её собачку, бросив в неё пустую пивную бутылку.

Были и другие.

Кому-то случайно поцарапали автомобиль, на кого-то косо посмотрели, кому-то грубо ответили – нескончаемая череда свидетелей. – От души постарался человек в мантии. – Собрал всех. – Выкопал все возможные факты.

К концу слушания этого дела я настолько уже устал от них, что почти ничего не мог воспринимать. Я и себя почти перестал ощущать, словно всё происходящее в этой комнате относилось вовсе и не ко мне. Наверное поэтому я не сразу услышал, что меня зовут.

– …Владимир Игоревич, – повышая голос, и видимо уже не в первый раз, обратился ко мне судья.

– Да…, да…, – возвращаясь к реальности, ответил я, поднимаясь со своего табурета. С удивлением обнаружив, что возможность двигаться и говорить снова вернулась ко мне.

– Суд рассмотрел все обстоятельства дела, – громогласно объявил судья. – Очень скоро будет принято окончательное решение и оглашён приговор. Но прежде вам, Владимир Игоревич, предоставляется право последнего слова. – Что вы можете сказать в своё оправдание?

Что я мог ему сказать? – Извините, я был неправ – алкоголь проклятый – не понимал, что делаю, а на самом деле, я не такой уж и негодяй и когда трезвый веду себя пристойно. – Так я ответить не мог. – Это прозвучало бы глупо и нисколько меня не оправдывало.

Я стоял и молчал.

Пауза затягивалась.

– Подсудимый, я жду, – поторопил меня судья. – Неужели у вас нет ничего, что могло бы вас оправдать?

Я молча развёл руки и взглянул на него. – Он пристально смотрел на меня и всё ещё ждал.

– Мне нечем себя оправдать, – чуть слышно промямлил я. – Я виновен во всём.

– Так и запишем, – ответил судья. – Раскаялся – не безнадёжен.

Затем закрыв глаза и на мгновение задумался.

Или, подумал я, получает откуда-то извне, нужную ему информацию.

Человек в мантии снова открыл глаза.

– Решение принято! – провозгласил он, обращаясь ко всем присутствующим. – Рассмотрев, все обстоятельства дела, суд не нашёл в действиях Владимира Игоревича фактов, подтверждающих предположение о коварной измене. Однако, учитывая просьбу Марии Степановны, а так же многочисленные свидетельские показания – подсудимый лишается права вести семейный образ жизни, вплоть до полного избавления от алкогольной зависимости.

– Это что значит? – невольно выкрикнул я, не желая понимать такие решения.

– Вы и сами, Владимир Игоревич, прекрасно знаете, что это значит. – Марии Степановны вам больше не видать, если только вы…

– Я не согласен! – в отчаянье выкрикнул я. – Вы не имеете права! – Вы не понимаете – без Маши мне незачем жить! – Лучше уж сразу расстреляйте.

– Что ж, – ответил судья, – С прошлого года такая дополнительная мера пресечения за ваше правонарушение – возможна.

И он взмахнул рукой.

В тот же миг всё вокруг преобразилось.

Я оказался стоящим у кирпичной стены, а в меня с очень близкого расстояния смотрело дуло станкового пулемёта.

Не дав ни секунды передышки, пулемёт со страшным грохотом выпустил в меня с десяток пуль. Я зажмурился от страха, а пули, пронзая моё тело, вызывали жгучую боль, прижимая меня к стене. Особенно болезненным оказался последний выстрел, его пуля, пробила мне правое плечо.

Я невольно вскрикнул и открыл глаза.

Эпилог

– Конечная! – выкрикнул мне прямо в ухо мужчина в форме работника метро. – Освободите вагон, не задерживайте отправление поезда. – С вами всё в порядке? – Еле сумел вас разбудить.

– Да, – ответил ему я, поднимаясь и потирая правое плечо – работник метро перестарался, пытаясь привести меня в чувство.

– Всё в полном порядке, – повторил я и улыбнулся, радуясь, что всё, что привиделось мне, всего лишь сон.

– Извините, – добавил я и вышел из вагона.

На площади у метро я купил цветы – семь штук средней крупности тюльпанов в бумажной обёртке. Не задерживаясь больше ни на минуту, с глупой улыбкой на лице, скорым шагом отправился домой.

Через пять минут я оказался у двери в свою квартиру.

Тихо, стараясь не шуметь, открыл ключом дверь.

Вошёл в прихожую, включил свет.

В квартире было до странности тихо.

Может быть ещё спит, – подумал я о своей жене.

Снял куртку и ботинки, надел домашние тапочки и посмотрел в зеркало трюмо на свою помятую физиономию. Я готов был сам, не дожидаясь Маши, отхлестать себя букетом по щекам. – Лучше было купить не тюльпаны, а что-нибудь посущественней, – думал я. – Что бы понял, наконец, чтобы навсегда отбило охоту поступать так, как вчера.

Взгляд скользнул ниже.

На трюмо, на самом видном месте лежал лист писчей бумаги. – Как я не заметил его сразу?

Я взял его в руки.

Письмо.

Мелкий аккуратный Машин почерк.

«Володя прости, что приходится сообщать тебе своё решение таким способом.

Но ты должен меня понять.

Я так больше не могу.

Накопилось.

Ты даже не представляешь насколько мне тяжело.

Я не знаю, что от тебя ждать, и я больше не доверяю тебе раз ты вот так запросто, без предупреждения можешь взять и исчезнуть, оборвать все связи, отключить телефон.

Примерно месяц назад, когда ты так же, как сегодня внезапно исчез, я решила: Ещё три попытки исправить всё… – я даю нам с тобой три попытки – тебе понять, что для тебя важней, а мне попробовать вернуть всё назад.

Три мучительные попытки ради нашей с тобой любви.

Помнишь, как нам было хорошо с тобой, как мы любили, как мы были счастливы, строили планы, мечтали о будущем. – Куда всё ушло? – Почему так случилось с нами. – Неужели всё ушло навсегда? – Мне не хочется верить, что это так, но многое происходит вопреки нашим желаниям.

Вчера ты не пришёл, и это было в третий раз за последний месяц. Как ты можешь так поступать со мной? – Отключил телефон – ни объяснений, ни оправданий – ничего, ты даже не считаешь, что неправ. – Даже если больше и нет любви – так нельзя. – Нужно говорить, ведь мы долго прожили вместе, нас многое связывало, да и сейчас, если разобраться, разрушены далеко не все связи.

Я ушла.

Прости и прощай»

Маша.

P.S.

Меня не ищи. В этом нет никакого смысла. Я должна решить для себя сама смогу ли я дальше жить с тобой. – Мне необходимо понять, хватит ли у меня сил терпеть твой бесконечный обман, выслушивать твои обещания, прощать тебя снова и снова и без конца оказываться в такой ситуации как вчера.

Я прошёл в комнату, невольно оглядываясь по сторонам. – Нет…, ничего из того, что мне привиделось во сне, здесь не было. – На первый взгляд ничего и не изменилось – в комнате всё оставалось по-прежнему.

Но как-то пусто стало здесь, подумал я. – И какая-то глухая, мёртвая тишина. Наверное потому, что здесь нет, а может быть уже и не будет никогда, моей Маши.

В тот момент я ещё не осознал этого до конца – я просто констатировал факт.

Мне ещё только предстояло понять, что для меня в жизни самое главное.