Текст книги "Философия элегантности"

Ее усталость, ее удовольствие, ее желание, все, над чем царит ее «Я», – все уникально и имеет вселенскую ценность. Первоисточник мира, Ирен сообщает свою значимость всему, до чего бы ни дотронулась: Ее муж, Ее дети, Ее семья, Ее друзья… Однако, удаляясь от нее, эти объекты теряют свою важность, как затихающее эхо.

Она не уверена, что обладает всеми достоинствами, но точно знает, что их намного больше, чем недостатков.

Ирен не беспокоится по поводу своей красоты, т. к. никогда не сравнивала свою внешность с чьей-нибудь еще.

Она не снисходит до того, чтобы обсуждать свои мнения, потому что это Ее точка зрения, а если она чего-то и не знает, это недостойно внимания.

Иерархия Ирен проста и строга: Она… а потом все остальные. Ирен не по себе от мысли, что мода существует не для нее одной. Она ей платит тем же – не замечает ее. Она считает себя достаточно сильной, чтобы дать отпор это упрямице, а значит, победить.

Поэтому порой Ирен то забегает вперед, то отстает от того, что носят в данное время, утверждая, что нынешняя мода забавна или ужасна, в зависимости от того, благосклонна или нет к ней эта вечная капризница.

Всегда находится что-то, что искажает пропорции выдуманного облика. Инициалы на сумочке всегда несколько больше обычного размера. «Почему?» – спросите ее, и она ответит: «Чтобы сразу было понятно, что она – моя». Ее воротники всегда выше. Ее украшения всегда больше, как будто она говорит: «Я могу себе это позволить». Одежда ее довольно естественна, но цвета несколько крикливы. Она может быть очень элегантной или выглядеть строго и просто, однако сочтет за оскорбление, если ее появление останется незамеченным. Понятие «ошибка» ей не знакомо, поскольку, совершая их, она уверена в своей правоте.

Она – уверенность и гарантия, к ней нельзя притронуться. Земля, по которой она ходит, – это пьедестал, а небо, воздух и вся жизнь – подношения ей.

Корина всегда недовольна ни мужем, ни детьми. Она хочет именно того, чего получить в данный момент не может, но ей это необходимо по той причине, что у других – уже есть. После того как она увидела у Сабины украшения с рубинами, свои изумруды ее уже не радуют. А квартира Мартины – о такой она давно мечтала. И она ни за что не успокоится, пока не будет иметь такую же машину, какая у Флоранс. Корина приходит в волнение, узнав, что ее друзья отправились в путешествие, а в ресторане столики ее приятелей всегда расположены удачнее, чем ее. Цветы, преподнесенные ее подругам, намного красивее, чем получила она, а их друзья – гораздо приятнее, их мужья – несравнимо внимательнее, их дети – не в пример послушнее, а их жизнь – более проста.

У Корины все, что касается других, всегда отмечено знаком больше. А ее собственное – знаком менее. Если бы ей принадлежала вся Земля, она подозревала бы кого-нибудь в обладании Солнцем, и это вызывало бы досаду.

Завистница не знает ни передышки, ни отдыха в изнуряющей погоне за тем, чем обладают другие. Свои счастье и радости она лишь пригубливает и замечает лишь краем глаза, настолько убеждена, что у ее соседки все намного лучше. Имея все, Корина не имеет лишь власти над самой собой. Не замечая своего богатства, она живет нищенкой. Разбрасывая куски хлеба со своего стола, она живет тем, что подбирает крохи выпрашиваемой ею милостыни.

Каким-то порывом ветра Корину занесло в ателье, к своей портнихе. Ей непременно и срочно нужно восхитительное маленькое платье… как вы его назвали? Ах, ну конечно, «Весенний бриз»… которое она только что видела на Сабине. «А еще, мадам Сюзанна, что вам заказала моя подруга Мартина? А Флоранс?.. Это тоже очень мило».

Заказать одно платье так, чтобы в нем совместились три, – проблема! Она слышала, что Алина заказывала какую-то особую, комбинированную модель.

– Можно на нее взглянуть?

– Нет, платье уже упаковано.

– В самом деле, неудобно об этом просить, но сделайте одолжение, распакуйте, мне хотелось бы его примерить.

– Видимо, вы говорите о том платье, которое идет ей больше всего.

Вечернее платье от Магги Руфф, 1930

– Мадам Сюзанна, вы, случайно, не знаете, откуда у Флоранс новая шляпка? А у кого заказывала туфли Мартина? Ах, большое вам спасибо, я сейчас запишу.

Корина заносит в свою записную книжку еще один адрес. Ну, а теперь ей нужно купить такие же духи, как у Сесиль, и узнать, откуда у Мари-Анжель такая меховая накидка.

Корина всегда появляется с недовольной гримасой. Никто не знает настоящего цвета ее волос: она то блондинка, то брюнетка, то рыжая, да и цвет лица – то бледный, то загорелый, в зависимости от того, кому она подражает, Клер или Диане.

Костюмы для скачек от Магги Руфф, 1931

Она – рекламный проспект всего, что носят ее подруги, она – зеркало, в котором отражаются все, кроме одного-единственного образа – ее самой.

В этом причудливом смешении, в котором она находит удовольствие, нет ничего от нее и ничего о ней. Корина живет взаймы и одевается за счет украденных идей.

* * *

Ох уж эти глупышки и красотки Клод, Ирен, Клариссы, Сабины, Корины, да и вы все, плывущие по воле времени и всевозможных мнений! Если однажды утром, взглянув в зеркало – о, Клод! о, Флоранс! о, Ирен! о, Кларисса! – вы сможете на крошечное мгновение заметить в нем незнакомку, не отворачивайтесь, а внимательно рассмотрите, и тогда на протяжении всей жизни вы будете самыми красивыми, год от года становясь все красивее!

О, Флоранс! О, Клод! О, Ирен! – милые призраки, скользящие в потоке времени, вы могли бы идти по жизни с грацией или неловкостью, данной вам природой, относясь к ним так, словно они – цветы в нежном букете, составленном из всех времен года вашей жизни!

Розовое меховое манто от Магги Руфф, 1931

О, Клод! О, Ирен! Красота и молодость – это не напрасные дары, старость и безобразность – вот чем нельзя воспользоваться.

«УМЕТЬ И ХОТЕТЬ» – волшебные слова, уникальные фильтры, простая древняя мудрость, корень мандрагоры, редкий эликсир, благотворно действующее лекарство, горькая пилюля, спасительный нектар…

Рисунок Магги Руфф, 1932. Публикуется впервые. Из коллекции А. Васильева

О, Клод! О, Ирен! Наливайте, наливайте его… и выпьем!

Манто от Магги Руфф, 1929

Цветные платья от Магги Руфф, 1930

Вечернее платье от Магги Руфф, 1932

Дневное платье от Магги Руфф, 1932

Русская манекенщица виконтесса Женя де Кастекс, урожд. Горленко, в платье от Магги Руфф, 1934

Русская манекенщица виконтесса Женя де Кастекс, урожд. Горленко, в вечернем платье из атласа от Магги Руфф, 1935

Русская манекенщица Женя де Кастекс, урожд. Горленко, в демисезонном костюме от Магги Руфф, 1935

Ансамбль от Магги Руфф, 1936

Глава III
Вкус

Я всегда с улыбкой вспоминаю свои школьные годы и ту забавную манеру, с какой мы бросались познавать все новое. В течение долгих недель первых лет в школе мы с восторгом и до мельчайших подробностей учили историю дома Меровингов[10]10
  Первая династия французских королей в истории Франции. Короли этой династии правили с конца V до середины VIII в. на территории современной Франции и Бельгии.


[Закрыть], и могу признаться, что ничто не утаилось от наших любопытных глаз. Междоусобицы между Хильпериком и Хильдериком, соперничество между Фредегондой, Клотильдой и Брунгильдой, интриги между Хлотарем, Хлодомиром и Хильдербертом – все это мы выучили в самых мельчайших подробностях. В течение нескольких лет мы жили только ими, одной жизнью, почти породнились. Но у нас было смутное ощущение, что крещение Кловиса[11]11
  В 497 или 498 г. (точно не установлено) король франков Кловис под влиянием королевы Клотильды, которая уже была христианкой, принял христианское крещение от епископа Реймса. Это событие в дальнейшем будут считать одним из актов образования королевства Франции.


[Закрыть] – это праздник семейный и приглашением на него мы не сможем воспользоваться, так как будем помехой. Нас глубоко волновали убийства из ревности, которыми богата история Меровингов. Мы не знали, чью сторону принять, и внутренне желали, чтобы все само как-нибудь образовалось. Ведь как неприятно, когда в семье происходят такие вещи! В конце учебного года учителя вдруг открыли нам, что история Франции на этом периоде не заканчивается, и мы с большим сожалением расстались с этой династией. Впрочем, грусть наша была не слишком глубока, поскольку жила надежда, что следующей весной мы встретимся с ней вновь. Мы бегло просматривали описания войн, с большими препятствиями продирались сквозь другие царствования, отбрасывали от себя все революции, расталкивали государственные перевороты и стремились вырваться на простор, за пределы такой Истории.

Как тонущие цепляются за спасательный круг, так и мы искали то здесь, то там основную идею, за что могли бы ухватиться и сделать своим поводырем. Но нам редко это удавалось, и мы вновь теряли только что пойманную нить Ариадны, которая должна была указать нам верный путь в этом лабиринте Истории.

Когда, наконец, июльское солнце послало свой верный луч закрыть наши уставшие, зачитанные до дыр учебники, изнуренные до головокружения ученики пристали к другому берегу. Перед нами открылась современная эпоха. Мы оказались в бурном море жизни, то тут, то там выбрасывающем на поверхность быстро сменяющихся министров, и окончательно утонули в нем… С Кловисом, как ни крути, было гораздо спокойнее!

Через много лет, когда я спросила у своих дочерей, что из курса истории им нравится больше всего, я получила однозначный ответ: «О Кловисе». Тогда я поняла, что ничего не изменилось.

Я надеюсь, что и в будущем, от своих внуков тоже услышу: «О Кловисе»… Впрочем, дух противоречия может разрушить старую привычку, и это будет весьма неприятно.

Географию же мы воспринимали только как перечень разных названий, не вызывающих никаких эмоций. Таким образом, наш ум был полностью свободен, чтобы заменять одно другим, и ничто нам не препятствовало в этом. В полном отсутствии знаний в области географии виновата та скука, которую наводил на нас этот предмет, и горячее желание поскорее выкинуть из головы неинтересные сведения.

Нам никогда не говорили о резкости и мягкости ветров, дующих под небесами, никогда не призывали нарисовать воображаемую картину зеленых холмов, по склонам которых, в ложбинах, текут быстрые прохладные ручьи, никогда не просили вдохнуть воображаемый запах леса и солнца. Нам никогда не рассказывали, что иногда города кажутся в лучах закатного солнца голубыми или розовыми. Ничего мы не слышали и о цветах, растущих в далеких прериях, не имели понятия, где человеческий голос звучит приглушенно, а где разливается певучим эхом. Вся необъятность нашей планеты и тайны ее земель сжались для нас в несколько строчек черного шрифта, набранного на белой бумаге.

А литература! Люди и книги. Между ними очень мало живой связи. Откуда приходит вдохновение, каким образом были задуманы книги? Молчание в ответ. Мы знали, что какие-то писатели принадлежали к одной группе, к одной школе или же были сами по себе, а другие творили в каком-то определенном жанре или их творчество считалось особым событием для литературы. Но откуда это бралось, почему и как? Никто нам этого не объяснял.

Еще нам преподавали историю искусства. Нам говорили: «Эта картина – великое произведение, тот скульптор – великий скульптор, этот художник – гениальный мастер. Вот это и вот то – шедевры, а вот то и то – нет». И нам ничего не оставалось делать, как тоже так считать, соглашаться и верить. Мы прилежно посещали музеи, но иногда я с грустью думала: почему перед некоторыми произведениями искусства, которыми меня учили восхищаться, как и после некоторых книг, пользующихся непререкаемым авторитетом, я испытывала робкое стеснение. Часто, проходя по выставочным залам и тревожась из-за отсутствия воодушевления от увиденного, я пыталась искусственно подогреть интерес, правда всегда безрезультатно.

Однако этот эмоциональный всплеск, который я тщетно в себе искала, вдруг неожиданно поднимался во мне и радостно и свободно устремлялся вперед, увлекая к прекрасному образцу китайской мебели XVIII века или к витрине, где краем глаза я заметила превосходное украшение из драгоценных камней.

И однажды я поняла. Одно-единственное слово все мне прояснило – мои тревогу, разочарования, внезапное счастье, внутреннюю склонность, сомнения и потребности. Одно слово, которое никто и никогда не произносил в школьных классах, одно очень короткое слово, его умалчивали, не замечали, у него не было значения, его считали бесполезным и второсортным, это чудесное, могущественное, оживляющее, дарящее радость и исполненное надежд, настоящее французское слово «ВКУС».

Никогда детям во Франции не объясняли, что такое вкус. Они не учили ни его законов, ни правил. Им не давали пригубить этот таинственный эликсир, не говорили о тех радостях, которые он может принести. Во всех школах не нашлось ни одного учителя, кто хотя бы на один урок отвлекся бы от несчастного Кловиса и поговорил со своими учениками о Вкусе.

Ах, как бы я хотела, чтобы этот отверженный и так часто всеми гонимый обрел наконец свое настоящее место и свое глубокое и исчерпывающее определение!

Искусство – это одна область, а Вкус – совершенно другая. Когда они встречаются, тогда рождается шедевр. Они могут сосуществовать или вести каждый свою отдельную жизнь, смеяться друг над другом или сердиться, быть заодно или враждовать, быть единым существом, как сиамские близнецы, или быть независимыми и держаться друг от друга на расстоянии. Но случись между ними размолвка, и мне пришлось бы выбирать между ними, я не колеблясь встала бы на сторону Вкуса. В его компании я всегда чувствую себя спокойно и уверенно… Чего не скажешь об Искусстве – его общество самое ненадежное!

Да, Искусство – это одно, а Вкус – совсем другое дело. Искусство порой изменяет Вкусу, а тот может покорно снести любые оскорбления.

Вкус, в своем благородстве, очень часто помогает нам поверить в присутствие Искусства там, где его и в помине нет. Вкус может спасти сомнительную работу, зато Искусство, я думаю, не сможет извинить Вкус даже за небольшую ошибку.

Я видела скульптуры, исполненные силы и страсти, но их тривиальный сюжет вызывал у меня смущение и вселенскую тоску – верные симптомы недостатка вкуса.

Я видела картины, написанные изумительными красками с блестящего ракурса, но одна какая-нибудь деталь доставляла мне физическую боль.

Некоторые предметы мебели, созданные в стиле буль[12]12
  Мебельный декоративный стиль, названный по имени французского мастера XVII века Андре-Шарля Буля. Отличается богатой инкрустацией фасадов из латуни, золоченой бронзы, пластин из панциря черепах, рога и т. п.


[Закрыть], считаются настоящими шедеврами, не имеющими цены, но ничто не может запретить мне думать и говорить, что они не соответствуют французскому вкусу, хотя в них заметно влияние китайского искусства, одного из самых тонких и изысканных, существовавших когда-либо. Резьба, покрывающая мебель, сразу вызывает в памяти перегородчатую эмаль и полихромный фарфор.

Как бы мне хотелось, чтобы в школах преподавали учителя, обладающие тонким вкусом, водили бы своих подопечных на пешеходные экскурсии в музеи, да и просто по улицам!

И однажды, на какой-нибудь выставке цветов, дети почувствуют волшебное притяжение цветовой гармонии, а в другой раз коллекция природных необработанных камней пробудит в них неземной восторг. Вандомская площадь навсегда поселит в них любовь к чистым и элегантным линиям, а египетская скульптура откроет им тайну внутренней силы строгости и целомудрия, присущей абстрактному искусству. А привитое с детства умение понимать красоту греческих драпировок удержит их от ошибок и поможет сохранить равновесие в любых жизненных ситуациях. Краски Моне[13]13
  М о н е, Оскар Клод (1840–1926) – французский живописец, один из основоположников импрессионизма.


[Закрыть] добавят солнечного света, навсегда изгнав отвратительное пристрастие к мрачным тонам. Безыскусной белизны китайских изделий вполне достаточно, чтобы укоренить в детях, для их же блага, неприязнь к некачественному товару и чрезмерному украшательству.

Мне бы хотелось, чтобы дети, приклеившись носами к витринам, учились любить, ценить, распознавать. Что? Да все! От мебели до украшений, от фарфора до дамских сумочек, от цветов до ковров, от флакончиков для духов до картин. Мне хотелось бы, чтобы они спокойно, не впадая в крайность, учились познавать чистую радость, которую можно получить от красивой вещи, просто от сознания того, что такая вещь существует. Я хотела бы, чтобы они могли чувствовать ту необыкновенную легкость, какая появляется от созерцания красоты.

Нет никакой необходимости обладать этими вещами. Достаточно их увидеть, чтобы стать и богаче, и счастливее.

Я бы хотела, чтобы все невообразимо богатое наследие Вкуса, накапливаемое веками, было бы полностью отдано детям и они могли черпать из него, испытывая гордость за прошлое и настоящее, счастье любить и честолюбивое желание его приумножить.

Я хотела бы, чтобы дети все с младых ногтей знали, как читать карту страны Нежности и Вкуса, чтобы они учили необыкновенную географию без каких-либо границ и могли отправиться в чудесное путешествие в обетованную землю Вкуса. Там текут удивительные реки, вода в них то цвета розового кварца, то ляпис-лазурита, то нефрита, то бирюзы, а берега напоминают белоснежный китайский фарфор. На горизонте поднимаются к небу Тосканы высокие горы с долинами, полными всевозможных сокровищ, например Флоренция и ее музеи.

В роскошных садах цветут хрупкие и бессмертные цветы, увековеченные в саксонском фарфоре, а совсем рядом раскинулись зоологические сады Франкенштейна с совершенно безобидными, ласковыми чудищами.

В самом центре лесов, изображенных на стенных гобеленах, резвятся грациозные животные, сошедшие со страниц сказок Лафонтена[14]14
  Л а ф о н т е н, Жан де (1621–1695) – знаменитый французский баснописец.


[Закрыть]. Здесь же можно увидеть китайские деревни Ватто[15]15
  В а т т о, Жан Антуан (1684–1721) – французский живописец и рисовальщик, основоположник и крупнейший мастер стиля рококо.


[Закрыть], а под изображениями домиков с колокольчиками увидеть подпись Гюйе[16]16
  Г ю й е, Поль – французский художник середины XIX в.


[Закрыть].

Выжженные солнцем до ярко-красного цвета равнины, по гладкости и переливам красок напоминающие горный хрусталь. Моря, глубиной цветов похожие на венецианские зеркала, и… захватывающее плавание по залам музея Питти![17]17
  Художественный музей во Флоренции, бо́льшую часть дворца занимает картинная галерея. Одна из самых значительных достопримечательностей Италии.


[Закрыть] И для всего этого была бы одна столица – Париж.

О, чудесное и спасительное знание, уничтожающее уродство и упрочивающее красоту. О, благотворный гений художественного вкуса! Я хотела бы увенчать Вкус лаврами и воздвигнуть ему алтарь! Благодаря Вкусу никогда больше не уничтожались бы произведения искусства, не было бы стертых с лица земли городов, уродливых строений, безликих пейзажей, монументов, подавляющих вокруг себя все пространство… не было бы плохо одетых женщин!

О, вкус, какова же ваша сущность, как, откуда вы появляетесь, из какого источника надо испить, чтобы почувствовать вас, какую лампу включить, чтобы вы вышли из тени, откуда берет начало едва различимая гармония вашей музыки?

Один мудрый человек, чье имя, увы, я уже запамятовала, сказал: «Вкус – это тысяча бесвкусиц».

Чтобы по-настоящему любить одну вещь, нужно иметь мужество ежесекундно отбрасывать тысячи других. Вкус – это прежде всего отбор и сортировка. Чтобы расчистить ему путь, необходимо сорвать с себя, выбросить, избавиться от бесполезных, стесняющих вас оболочек.

Кто не найдет в себе силы разрушить многое ради сохранения малого, тому нечего ждать прихода в его жизнь Вкуса.

Подобно святому Антонию, мы каждый час подвергаемся бесчисленным искушениям. Если мы позволим себя одолеть, они заведут нас в трясину наших же застарелых привычек, откуда уже не выбраться. Форма, цвет, материал – это те же демоны, которые сидят глубоко в нас и управляют нами. Они всячески стараются приукрасить себя, ввести нас в заблуждение, прикрывшись маской, смеются над нашей доверчивостью и любым способом стремятся удержать в своих сетях. Они пускаются на любые ухищрения, чтобы соблазнить нас и заставить свернуть с узкой тропинки, которая ведет к настоящему Вкусу. Поэтому мы должны неустанно бороться сами с собой, мы должны бороться и побежать, хранить чистоту и не идти ни на какие компромиссы.

Сказать себе «Мне это нравится» – это хорошо. Но лучше почаще повторять про себя: «Мне это не нравится».

Эта фраза – первое правило для всех творцов и созидателей. Именно она ведет художника, музыканта, архитектора, кутюрье, поэта и декоратора. Именно она – важнейшее правило для тех, чья жизнь – вечный выбор.

* * *

Все это подвело меня к анализу другого признака Вкуса – Чистоте. Чистота – это та естественная простота, которую может позволить себе совершенство. Чистота – это пробный камень для красоты.

Невозможно ничего прибавить к целому, совершенство не выносит никакой замены, улучшать его бесполезно.

Русская манекенщица Женя де Кастекс, урожд. Горленко, в платье от Магги Руфф, 1933

Как-то раз, в одном из ватиканских музеев, я плакала перед мраморной вазой невероятной простоты. Ее чистота линий была такой безупречной, что казалась частью вселенской гармонии, одним лишь штрихом делая ее осязаемой и зримой. Любой, так называемый добавочный элемент всегда служит только одной цели – скрыть какую-нибудь слабую сторону или несовершенство, стремится дополнить недостаток воображения, но никогда не достигает желаемого. Вкусно приготовленное блюдо хорошо само по себе и не нуждается ни в каком соусе. Безупречно сшитое платье – законченное произведение и без внешней помощи пуговиц или ничего не завязывающих бантиков. Когда возникает необходимость призвать на помощь украшения, это означает, что в работе присутствует скрытый изъян. По-настоящему элегантная женщина никогда не станет добавлять необоснованных деталей к своему туалету. Все истинные художники – враги чрезмерности.

Строгая и нежная, Чистота заботится о Вкусе.

* * *

Вкус – это все та же Гармония. Где господствует вкус, все пребывает в согласии: цвета возникают с тою же естественностью, с какой реки текут в океан. Все основное уравновешивается само по себе, повинуясь безошибочному и постоянному таинственному закону. Большое и маленькое, яркое и бесцветное, сверкающее и тусклое, тяжелое и легкое, матовое и прозрачное – все сливается в единую непостижимую оркестровую симфонию.

Вкус указывает, какие цветы должны быть в вазе, диктует композицию картины, место украшению на платье, размещение источников света, содержание обеденного меню.

Он присутствует везде или везде отсутствует – в нас или вокруг нас.

* * *

Вкус в выборе вещей – это то же самое, что такт в разговоре и поведении. Они похожи настолько, насколько это возможно, и могут заменять один другого.

Рассуждать обо всех этих мелких подробностях перед теми, кому, может быть, вовсе не интересно, – это отсутствие вкуса или такта? Одевать шикарное вечернее платье на обычный ужин – это отсутствие такта или вкуса?

* * *

Высшая похвала времени – это признание его «эпохой Вкуса». Самый лестный комплимент, который можно сделать даме, это сказать: «У этой женщины есть вкус».

Мадам Лобёф в вечернем платье от Магги Руфф, 1937

О вкусе уже написано достаточно глупостей, встречаются даже такие: «На вкус и цвет товарищей нет», «О вкусах не спорят». Но Вкус – это не стыдная болезнь или бесчестно нажитое богатство. Я считаю, что, напротив, о нем надо говорить много… и это будет на пользу тем, у кого его нет вообще. Удивительно, что часто человек, лишенный вкуса, считает себя его обладателем, всегда отвергая лучшее в пользу худшего.

* * *

Еще говорят: «Природа – источник всех вкусов». Вполне возможно, но верно и то, что иногда следует немного изменить сделанное природой.

* * *

Вкус – это врожденное свойство, однако ему можно научиться. Но уж если его потерять – вновь обрести уже невозможно.

* * *

Одеваться со вкусом – это всегда вопрос интуиции или специальных знаний, но никогда количества денег.

* * *

Посвятить себя Вкусу с большой буквы и считать его эталоном, обладателем самых широких и разнообразных взглядов.

* * *

Не может быть, чтобы даме хватило вкуса выбрать платье, а шляпку – нет. Если она ошиблась хотя бы в одной детали своего туалета, это несчастный случай.

Ансамбль от Магги Руфф, 1932

Одеваться со вкусом для одних так же естественно, как для других – невозможно.

* * *

Женщина может опередить вкус и выбрать платье, которое смотрится на ней не так, как ей хотелось бы, отстранив другое, сидящее безукоризненно.

* * *

Настоящий вкус имеет так же мало общего со вкусом сиюминутным, как оригинальное суждение с фразой-штампом.

* * *

Хвастаться своим постоянством во вкусах настолько же глупо, насколько превозносить себя за то, что ты никогда не менял своих мнений.

* * *

Принять другой вкус, диаметрально противоположный твоему, намного труднее, чем найти добродетели в том, кто их начисто лишен.

* * *

Женщина, которая отказывается от своего безупречного вкуса, чтобы польстить далеко не совершенному вкусу мужчины, дает ему в руки верное свидетельство своей любви.

* * *

Трагично, если безобразное предпочитают прекрасному, но еще более ужасно, если и то и другое любят одинаково. В первом случае вкусу все-таки оставляют право выбора, либо существует надежда на его выздоровление, тогда как во втором его поражает общий паралич, излечить который не в состоянии ни лекарства, ни хирургическое вмешательство.

* * *

Когда одна женщина критикует вкус другой дамы – это означает, что она тем самым утверждает свой собственный вкус.

* * *

Чем больше исследований и экспериментов производят со вкусом, тем он кажется естественнее.

* * *

Гораздо заметнее присутствие вкуса в чем-то уродливом, нежели его отсутствие в чем-то красивом.

* * *

Вкус – как и любовь, или поражает с первого взгляда, или чувство приходит постепенно.

Из этих двух случаев второй обещает большее постоянство. Однако, у кого ни спроси, все ставят 12 против 2 за любовь с первого взгляда.

* * *

Когда встречаются и соединяются Вкус и Новизна, у них рождается очаровательное дитя, разумное и чуткое, игривое и серьезное, известное в мире моды. Это дитя носит забавное и короткое имя, меткое, как стрела, веселое, как парижский вечер, – ШИК.

Русская манекенщица Женя де Кастекс, урожд. Горленко, в платье от Магги Руфф, 1931

Его кузены рассыпаны по всему белому свету: один – в Америке, его зовут Cute; другой – в Вене под именем Fesch; а в Лондоне он проживает как Smart. Вот уж поистине, семья-космополит! Но глава этой семьи, единственный, настоящий, неповторимый, непререкаемый авторитет – разумеется… Chic de Paris[18]18
  Парижский шик (фр.).


[Закрыть].

Впрочем, разбираясь в вопросах родства, следует придерживаться строгого порядка. Его мать, Новизна, заводя время от времени компрометирующие ее связи, производит на свет незаконнорожденных детей, как, например, Эксцентричность. Шик относится к этой сестре с недоверием и держит от себя на расстоянии. Он хорошо знает ее повадки и всегда насторожен, поскольку она способна на самое распущенное поведение. «Ее отец не Вкус, и это сразу видно, – говорит Шик. – Уж лучше я присмотрю за ней, кто знает, какую глупость она способна сотворить. Однажды она уже искривила женщинам ступни, заставив их носить высоченные каблуки, а на следующий день водрузила им на головы какие-то круглые коробочки из-под пилюль, убеждая всех и каждого, что это шляпки».

Эксцентричность предана своей матери, Новизне, всегда и везде стремится обеспечить ей успех, что часто наносит ущерб всем остальным членам семьи.

Она шепчет на ушко какой-нибудь даме: «Да бросьте вы носить эти колье, их уже столько раз все видели, а вот ожерелье из белых мышек – это так оригинально. Ну, решайтесь!» А другой: «У вас сумка из кожи, вы шутите! Поверьте мне, сумочка из кожуры картофеля будет выглядеть намного эффектней»; «Как! Вы все еще обуваете туфли себе на ноги? Вы меня удивляете. Наденьте их на голову, по крайней мере это создаст какой-то образ»[19]19
  Аллюзия на шляпу «туфель» от Эльзы Скиапарелли. – Прим. А. Васильева.


[Закрыть]; «Ах! Бедняжка, вы отстали от моды, вы носите платье, как встарь. Бог мой, как это банально! Вывернете его поскорее наизнанку».

«Перчатки – на ноги, сумочку – в зонтик, юбку натянуть под самую грудь, украсить пуговицами прическу, на губах нарисовать помадой треугольник, ногти выкрасить в черный цвет, глаза превратить в щелки… Будьте безобразными, будьте гротескными, вызывайте хохот своим смешным видом. Грызите гранит абсурда, издевайтесь над законом, насмехайтесь над правдоподобием, поплевывайте свысока на все и всех, помирайте со смеху сами и заставляйте нас поверить в то, что мы простофили, что в общем-то недалеко от правды… Новизна и Высшая элегантность!»

«Вы отдаете себе отчет, каким тоном разговаривает эта особа, она хочет дать понять всем, что она родная сестра мне, Шику! Нет уж, увольте. В моей законной семье даже глупости, которых, впрочем, не бывает, элегантны и… плевать на вульгарность!..»

У вульгарности нет шансов, зато другой персонаж, используя имя несчастного Шика, может стать для него серьезным врагом. Это его сводный брат – Ложный Шик. Он для него – что-то вроде двойника, следует за ним по пятам и примечает все его желания. Но насколько первый естественен, настолько второй чопорен и натянут. Насколько первый прост, настолько второй претенциозен. Насколько первый сдержан и скромен, настолько второй броский и кричащий.

Один придумывает, другой подражает. Один – это бриллиант, другой – страз.

Один никогда не думает о впечатлении, которое он производит, другой же мечтает только об этом. Один искренен, другой лжив и всегда норовит подсунуть фальшивую монету вместо настоящей.

Когда Шик путешествует, то в любом городе мира он замечает, что Ложный Шик его опередил и уже успел передразнить.

Русская манекенщица Женя де Кастекс, урожд. Горленко, в демисезонном пальто с меховым воротником от Магги Руфф, 1933

Шик довольно чопорен и восприимчив, его может шокировать любой пустяк, и тогда он мгновенно исчезает. Он храбр, даже дерзок, но нелепость заставляет его убегать. Он прост, как и все люди благородного происхождения, и, будучи интеллигентом, терпеть не может всяких надуманных историй и сложностей. Шик довольно симпатичный оригинал, может стать совсем незаметным, вежливым и ласковым, но никогда и никому не позволит забыть, что он – знатный сеньор. Он женат на светской даме, Элегантности, и ревностно следит, чтобы она не испытывала недостатка в почете и уважении.

Оба супруга любят посмеяться, пошутить, путешествовать, выдумывать, перевернуть все вверх дном, создавать заново, но никогда не забывают, что Вкус – их отец, Париж – их родина, а Красота – их истина.

Рисунок Магги Руфф, 1932. Публикуется впервые. Из коллекции А. Васильева