Текст книги "Ночной всадник"

Глава 9
Схватка

О'Брайен поближе придвинулся к Барри.

– Приятель, – быстро зашептал он, – ты влип. Ты влип хуже, чем можно придумать. Садись на своего коня и погоняй его плетью, пока не уберешься подальше от Браунсвилла. На твоем месте я больше не приближался бы к «Трем «Б» ближе чем на один день пути.

Мягкие карие глаза расширились.

– Я не люблю толпы, – пробормотал Барри.

– Ты очень умен, сынок, – ухмыльнулся бармен. – Намного умнее, чем думаешь. Уезжай!

И он повернулся, чтобы войти в салун вслед за остальными. Но Джерри стоял в дверях, наблюдая, и заметил, что Барри отстает.

– Ты идешь? – спросил он.

– У меня дела, – мягко ответил Барри.

– У тебя здесь есть другое дело, – ухмыльнулся Стрэнн. – Понятно?

Барри тяжело вздохнул.

– Лучше я останусь, – пробормотал он и зашел в салун.

Джерри Стрэнн улыбнулся, продемонстрировав свои великолепные зубы. Когда Барри проходил мимо, забияка спокойно предположил:

– Вижу, с тобой у нас проблем не будет.

И он попытался схватить крепкой рукой более низкорослого противника. Странно, но Джерри промахнулся, так как Барри вывернулся из-под его руки, подобно волку, уворачивающемуся от тени падающей ветки. Никакого явного усилия, никакого внезапного движения напряженных мускулов, лишь одна плавность, которую почти невозможно заметить. И рука Стрэнна схватила воздух.

– Ты быстр, – заметил Джерри. – Если бы твои руки были бы такими же быстрыми, как и ноги…

Барри ждал, меланхолично поглядывая на противника.

– О, дьявол! – фыркнул Джерри и пошел к бару. – Выпей! – приказал он.

Из дальнего конца комнаты послышались крик и рычание.

– Волк! О Господи! – завопил один из мужчин.

Хозяин собаки тихо прошел через комнату и встал между псом и человеком, нервно схватившимся за револьвер.

– Он вам ничем не повредит. – Голос Барри звучал мягко, но убедительно.

– Черта с два, не повредит! – буркнул мужчина. – Он вцепился мне в ногу и едва ее не отгрыз. У него зубы как ножи.

– Ты ошибаешься, Сэм, – вмешался кто-то, – это не волк. Посмотри на него.

Огромное косматое животное прижалось к ногам хозяина и, опустив голову, украдкой заглядывало в лицо Барри. Достаточно было жеста, чтобы пес тенью скользнул в угол, свернулся клубком, положив голову на лапы, и блеснул зелеными глазами. Барри сел за стол неподалеку.

О'Брайен восторженно отправлял бутылки и стаканы вдоль стойки бара. Слышался звон стаканов и возгласы удовольствия.

– Плесни-ка всем горлодера, – заорал Джерри. – Всем, кроме одного. Кроме кого? Вот него! Эй, О'Брайен, лимонад для леди!

Раздался смех, весьма добродушный, вскоре сменившийся хором насмешек, но Барри спокойно подошел к бару и взял стакан лимонада. Когда остальные давились «огненной водой», он задумчиво потягивал свой напиток. За окнами поднялся ветер, он сотрясал отель и доносил отзвуки голосов, огибая углы и просачиваясь в трещины. Возможно, именно один из этих голосов заставил большого пса поднять голову и тихо заскулить. Услышав тот же звук, Барри выпрямился возле бара и слегка наклонил голову, но больше никто в салуне ничего не заметил. Барри поставил свой стакан.

– Мистер Стрэнн! – окликнул он.

В общем гаме Джерри не расслышал голоса Барри.

– Сестра хочет с тобой поговорить, – сообщил О'Брайен Стрэнну.

– Ну, – крикнул Джерри, – что тебе надо?

Присутствующие замолчали, прислушиваясь, и выжидающе заулыбались.

– Если вы не против, – продолжал Барри, – то я поеду дальше.

В каждом из нас живет маленький невидимый дьявол. Он заставляет детей ломать собственные игрушки, мужа избивать беспомощную жену, хозяина пинать скулящую собаку. Величайший из американских писателей назвал это бесом упрямства. Теперь такой бес вселился в Джерри и заставил его сердце окаменеть. Если бы Джерри был хулиганом или громилой, все, что произошло дальше, выглядело бы логически завершенным. Но сердце Стрэнна обычно оставалось теплым, как солнечный свет. В «Трех «Б» говорили, что Джерри взял от ребенка то, чего не пожелал взять у горного льва. Женщины любили его, и дети всегда толпились вокруг него, но сегодня его душой завладел маленький демон.

– Ты хочешь уехать, – гримасничал демон в Джерри. – Ладно, подожди немного. Я еще с тобой не закончил. Может быть… – он замолчал, раздумывая, – ты подарил мне падение. А теперь ты подаришь нам всем… смех!

За столами бара пронесся одобрительный смешок.

– Я хочу спросить тебя, – продолжал демон Джерри, – где ты взял своего коня?

– Он был диким, – последовал вежливый ответ. – Однажды я пошел и привел его.

Салун замер.

– Может, – ухмыльнулся Джерри, – ты его просто оглушил?

Так как поимка дикой лошади является одной из самых трудных в мире задач, некоторые охотники, провожая отчаянным взглядом убегавших прекрасных животных, пытались их оглушить. То есть выстрелить так, чтобы пуля слегка оцарапала голову животного, точно за ушами. Лошадь в таком случае остается лежать на земле совершенно беспомощно и не оказывает даже малейшего сопротивления. Так стрелять можно только с определенного расстояния, и требуется маленькое чудо, чтобы пуля угодила в нужное место. Если свинец проходит ниже на долю дюйма, конь погибает. При упоминании об оглушении в баре снова раздались одобрительные смешки.

– Нет, – отозвался Барри. – Я вышел с недоуздком, и скоро Сатана привык ко мне настолько, что сам пошел за мной домой.

Публика надолго затаила дыхание, после чего прозвучали крики восхищения. Но невидимый дьявол внутри Стрэнна расходился все больше. Джерри стукнул по стойке, требуя тишины. Потом приблизил свое лицо к лицу Барри.

– Это ложь, – процедил он сквозь зубы.

В горах существует только один способ ответа на подобные слова, но Барри не прибегнул к нему. Меланхоличные карие глаза расширились, парень вздохнул и медленно отхлебнул лимонад из стакана. В зале наступила абсолютная тишина. Мужчины боялись посмотреть друг другу в глаза. Плохо, когда один человек сносит оскорбление от другого, даже несмотря на то, что этот другой – Стрэнн. Джерри тоже отвел взгляд от своей жертвы и вздрогнул, самая ужасная смерть не так противна, как трусость.

Дьявол, сидевший в нем, заставил его оглядеться в поисках новой мишени. Барри скрывался от всех угроз за весьма странным барьером. Джерри нашел новую цель мгновенно. Его взгляд устремился в угол и обнаружил там сверкавшие зеленые глаза собаки. Он ударил по стойке.

– Разве здесь псарня, черт побери? – закричал бандит. – Я должен пить на скотном дворе? Что тут делает собака?

Стрэнн схватил тяжелый стакан с остатками виски и швырнул его в пса. Вздрогнув от удара, тот не издал ни звука. А через мгновение черная молния распорола комнату. Тишина только подчеркивала ужас подобной атаки. Выкрикивая проклятия, Джерри только успел схватиться за револьвер, но не воспользоваться им. Однако прежде, чем пес вцепился в Стрэнна, прозвучал окрик:

– Барт!

Голос застал зверя в прыжке, пес приземлился на пол и скользнул к ногам Стрэнна.

– Барт! – снова зазвенел голос.

Распластавшийся на полу пес дюйм за дюймом пополз на брюхе обратно. Он покорился, но глаза его яростно сверкали.

– Посмотрите на него! – выкрикнул Стрэнн, подняв револьвер и прицеливаясь. – Боже, он же бешеный!

– Подождите! – приказал тот же голос, что остановил пса. Такой голос не мог прозвучать из уст Барри. Негромкий, но звенящий сильнее колокола, в нем слышался лязг металла. – Не делайте этого, Стрэнн!

Все в баре поняли, что не стоит мешать двум мужчинам выяснять отношения. Теперь между собакой и человеком сразу же образовалось открытое пространство.

– Барт! – снова прозвучала команда. – Ко мне!

Пес повиновался. Джерри опустил револьвер и улыбнулся.

– Я не сражаюсь с человеком, – любезно заявил он. – Мне это не нужно. Но ты, скотина, не встревай между нами. Когда я прицелюсь, то пристрелю проклятого волка.

В «Трех «Б» хорошо знали, как выглядит Стрэнн в драке, и люди вспоминали его до самой смерти в своих мирных постелях. Однако никто из присутствующих даже не взглянул на Джерри. Все уставились на изящного чужака. Лицо Барри вовсе не превратилось в уродливую маску. Напротив, оно стало еще более прекрасным, потому что Барри улыбался. Всех приковывали его глаза. В коричневой глубине разгорался свет, желтое неземное мерцание, подобное тому, что иногда возникает самой темной ночью.

Джерри никогда не был трусом. Он смотрел на этот желтый, мерцающий, переменчивый свет, смотрел пристально, и странное чувство переполняло его. Не страх, нет. Долгий опыт научил его, что в «Трех «Б» нет ни одного человека, за исключением его ужасного брата, кто мог бы выхватить револьвер из кобуры быстрее Джерри. Но Стрэнну казалось, что сейчас ему пришлось столкнуться с чем-то большим, чем неимоверная скорость, человеческая сила и уверенность. Он не мог бы объяснить, на чем основывалось такое чувство. Скорее, им овладело сильное неясное предчувствие дурного, владеющего жизнями других людей. Оно-то и заставило Джерри испытать удивительную слабость.

– Я привык, – сообщил Стрэнн, – убивать бешеных собак, стоит им только попасться мне на глаза.

И он снова улыбнулся.

Мужчины довольно долго стояли, молча разглядывая друг друга. Каждый мускул Стрэнна напрягся, а улыбка закаменела на губах. Когда он наконец пошевелился, его рука конвульсивно дернулась, и, как рассказывали потом, револьвер выскользнул из кобуры прежде, чем невозмутимый незнакомец отреагировал. Никто не заметил, что произошло. Может ли глаз проследить сокрушающий удар плети?

Верно только одно. Указательный палец Стрэнна не коснулся спуска, а револьвер безвольно повис в его руке. Джерри сделал шаг назад, идиотски улыбаясь, и красное пятнышко расплылось на его груди. Затем он упал на пол лицом вниз.

Глава 10
«Дорогая Аделина»

Толстяк Мэтьюз запыхавшись вбежал в салун. Он принадлежал к людям, сочетавшим телосложение бездельника с чисто американской страстью к действию, поэтому всегда спешил и всегда задыхался. Если Мэтьюз ехал верхом, пот сочился из каждой поры его тела; а после стакана виски он едва переводил дыхание. И это при том, что помощник шерифа обладал достаточной выносливостью, в чем пришлось убедиться многим мужчинам в «Трех «Б». Он стеснялся своей полноты. Представьте себе душу орла в теле свиньи, и тогда вы поймете Толстяка Мэтьюза. Жир заполнял его сапоги, словно вода, и когда толстяк шествовал, то его сопровождал чмокающий звук. Жир перекатывался вдоль его челюстей, сделал дряблым лоб, почти затопил глаза. Но ничто не могло скрыть ястребиного носа и сверкания наполовину похороненных в жиру глаз. Все это обрамляла коротко подстриженная седая щетина. Толстяк привык мурлыкать себе под нос, чтобы скрывать одышку. Итак, Мэтьюз вошел в бар, его маленькие заплывшие глазки пристально рассматривали лица в салуне. Затем он опустился на колени возле Джерри.

Мэтьюз мурлыкал, рассматривая рубашку Стрэнна, мурлыкал, когда доставал из сумки бинт и вату. (Вдобавок к профессии шерифа, шулера, рудокопа и ковбоя, толстяк еще располагал и талантом врача.) Заинтересованные ковбои столпились вокруг. По указанию шерифа кто-то принес воду, остальные подняли и перевернули Джерри, пока Мэтьюз делал перевязку. Парень не приходил в сознание. Толстяк начал перемежать мурлыканье репликами.

– В тебя стреляли спереди, моя прелесть, верно? – проговорил он и начал мурлыкать, обматывая бинтом грудную клетку раненого: – Милой Аделине, моей Аделине подарю ночью сердце свое… Куда смотрел Джерри, когда его подстрелили? – спросил Толстяк. – О'Брайен, может, ты видел?

Бармен откашлялся.

– Я ничего не видел, – спокойно отозвался он и стал протирать стойку, без того отполированную до блеска.

– Ладно, – пробормотал Мэтьюз. – Все эти птички получают свое. А Джерри даже несколько запоздал. Лью, ты видел?

– Да.

– Какой-нибудь пьяный громила?

Лью нагнулся к уху стоявшего на коленях Толстяка и коротко что-то прошептал. Мэтьюз широко открыл глаза и принялся ругаться до тех пор, пока одышка снова не заставила его замурлыкать.

– Выстрелил ему в лицо? – выдохнул он наконец.

– Джерри уже достал свой револьвер, прежде чем чужак пошевелился, – заявил Лью.

– Это невозможно, – выдавил Толстяк и спокойно продолжал напевать: – Всегда в мечтах твое лицо… – Мэтьюз быстро добавил, закончив перевязку: – Куда он пошел?

– Никуда, – ответил Лью, – он только что вышел.

Мэтьюз снова выругался, а затем сообщил:

– Похоже на самозащиту, верно?

О'Брайен перегнулся через стойку.

– Послушай, Толстяк, – серьезно сказал он. – В этом нет сомнений. Джерри первым начал. Он пытался пристрелить волка, принадлежавшего этому парню Барри.

– Волка? – перебил шериф.

– Собаку, полагаю, – уточнил бармен. – Не знаю. Как бы то ни было, Джерри сам виноват. Этот Барри просто закончил дело. Я думаю, парня не стоит арестовывать. Или ты хочешь подержать его здесь для Мака Стрэнна?

– Такова моя работа, – проворчал блюститель порядка. – Эй, ребята, возьмите Джерри и отнесите его в комнату. Через минуту я поднимусь.

Пока выполнялись его указания, Мэтьюз тяжело протопал через зал и вышел на улицу. Там он увидел только одного человека – седлавшего черного коня. Толстяк направился к нему, но огромная черная собака, появившаяся неизвестно откуда, преградила дорогу. Пес молчал, но зубы и глаза выглядели достаточно красноречиво, чтобы остановить любого храбреца.

– Вы Барри? – спросил Мэтьюз.

– Да, так меня зовут. Иди сюда, Барт.

Большая собака отступила, но глаз с Толстяка не спускала. Мэтьюз осторожно приблизился к всаднику. Совершенно очевидно, что тот не торопился уезжать.

– Барри, – начал Толстяк, – не пытайся сыграть со мной шутку, когда я назову тебе свое имя. Я не собираюсь причинять тебе вреда. Но меня зовут Мэтьюз. И… – Он отвернул лацкан жилета, чтобы Барри смог увидеть блестящую звезду. Тем временем его маленькие бусинки-глаза изучали чужака с настоящим птичьим вниманием. Всадник не пошевелился. Теперь Мэтьюз разглядывал женственное изящество Барри, большие безмятежные глаза. Он подошел ближе и доверительно положил руку на луку седла. – Сынок, я слышал, что ты играл честно. Ну и я знаю Стрэнна и его характер. Он, безусловно, не прав. В этом нет сомнений, и если я тебя задержу, будет доказано, что ты только защищался. Поэтому я не собираюсь тебя арестовывать. Ты свободен. Но имей в виду, уезжай отсюда – слышишь? – скачи на север от «Трех «Б». У тебя такой конь! Поверь мне, он тебе понадобится. – И Мэтьюз уже тише добавил: – Нахлестывай его, скачи без остановок, пока выдержит твой красавец. А затем слезай со своего жеребца и садись на другого. Сынок, через три дня Мак Стрэнн пойдет по твоему следу. – Толстяк отступил назад и махнул рукой. – А теперь уноси ноги!

Черный жеребец прижал уши и отшатнулся, но всадник не пошевелился.

– Я никогда не слышал о Маке Стрэнне.

– Ты никогда не слышал о Маке Стрэнне? – эхом отозвался Мэтьюз.

– Но я хотел бы с ним встретиться, – продолжал Барри.

Толстяк быстро заморгал, словно стремился получше разглядеть собеседника.

– Сынок, – прохрипел он. – Вижу, ты игрок. Но не играй в проигранную игру. Если Мак доберется до тебя, то разорвет на части. У тебя не будет даже шанса. Ты справился с Джерри, верно. Но Джерри и Мак – домашняя кошка и горный лев. Приятель, вижу, что ты здесь чужой, но спроси у меня, и я расскажу тебе, как поступить.

Барри соскользнул с седла:

– Я хочу знать, куда лучше поставить моего коня.

Мэтьюз потерял дар речи.

– Впрочем, полагаю, – продолжил Барри, – что могу разместить его вон там, за отелем.

Мэтьюз снял сомбреро и почесал в затылке. Гнев и изумление переполняли его душу, но он все-таки сумел сдержаться и продолжал атаку:

– Барри, я тебя не понимаю. Может, ты хочешь подождать, чтобы Мак появился в городе раньше, чем ты отсюда уедешь? Или ты думаешь, что твой жеребец обгонит кого угодно? Может, ему это и под силу. Но послушай меня: Мак не идет по следу быстро, но он никогда не теряет следа! Ты пройдешь под дождем через скалы, но никогда не сбросишь его с хвоста. Он не забудет твой запах!

– Спасибо, – отозвался Барри. – Полагаю, с ним все же стоит познакомиться.

Затем он повернулся и спокойно направился к конюшне позади отеля, за ним следовали черные конь и собака. Мэтьюз облизнул пересохшие губы, чтобы засвистеть, но не смог издать даже звука. Тогда Толстяк направился в салун, отсутствующе глядя перед собой и неясно мурлыча:

– Милой Аделине, моей Аделине подарю ночью сердце свое… – В салуне Мэтьюз крепко взялся за стойку пухлыми руками и прохрипел: – О'Брайен, горлодер! – Толстяк отодвинул маленький стакан, поставленный перед ним барменом, и пододвинул ему кружку для воды. – О'Брайен, – пояснил он, – мне нужна сила, а не воодушевление.

И, наполнив кружку до краев, Мэтьюз осушил ее одним глотком.

Глава 11
Стервятник

Большинство животных имеют двойников среди людей. В комнате, где упал Джерри, прихотливый наблюдатель мог бы назвать Стрэнна с его рыже-коричневой гривой львом, О'Брайена за стойкой – лохматым медведем, а Мэтьюза – росомахой, жирной, но опасной. Здесь же стоял экземпляр уродливый и выносливый, как индейская лошадь. А еще там был Дэн Барри – гибкая и подвижная пантера. Среди прочих тот же наблюдатель, скорее всего, выделил бы еще одну личность, огромного роста, но не отличавшуюся полнотой. Строение костей и сухожилий обещало высокую скорость передвижения, длинная узкая голова, клювоподобный нос, маленькие глазки, близко посаженные и сверкавшие, словно медные пуговицы, внушительных размеров кадык перекатывался по длинному горлу. Такому персонажу больше приличествовала бы роль призрака голода в старинной пьесе, но каждый обитатель гор счел бы уместным назвать его стервятником. Из-за своего ужасающего безобразия человек получил прозвище Весельчак Лэнгли, так как при смехе издавал совершенно неописуемый звук – нечто среднее между криками мула и карканьем вороны. Но Весельчак обычно молчал, часами просиживая без единого слова, только пока его глаза рассматривали окружающие лица, поворачивал голову, словно что-то склевывая. Вся горечь горной пустыни поместилась в Весельчаке Лэнгли. Если его внешний вид напоминал стервятника, то в душе он все же оставался ястребом. Поэтому, повсюду сопровождая Джерри, Лэнгли кормился остатками со стола предводителя, а страсть к приключениям питал опасностями, встречавшимися на пути Стрэнна.

В баре Весельчак смотрел то на Джерри, то на Барри, то снова на Джерри. Когда прозвучал выстрел, подобие ухмылки появилось на тонких губах Весельчака, а когда на груди пошатнувшегося дружка расплылось красное пятно, глаза Лэнгли сверкнули, словно отблеск всепожирающего огня. Затем он помедлил, даже не пытаясь помочь упавшему, но при виде серьезной раны и кровавых пузырей на губах Стрэнна повернулся и украдкой вышел из салуна. Его глаза светились, а душа переполнялась плохими новостями.

У коновязи он вскарабкался в седло тщедушной лошаденки, направил ее по улице и глубоко всадил шпоры в бока несчастного животного. Бедная тварь фыркнула и взбрыкнула, но Лэнгли только крепче сжал ее бока и снова хлестнул плетью.

Гримаса, изображавшая улыбку, появившаяся на его лице после выстрела Барри, не исчезала, пока он много миль скакал к горам, но, когда Лэнгли оставил позади пики, а белый свет дня потускнел и глубокие тени сгустились в долинах, улыбка погасла. Он сосредоточился только на дороге. Затем, добравшись до вершины высокого холма, остановился и огляделся.

Уже почти стемнело, и глаз обычного человека не смог бы отличить дерева от скалы издалека, но Весельчак упорно продолжал путь, будто наделенный необыкновенным зрением. Стервятник и тот не разглядел бы лучше труп с высоты своего полета, чем Весельчак отыскал дорогу в горах. Он выждал несколько секунд, прежде чем снова вонзить шпоры в бока своего мустанга, и помчался по склону в отчаянном галопе. Его целью являлась хижина, точнее, пристройка с односкатной крышей, тесно прижавшаяся к скальному склону, шаткое строение с длинной печной трубой, косо торчавшей из крыши. У двери лачуги Весельчак натянул поводья и спрыгнул на землю. Внутри хижины было темно, но Лэнгли прокрался ко входу с осторожностью дикого индейца и разведал обстановку, изучив каждый угол сверкавшими глазами. Он продолжал свое исследование довольно долго, но даже убедившись, что в лачуге никого нет, Лэнгли не вошел, а только сделал несколько шагов к двери, внимательным взглядом окинув сумеречное пространство вокруг. Неподалеку от двери он обнаружил привязанную лошадь, при виде гостя прекратившую щипать траву. По размеру животное вдвое превосходило лошадь Лэнгли. Такие габариты у коней встречаются весьма редко. Огромная, почти квадратная голова, короткая толстая шея, непропорционально маленькие, но очень сильные ноги, линия тела скошена назад. Казалось, что круп занимает ровно половину туловища. Это следовало бы квалифицировать как уродство, произведенное природой для лучшего карабканья по скалам. Глядя на конягу, трудно было предположить, что эти массивные конечности способны передвигаться в галопе. Однако Весельчак хорошо знал возможности уродливого животного. Он даже обошел его кругом, стараясь разглядеть получше.

Еще раз изучив темневшие склоны, он повернулся к хижине, но теперь вошел в нее как хозяин и зажег фонарь, висевший на стене справа от двери. Обстановка в хижине отличалась редкой простотой. Стулья отсутствовали, куча одеял на дощатом полу служила постелью. С одной стороны висело зацепленное за одно стремя седло, а с другой – шкуры рысей и койотов, растянутые для просушки. Весельчак поставил фонарь и осмотрел шкуры, снятые с необыкновенным мастерством. Насколько Лэнгли мог судить, шкуры остались абсолютно целыми, ни одного кровавого пятна, свидетельствовавшего о поспешной работе, или дырок от неточных выстрелов. Изнутри шкуры больше напоминали старый пергамент, но Весельчак больше интересовался головами и лапами, так как именно там хорошо заметна небрежность. Однако работа выглядела просто идеальной. Даже критически настроенному Весельчаку пришлось отступить и восхищенно покачать головой. Затем Лэнгли продолжил осмотр комнаты.

В одном углу стояли винтовка и дробовик, в другом валялась куча провизии: бекон, соль, мука, крупа и кое-что еще. Специи и приправы не признавались в этом доме. Отсутствовал даже кофе, а также патока и сладости – великое искушение для жителя гор. Мука, мясо и вода, похоже, составляли основную пищу траппера. Для приготовления пищи предназначалось неогражденное пространство посреди комнаты с несколькими камнями, почерневшими от сажи, уложенными вокруг ямки. В качестве дымохода служило маленькое отверстие в центре крыши. Длинная печная труба, торчавшая над крышей, по мнению хозяина, придавала хижине более цивилизованный вид.

Когда Весельчак осматривал очаг, до него донеслось слабое ржание лошади. Он вздрогнул, будто его поймали с поличным, и метнулся к фонарю. Однако, схватив его, Лэнгли передумал и снова повесил фонарь на стену. Затем повернулся ко входу и настороженно выглянул наружу.

Перед ним предстала крайне гротескная фигура. Казалось, что какое-то огромное дикое животное (горный лев или гризли, только невероятных размеров) медленно спускалось с горы, идя на задних лапах и вытянув передние в сторону, словно предупреждая всех встречных. Весельчак побледнел и невольно потянулся за револьвером, так как впервые видел подобное, но внезапно все понял. Человек что-то нес – похоже, шкуру медведя. Охотник положил медвежьи лапы себе на плечи – его локти и казались вытянутыми руками, а над головой его возвышалась огромная медвежья морда. По мере того как охотник подходил ближе, голова животного соскользнула набок и красный язык вывалился из пасти.

Весельчак отступал шаг за шагом внутрь хижины, пока его лопатки не ударились о стену. И в этот момент Мак Стрэнн вошел в комнату. Он не услышал приветствия от гостя, но все же сбросил ношу на пол. Та упала, заставив вздрогнуть весь дом, от печной трубы до скрипучих половиц. Мак некоторое время рассматривал свою добычу, затем нагнулся и раздвинул огромные челюсти. Внутри пасть казалась не такой красной, как руки Стрэнна, а большие белые клыки почему-то не выглядели ужасными в сравнении с охотником. Закончив осмотр, тот медленно повернулся к Весельчаку и прищурился от яркого света. Весельчак Лэнгли закусил тонкие губы, его глаза расширились почти до нормального размера.

Еще бы им не расшириться при виде такого уродства. Мак Стрэнн представлял собой самого ужасного урода. Уродливыми выглядели не только черты его лица, нет! Поражало какое-то несоответствие между внешним обликом и внутренним миром – так неверно взятая нота превращает величественную симфонию в какофонию звуков. Конечно, большой рот и квадратный подбородок, а также короткий, но широкий нос вовсе не добавляли Маку привлекательности. Но все компенсировалось красотой глаз, больших и черных. Хотя, когда Мак хмурился, глаза превращались в простой отблеск света в тени бровей. Возникало такое впечатление, что лоб Стрэнна покрыт мощными мускулами. Казалось, что их можно даже пощупать пальцами. Именно это, больше, чем другие черты, придавало Маку вид человека непреодолимой физической силы. Слишком большой силы. Взгляд на тело только усиливал первое впечатление. Мускулы туго натягивали рубашку на плечах. Мак был на несколько дюймов ниже брата, но отличался невероятно массивным телом. Торс напоминал бочку, грудь выпирала вперед. И даже мощные бедра Мака явно прогибались под грузом, который им приходилось нести. Руки отличались особой неуклюжестью, какая встречается у очень сильных мужчин.

И вот этот гигант, устремив взгляд в темноту, долго рассматривал Весельчака, но вскоре отвел глаза. Стрэнн глянул на стену, затем снова на Лэнгли. Как только Лэнгли это заметил, его глаза сразу радостно сверкнули.

– Ты человек Джерри, – произнес наконец Мак.

Его голос казался таким же плотным, как и тело. Он словно исходил из живота, сопровождаясь несколько шелестящим звуком, словно Мак обожрался липкими сладостями. Люди слушали Стрэнна и сразу же забывали, о чем тот говорил. Его губы шевелились так, словно он непрерывно жевал табак.

– Я друг Джерри, – ответил Весельчак. – Меня зовут Лэнгли.

Мак протянул заросшую черным волосом руку, залитую медвежьей кровью. Его ладонь выглядела достаточно большой и напоминала зверя, способного самостоятельно бегать по лесу. Но когда Лэнгли с опаской доверил Маку свои костлявые пальцы, ладонь Стрэнна оказалась мясистой, мягкой и бескровной. Высвободив руку, Весельчак тайком обтер ее об штанину, чтобы удалить грязь и восстановить кровообращение. Точнее, он и сам не знал, почему так сделал.

– Кто-то беспокоит Джерри? – спросил Мак. – И где он?

Ожидая ответа, Стрэнн подошел к стене и снял седло. Седло ковбоя – это масса стали и кожи, а седло Мака казалось намного больше обычного. Однако Стрэнн снял его так легко, как карту со стола. Весельчак прокрался к двери на всякий случай.

– Джерри ранен, – сообщил он, внимательно наблюдая.

Гримаса боли исказила лицо охотника.

– Лошадь ударила его?… Упала на него?

– Это не лошадь.

– Да? Корова?

– И не корова. Его ранило не животное.

Мак Стрэнн внимательно посмотрел на Лэнгли. А когда заговорил, то казалось, что ему трудно справиться с губами. Губы долго плясали, прежде чем разродились членораздельными звуками.

– Так что же это?

– Человек.

Лэнгли уже добрался до самой двери.

– Чем?

– Из револьвера.

Лэнгли почувствовал опасность еще до того, как Стрэнн пошевелился. Он заорал от ужаса, повернулся и бросился вон из хижины. Но Мак не терял времени и сразу схватил Весельчака. Тело Стрэнна стало эластичным, а руки будто удлинились. Пальцы вцепились в спину Лэнгли, дернули беднягу назад и отбросили к стене. Весельчак рухнул на пол.

– Это не я, Мак! – завизжал он. – Ради всех святых, это не я!

На его лицо стоило посмотреть, малодушный страх сочетался с неприметной радостью, а глаза наслаждались немым страданием Стрэнна.

– Где?

– Мак, – взмолился стервятник, тщетно пытаясь отыскать в полу хотя бы щелочку, – пообещай, что ты не рассердишься на меня.

– Говори, – прорычал Стрэнн, зажав лицо Весельчака своими большущими ладонями.

Стоило только Маку захотеть, и кости черепа Лэнгли моментально треснули бы. Весельчак прекрасно это сознавал, и хотя в его глазах и светилась безумная радость, но только страх мог заставить так дрожать руки.

– Кто выстрелил ему в спину? – продолжил допрос гигант.

– Нет, не в спину, – прохрипел разносчик плохих новостей. – Ему стреляли в лицо.

– Когда он не видел?

– Нет, он достал револьвер первым.

– Ты лжешь! – медленно процедил сквозь зубы Мак.

– Боже, помоги мне! – завизжал Весельчак.

– Кто это сделал?

– Какой-то маленький парень. Он раза в два меньше меня. У него голос как у Китти Джексон, сельской учительницы, а взгляд как у голодного щенка. Именно он это сделал.

Глаза Мака стали рассеянно-задумчивыми.

– Нет, – проговорил он в ответ собственным мыслям. – Я не буду использовать лассо. Я воспользуюсь собственными руками. Куда попала пуля?

Новый приступ страха заставил Лэнгли содрогнуться, а глаза его снова засверкали.

– Между ребрами, Мак. И навылет. Пуля вышла у него из спины.

Не вздрогнув, охотник убрал руки от лица стервятника и подхватил седло. Лэнгли выпрямился. Он обеспокоенно вглядывался в Стрэнна, словно боясь хоть что-то упустить.

– Я не знаю, жив ли он сейчас или нет, – сообщил Весельчак.

Но Мак уже выбегал из хижины.

Пот ручьями стекал со спин взмыленных лошадей, когда они наконец добрались до цели своего путешествия, развив по пути фантастическую скорость. Весельчак крался за широкой спиной Мака, входившего в отель. Затем они оба направились в комнату, где, как им сказали, лежал Джерри.

– Здесь, – прошептал Весельчак, когда они поднялись по лестнице. – Дверь открыта. Если бы он умер, то дверь, скорее всего, закрыли бы.

Они стояли в холле и смотрели на странную сцену: в постели лежал Джерри, с очень бледным и странно осунувшимся лицом, а к нему склонился человек, который его подстрелил.

Они услышали мягкий спокойный голос Барри:

– Как ты себя теперь чувствуешь, приятель?

Дэн наклонился ниже, и его пальцы сжали запястья Джерри.

– Намного лучше, – ответил раненый. – Похоже, у меня появился шанс выкарабкаться.

– Тебе нужно лежать спокойно, – посоветовал Барри, – и не шевелиться. Не волнуйся. Ты выживешь, если больше не потеряешь крови. Успокойся. Ничего не делай, закрой глаза, дыши и думай о желтом солнце, зеленой весенней траве, о ветре, гоняющем по небу облака. Вот и все, о чем тебе следует думать. Только сохраняй спокойствие, приятель.