Текст книги "Голос Музы"

Младшие классы: Лето

Последний день в младшем крыле.

В следующем году обещали ввести экзамены по выпуску из четвертого класса. А для тех, кто их не сдаст, в разработках находились законы об обязательных рабочих местах для детей. Только неизвестно шутило ли об этом правительство на заседании или юмора у них не водилось. С другой стороны, по достижении совершеннолетия вылетевшим после четвертого нельзя будет жаловаться на отсутствие опыта при устройстве на работу.

Дину повезло. Его родители переспали на год раньше, и теперь измазанная мазутом рожа на заводе ему не грозила.

Для Людмилы Леонидовны выпуск значил больше, чем новый год и день рождения. Это очередное празднество приближало ее к заветной пенсии, ну или нервному срыву (с ним она бы смогла на законном основании уехать в отпуск на целый месяц). Ей выдадут новых первоклашек, надежды на адекватность которых сгорели давным-давно. Мизерный шанс на спокойные следующие четыре года возлагался на класс состоящий полностью из немых детей, как Луара.

Родительский совет единогласно проголосовал за организацию праздника для маленьких выпускников. Перед этим днем в квартире многих учеников четвертого «А» класса прозвучал диалог:

– Не хочу я это надевать! – ныли дети.

– Все мальчики (девочки) в костюмах (платьях) будут, а ты в шортах (юбке) пойдешь? – причитали родители.

– Да-а-а!

– Надевай и не ной! На линейке постоишь, потом переоденешься.

Нарядом обделили только Лауру, что можно было понять по выстроенному в Актовом зале классу. Девочки в платьях цвета от красного до белого, мальчики в костюмах с пиджаками или жилетами. А юная флейтистка в обычной школьной форме: блузка, юбка ниже колена и черные балетки. Объединяло ее с остальными угрюмое лицо и вид улыбающихся напротив взрослых. По всем критериям праздник предназначался для них, ведь даже в столовой, этажом ниже они ели с детьми за одним столом.

Дядя Боря не присутствовал. За день до торжества он спросил, неуверенно подбирая нужные жесты и подглядывая в тетрадь, где он зарисовал их в правильной последовательности:

«Хотеть я быть?»

«Тебе нужно на работу», – ответила дочка, ловко собрав жесты, как китайский мальчик Кубик Рубика.

«Могу пропу…» Ёптать, – он перевернул несколько страниц. – «Могу не ходить для тебя». – Дочка подумала, заглядывая в его голубые глаза, неосознанно заставляя отца немного съеживаться.

«Не нужно. Работа важнее», – она подошла ближе, поцеловала отца в небритую щеку и отправилась спать.

А он лыбился, как маленький и вышел на кухню. В холодильнике его грубые пальцы с почерневшим ногтем на указательном сжались в кулак перед банкой пива. Дядя Боря ломался, постукивая по ней костяшками, потом потянулся дальше к половинке докторской колбасы и включил электрический чайник, стоящий рядом с плитой.

Для выпускников младших классов устроили торжественное вручение подарков в зависимости от их интересов. И была бы задача легче, действительно интересуйся дети хоть чем-то значимым. Только семеро получили что-то нужное для себя.

Дин, когда со сцены объявили про неожиданный сюрприз, надеялся на гитару, но получил отвертку. Размером с диагональ ладони, с желтой ручкой и если вынимался стержень, то крестовая легко менялась на плоскую. Он слыл трудолюбивым потому, что за жизнь один раз помог перенести старые парты в подвал школы. На самом деле его родители понятия не имели, чем увлечен отпрыск и купили нечто нейтральное и полезное.

Это ещё ничего. Хоть в хозяйстве пригодится. А вот Сицын получил от своих набор цветных фломастеров будучи футболистом с двухлетним стажем.

Дети подготовили представление: Песни, пляски, хор и прочее. Дин до последнего отказывался, ссылаясь на то, как не хочет возиться с текстом, аккорды учить, и вообще ему лень. Судьба или совпадение, но оценки по русскому языку в последней четверти в среднем арифметическом склонялись к двойке. Мама заставила малого проситься в любой номер на выпускном, чтобы показать какой ее сын ответственный и тем самым повлиять на решение учительницы не оставлять его на второй год.

Естественно, Людмила Леонидовна узнала об этом за неделю до мероприятия и не смогла отказать мальчику. Не потому, что он такой-сякой богом поцелованный, а потому что его мать бы очень долго колебала мозги звонками по телефону.

Дину досталась следующая роль в юмористической части:

– Когда придешь ко мне на день рождения, можешь постучать в дверь ногой, – говорил ровно стоящий Денис Пиров без единой эмоции, но громко и четко.

– Почему ногой? – под стать однокласснику спрашивал малой.

– Ты же придешь не с пустыми руками, – пояснял Денис, пожав плечами.

Дин не понял. И никто не понял. Но зал смеялся.

Русский в итоге малой исправил. Через слезы и написанные кривые буквы. Людмила Леонидовна его вытянула на тройку с минусом длиной с хобот слона. Отчасти из-за того, что в ней осталась частичка доброты, отчасти из-за того, что ей приказала директриса, отчасти из-за того, что ей страшно было возвращаться в пустую квартиру одной и она ещё час после занятий сидела с двоечником, оттягивая неизбежное.

На пиршестве вместо нее присутствовал Юрий Егорович. Его Г-класс отказался от всей этой хери с торжественным уходом из четвертого класса и разбежался по закоулкам.

Пировали в школьной столовой. Когда мальчишки вышли через запасную дверь, ведущую на улицу к школьному футбольному полю, Дин сидел с Саней за столом, доедая принесенные мамой Сицына блинчики с мясом. Запив все колой, малой оглянулся на взрослых, поглядел вдаль на гоняющих мяч одноклассников и среди разговаривающих девочек зацепился за Лауру. Она аккуратно резала одинокую котлетку в пустой тарелке, мирно кушая. Словно чувствуя взгляд Дина, она вытерла губы салфеткой и покраснела.

– Кхуто, – про себя отметил Дин. – А что дальше? – Саня осушил стакан газировки и смачно отрыгнул.

– А дальше – жизнь, боец, – ответил он очередной фразой отца, как бывалый мужик зеленому юнцу, уронив тому руку на плечо и засмеявшись.

Совпадение ли, но на его слова как нельзя кстати легло лето. Три месяца ничегонеделаний, объеданий и гуляний до утра. При всем том, Саня лишь указал путь, которому ему следовать было не суждено, ведь родители тоже устают, как и немощная бабушка в деревне, к которой на три месяца отправили маленького пианиста.

Участь Дина оказалась ничем не лучше.

Последний звонок младшей школы отгремел пять дней назад. Мама носилась по дому, собирая необходимую в поездке еду и одежду, одновременно высушивая волосы и накладывая легкий макияж. Папа сидел одетый в кресле, выглядывая из-за жены, когда та перекрывала телевизор, чтобы дотянуться до верхних полок с документами.

Малой лежал на кровати в комнате, на все вопросы влетавшей в дверь мамы отвечая: «Не знаю».

– Где носки?

Последний раз он видел их в ванной в тазике с грязным бельем, но утром они таинственным образом пропали.

– Куда делись твои новые бриджи?

Он порвал их о ветку, взбираясь на дерево, и выбросил, но ни за что в этом не признавался.

– Почему на рогах в прихожей не весит кепка?

Потому что Сицын, козел такой, зашвырнул ее на школьную крышу. В идеальном мире он бы получил за это в глаз, но в реальном – Дин боялся ударить слишком сильно и попасть в куда большие неприятности, чем потерянный головной убор.

Обои на потолке за почти одиннадцать лет жизни не изменились. Он часто видел их, когда получал люлей от родителей за осознанные или случайные шалости и обиженный топал в комнату. Они привлекали, заманивали непроклеенными бугорками, из-под которых выглядывала серая грунтовка. Таинственная, кроме малого никто о ней не знал, может влететь, если сунуть туда палец…

«Самолетик!», – мелькнуло в мыслях.

Дин вскочил с кровати к окну. Учебный год закончился, как и переживания малого по поводу главного косяка года. С другой стороны, никто из взрослых не вспомнил про дедушкину поделку, что наталкивало на раздумья о непростительном пренебрежении наследием предков. Мама убиралась в его комнате по три раза на неделе. Заметить самолетик напротив окна не составляло никакого труда и не исключено, что она припрятала находку, как убийца скрытый клинок за шиворотом на крайний случай.

– Че увидел? – спросила вдруг заглянувшая в комнату мама. У Дина дрогнуло сердце. Он сжал лапу обезьянки и посмотрел на родителя через плечо.

– Ни че, – старался он сохранить спокойствие, но голос все равно показался пугливым.

– Папа внизу уже. Бери сумки. И открой окно на проветривание, – добавила она из коридора.

Дин отпустил Леле и выдохнул.

Чем отдых с родителями отличался от отдыха с друзьями?

«Ничем, ведь у тебя нет друзей», – сказал бы шалопай автор в какой-нибудь книжке.

Разбирая вопрос серьезней, можем выделить три основных факта: с родителями не так весело, нельзя что-нибудь сломать и убежать (потому что чаще всего отдыхать проходится в собственном доме или у кого-то в гостях) и невозможно в пятый раз слушать, как мама в детстве сидела на соседской яблоне.

Компромиссом служит совмещение обоих вариантов. За столом сидят и болтающие о прошлом взрослые, и играющие друг с другом дети. Препятствием выступает непониманием молодежью данного условия.

Ехать на дачу решили на Логане дяди Бори. Вишневый автомобиль с трещиной на лобовом стекле. «Внезапный бык на дороге в полях рамсы попутал и боднул, а его прирезал потом». Так утверждал владелец машины. Желай Лаура говорить, то поведала бы про щебенку, вылетевшую из-под колеса едущей впереди фуры и о мате, который дядя с испугу положил на водителя.

До дачи предстояло преодолеть дюжину километров – десять-пятнадцать минут от черты города. Время, идеально подходящее для баек Дяди Бори.

– Я недавно арбуз украл, – сказал он, ухмыльнувшись и замолк.

– Всё? – удивился отец Дина. – Вся история?

– Вспомнить не могу.

– У кого украл? – помогла ему сидящая сзади мама Дина.

– Нет. Куда его дел. В багажнике шоль лежит? – он стал сбавлять скорость.

– Давай ещё из-за арбуза сраного тормозить будем! – возмущалась мама. – Приедем, выбросишь.

– Не жена у тебя, а пиз…

– Молчи сиди! – крикнула она.

Напряжение нарастала сильнее, чем, когда мама оставила малого в очереди на кассу, а сама ушла за забытыми помидорами. Не успей она вернуться, Дин наверняка бы просто ушел, сменил имя, город и начал жизнь заново в Афганистане.

– Как арбуз то украл? – спросил отец, чтобы разрядить обстановку.

– Дык из фуры. Она на выезде стояла открытая. Нету никого, я подъехал, выкатил и свалил. Нахер товаром разбрасываться?

– Открытыми то фурами, – улыбался отец.

– Не ну а хули?

– Но! При детях то, – возмущалась мама.

– Блять, Свет, щас выйдешь, понято? – огрызнулся Боря и продолжил. – Я убил шоль кого? Взял и поехал. Найдут если, тогда поговорим.

Мама ударила отца по локтю.

– Скажешь ему что-нибудь? – негодовала она.

– Действительно, не убил ведь.

– Я валяюсь! – откинулась она на спинку. – Спасибо. Дал Бог муженька.

– Нормально он все сказал, – защищал его дядя Боря. – Сама ведешь себя, как пизда, извиняюсь, а потом бузишь, как незнамо че.

– А что мне теперь рта не открывать?

– Арбуз разрежем – откроешь, пожуешь.

Отец с Дином захихикали. Мама скрестила руки на груди, цокнула языком о зубы и сжала губу.

Боря часто с ней спорил, иногда даже серьезно.

Однажды отец малого не приходил к нему в гости целую неделю. Дядя поступил по методу Магомеда и горы, придя к другу на работу, и за паяльным столом увидел горящий фонарь под глазом отца Дина. Оказывается, Света влепила ему сковородой за то, что тот пришел пьяным и ему было стыдно показываться перед людьми.

Боре потребовалось вспомнить всю брань, что довелось услышать за годы школы, политеха и работы слесарем для разговора с его женой. Когда он пришел к ней, то попросил Дина выйти погулять на часок, но без толку. Весь двор слушал его крики, как радиоспектакль. Потуги не прошли даром. Света смягчилась по отношению к вечерней выпивке отца Дина, а тот осознал, что пить лучше по чуть-чуть и каждый день, чем много, но трижды в неделю.

По приезде первым делом полезли в багажник. Арбуз был бережно спрятан в запасной покрышке. Во дворе за старой покошенной дачей разложили стол на траве, помыли ягоду с чашкой и вложили одно в другое. Нож пронзил треснувшую кожуру, что теоретически давало возможность маме малого говорить, но она предпочла отмалчиваться, неторопливо прогуливаясь мимо заросших грядок и кустов неухоженной смородины на участке.

Дин наблюдал, как ставится мангал и разжигаются угли. В школе ему говорили, что уголь – это уже сгоревшее дерево, и задавался вопросом, почему он горит снова? Незнание ответа мучило всякий выезд на шашлыки, но давать его никто не удосуживался. То ли не хотели, то ли не знали сами.

Лаура не отлипала от него, напоминая случайную паутинку в лесу – зацепил ее локтем, не заметил, а она так и летит с тобой до самого дома. Вместе с тем, не отпуская малого от себя дальше, чем на пару шагов, она боялась смотреть на него. А вдруг они одновременно посмотрят друг на друга, что тогда?

Накрыли раскладной столик: поставили мясо, овощи, хлеб и разлили пиво с вином. На упрек мамы: «Ты за рулем!» Дядя Боря ответил: «Я сех гибдедешников знаю! Проедем».

Летние дни становились длиннее. Данный природный факт являлся огромной проблемой для Дина. Зимой при наступлении темноты гости уже через час валили по домам, давая ему шанс нормально поесть в одиночестве, но теперь их разговоры длились вечно.

Не в силах больше ждать и слушать малой встал из-за стола и пошел к калитке.

– Куда? – спросила подобревшая мама. Ещё бокал и она не побрезгует лечь на траву, хотя пару часов назад протирала влажной салфеткой предложенную ей табуретку из дома.

– Погуляю.

– Возьми Лауру с собой, – попросил дядя и вытерся тряпкой из кармана. Все искали девочку за столом и под ним, а Боря поднял голову на яблоню. Она сидела на ветке, чтобы мочь оттуда без опасности быть раскрытой, смотреть на Дина. – Пойдешь?

Лаура осторожно спустилась по стволу, отряхнула шорты с оранжевой майкой и кивнула.

«Блять», – выругался про себя малой.

От ее компании у него начинала болеть шея, потому что он старался смотреть ровно в противоположную от нее сторону. С бессонными ночами Дин свыкся, но, вот когда в воображении снова появлялась она, становилось не по себе.

Дети вышли на улицу деревеньки. Малой впереди, Лаура держалась поодаль. В редкие моменты, она осмеливалась подступить ближе, и оба чувствовали, как вскипает кровь. Тут либо он ускорялся, либо девочка отступала назад.

Дома стояли вдоль главной дороги. Какие-то совсем недавно выстроили из кирпича, другие по годам не уступали развалюхе дяди Бори. На одном во весь забор весела простыня с надписью: «Продается». И номером телефона.

«Продается – значит никого нет», – подумал малой.

Сломанный забор препятствия из себя не составил. Куда сложнее было пробираться через заросли крапивы под вишнями. Как бы бережно малой не протаптывал, проклятые кусты стегали обжигающими листочками по открытой коже под шортами. Казалось, они пробивали даже подошву кроссовок. Дин морщился, ища палку да потолще, чтобы отомстить.

Вытягиваясь на носочках и с поднятыми руками, он, подобно балеруну, пробирался по узенький тропинке, выйдя к наглухо заколоченному окну. Доски отдирать он не стал, так же, как и искать другой вход. За годы дом просел достаточно, чтобы малой смог допрыгнуть до крыши, откуда торчала деревянная лестница. Он стащил ее, поставил и первым же шагом разломил нижнюю перекладину.

– Бля, – выругался он, смотря на валяющиеся деревяшки.

Лаура ждала на тропинке между крапивой, следя сквозь нее за крыльцом. По размеру оно больше походило на телефонную будку за тем исключением, что здесь не было двери. Только с верхнего косяка свисала прибитая марля. Доски вдруг заскрипели, и девочка подскочила к малому, который шатал вишню. Звук привлек его внимание.

– Кто тут лопочет? – возмущался чей-то хрипящий голос из глубины дома. Серая рука отодвинула марлю, но прижимающий ее внизу кирпич оказался тяжелее, став преградой на пути несущегося мизинца. – Ебать тя десять раз! – выругался появившийся горбатый дед.

Из-за больной спины он не мог разогнуться, поэтому стучал молотком по косяку, что не помогало ни ему, ни тем более парализованным от страха детям.

– Охуели, пиздюки?! – он начал спускаться по одной ступеньке. – Я, блять, молотком переебу! Моя вишня нахуй!

– Простите, – сказал Дин.

– Рот свой заткни, уебок мелкий! Съебались отсюдва, выблядки недоношенные! – Дед спустился и, раздувая вокруг себя пыль и листья, побежал на детей, замахиваясь молотком. Порванные штаны на нем не удержались, раскрыв страшную тайну старения для мальчика и уродскую сморщенную пипирку для девочки.

Портки замедлили его. Дин среагировал молниеносно, схватив отвернувшуюся Лауру, и побежал с ней через заросли, наплевав на безопасность.

Дети выскочили на дорогу, сшибив хлипкий забор на обочине, где ожидала бабушка, позой олицетворяя живое воплощение буквы «Г». В худенькой ручке она сжимала лукошко с кучей сорванных ромашек. Она посмотрела на ребят снизу-вверх, вынула цветок и протянула им. Малой тупо (в его возрасте это повседневная реакция) уставился на него, когда как Лаура взяла подарок и поклонилась. Бабушка улыбнулась, прошла по лежащим доскам забора и направилась прямиком через заросли крапивы к дому.

Ирония жизни поражает.

Историю парочки стариков в разрушенном доме знала вся округа, и Малой с Лаурой вскоре услышали ее от дяди Бори.

Деда с молотком звали Вениамин Молошенко, заслуженный офтальмолог СССР и России. Жил он не тужил, на симпозиумы и на практики за границу ездил в качестве преподавателя в тамошние вузы, отдыхал исключительно в Грузии.

Но однажды в кресло пациента села девушка неописуемой красоты с прескверным характером. Она грубила, скандалила, просила вызвать главврача. Вениамин уговорил ее провериться и свыше сорока минут (если верить женщине, которая ждала в очереди и накричала на него, когда дверь кабинета наконец-то открылась) неотрывно смотрел в ее правый глаз через увеличительную линзу.

По убеждению Симадзу Тоёхиса (японского самурая конца шестнадцатого века), человеческая душа находилась не там, где внутренности и нечистоты, а там, где хранился мозг. По этой причине он отрубал своим врагам головы, закапывал их и им отдавал последние почести.

Многие ученые и философы решили бы, что это бред, однако Вениамин увидел проблески души пациентки через голубую радужку и лично для себя подтвердил теорию самурая. В конце осмотра, ведомый подсознанием, он назначил прием на следующий день, неуверенно выписывая талон и время. Весь день врач вспоминал то, как видел белоснежного ягненка в ограждении из страха и злости. Ему было страшно, потому как зеленая трава вокруг него высыхала.

Примерно в два часа ночи, в одних трусах выкуривая сигарету у отрытой форточки, Вениамин поставил задачу во что бы то ни стало озеленить поляну для ягненка.

Отношения завязывались сложно. Поначалу он предложил пациентке куда-нибудь сходить, а она вызвала ментов, обвинив его в домогательствах. Потом он пришел к ней с цветами по адресу, который указан в карточке, а она спустила на него собаку. Повезло на третий раз. Вениамин встретил ее с вывихнутой лодыжкой у обледенелого крыльца магазина. Киношная удача, по-другому не выразиться. Получив сумкой по голове, он поднял ее на руки и отнес домой, где вызвал скорую и услышал выдавленное, но искреннее «Спасибо».

Позвонить в скорую он мог и у магазина, но настоящий врач – это ещё и прекрасный стратег.

Конкретную историю развития их любви никто не рассказывал. Чаще ограничивались тезизами: крики, стоны и пиздец какое терпение. В конечном счете Вениамин добился цели, выпустив ягненка в душе любимой пациентки, но вложил в это всего себя и забыл куда именно. От добродушного офтальмолога остались только пылящиеся на антресоли награды, фотографии, да бабушка, коя обязана ему всеми прекрасными моментам жизни.

По дороге к даче Дин специально много говорил, будто удивляясь нраву г-образной бабушки у забора, но на самом деле сжимал руку Лауры и старался подольше ее не отпускать.

Их ладони вспотели до такой степени, что между ними легко проскользнул бы и листик. Тело малого горело как от крапивы, так и от поднявшегося давления. При желании его можно было кинуть в холодную ванную в качестве кипятильника.

Они шли под вечерним солнцем за ручку по улице, смущенные и покрасневшие на умиление жителям, наблюдавшим со своих участков.

– Вон они идут, – сказал мама, услышав скрип калитки.

Дети сразу отклеились друг от друга. Слетевшие капли пота оросили примятую траву.

– Как сходили? – спросил дядя Боря, вытирая салфеткой пальцы от шашлыка. – Чё красная вся? – он прислонил тыльную сторону ладони к ее лбу и посмотрел на малого. – Чё, спрашиваю?

Дин подошел к столу, открыл колу и залпом осушил треть бутылки.

– Жа-а-а, – отрыжкой он помог себе продлить слово, – хко. – Мама дала ему подзатыльник. – Чего?!

– Не рыгай за столом, – ответила она и пришлепнула комара на лодыжке.

– Так я не за столом!

– Какой жарко? – спросил дядя Боря. – Вечер.

– Ужрался и не чуешь уже, – сказала мама. – Все, поехали. Меня комары жрут. Илья, поехали.

Довольный отец валялся в рыбацком кресле, которое предоставил Боря, и незаметно махнул.

– Отдыхает человек, не видишь! Посидим пол часика и поедем.

И они посидели. Пока солнце не скрылось. Загорелись окна на соседних участках, а на даче дяди Бори загорелся телефон Светы, которая вызывала такси. С тем количеством выпитого ни одно знакомство среди гибдэдэшников не спасло бы от тюрьмы или аварии.

Лежа в кровати под храпы отца через стенку и мамины шлепки по пузу, Дин с содроганием сердца глядел на раскрытую пятерню в полумраке. Он не сжимал ее, боясь потерять приятное теплое ощущение, которое не оставляло после расставания с Лаурой.

«Если я пошевелюсь, то все испорчу. Не буду шевелиться до утра», – думал он.

Когда малой проснулся, то первым делом почесался и зевнул. В туалете, держа зубную щетку с полным ртом пены, он вдруг вспомнил.

– Бва!