Текст книги "Отдай мое сердце"

Будем считать, один-один.

Не дождавшись ответа, я продолжил:

– Лично я не особо. Правда, однажды видел постановку старинной оперы, времен чуть ли не Халлы Махуна Мохнатого, и это было настолько ужасно, что уже почти хорошо. Но современная угуландская опера – развлечение совершенно не в моем вкусе. Однако некоторые неоспоримые достоинства у нее все-таки есть. Например, перед началом представления всем зрителям раздают либретто, где кратко и внятно пересказывается сюжет. Это облегчает понимание происходящего. Сразу становится ясно, что толстяк в красных штанах с воплями бегает по сцене не потому, что внезапно сошел с ума, а просто исполняет роль Ульвиара Безликого в один из самых трагических моментов жизни великого завоевателя. И полураздетые дамы висят под потолком не потому, что полные идиотки, а согласно авторскому замыслу, изображают боевой полет его разъяренных дочерей. Не то чтобы понимание делало зрелище более увлекательным, но по крайней мере, не нужно сидеть и думать, кто тут худший дурак – ты сам или певцы. Все молодцы, все на своем месте, у каждого своя роль. Я это к тому, что вот прямо сейчас мне мучительно не хватает либретто. Так что если хотите аплодисментов, будьте любезны, введите меня в контекст.

– Красиво излагаешь, – одобрительно заметил Джуффин. – В награду за это открою тебе самую смешную часть так называемого контекста: у нас в гостях, можно сказать, овеществившееся ругательство. Самый настоящий Темный Магистр. Так когда-то в незапамятные времена называли магов, принадлежащих Темной Стороне. Вернее, они сами так себя называли. А остальные внимали им, открыв рты.

– Мы просто так шутим, – объяснил белолицый. – Дразним друг друга. По-моему, «Темные Магистры» звучит очень смешно. А что вы теперь так ругаетесь – это просто прекрасно. Именно о такой славе я всегда мечтал.

– Мастер Гэйшери Мара – один из старших Древних, – сказала мне леди Сотофа. – Вот тебе и все «либретто», сэр Макс.

– Это как раз то немногое, что я уже понял. Собственно, Мастер Гэйшери Мара сам проговорился насчет восьмисот тысяч лет.

– Вы должны звать меня просто по имени, – строго сказал белолицый. – «Мастер» – официальное обращение. А вы не пришли ко мне с просьбой о помощи. И к счастью, не мой ученик. Я говорю «к счастью» не для того, чтобы вас обидеть. Просто подозреваю, что с вами я бы не справился. А не справляться я ненавижу больше всего на свете. Так бы всех и поубивал!

Он снова стукнул кулаком по полу и рассмеялся – на этот раз вслух. Я тоже невольно улыбнулся. Все-таки он был невероятно обаятельный, несмотря на жуткую белую рожу и театральный шрам.

– А вы просто так к нам пришли? – спросил я его. – Из любопытства? Посмотреть, что в итоге стало с Миром много тысячелетий спустя? Или у вас что-то случилось?

Моего невинный вопрос так возмутил белолицего, что тот даже смеяться перестал.

– У нас что-то случилось? – переспросил он. И повторил, почти перейдя на крик: – У нас случилось?! Вы с белого бонхи в болото рухнули? Случилось – у вас!

– Мастер Гэйшери любезно пересек Мост Времени, чтобы своими глазами взглянуть на Кенлех, – объяснила мне леди Сотофа.

– И теперь мы ее ждем?

– Да никого мы не ждем. Мастер Гэйшери ее уже видел. Поглядел издалека на спящую, этого достаточно. Заодно осмотрел всех остальных этих ваших – подследственных? подозреваемых? осужденных? Не знаю, каков в точности их юридический статус…

– Теперь уже понятно какой, – усмехнулся Джуффин. – Невинные жертвы, без пяти минут оправданные Королевским судом за преступления, совершенные в результате насильственного магического влияния на их разум и волю.

– В результате моего Благословения, – вставил наш Темный Магистр. Он выглядел ужасно довольным собой.

– Преступления под влиянием Благословения – это натурально новая эра в истории криминалистики, – одобрительно сказал я. – До сих пор как-то обходились проклятиями, скучный у нас народ. Но если вы думаете, будто я хоть что-то понимаю…

– Конечно, не думаем, – заверил меня Гэйшери. – Просто лично мне пока абсолютно все равно, понимаете вы или нет. А ваши коллеги пусть сами выкручиваются. С удовольствием послушаю, как они будут вам все объяснять. Может, тоже хоть что-нибудь пойму. Например, с какой стати они вообще подняли переполох.

– Мастер Гэйшери создал… – начал было Джуффин, но белолицый его перебил:

– Не «создал», а просто выклянчил у Темной Стороны. Как и все остальные свои приемы, от которых есть хоть какая-то польза. Какой прок от магии, придуманной людьми?!

Джуффин невозмутимо кивнул и продолжил:

– Мастер Гэйшери выклянчил у Темной Стороны и первым применил на практике магический прием, известный его современникам под названием «Благословение Гэйшери». Я сам узнал о нем только сегодня, прежде никто, включая самого Мастера, ни о чем подобном мне не рассказывал. И вроде бы ни в одном из дошедших до нас письменных источников никаких упоминаний о Благословении Гэйшери нет. Но леди Сотофа, как я теперь понимаю, все-таки была в курсе. По крайней мере, сразу сообразила, к кому обращаться за помощью.

– На самом деле я тоже впервые слышу об этом Благословении, – призналась леди Сотофа. – Просто удачно совпало. Я соскучилась по Мастеру Гэйшери. И воспользовалась твоей просьбой, как предлогом с ним повидаться и попросить со…

– Вот это самое ужасное во всех вас! – воскликнул Гэйшери, поочередно срываясь то на басовитый рык, то на негодующий визг. – Почему я ненавижу – так и знайте, не-на-ви-жу! – связываться с родившимися в вашу эпоху: для того, чтобы повидаться со старым другом, вам недостаточно просто соскучиться. Вам нужен, мать вашу через три тысячи гаснущих звезд, какой-то сраный предлог!

Сотофа и Джуффин слушали его брань без тени обиды. Я бы сказал, с умилением. Даже с нежностью, словно он был буривухом. Того гляди, Курушевы орехи ему отдадут.

– Нет, ну правда, это же нелепо, – неожиданно спокойно добавил Гэйшери. – Взрослые люди, сознательно посвятившие себя высшей магии, и при этом деловитые и расчетливые, как купцы. Никуда не годится! Маг должен слушать свое сердце, и только сердце. Это у дурака главное – голова.

– Однако вы тоже довольно долго нас не навещали, – заметил Джуффин. – И – разумеется, это просто случайное совпадение – пропали из виду сразу после того, как мы благополучно завершили некоторые общие дела.

– Ну вы сравнили! – возмутился Гэйшери. – Я – совсем другое дело. Я же… Я действительно очень, просто очень, вы даже не представляете насколько занятой человек!

– И правда, совсем другое дело, – согласился Джуффин. А леди Сотофа тихонько, как школьница, прыснула в кулачок. Только я рассмеялся в голос, как невоспитанное хамло.

Впрочем, ко мне тут же присоединился сам Гэйшери. Он каким-то образом вдруг оказался рядом, на подоконнике и заговорщически пихнул меня локтем в бок.

– Когда я веду себя, как полный придурок, меня надо очень внимательно слушать, – шепнул он. – Потому что именно в эти моменты я говорю дельные вещи. А в остальное время – что на язык подвернется, как и вы все. Так что про сердце запомните. Слушайте только его. И никому не давайте сбить себя с толку. Даже этим двоим. Они все-таки слишком умные. Я бы сказал, возмутительно умные! Впрочем, сам знаю, что иначе нельзя. В ваши нелепые времена простодушные редко доживают даже до совершеннолетия. Я бы сам небось не дожил.

– Времена изменились, – заметил я. – И продолжают меняться – вот прямо сейчас. Так что теперь наверное будут… будем доживать.

– Не примазывайтесь! – звонко рассмеялся Гэйшери. И добавил уже серьезно: – Вы, к сожалению, совсем не простодушны. Просто пока довольно неопытны, это разные вещи. А жаль!

Он еще больше искривил свой и без того перекошенный рот, не то от досады, не то просто дразнился. И вдруг исчез. Вернее, оказалось, что он уже сидит не на моем подоконнике, а на подлокотнике кресла Джуффина. И что-то шепчет ему на ухо. А у шефа Тайного Сыска при этом настолько озадаченный вид, что я, пожалуй, и не припомню, видел ли его таким хоть когда-нибудь.

Однако у меня в этом деле был свой интерес. Буйный Темный Магистр с ужасным лицом и двумя голосами, озадаченный Джуффин, притихшая леди Сотофа – все это прекрасно и поучительно. Однако если уж эти красавцы подняли меня до рассвета, чтобы я посмотрел, как они развлекаются, пусть платят за ущерб, нанесенный моей хрупкой психике. Подробные объяснения плюс три кружки камры – мой обычный тариф.

Но ни одного кувшина с камрой в обозримом пространстве не обнаружилось. Стол Джуффина, обычно уставленный посудой из «Обжоры Бунбы», сейчас был девственно чист. Видимо, наш гость ненавидит горячие напитки примерно с такой же страстью, как Иафах.

– Такое предложение, – сказал я. – Я не буду ныть, что никто не угощает меня камрой, а смиренно добуду себе из Щели между Мирами горькую черную пакость, которую вы даже нюхать не можете, и, не поморщившись, выпью ее у вас на глазах. А за это вы мне скажете человеческими словами, что за Благословение такое, почему от него становятся нелепыми хулиганами, и какого лешего сэр Гэйшери осчастливил несколько дюжин наших современников. И почему не кого-то, а именно их?

– А это не я! – звенящим от возмущения детским голоском выкрикнул белолицый.

Я натурально почувствовал себя директором школы, вызвавшим на ковер расшалившегося ученика.

– Это правда не он, – серьезно подтвердила леди Сотофа. В роли заботливой классной руководительницы обвиняемого она была упоительно хороша.

– В том-то и дело, сэр Макс, – сказал Джуффин. – Это и есть самое интересное. По всему выходит, кто-то в Ехо не только теоретически знает о существовании древнего Благословения Гэйшери, но и умеет его применять.

– Да было бы что уметь! – фыркнул белолицый. – Научиться способен любой, для этого вообще колдуном быть не надо. И сила Сердца Мира не нужна, мое Благословение светом небес Темной Стороны питается. Так изначально и было задумано – чтобы все подряд могли где угодно, без посторонней помощи и особых усилий друг друга благословлять. У нас это отлично работает: люди довольны, не скучают, никому не завидуют, и каждый заведомо благодарен всем подряд. Даже интересно, почему эта традиция не прижилась, забылась со временем? Что стало не так?!

Я все-таки достал из Щели между Мирами чашку кофе. Потому что кофе – это тоже своего рода Благословение. Узкоспециализированное, только для меня.

Джуффин и леди Сотофа традиционно скорчили брезгливые рожи. На самом деле, запах кофе им до одного места, просто они любят меня дразнить. Зато Гэйшери переметнулся на подоконник и буквально сунул в чашку свой здоровенный нос.

– Вытащили из другого Мира? – обрадовался он. – Ну вы молодец! Ловко выкрутились, чтобы избежать напитков, приготовленных при помощи этой вашей так называемой «Очевидной магии», которая только портит естественный вкус.

Я не стал говорить, что ничего такого не избегаю, а преспокойно смешиваю одно с другим. А то, чего доброго, снова начнет стучать кулаком и орать: «Ненавижу!» Мило, не спорю, но это представление я уже видел. А от повторов быстро впадаю в тоску.

Гэйшери тем временем отобрал у меня чашку и осушил – залпом, до дна.

– Извините, похоже я вам ничего не оставил, – сказал он; впрочем, без особого раскаяния. – Но вы же можете добыть еще?

– Сколько угодно, – кивнул я. Спрятал руку под полой лоохи, извлек из Щели между Мирами еще одну чашку кофе и очень быстро, пока не отняли, выпил все.

– Противоречивый напиток, – заметил Гэйшери. – Как, собственно, и вы сами. Я не люблю горький вкус, но у этой горечи есть обаяние, которому трудно противиться. Пока пил, думал: «Больше никогда!» Однако минуты не прошло, а я уже хочу повторения. Хотя заранее понимаю, что, сделав глоток, снова прокляну все на свете. А допив, попрошу еще… Нет-нет-нет! – воскликнул он, заметив, что я снова прячу руку под полу лоохи. – Это я теоретически рассуждаю. На самом деле с меня хватит. Обычно на другом конце Моста Времени я вообще ничего не ем и не пью. Не то чтобы это могло нанести ущерб организму, просто у меня такая примета. Даже не столько примета, сколько предубеждение: не хочу, чтобы мое тело хотя бы отчасти состояло из материи будущего, в котором меня уже нет. Как-то это чересчур поэтично. А от поэзии один вред!

Я ушам своим не поверил, хотя вроде бы уже успел убедиться, что этот древний Темный Магистр – конченый псих.

– Какой вред может быть от поэзии?!

– Да самый обыкновенный. Она бывает настолько хороша, что может заменить вдохновенному человеку магию. Занять в его жизни все предназначенное для магии место. Уж я-то знаю, о чем говорю! Сам однажды так влип. Только и делал, что читал и писал стихи – ну, правда, в обнимку с собственной Тенью, а ей все довольно быстро надоедает, не продержалась и дюжины лет. Как я тогда сердился, не представляете! Но, положа руку на сердце, только легкомыслие Тени и спасло меня от окончательного превращения в литератора. Ужасно могла бы сложиться судьба!

У меня голова шла кругом – не столько от его откровений, сколько от физической близости такого могущественного существа. Пока Гэйшери сидел рядом с Джуффином и Сотофой, все-таки было полегче. А теперь – хоть в окно от этого счастья сигай.

Но я взял себя в руки – уже, наверное, в сотый раз за это бесконечное утро – и попросил:

– Вы бы все-таки рассказали мне про свое Благословение. Как оно действует и для чего предназначено? И самое главное, что теперь делать со всеми этими нашими хулиганами?

– А зачем с ними что-то делать? – удивился Гэйшери.

– Ну как же… – начал было я, намереваясь сказать, что все околдованные, ну или ладно, благословленные, вели себя, мягко говоря, странно и причинили кучу неприятностей другим.

Но Гэйшери не дал мне договорить. Метнулся к Джуффину и зарычал на него низким утробным басом:

– Это ваше влияние! Ну, поздравляю! Он такой же зануда, как вы!

Джуффин ответил на его рык улыбкой, которую в данных обстоятельствах иначе как ангельской не назовешь. И, больше не обращая внимания на разбушевавшегося гостя, повернулся ко мне.

– Благословение Гэйшери не подчиняет человека чьей бы то ни было воле, – сказал он. – А только временно усиливает его магические способности, придает вдохновения и устраняет присущий подавляющему большинству людей неосознанный страх перед магией, который мешает позволить ей проявиться через нас. При этом Благословение обычно действует не больше суток. Часто гораздо меньше, всего несколько часов. После чего человек возвращается в свое обычное состояние, но уже обогащенный опытом пробуждения силы и вдохновленный на дальнейшие занятия магией. Собственно, в этом и заключается смысл. Мастер Гэйшери сейчас в ярости, поскольку, по его мнению, мы должны радоваться, что кто-то раздает его Благословения направо и налево, а не пытаться это пресечь. Теоретически я понимаю его позицию…

– То-то и оно, что только теоретически! – передразнил его Гэйшери и скорчил неописуемо омерзительную рожу. Хотя, казалось бы, куда еще.

Но это нехитрое действие совершенно его успокоило, и он одарил нас улыбкой, лучезарной, как занимающийся за окном рассвет.

– Так вот, – невозмутимо продолжил Джуффин. – Теоретически Мастер Гэйшери прав. Но на практике у нас концы с концами не сходятся. Я имею в виду, что в отличие от современников Мастера Гэйшери, которые обычно сразу кидались учиться летать или приводить в порядок хозяйство, наши как-то уж больно много пакостят. Что-то тут не так.

– Ну так вы учтите, что благословленный перестает бояться не только себя и магии. Окружающие, включая этих ваших блюстителей порядка в нелепой униформе, ему тоже больше не страшны. Получивший мое Благословение делает, что захочет, без оглядки на остальных. Иными словами, он просто честен, как никогда прежде.

– Это понятно, – согласился Джуффин. – Но…

– Довольно трудно представить, что наша Кенлех всю жизнь мечтала помучить какую-нибудь старушку и держала себя в руках только потому, что боялась полиции, – подхватил я. – Хороша честность!

– Вот именно. Кенлех мы все достаточно близко знаем; в каком-то смысле нам крупно повезло, что она влипла в эту историю. Благодаря ей, окончательно стало ясно: творится что-то не то. Я успел просмотреть дела остальных хулиганов. Трикки большой молодец, тщательно поработал, поговорил с их родными, друзьями, работодателями, соседями, хотя формально он не обязан проявлять такую дотошность в расследовании простых бытовых происшествий. Так вот, в подавляющем большинстве случаев вырисовывается примерно та же картина, что и с нашей Кенлех. Близкие твердят в один голос: «Не понимаю, как это могло случиться. Не такой он человек».

– А может быть, это все-таки не ваше Благословение, а просто что-нибудь похожее? – спросил я Гэйшери, заранее понимая, что сейчас начнется. Но я великий храбрец.

Впрочем, разнообразия ради он не стал орать. Окинул меня ледяным взглядом, причем как-то умудрился посмотреть сверху вниз, сидя на полу. Сказал:

– Ну разумеется. Я же такой слабоумный кретин, что не способен отличить отпечаток собственного Благословения от чьей-то чужой ворожбы. Возомнил о себе невесть что, позорище. А вы молодец, сэр Макс. Вывели меня на чистую воду.

Надо сказать, сарказм могущественного колдуна – страшная сила. Что-то вроде ведра кипящей смолы на голову, только одежда не портится. Даже не знаю, как я усидел на месте, не выскочив в спасительное окно.

– Мальчика можно понять, – неожиданно вмешалась леди Сотофа. – Это объяснение лежит на поверхности. Даже я о том же невольно подумала, хотя…

– И вы туда же! – взревел Гэйшери. – Я вам уже тысячу раз говорил: недоверие – наихудшая форма предательства, оно убивает медленно, зато навсегда. – Он умолк и вдруг совершенно спокойно добавил: – Ладно, Сотофа, ладно. Все-таки вы – это вы. Вам я еще и не такое прощал.

– Мастер Гэйшери простил меня даже когда я наотрез отказалась есть собственноручно испеченный им пирог, – сказала мне леди Сотофа. – Потому, между прочим, что своими глазами видела, как он совал туда дохлых водяных пауков!

– Которые потом превратились в сочные плоды лесной груши, – усмехнулся Гэйшери. – Вам же, собственно, хуже. Мне больше досталось. Это был мой лучший пирог.

– А оно не могло испортиться? – вдруг спросил Джуффин.

Мы с ним явно думали об одном и том же, поэтому я закивал так яростно, что сполз с подоконника:

– От времени или от неправильного употребления! Или просто в плохих руках. Да от всего сразу!

– Что – «оно»?! – нахмурился Гэйшери. – Мой пирог? Ну так я его очень даже правильно употре…

– Благословение! – хором сказали мы с Джуффином.

– По форме осталось прежним, а действует совершенно иначе, – добавил я.

– Чего? – словно бы ушам своим не веря, переспросил Гэйшери. – ЧЕГО?!

Стены Дома у Моста явственно задрожали, потолок пошел трещинами, пол заходил ходуном, а утренний свет за окном померк и сменился тьмой, слишком густой даже для пасмурной зимней ночи. А до зимы нам всем еще бы как-то дожить. Шансов у нас, похоже, немного. Этот Мастер Гэйшери все-таки конченый безумец. О чем, интересно, думали Джуффин с Сотофой, когда притащили его в гости? Может, он их заворожил? И с их помощью пробрался в это осеннее утро, чтобы устроить конец Мира на безопасном расстоянии от своей прекрасной эпохи? Просто из бескорыстной любви к концепции «no future»[5]5
  «No Future» – цитата из песни «God Save the Queen» британской панк-рок-группы Sex Pistols, ставшей началом, точкой отсчета и одновременно главным символом панк-культуры в том Соединенном Королевстве, которое тут у нас.


[Закрыть]. Ему это должно быть идеологически близко, явный же панк.

Очень, кстати, похоже, что заворожил. Или благословил, как это у него называется. Такому, пожалуй, даже эти двое по силам. То-то они все утро так тихи и покладисты. А то бы давно показали ему, где скархлы ночуют. Крайне полезная информация для некоторых распоясавшихся Темных Магистров, мог бы – сам бы показал.

– Вы что, до сих пор ни разу не обсуждали какую-нибудь проблему с другими людьми? – укоризненно спросил я Гэйшери. – Не устраивали совещаний? Не искали решений общими силами? Потому что это вообще-то нормально – когда у каждого есть какие-то свои идеи и предложения, и он их высказывает, чтобы все остальные обдумали…

Я не договорил, потому что в этот момент гневно потрясавший кулаками Гэйшери исчез, зато вокруг моего тела обвилась гигантская змея, такая же белая, как его кошмарная рожа. И сдавила меня так, что вздохнуть стало невозможно. Ах ты ж гад.

Официально считается, что у меня тяжелый характер. На мой взгляд, это граничащая с лестью клевета. Но иногда она становится похожей на правду – в те прекрасные моменты, когда кому-нибудь приходит в голову нелепая идея на меня напасть. Или просто напугать, как это сделал Мастер Гэйшери; в глубине души я понимал, что дальше он все-таки вряд ли зайдет. Но разозлился я тогда, как давно уже не злился. Может быть, как вообще никогда. Даже ослеп от ярости, по крайней мере, меня обступила тьма, и единственным источником света в этой тьме стало желание поквитаться с обидчиком – будем честны, бессильное, я сейчас не то что шелохнуться, звука издать не мог. Встретиться бы с этим придурком на Темной Стороне, где одного моего слова достаточно, чтобы… Да что угодно. Вообще все.

Чтобы попасть на Темную Сторону, потаенную изнанку этого Мира, новички часами кружат по подземным коридорам, люди более опытные управляются побыстрее, настоящие мастера за пару минут, а мне в последнее время обычно бывает достаточно нескольких секунд глубокого сосредоточения. На самом деле не я один такой шустрый, это вполне нормальный этап; Джуффин как-то рассказывал, что в его жизни был прекрасный период, когда он то и дело оказывался на Темной Стороне нечаянно, не в меру развеселившись или, наоборот, от сильной усталости. У меня до таких провалов, вроде, пока не дошло, зато обычно достаточно просто вспомнить, как выглядит Темная Сторона: разноцветные потоки ветра, сияющие стволы деревьев, текучая земля под ногами и ослепительный свет, льющийся из трещин в небесной тверди, вся вот эта восхитительная зыбкая маета, тайная родина моего сердца и всего остального меня. Нарисуешь этот пейзаж в воображении и вдруг обнаруживаешь, что воображение тут ни при чем, просто ты уже там.

В смысле тут.

Очень удачно получилось. И на удивление легко. Видимо потому, что попасть на Темную Сторону, где с любым Древним Магистром можно говорить, в худшем случае, на равных, я тогда хотел больше всего на свете. А вспоминать и воображать – не руками размахивать. Этому колдовству даже целое стадо белых удавов не помеха. И вообще ничего.

Ну и, будем честны, от спутника очень много зависит. А спутник у меня на этот раз был – о-го-го. Хотя единственное, чего я тогда желал всем сердцем, – начистить ему рыло. Не убить, не превратить в какую-нибудь пакость, не подчинить своей воле, а просто отколотить, как мальчишку из параллельного класса, который долго изводил меня на всех переменах и вот наконец достал.

Однако этот простой и невинный в сущности план с треском провалился. Потому что на Темной Стороне изменяются не только предметы, пейзажи и законы природы, но и люди. Собственно, в первую очередь мы. Я давно уже понял, что, когда человек идет на Темную Сторону, на самом деле никто никуда не идет, а превращается в существо, способное видеть изнанку Мира и взаимодействовать с ней. Можно сказать, сам выворачивается наизнанку, такими удивительными швами наружу, что только держись.

Мой организм устроен предельно просто: на Темной Стороне я счастлив, как пьяный подросток, которому только что трижды признались в любви. Вывести из состояния крайнего душевного подъема меня, конечно, возможно и тут, но для этого потребуется тяжелая артиллерия в виде настоящей беды. А продолжать сердиться на малознакомого древнего колдуна за то, что он превратился в удава и слегка меня придушил, на Темной Стороне настолько непросто, что даже пытаться не стоит.

Я и не стал.

Зато здесь я сразу оценил комическую сторону происшествия. Притащить на Темную Сторону Темного же Магистра с целью бескомпромиссно дать ему в глаз – это, конечно, по-нашему. Ай да я! Каких только анекдотов ни сочиняли обо мне в столице Соединенного Королевства, но самое смешное все-таки скрыто от посторонних глаз.

Так что сначала я просто смеялся – до слез, до слабости в ногах. И даже не сразу понял, что слабость в ногах у меня не только от смеха, но и от дополнительной тяжести: на моей шее по-прежнему висел этот грешный белый удав.

Впрочем, удавом он больше не был. Хотя так и не стал Древним Магистром с ужасным белым лицом. У меня на шее висел мальчишка, с виду, по здешним меркам, лет тридцати[6]6
  Значит, по нашим – лет восьми-девяти.


[Закрыть], невысокий, довольно упитанный, с коротко стриженными рыжими кудрями и круглым веснушчатым лицом. Он обнимал меня, как любимого старшего брата, вернувшегося не то с недельной попойки, не то просто с войны, и восторженно верещал прямо в ухо: «Лихо у тебя получилось!» Но вовремя почувствовал, что я вот-вот рухну под его тяжестью, и спрыгнул на землю. А я перевел дух и наконец огляделся. И увидел, что мы с мальчишкой тут не одни. Неудивительно: не такие люди Сотофа и Джуффин, чтобы добровольно отказаться от дармовых развлечений. В оперу-то им всяко некогда ходить.

Они и не отказались, причем заявились сюда вместе со своими удобными креслами. Вот это я понимаю, высокий стиль.

Я был рад, что эти двое тоже здесь, но смотреть на них сейчас было почти невыносимо.

С леди Сотофой Ханемер такая проблема: она – самая красивая женщина в этом Мире. Ладно, возможно, одна из самых красивых, просто от остальных меня пока милосердно хранила судьба.

Леди Сотофа так хороша, что, будь моя воля, я бы ее вообще никому никогда не показывал, людей все-таки надо беречь. Она и сама это понимает, поэтому большую часть времени выглядит как милая седая старушка. Но, увы, не на Темной Стороне.

С сэром Джуффином Халли проблема немного иного рода. То есть умереть от его неземной красоты вряд ли кому-то грозит, зато у него совершенно разбойничья рожа. Настолько, что даже я при виде ее невольно начинаю прикидывать, куда бы перепрятать кошелек, хотя Джуффин никогда в жизни не отнимал у меня деньги, наоборот, время от времени силой их всучивал – жалование, скопившееся за несколько лет моего отсутствия, например.

Неудивительно, что, заняв место начальника столичного Тайного Сыска, сэр Джуффин Халли первым делом придал себе вид солидного пожилого джентльмена с доброй полусотней поколений добропорядочных зажиточных предков за спиной, а то бы Дом у Моста до сих пор считался гнусным злодейским притоном, который разумные люди обходят десятой дорогой, а неразумные – просто стороной. Он, кстати, и на Темной Стороне может сохранять этот благообразный облик. И добросовестно сохраняет, когда водит сюда учеников. Но сейчас почему-то решил, что можно не стараться. Ну или просто на радостях забыл.

Я говорю «на радостях», потому что эти двое, Джуффин и Сотофа, выглядели настолько довольными, что светились – не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле. Натурально сияли как уличные фонари, а это даже на Темной Стороне дело не совсем обычное. А толстый рыжий мальчишка, надо понимать, наш кошмарный Древний Магистр, прыгал вокруг них, корчил рожи и восклицал:

– А вы говорили: «Не связывайтесь, сами потом не обрадуетесь». А я связался и очень рад!

Мальчишка из него, кстати, тоже вышел довольно противный, из тех, за кем глаз да глаз, если не хочешь обнаружить у себя за шиворотом выводок пиявок, в кармане – дохлую крысу, а в волосах – паука. Но с предыдущей версией, конечно, ни в какое сравнение. Вполне можно жить.

– «С ним» – это со мной, что ли, не связываться? – наконец спросил я. – Приятно слышать, но, по-моему, вы меня несколько переоцениваете…

– Да ладно тебе, – отмахнулась леди Сотофа. – Ты совершенно ужасный и сам это знаешь. Лично мне это не мешает, но даже я стараюсь пореже тебя дразнить.

– Так и я часто не собираюсь, – пообещал мальчишка. – Одного раза хватило. Все получилось. Я молодец!

Он повернулся ко мне и заговорил быстро и деловито, с серьезностью, которая совершенно не сочеталась с его детским обликом:

– Ты меня извини, пожалуйста. Во-первых, что перешел на «ты» – я на Темной Стороне со всеми так разговариваю. А в Мире – всегда на «вы». Понимаешь, почему? Здесь, на Темной Стороне, каждый из нас – только тот, кто он есть. А в Мире тот, кто есть почти всегда прячется за спиной того, кем он кажется – прежде всего, самому себе. Поэтому там я всегда обращаюсь одновременно к двоим, чтобы напомнить об истинном положении дел.

– Понимаю, – сказал я. – Отличный метод. Даже завидно, что его придумал не я.

– Хорошо, – кивнул Гэйшери и явно собирался продолжить рассказывать что-то важное, но я перебил его дурацким вопросом, который сам просился на язык:

– А ты что, действительно именно вот такой, каким сейчас выглядишь?

Сотофа и Джуффин, переглянувшись, расхохотались. А толстый мальчишка нетерпеливо поморщился:

– Вечно вам всем интересна всякая ерунда. Да какая вообще разница, кто как выглядит? Мне вот, например, плевать на ваши рожи. А вам на мои почему-то нет. Как ни стараюсь щадить ваши чувства, вечно выясняется, что кто-то недоволен моим внешним видом. А кто-то, наоборот, так доволен, что лучше бы не.

– Это он из милосердия так выглядит, – сквозь смех сказала леди Сотофа. – На Темной Стороне Гэйшери просто невыносимо красив…

– Вот кто бы говорил, – укоризненно заметил я.

– Ой нет, вообще никакого сравнения! – воскликнула она. – Он гораздо хуже меня. В смысле лучше. Хоть зажмуривайся. И результат, сам понимаешь, какой: ученицы, которых Гэйшери приводил на Темную Сторону, влюблялись в него по уши. И ладно, если бы только ученицы, у мальчишек тоже, как говорится, сдавали нервы, даже у лучших друзей. Само по себе это забавно и отчасти даже приятно, но в таком состоянии ничему путному не научишься, о важном не поговоришь, и ничего, кроме своего спутника, толком не увидишь, так что непонятно, зачем вообще было сюда приходить. Я этот период немножко застала, так что рассуждаю не теоретически, сама свидетель: это была катастрофа, с которой никто не мог совладать. В конце концов, Гэйшери все достало, и он выпросил у Темной Стороны другую внешность, что-то вроде костюма для пребывания здесь. Любую, на ее усмотрение, лишь бы не мешала делам. А у Темной Стороны иногда просыпается чувство юмора. Своеобразное, но уж какое есть. С другой стороны, заказ идеально выполнен. Этого мальчишку невозможно вожделеть.

– Ну почему же, – возразил я. – Этого мальчишку сразу хочется оттаскать за уши, не дожидаясь, пока что-нибудь натворит. Это разве не вожделение? Как – нет?! Вы что, серьезно? А я всю жизнь думал, оно и есть.