Текст книги "Россия. Наши дни. III. Презумпция виновности. Часть 1. Надежды не тая"

– Хорошо. Давай хотя бы так попробуем сделать, – закончил разговор Гриша.

Валера лёг на свою шконку, положил правую руку себе на лоб и закрыл глаза. Он любил частенько так зависать в думах и переживаниях, мог проваляться в такой позе несколько часов. Он был недоволен этим разговором и ситуацией с деньгами. Ему казалось, что всё должно было пойти по его плану, быстро и без вопросов. Они с Иванычем грамотно, как учили Руслан и Володя, нагнали жути на новичков про общие камеры, злых зэков и страшные порядки на централе. Это позволяло надеяться на правильный результат, однако парни почему-то заартачились, и теперь вся игра могла привести к патовой ситуации, а значит, к поражению Валеры. Теперь ему предстояло придумывать новый план, чем он безуспешно и занимался в любимой позе мыслителя.

Гриша в свою очередь был доволен разговором. Он добился своего – отсрочки по времени не по его вине – и теперь спокойно мог ждать, наблюдая за развитием ситуации и мучениями Чурбанова. Иваныч, естественно, был в курсе истории «развода» и, будучи несогласным изначально с политикой поведения Валеры, теперь держал молчаливый нейтралитет, старался не лезть в эту историю вовсе. Его нахождение в следственном изоляторе подошло к этапу мучительных поездок на суд, поэтому вопрос комфорта и спокойствия в камере для него стоял особенно остро. Он прекрасно понимал, что в случае Валериной неудачи с миллионными требованиями от парней, достанется в первую очередь Чурбанову. Но задеть могло и его, поэтому, естественно, ему хотелось счастливого конца этой истории. Тем более, что Гриша ему очень нравился и как партнёр по настольным играм, и как сокамерник – спокойный, аккуратный, не курящий и мало болтающий в отличие от Валерки.

Ближе к четырём привели Александра. Тот радостно сообщил, что друзья наняли ему хорошего адвоката и теперь дело пойдёт совсем по-другому.

– Опытный дядька, взросленький, «под пездис»7676
  под полтинник – чуть меньше пятидесяти лет.


[Закрыть]где-то, с хорошими связями как в прокуратуре, так и в судах, – воодушевленно описывал своего адвоката Саша. – Обещал, что вытащит меня под домашний арест на ближайшей продлёнке. Всё-таки у меня маленькие дети, жена не работает, я единственный кормилец в семье. Уверенно так говорил, что я даже духом воспрянул. Выслушал меня внимательно, всё записал, дал мне кучу бумажек на подпись – запросы всякие, ходатайства, требования, заявления и прочее. Мы с ним так долго общались, что меня даже после окончания встречи не на сборку посадили, а сразу в камеру повели, так что никаких новостей с централа я вам не принёс.

– Да супер, Саш! – откровенно порадовался за него Гриша. – Ты даже повеселел и выглядеть лучше стал, а то на тебя без слёз смотреть было страшно.

– С адвокатом по-любому лучше, чем без него, – процедил пессимистично Иваныч.

– Что с деньгами, Саша? – умирающим голосом поинтересовался с кровати, не меняя позы, Чурбанов. – Сегодня десятый день – день расплаты. Ты видел внизу нас разделили, тебя повели к адвокату, а меня к оперу.

– По поводу денег… – по-доброму, с улыбкой и очень спокойным тоном ответил Ткаченко. – Я прислушался к советам адвоката, к его обещанию вытащить меня в ближайшее время домой, оценил трезво ситуацию с моей семьей, взвесил все «за» и «против» и принял решение, что платить за Бэ-эС я не вижу никакого смысла. Если меня оставят в этой камере бесплатно, я готов покупать продукты и поддерживать наш общий быт. Если нет, то ничего страшного, переведусь в общую камеру и там дождусь продлёнки.

Валера вскочил с койки как подорванный и оказался перед Сашей. Губы у него тряслись, бледное лицо покрыли гранатовые пятна. Гриша обратил внимание на то, что, когда Чурбанов нервничает, он начинает постоянно поправлять рукой свисающий на глаза длинный чуб. В этот раз частота движения зашкаливала.

– Ты, что, совсем обалдел?! – начал свою гневную речь Валера. – Ты не понимаешь, я уже обо всём договорился, я за тебя поручился. Теперь эти деньги с меня требовать будут. Вы что, оба думаете, тут всё так просто? Хочу сижу на Бэ-эСе, хочу – в общую хату пойду. Да для того чтобы вас сюда с карантина подняли, я столько сил приложил. Это что, всё бесплатно, вы думаете? Кто мне мои потери возместит?

– Э-э-э! Успокойся! – жёстко прервал его Александр. – Во-первых, я тебя не просил, чтобы ты меня с карантина в свою хату поднимал, а во-вторых, я не обещал тебе никаких денег! Я сказал, подумаю. Вот подумал и сообщил тебе своё решение. Поэтому засунь свои предъявы куда подальше.

Валера сел на шконку, уставился в телевизор и закончил свою мысль.

– Я тебя услышал. Готовься, Саша, в ближайшее время тебя переведут в общую камеру. Твоей судьбе я не завидую. Это может случиться в любое время, хоть завтра. Там очень жёстко относятся к тем, кто ведёт себя так, как ты. Поверь мне, Володя позаботится, чтобы за тобой пошёл соответствующий сопровод. Я вечером сообщу о твоём решении, поэтому у тебя есть ещё время передумать.

– Не о чем думать! Решение окончательное, – буркнул Александр и залез к себе на пальму и также впялился в телевизор.

На вечерней проверке кроме продольных, передающих смену, присутствовал и ранее не появлявшийся в поле зрения Гриши майор в тёмно-синей форме. Он поинтересовался на наличие жалоб у арестованных на предмет содержания и отношения его подчинённых. Получив желаемый ответ, что всё нормально, жалоб нет, отпустил всех кроме Ткаченко в камеру.

– А кто это был? – спросил, как только закрылась дверь, Гриша.

– Это режимник, курирующий Бэ-эС, – ответил Иваныч. – Редкостная гнида. Когда он приходит на шмон, всегда что-то отлетает. Он в контрах с нашим опером Володей, поэтому его надо опасаться.

Саша вернулся минут через пять.

– Что он от тебя хотел? – сразу же вцепился в него мертвой хваткой Владимир Иванович.

– Спрашивал у меня, как я оказался в этой камере, как мне сидится, не вымогают ли у меня деньги сокамерники или сотрудники тюрьмы. Есть ли просьбы или пожелания.

– Ну! И что ты ответил? – не унимался старый.

– Сказал, что у меня всё хорошо, живём дружно, проблем нет, никто ничего не вымогает, в камеру распределили с карантина вместе с Тополевым.

– И всё?

– Нет, ещё спросил, правда ли, что я в прошлом хоккеист.

– Видимо, в твоём личном деле прочитал, – закруглил допрос Иваныч и, взяв нарды, пригласил Гришу играть.

На следующий день утром во время прогулки Валера уединился с Гришей в дальнем от входа углу большого дворика и поведал ему о своем ночном разговоре с оперативником.

– Сашу переведут в «ноль восьмую»7777
  Х08 – камера №08


[Закрыть] на следующей неделе, только ему не говори, – Чурбанов посмотрел пристально на Григория и, дождавшись согласия, продолжил. – По твоему вопросу… он тебя вызовет в свое дежурство во вторник, и вы всё обсудите. Так пойдёт?

– Конечно, пойдет! Спасибо, Валера, большое. Доживем до понедельника, как говорится.

Гриша, естественно, улучив момент, поделился информацией с Александром. Сведения Сашу не порадовали, но тем не менее он поблагодарил своего товарища по несчастью, озвучил общеизвестную истину, что кто предупреждён, тот вооружён.

На следующий день во время утренней проверки, когда все четверо расслабленно стояли у стены справа от двери в камеру, неожиданно из-за угла появился уже знакомый режимник с длинной стальной проволокой и зашёл внутрь «хаты». Сокамерникам, не имеющим возможности даже заглянуть и посмотреть, что он там делает, оставалось только вслушиваться. Гриша стоял дальше всех от двери, поэтому вообще ничего не слышал и не видел. Он даже и не понял, что это был первый шмон в его тюремной карьере. Пробыв там не более трёх минут, майор вышел и скомандовал выводному «Заводи!»

Когда дверь была закрыта на все повороты ключа, и в коридоре послышались голоса пацанов из соседней «хаты», опытный Иваныч тихо произнёс.

– Тэ-эр-ку отшмонали…

Как он это понял, оставалось неясным. В камере всё было аккуратно и чисто. Отсутствовали какие-либо следы обыска. Холодильник, где находился заветный «курок», был закрыт. Валера немедленно бросился вынимать продукты с верхней полки, чтобы проверить догадку Степанова. Провозившись минут пять с пластиковыми деталями внутренней обшивки, он хлопнул с досады дверью белого рефрижератора и подтвердил страшную догадку. Телефона и зарядки на месте не было. Под внутренней нижней полкой двери холодильника не потревоженной лежала запрещённая распорядком заточка.

– Он точно знал, куда лезть, – констатировал Владимир Иванович. – Этот «курок» был неприкасаемым более девяти месяцев. Он пережил два крупных управских шмона. Никто, кроме здесь присутствующих, не знал о его существовании.

После этих слов все одновременно посмотрели на Ткаченко.

– Чего вы на меня уставились? Я не сдавал «курок» никому! Я даже не знаю, где он точно находится, знаю только, что в холодильнике, а где конкретно – не ведаю. Его всегда Валера доставал.

– Это правда! – поддержал Александра Григорий. – Я тоже не знаю точное расположение «курка» внутри. Мы с Сашей туда и не лазаем, это чисто Валерина зона ответственности.

– Я в такие совпадения не верю! – вступил в разбор полётов Чурбанов. – Позавчера он беседует один на один с режимником на продоле, а сегодня тот приходит и как фокусник из шляпы достает тэ-эр-ку с «курка» за считанные минуты, даже не оставив следы своего проникновения.

– Это серьёзная предъява, Александр! – выступил с заключением Иваныч. – Тебе надо самостоятельно восстановить утрату, иначе мы дотянемся до смотрящего за Бэ-эС и объявим тебя «крысой». Последствия могут быть непоправимыми.

– Тянитесь куда угодно и до кого угодно! Я любому обосную, что прав! А за вашу голимую подставу вы сами ещё ответ держать будете. А кто не понимает слова, могу объяснить через печень и на возраст некоторых не посмотрю.

– Саша, Саша, спокойно! – встав между Ткаченко и Иванычем, повышенным тоном произнёс Григорий. – Тебя никто не обвиняет. Мы все на взводе из-за потери самой ценной вещи в нашей «хате», поэтому возникают даже самые невероятные версии. Давайте лучше все успокоимся и придумаем, как нам жить дальше.

– Да никак! – спокойно ответил Валера и улёгся в свою любимую позу. – Скоро проверка закончится, я постучу в тормоза, придёт продольный, и я с ним потрещу за наш телефон. Если всё нормально будет, то вечером он нам его обратно принесёт, а мы ему двадцатку переведем на «киви»7878
  Киви кошелек – электронная платежная система


[Закрыть]. Ни у кого не будет возражений скинуться по пятачку?

– Конечно, скинемся! – ответил за всех Гриша, посмотрев на Ткаченко и получив от него в обратку кивок согласия.

Разговор Валеры с дежурным по продолу проходил в коридоре и был недолгим. Вернувшись, Чурбанов огласил нелицеприятный вердикт: действительно, телефон забрал режимник, отнёс к себе в кабинет, поэтому вопрос о возвращении даже не обсуждается ни за какие деньги. И самое печальное, что режимник собирается писать докладную – значит, кто-то из «хаты» должен будет уехать на кичу.

Вечером Иваныч написал маляву Руслану и распорядился наладить «дорогу» с соседями сверху. Александр встал в полный рост на своей шконке и несколько раз сильно постучал кулаком в потолок. Валера открыл окно и громко три раза крикнул: «три-ноль-один!». Сверху открыли окно и крикнули в ответ: «говори!».

– Скинь коня! – прокричал Валера.

– Лови! – донеслось от соседей.

В окне показался толстый канат с мешочком на конце. С помощью самодельного крючка, называемого в тюрьме «удочкой», сделанного из десятка корпусов письменных принадлежностей, Чурбанов, через два ряда решёток, достал и затащил в окно верёвку. Положив записку с адресом получателя, он дёрнул два раза, и конь быстро пошёл вверх по «дороге». Прошло не более часа, когда раздался сильный стук в потолок, и Валера поспешил открыть окно снова.

– Два-восемь-восемь! – послышался крик «дорожника» верхней хаты. – Прими коня!

Валера снова затащил канат с большим «бандюком»7979
  закрытый чехол для передачи предметов по «дороге»


[Закрыть] на конце, дернул два раза, и «конь» также быстро скрылся. Иваныч, как старший по хате, принял от Валеры заветный пакет, перетянутый скотчем, вскрыл его. Внутри оказался кнопочный мобильный телефон, который Чурбанов незамедлительно включил и начал набирать номер смотрящего по БС. Дождавшись ответа, он передал трубку Степанову.

– Привет, Руслан! – поздоровался Иваныч. – Спасибо тебе большое за тэ-эр-ку. Мы после полуночи тебе её вернем обратно.

Руслан что-то долго говорил в ответ, видимо, расспрашивал о подробностях утреннего инцидента, который описал Иваныч в своей маляве. Собеседник в свою очередь отвечал смотрящему короткими фразами, явно не желая, чтобы остальные догадывались о предмете их разговора. В конце разговора Степанов молча протянул трубку Ткаченко и встал, уступив переговорную Саше. Все обступили его так, чтобы было слышно, что говорят на обеих сторонах провода.

– Вечер добрый, Александр! – начал разговор Руслан.

– Здравствуй, Руслан, – спокойным тоном ответил Ткаченко.

– Что можешь сказать по сути сегодняшнего происшествия?

– То, что мне, как и всем остальным, очень жаль, что у нас отшмонали тэ-эр-ку.

– Это понятно. А что насчёт того, что ты за два дня до этого с режимником о чём-то тёр в одинаре, а потом он взял и отшмонал «запрет»?

– Это совпадение или подстава. Я так считаю. Ни я, ни Григорий не знаем точного нахождения «курка», поэтому и объяснить никому не могли, где он находится.

– То есть ты считаешь, что это подстава? И от кого она прилетела, по-твоему?

– Я думаю, либо от опера Володи, который узнал, что я не буду платить лимон за то, чтобы остаться в этой «хате», либо от кого-то ещё, кто точно знал расположение «курка». В любом случае, кто-то захотел, чтобы меня наказали за непослушание и за отказ платить.

– С тебя Володя миллион запросил за Бэ-эС?

– Да! Не напрямую, а через Валеру. И с Григория тоже.

– Я тебя услышал, Саша! Ты должен понимать, что я буду проверять по своим каналам всё, что вы мне тут рассказали, в том числе и через мусоров. Поэтому я с тебя подозрения не снимаю. В тюрьме рано или поздно всё выясняется, и каждый получает по заслугам. Чтобы объявить человека «крысой», потребуется стопудовый повод и доказуха. Поэтому живи, как жил, и если за тобой ничего «сучьего» нет, то разговор так и умрёт.

– Я знаю, что я прав. Но отношусь к твоим словам с пониманием и готов ответить.

– Хорошо, Саша. Передай, пожалуйста, трубочку Валере.

Чурбанов выхватил ТР из рук Ткаченко и с ногами залез в дальний угол своей шконки. Он прижал к уху трубку и закрыл её снизу ладонью так, чтобы никто из присутствующих не смог разобрать, о чём он говорит. Иваныч при этом сделал звук на телевизоре громче и отвёл сокамерников к двери, предоставив Валере возможность спокойно поговорить со смотрящим. Гриша решил воспользоваться этой паузой и расспросить о «дороге».

– Владимир Иванович, поясни, пожалуйста, как верхние камеры с нижними связываются, мы уже видели, но как 301-ая передала нашу записку дальше по стене горизонтально? Там ведь между ними и «котловой хатой»8080
  Камера, в которой находится смотрящий и «котел» – общие товары: сигареты, бытовая химия, мыльно-рыльное, продукты, чай, кофе, конфеты.


[Закрыть] камер семь будет.

– Всё очень просто, – с удовольствием начал объяснять Иваныч. – Соседние по горизонтали «хаты» связываются между собой либо «парашютом», либо «раскруткой», либо «прострелом». Объясню по порядку. «Парашют» делают, когда между «хатами» препятствий много. Например, стена или угол какой-нибудь, или когда ветер хороший попутный. Распускается носок на нитки, из этих ниток сплетается косица, к концу привязывается простой полиэтиленовый пакет как парашют и запускается по ветру, а в соседней «хате» ловят такой же «удочкой», как у нас.

«Раскрутка» – это когда из соседних камер высовывают в окна крючки длинные, на одном из них – нитка с грузом, а на другом зацепы. Тот, который с ниткой, раскручивают на крючке как пращу, и запускают в сторону соседей, которые стараются эту нитку поймать своим крючком с помощью этих зацепов.

А «прострел» – это когда нитка привязывается к бумажному дротику, сделанному в виде конуса с грузиком на острие и через трубку, как индейцы Амазонки, плевком простреливается в нужную «хату», обычно расположенную напротив в другом корпусе. Нитки затем фиксируют за «решки»8181
  решётки


[Закрыть] узлами, и, когда надо наладить «дорогу», то к концу нитки привязывается канат и затягивается в хату. Так все камеры между собой связываются, и получается «дорога».

– А из чего канаты делают? – поинтересовался любознательный Гриша.

– Простыни обычно режут на полоски сантиметра по три, делают косицу и связывают в канаты. Иногда такие канаты достигают ста метров в длину. Если на Бутырку посмотреть вечером с внешней стороны, то можно увидеть, как «дорога» работает, как «бандюки» с грузами летают вдоль стен и услышать, как «дорожники» кричат в окна.

Рассказ Иваныча прервал закончивший разговор Валера.

– Гриша, ты будешь с семьёй общаться? – спросил Чурбанов нервным голоском.

– Да, конечно, если можно.

– Можно! Только попроси, чтобы перезвонили и пятьсот рублей на этот номер положили. Нам тэ-эр-ку надо будет вернуть ночью уже с пополненным балансом, поэтому кто в состоянии заплатить пятьсот рублей, тот пусть и общается, – произнёс Валера и посмотрел на Сашу.

– Я в состоянии оплатить за себя и больше! – с надрывом ответил Чурбанову Александр.

– Не надо больше, надо пятьсот, – спокойно парировал Валера и, обратившись к Григорию, продолжил. – Тогда как поговоришь, дай трубку Александру. Да, и не забудьте предупредить своих, что ближайшие несколько дней мы будем без связи, чтобы не волновались. Я договорился с Русланом, он нам на днях подгонит другую трубу, так что готовьте по пятёрке с носа.

Гриша погрузился в переговорную, Саша сидел и читал за «дубком», а Валера с Иванычем отошли к тормозам и стали шептаться. Было заметно, что оба нервничают и о чём-то спорят. Но что конкретно они обсуждали, слышно не было даже навострившему уши Александру, который больше других горел желанием найти виновных в истории с телефоном.

Четыре дня, в том числе и выходные, 288-ая камера жила без связи. Мало что изменилось в жизни сокамерников – тот же распорядок дня, те же игры в нарды и шахматы, просмотр телевизора, прогулки, стирка, уборка, готовка. Вечерних выходов в эфир и общения с близкими явно не хватало. Раньше, даже не замечая этого, Гриша, начиная с обеда, уже с нетерпением ждал наступления восьми часов – времени, когда он услышит родной и любимый голос, узнает последние новости по своему делу и о событиях в семье и у друзей. После разговоров Григорий долго смотрел телевизор, переваривая полученную информацию и усваивая положительный заряд энергии. А теперь уже в десять вся камера ложилась спать, с тоской вздыхая о былых вечерах.

В понедельник с утра к Грише примчался адвокат. Его забрали почти на весь день из камеры. Роман отчитался о проделанной им работе за последние две недели, выслушал рассказ своего клиента обо всех коллизиях последних дней, посетовал на то, что следователь по делу Валерия Черноус отказывается от встречи с ним и всячески затягивает следственные действия, которые Шахманов хотел бы провести.

– Рома, тебе Лариса передавала мою просьбу относительно Животковых? – задал мучающий его вопрос Гриша.

– Ты имеешь в виду, почему Антон отказался от твоего финансирования?

– Финансирование – это громко сказано! Я бы назвал это обязательствами перед попавшим в беду другом. Оплату услуг адвоката и выплату зарплаты, пока я нахожусь здесь и прикрываю их задницы, нельзя назвать финансированием! Разве я не прав?

– Конечно, прав! – подтвердил слова Гриши адвокат. – Но это ваши дела, в которые я лезть не хочу и не буду. Как мне сказал Валера Смирнов, к Животковым пришла их «крыша» и наговорила разных гадостей про тебя.

– Леша Бытко, что ли?

– По-моему, да.

– И что же он такое про меня наговорил, что друзья от меня отвернулись?

– Опять же, по словам Смирнова, этот Бытко сказал, что читал протоколы твоего допроса, где ты даёшь показания на своих друзей и тянешь их за собой. И что их арест – это только дело времени. Он потребовал от них внушительную сумму денег, чтобы спасти их от тюрьмы и провести по делу как свидетелей.

– Но это же неправда! – возмутился Тополев и даже вскочил со стула. – Ты же можешь им рассказать, как оно на самом деле! Ты же читал и копировал все мои показания. Покажи им копии моих допросов, убеди, что он врёт и вымогает у них деньги.

– Успокойся, Григорий! – громко и чётко произнес Роман, продолжая сидеть за столом. – Присядь-ка! – и, дождавшись, когда его клиент успокоится и сядет обратно, продолжил. – Я по телефону разговаривал с Антоном и рассказал ему точь-в-точь, как ты сказал, даже предложил встретиться и показать всё, что у меня есть по твоему делу. Но он категорически отказался и сказал, что больше тебе не верит, что ты их всех предал, обманул и подставил. Поэтому он не желает иметь с тобой никаких дел.

На Грише не было лица. Это был самый сильный удар из всех, которые за последнее время регулярно получал Тополев. Находясь в заточении, он продолжал верить в две неизменные вещи – в преданность жены Ларисы и в дружбу Саши и Антона Животковых. Опираясь на эти два постулата, он был готов всё вытерпеть и всё пережить, бороться до конца и держать язык за зубами. Но теперь, когда у него из-под ног выбили одну из основных опор, он почувствовал пустоту и безысходность. Ему захотелось уйти из адвокатской комнаты в камеру, лечь на шконку и крепко заснуть часов на двенадцать.

– Давай не будем расстраиваться и убиваться по этому поводу! – посоветовал, почувствовавший изменение в поведении Гриши, адвокат. – Поверь мне, когда человек попадает в тюрьму, от него отворачиваются почти все. И только единицы доходят с ним до победного конца. Если к каждой такой потере относиться так тяжело, то до освобождения ты можешь не дожить. Мало кто захочет впустить в свою припарафиненную жизнь запачкавшегося тюрьмой человека, даже и своего когда-то лучшего друга. Поэтому просто смирись с этим фактом, переверни страницу и пойдём дальше. Согласен со мной?

– Согласен, – грустно ответил пришедший в себя Гриша. – Смирнов-то хоть на моей стороне?

– Валера?! Да. Он тебе пока предан. Но опять же, ключевое слово – пока…

Они еще минут пять пообсуждали стратегию поведения со следователем, варианты действий на случай закрытия Гриши в ШИЗО и перевода в другую камеру. Затем попрощались, договорившись увидеться в середине ноября.

Оказавшись снова на сборке, Григорий удивился тому, что на этот раз народу в «стакане» было значительно меньше, чем в первый раз, ему даже удалось присесть на лавочку.

Вместе с ним ожидали вывода пятеро, один из которых был похож на бомжа. Конечно, разговорились, делясь своими проблемами и «делюгами»8282
  Подробности уголовных дел


[Закрыть]. Троих арестовали за хранение наркотиков, причём реальным наркоманом из них был только один. Он действительно уже давно баловался гашишем, и его взяли на «закладке»8383
  Спрятанные наркотические средства


[Закрыть], когда он шёл за очередной дозой. Наркоман сразу же признал свою вину и сейчас ждал «пятиминутки» – консилиума тюремных врачей и психологов для определения степени его зависимости и вменяемости, которые решат его дальнейшую судьбу – срок заключения и место отбывания наказания. Такая пятиминутка проходила несколько раз в месяц, и на неё тягали всех со статьями по наркотикам и незаконному обороту психотропных веществ.

Остальные двое, как под копирку, рассказывали одну и ту же историю: на обочине голосует симпатичная девчонка, они останавливаются, соглашаются подвезти, через пару километров пост ДПС8484
  Дежурно-постовая служба полиции


[Закрыть], их тормозят «гаишники»8585
  Сотрудники ДПС


[Закрыть], осматривают автомобиль и под резиновым ковриком – в первом случае пассажирского сидения, а во втором – заднего, находят пакетик с белым порошком. Девушки уже и след простыл. Их мордой в асфальт и в изолятор временного содержания, затем суд об избрании меры пресечения и в Бутырку. Причём отсутствие отпечатков их пальцев на пакетиках не послужило оправданием и даже поводом для сомнения судьи. Четвёртым был взяткодатель, который в метро предложил тысячу рублей сотруднику транспортной полиции, задержавшему его за отсутствие с собой документа, подтверждающего личность, чтобы тот отпустил его, потому что он опаздывал на свидание к девушке. Теперь ему грозит минимум год лишения свободы, и свою девушку он, видимо, ещё нескоро увидит.

Разговорить Бомжа было сложнее всего. На вид ему за пятьдесят, нелюдимый, абсолютно заросший мужик с грязной головой и бородой, в которых были заметны явные колтуны. Одежда его была давно нестиранной и попахивала. В руках он держал небольшую железную коробочку, которую то и дело прижимал к груди, как грудного ребенка. Гриша подошёл к нему вплотную, заглянул в глаза и ужаснулся. На него смотрел получеловек – полузверь. Он узнал бы этот взгляд из тысячи – взгляд душевнобольного человека, заколотого транквилизаторами. И тем не менее он решил заговорить с ним.

– Привет! Меня Гриша Тополев зовут. А тебя как?

Зверочеловек вдруг неожиданно обмяк, в его взгляде появилась искра разума, он отодвинулся от стены и произнёс:

– Привет! Меня зовут Вася, а фамилию свою я не помню.

– Ты из какой камеры, Вася? – ласково и уважительно продолжил опрос Григорий.

– Я с «КД»8686
  Отдельный корпус Бутырского централа где содержат умалишённых. Психиатрический стационар Бутырской тюрьмы


[Закрыть], – также тихо и спокойно ответил Василий.

– Кошкин дом! – пояснил всем наркоман. – Меня там держали несколько недель, когда у меня ломка была. Это отдельно стоящий корпус Бутырки, там содержат только сумасшедших и сильно больных. В общем, ад на земле! Камеры убитые напрочь, ни телевизоров, ни радиоприёмников, ничего. Одни уколы и таблетки, да ещё и дубинками по хребту ежедневно бьют, чтобы в страхе держать. Видимо, его там закололи феназепамом или галоперидолом. Там таких экземпляров пруд пруди.

Василий улыбнулся, открыл свою коробочку, достал оттуда фотографии и протянул их Грише.

– Это мне? – переспросил Тополев.

– Да! Посмотри. На этих фотографиях я и моя семья. Может быть, ты кого-нибудь узнаешь и поможешь мне?

На одном фото были изображены молодые, красивые, счастливые и улыбающиеся мужчина с женщиной лет тридцати на фоне большого загородного дома. На другом они же с двумя маленькими детьми, на третьем – мужчина, видимо, со своими родителями на фоне дорогого внедорожника, на четвёртом он же в хорошем костюме в большом кожаном кресле рабочего кабинета.

– Кто это? – переспросил Гриша.

– Это я с женой, с детьми и с родителями, – гладя по картинкам пальцами правой руки, пояснил Василий.

– Не может быть! – подумал Тополев. – Этот бородатый, заросший старик в лохмотьях никак не ассоциировался с молодым, успешным бизнесменом и счастливым семьянином с фотографии.

В полумраке камеры сборки сложно было разобрать истинные черты лица Василия, скрытые под зарослями волос на голове и лице, тем не менее, вглядываясь и сравнивая внешности на фотографии с подлинником, Григорий стал замечать схожесть.

– Что же с тобой случилось, Вася? И сколько ты уже здесь сидишь?

– Я не помню… – робко и тихо ответил несчастный узник, напомнивший Грише Эдмона Дантеса из романа Дюма «Граф Монте-Кристо», заточенного в Замке Иф.

– И по какой статье сидишь, тоже не помнишь?

– Нет… не помню… – задумчиво и как-то безразлично ответил Василий.

– Судя по длине волос, он не стригся уже несколько лет, – заметил один из таксистов-неудачников.

– Кобздец! Закололи парня до шизухи, не выберется теперь уже, – заключил бывалый наркоман. – Много таких по централам сидит, проплаченных сидельцев. Сперва рейдеры или менты у них бизнес и недвижку отжимают, а потом, чтобы не боролись, заводят уголовные дела липовые и в тюрьму. А тут уже если признанку выбить сразу не получается, то переводят в дурку и закалывают лекарствами до шизофрении, а потом либо в сумасшедший дом до конца жизни, либо сами вздергиваются на «решке».

Дверь «стакана» открылась, и уже знакомый Грише выводной по кличке «Майонез» махнул ему рукой, подзывая к себе.

– С Бэ-эСа ещё есть кто, кроме тебя? – спросил он подошедшего к нему Тополева, выводя его из «стакана».

– Нет, я один.

– Сейчас дождёмся ещё одного от адвоката и пойдём. Вы у меня последние остались, – сказал Майонез и прислонился к стенке рядом с Григорием.

– Слушай, а ты случайно не знаешь, что это за чел там такой весь волосатый со мной в одном «стакане» был? – воспользовавшись случаем, полюбопытствовал Тополев.

– Конечно, знаю! Его многие тут знают. Он уже почти три года на Ка-Дэ сидит.

– А что с ним случилось?

– У него была большая строительная компания в Москве. Кому-то из власть имущих его бизнес очень понравился. Против него завели фиктивное уголовное дело и посадили. Бизнес отняли. Он поначалу боролся, к нему адвокат чуть ли не каждый день ходил, и даже у него чего-то получаться стало по его делу, как вдруг погибает его семья в автокатастрофе, говорят в предумышленной. Вот он с ума и сошёл.

– А почему его не отправляют на лечение в специализированную клинику?

– Видимо, кто-то с очень мохнатой лапой заинтересован, чтобы его тут держали как можно дольше, пока не преставится. У него ещё организм на редкость крепкий, потому как, сколько в него всей этой гадости колют, другой бы уже давно «крякнул», а этот всё живёт. Правда, память напрочь потерял, даже фамилию свою не помнит.

– А какая у него фамилия?

– А тебе зачем? – злобно хмурясь, спросил Майонез, отрываясь от стены. – Были тут охотники помочь бедняге, ничем хорошим ни для них, ни для него это не закончилось. И не думай даже об этом. Тут такие деньжищи замешаны, что укатают только так.

Вскоре привели еще одного БСовца, и тройка мирно побрела в сторону своего корпуса. Когда Гриша зашёл в камеру, то обнаружил, что Саши Ткаченко там уже не было, и его шконка была пустой. Валера с Иванычем суетились рядом с дубком, накрывая поздний обед. Они специально не садились есть без Гриши, чтобы сделать трапезу по-семейному совместной. Теперь, после отказа и выдворения Александра, Тополев оставался для Валеры последней дойной коровой, которую надо было беречь, ублажать и веселить. Чурбанов поведал, что Сашку забрали ещё утром, почти сразу после того, как Гриша ушел к адвокату и до сих пор больше никого не приводили.

16 часов провел Ткаченко на сборке со всем своим скарбом. В этот день к нему приходил адвокат, но так и не дождался своего клиента, потерянного в дебрях тюремного замка. Три раза дежурный по корпусу свиданий и встреч отправлял запрос на вызов Александра, но все три раза приходил ответ, что заключенный с такими данными не найден. Это была своеобразная месть опера Володи за отказ оплачивать его услуги. Измученный неизвестностью и продрогший насквозь в холодной камере распределителя, Саша только в районе трёх часов ночи следующих суток попал в общую хату ноль восемь. В ту самую, которой так пугали его Чурбанов и Степанов. Они-то и поспешили уверить Гришу, что Ткаченко там обязательно разорвут, как только узнают, что он сдал их «курок».