Текст книги "Новые празднiкi, или В поисках Внутреннего Грааля."

И, как известно, создал базу данных по, назовём их так, «частницам», каковой базой так толком и не воспользовался, ибо, как я уже говорил, меня отвлекла «реальная» жизнь. Х*ль, ведь не каждый же год люди квартиры меняют! Сработал, короче, катеживовский глиняный домик…

Спасибо, Катя! Ввек не забуду!..

VI

Все мы должны стать Единым Я, потому что это Единственное, что честно; Единственное, что справедливо; потому что это просто-напросто Единственный Выход.

Я знаю это точно.

Я энциклопедически образован; говна ел столько, что вполне хватило б на всех)); я добрый и ненавижу Зло; я умею создавать прекрасную музыку и, вместе с тем, умею работать руками, и это именно я говорю вам, что то, что все мы должны стать Единым Я – это точно.

Вы не волнуйтесь! Когда мы станем Единым Я, меня сразу не станет. Стать Единым Я – не значит стать мною лично. Это значит стать Собой! Это значит стать Им! Я знаю это точно!

Что вам ещё? Какие ещё увещевания вам нужны?

Не спрашивайте о сроках. Никогда не спрашивайте о сроках! Потому что… времени нет…

VII

Как раз поздней осенью 2002-го года в общих чертах подошёл к концу процесс записи этих несчастных пяти песен («Тагудада», «Вечная Любовь», «Никаких небес!», «Горе чужое» и «Метрополитен»), которые потом вошли в альбом «Письмо», то есть в альбом абсолютно живой музыки. В отличие от тех песен (в том числе, «Письмо»), что мы записали, когда был ещё постоянный живой состав, за одну ночь, а за другую всё это свёл Серёжа, вторая сессия длилась целых два года.

Год длилась запись, а ещё год – сведение. Понятно, что всё тянулось столь долго не потому, что таким уж большим был объём работ, а потому, что это делалось время от времени, когда, собственно, время это появлялось у Эли Шмелёвой, у басиста Пети Дольского, у нынешнего, кстати, гитариста Земфиры Андрея Звонкова, которого я знал практически с детства, у барабанщика Володи Дольского.

Пожалуй, осмелюсь всё-таки всё рассказать по порядку.

Примерно год после того, как осенью 2000-го года мы с Вовой Афанасьевым решили распустить живой состав «Новых Праздников» (подробно эта история изложена в моём романе «Я-1» вообще и в главе 78, в частности))), что, кстати, было очень кстати для Тёмны, которую как раз в это время позвали петь в «Кукурузу», и она начала несколько разрываться меж двух огней – так вот, примерно год после этого я вообще ничего так особо не делал в музыке, а тихо себе работал в «Ex libris (е)». Впрочем, вру. Тогда же, очень потихоньку и неспешно, я делал проект танцевальных римейков на песни советских композиторов с Ирой Шостаковской, что получило потом название «Народные комиссары». Мне очень нравилось этим заниматься, потому что когда у меня был глубокий мировоззренческий кризис, а именно его я тогда и переживал, загнав его, впрочем, довольно глубоко в подсознание, нет совершенно никакой возможности работать со своей музыкой, а вот с чужой, но всегда искренне, то есть прямо-таки с детства симпатичной – это совсем другое дело.

Но конечно, по уровню энергетических затрат это ни в коей мере не шло ни в какое сравнение с обеспечением работы живого состава, исполняющего мои собственные песни, играющего мою музыку, выписанную на ноты вплоть до барабанов и бас-гитары. Да, врать не буду, вся моя музыка всегда жёстко нотирована, и отступления от моего нотного текста допускаются только в случае отдельных личных договорённостей.

Сами понимаете, для того, чтобы четыре человека, не считая меня, делали всё, как я говорю, да ещё и за «бесплатно», от меня требовались недюжинные энергетические усилия, да и что уж скромничать, способности. Поэтому-то я вам серьёзно говорю, если у человека есть опыт работы лидером музыкального коллектива, то уж какой-нибудь сверхдержавой управлять – для него раз плюнуть да асфальт обоссать)). Вот посмОтрите! (Смайлик проводит х*ем по высунутым язычкам строем стоящих на коленях прекрасных молодых барышень)).)

Но, в принципе, можно считать, что я ничего не делал, только молча ох*евал от того, как жизнь проходит мимо меня, да как набирает обороты всякая противоестественная х*йня, не годящаяся по уровню талантливости мне в подмётки.

Впрочем, в моей жизни появилась Да, которая почти каждый день оставалась у меня «ночевать», нисколько не смущаясь моими многочисленными родственниками, да и они относились к ней поначалу вполне доброжелательно – ведь до раздела квартиры было ещё далеко; так далеко, что никто ещё этого даже не мог и предположить…

И вот мы почти каждый день пили с Да какие-то баночки, а потом запирались в моём «шкафу» и ложились в постель. Однако несмотря на то, что я любил и люблю её, от глобальной депрессии это меня не избавляло.

Где-то летом 2001-го года я всё-таки съёбся из «Ex libris (а)», потому что меня достало получать 100 $ в месяц, да и над ними, признаться, нависла угроза, поскольку «Независимая» принадлежала товарищу Березовскому, и летом 2001-го года перспективы нашего издания вообще были неясны.

Тогда же я начал постепенно влезать в мир игровых телепрограмм на ТВ. Сначала меня взяли внештатником в программу «Алчность» (была такая, но недолго – вёл её сначала Цекало, а потом брат Олега Янковского, Филипп), потом, где-то к декабрю я попал в штат программы «Обратный отсчёт» на ТВ-6, но уже в феврале ТВ-6 так же накрылось медным тазом, поскольку тоже принадлежало Березовскому)). Лишь к началу лета постепенно влился я в штат «Слабого звена» – как-то само собой вышло это, реально.

Однако, хер с ней, с вынужденной работой для денег. Поговорим о более серьёзных вещах)).

Где-то в августе мне позвонил всё тот же Вова Афанасьев и прямо спросил, нет ли у меня новых песен и не хочу ли я поделать что-нибудь с их новым составом, то есть с Кремнёвым из «Кегли-маугли», собственно, с Вовой и с его однофамильцем барабанщиком Димой (изначально тоже из «Кеглей»).

Ну, ёпть, если само звонит и само идёт в руки – значит, это весточка от Бога, я всегда так считал, и, ясен буй, согласился. Ведь почему ж не попробовать-то, если от Бога весточка поступила, сами посудите (у смайлика кружится голова. То есть реально описывает круги вокруг шейной оси))).

И я действительно приехал на репетицию в центр «Марс», где в своё время столько героина сторчали мы с Вовой, но уже где-то в октябре, то есть уже после свадьбы с Да, на которую, кстати, Вова клятвенно обещал приехать, каковую клятву, как ему это свойственно, не сдержал. (Когда это непосредственно произошло, я с удивлением заметил, что с тех пор, как я сблизился с Да, я стал обращать внимание на такие вещи, равно как и впоследствии на поздравления с днём рождения. Раньше мне было это категорически несвойственно.)

Предполагалось, что «живяк» – это сплочённый коллектив, который просто приглашает к себе «композитора» – поэтому предполагалось так же и то, что мои песни будет петь тогдашняя вокалистка «Кеглей» Настя, впоследствии даже родившая ребёнка от лидера этого коллектива Кости Кремнёва)).

Я ничего не хочу плохого сказать о Насте – она действительно неплохая вокалистка, и есть масса ситуаций, в которых она абсолютно на своём месте (так, например, она совершенно потрясающе поёт латиноамериканский джаз) – но услышав, как все эти люди, включая Вову, играют мою песню «Метрополитен», я понял, что, несмотря на то, что все они действительно неплохие музыканты, конкретно к моей музыке это имеет весьма малое отношение – даже несмотря на игру, казалось бы, по моим нотам. И я в тот же день сказал об этом подвозившему меня до метро Вове, которому папа в то время как раз купил первый автомобиль.

Но… сами понимаете (надеюсь на это, по крайней мере))), весточка-то от Бога уже тем не менее поступила и взять и вот так вот бросить всё это снова я уже не мог. А тут как раз произошло странное.

Дело в том, что свадьба, на которую так и не приехал Вова, не была, собственно, нашей с Да свадьбой, а была лишь постфактовым сбором друзей, которым заранее мы не сочли нужным ничего говорить о том, что решили связать свою жизнь друг с другом. На самой свадьбе были только мы и по одному свидетелю с каждой стороны (у меня – Гаврилов, у которого, в свою очередь, свидетелем тоже был я, о чём я же совершенно забыл к моменту приглашения его к себе, а у Да – Саша Нефёдова), а потом, уже недели через две, мы сказали народу, что так, мол, и так и пригласили кое-кого к нам неформально побухать по этому поводу.

Но самое интересное даже и не это, а то, что Кате Живовой, которая и была некогда именно нашей общей знакомой, у которой мы с Да, собственно, и познакомились, мы не сказали этого даже тогда, когда позвали всех к себе в гости. В сущности, это конечно было темой Да, но я и не особо противился, потому как меня реально уже все достали (то есть уже тогда))). И вообще эта была уже моя третья, хоть и по сути первая, свадьба. В первые две были дурацкие платья, костюмы и гости, а в третий раз ничего этого не было по одной простой причине – это действительно было и есть по-настоящему. До такой степени по-настоящему, что когда мы уже заполночь после загса и ресторана зашли на чай к родителям Да, моя новоиспечённая тёща, внимательно меня оглядев, сказала, что мой новоиспечённый же тесть в таком виде, как я сейчас, обычно ездит на дачу)). Я не обиделся – ну что вообще возьмёшь с поколения, из-за которого, собственно, и развалился Советский Союз; поколения, к которому принадлежат и мои родители, и родители Да. К ним ко всем надо относиться снисходительно. Без вариантов.

В гости к Кате, некогда подарившей мне действительно сильно подросший со временем глиняный домик, я попал уже где-то почти через месяц после нашей свадьбы. Мы сидели с ней у неё на кухне. Пили кофе.

Болталось нам вполне себе весело. Ведь мы действительно были некогда очень близкими друзьями. И в разные, особенно трепетные периоды, чуть не духовниками друг друга. А сколько всякой «хуйни» нагадала мне Катя при помощи карт Таро, абсолютное большинство коей, надо заметить, в точности постепенно сбылось и всякий раз тогда, когда я уже почти начисто забывал о её предсказаниях.

Уже примерно год Катя с Да не общались друг с другом. В общем-то, конечно, из-за меня, точнее, из-за того, что эта история (моя с Да) как-то вскрыла/обострила в них обеих некоторые противоречия, изначально созревшие, в общем-то, полагаю, вовсе не на моей почве, но тут под очевидным предлогом вылезшие прямо-таки наружу. Впоследствии девочки, конечно, помирились. Когда они помирились, уже наши отношения с Катей как-то сами собою сошли на нет, как, впрочем, и почти со всеми некогда нереально близкими мне людьми.

Однако к осени 2001-го года мы с Катей вполне непринуждённо общались, а между ними с Да пробежала довольно плотная и длинная кошка (Катя, кстати, заядлая кошатница), и поэтому, в какой-то мере, когда Катя сказала то, что она сказала, в принципе, это было неудивительно.

Сказала она такое: «Поздравляю вас со свадьбой! У меня даже есть для тебя подарок. Только я очень хочу, чтоб это был подарок именно для тебя. Я хочу подарить именно тебе триста долларов. Может быть на них можно что-нибудь записать?»

– Катя, ты понимаешь, что у меня нет моральных сил от этого отказаться? – сказал я.

– Вот и прекрасно! И не надо отказываться! Я же сказала, что хочу подарить подарок именно тебе! – сказала Катя.

И она подарила мне их, и я ничего не сказал об этом Да и только благодаря этим 300-та $, то есть только благодаря Кате, музыка в то одновременно и счастливое и дурацкое время не ушла-таки из моей жизни. А ведь если б она ушла из моей жизни тогда, в тот, в целом, неблагоприятный для меня период, то скорее всего она ушла бы уже навсегда. Спасибо тебе, Катя, ещё раз огромное! Как, впрочем и за глиняный домик. Как, впрочем, и за Да…

Наличие этих трёхсот баксов и дало тогда мне хоть малую возможность, пусть весьма малого, опять же, но манёвра в моей затяжной войне за мировую революцию Духа)).

Поначалу я действительно думал, что у меня что-то получится с Вовой и бывшими «Кеглями»; что мы всё отрепетируем и быстренько всё запишем у той же Эвелины Шмелёвой. Когда же стало ясно, что с ними ничего не получится, я почесал-почесал себе репу, да и решил идти к Эвелине один, чтобы тупо записать хотя бы свой голос вместо женского вокала и хотя бы под клавишный секвенсер.

И надо ж было такому случиться, как говорится, что Эля Шмелёва возьми, да и тоже выступи во всей этой истории моим добрым ангелом!

Я пришёл к ней и сказал:

– Эля, мне очень нужно записать пять песен. Жизнь моя, в принципе, уже ясно, что жестянка, и главное, для чего я хочу записать эти песни – это чтобы я сам мог задумчиво пить под них кофе и печально курить, но быть при этом уверенным, что я хоть и умер, но всё же не сдался.

И я поставил Эле эти песни, какие хотел записать, и сказал, что у меня есть на всё это всего 300 баксов, и что я предполагаю быстро сыграть всё сам и сам же всё спеть. Мысли ни о какой Тёмне мне и в голову тогда не приходили, ибо в то время я был уверен, что в большинстве смыслов – в том числе, в смысле музыкального сотрудничества – мы расстались с ней навсегда.

Песни звучали. Эля их слушала. Когда прозвучало примерно полторы композиции, в дверь позвонили. Оказалось, что это пришёл Володя Дольский, барабанщик Игоря Саруханова, в тот момент писавший у Эли на каких-то тоже полубартерных условиях свой сольник. Мы продолжили слушать уже втроём.

Когда вся эта байда доиграла, Эля сказала: «А давай запишем это по-человечески: с живыми барабанами, басом, вокалистку найдём, – и обратилась уже к Дольскому, – Вова, ты ведь поможешь?», намекая, таким образом, на уже их вышеназванный полубартер)).

«Можно…» – поначалу нехотя согласился Дольский, но узнав, что я – в прошлом профессиональный поэт-песенник, заметно оживился, вероятно быстро смекнув, что бартер возможен и у нас с ним, ибо с текстами у него была, как и у многих других, почему-то проблемка.

– Но у меня всего триста баксов… – из вежливости напомнил я.

– Но тебе ведь, как я поняла, и не к спеху, – расставила точки на «ё» Эля, – будем делать потихоньку и в конце концов всё сделаем.

И мы действительно «в конце концов», примерно через два года, всё сделали. Я уже был подготовленный боец, не раз, стиснув зубы, проходивший через всяко разные болота жизни, и на сей раз так всё с самого начала и предполагал.

Отказавшись от услуг творческого тандема басиста и барабанщика однофамильцев Афанасьевых, я всё же не избежал участия в судьбе этих пяти песен другой пары однофамильцев и тоже басиста и барабанщика, поскольку фамилия басиста, к профессиональной помощи которого я в результате прибег и которого, впрочем, знал с детства тоже была Дольский – только звали его не Володя, а Петя. К чему это я всё? Да к тому, что такая вот забавная штука жизнь (смайлик вводит себе в уретру басовую струну «соль»))).

Да… И всё это было действительно долго и шло совершенно параллельным курсом с так называемой реальной жизнью, которая, согласно вселенскому закону инволюции, всё уплотнялась и уплотнялась. Слава Богу, на сей раз у меня хватало ума между различными этапами этой записи (а происходила она, понятно, далеко не каждый день и даже не каждый месяц) не скидывать промежуточные этапы на кассету для прослушивания дома, как многие тогда делали (да, несмотря на то, что вроде это всё было совсем недавно, каких-то пять лет назад, мне и самому трудно представить себе, что тогда ещё аудио-кассеты были всё ещё в большем распространенни, чем CD-болванки (сейчас, когда это текст окончательно редактируется (2014 г.), Река Времени унесла почти полностью и CD)) – и это, в свою очередь, давало мне возможность, каждый раз приходя в студию, радоваться тому, какая, оказывается, тут у меня постепенно, потихоньку-полегоньку, складывается «сама собой» вполне себе неплохая музыка в то время, как в так называемой «реальной» жизни происходит у нас с Да такое великое множество, в сущности, полной х*йни. Ясен месяц, что если б я всё время слушал всякие «промежутки», то этой нечаянной радости я был бы лишён, а тогда жизнь моя была бы уже совсем беспросветной (смайлик делает «козу» сам себе до тех пор, пока в глазах его окончательно не темнеет))).

Где-то месяцев через семь-восемь, к лету 2002-го года, когда были уже записаны барабаны (что означает, что для Дольского, в свою очередь были мною написаны все тексты, и некоторые из них, кстати, пришлось по паре-тройке раз переписать, пока ему всё не понравилось); когда был уже записан бас, для чего мне пришлось занять-таки у Гаврилова 150 баксов, которые я потом счёл возможным с него удержать как аранжировщик двух его песен, которые он записывал в то время на студии в МДМ (то есть реальной работы, как вы понимаете, было сделано как минимум на 800 (смайлик бренчит на счётах))), а по моим сегодняшним расценкам прямо-таки на 2 штуки))); когда были уже записаны клавиши, частично на моём «Korg (е)», а частично на так называемом «крокодиле» («крокодил» – это такой зелёный-зелёный советский аналоговый синтезатор-электроорган «Юность», образца начала 70-х, которые Ваня Марковский некогда тупо сп*здил в одной из донецких школ, а потом уже московские мастера усовершенствовали его путём установки на нём различных фильтров, а также колеса, работавшего и как питч-бенд и как модуляция), каковой, короче, электроорган Ваня любезно дал мне совершенно безвозмездно на запись – так вот, когда всё это было сделано, встал реальный такой вопрос – а кто ж это всё будет петь? – ведь не я же, в самом деле! (Смайлик снимает ермолку – вероятно, с кем-то здоровается)).)

Нет, нет и нет, ещё раз вам повторяю, участие в этом Тёмны исключалось мной совершенно. Да, расстались мы более чем мирно, но оба были уверены, что, так или иначе, но… навсегда. То есть когда «Новые Праздники» всё-таки возродились в виде нашего с ней творческого дуэта, который стали уже реально крутить по радио и писать о нас в глянце, то это было уже чем-то исключительно необычным; чем-то таким, к чему применимо, пожалуй, разве что слово «чудо», а то и вовсе «судьба».

Сначала я думал, что это может спеть сестра терменвоксистки Яны Аксёновой, вокалистка Лана – то есть тоже, по сути дела, своего рода Тёмна. И я даже дал ей варианты этих песен с моим контрольным вокалом на пробу и всё такое. Однако по поводу Ланы у меня с самого начала были некоторые сомнения. В принципе, мне всегда нравилось, как она поёт; мы неоднократно делали что-то вместе в рамках «e69» (© проект Константина Аджера); вместе же летали в Австрию с тем же «e69»; я слышал также, как она поёт джазовые стандарты и пр., но… у меня были весьма серьёзные сомнения в том, что она могла бы всерьёз проникнуться именно моим материалом. Нет, скорее всего, она неплохо бы всё спела, но… проникнуться она бы вряд ли смогла.

Был вариант обратиться к Шостаковской, которая не будучи профессиональной вокалисткой, поёт при этом чуть ли не гениально, но тут тоже были свои «но». Как и большинство девушек знака Близнецы, Ира является человеком сверхъэмоциональным и в хорошем смысле буйным, что порой создаёт всё же некоторые препятствия для масштабной и продолжительной методичной работы.

Так и вышло, что в конце концов я всё же написал пространное электронное письмо Тёмне, в котором спрашивал её о возможности привлечения к этому делу кого-нибудь из её талантливых учениц (а к этому времени Тёмна уже два года преподавала в Колледже Джазовой Импровизации в Москворечье, который некогда сама и заканчивала), но, вместе с тем, сколь прозрачно, столь же, впрочем, и вяло намекал ей, что был бы весьма рад, если бы в этом всё же приняла участие она сама непосредственно, коли, паче чаяния, ей покажется это, в порядке бреда, столь же забавным, как и мне. (Смайлик не то улыбается, не то краснеет)).)

Через некоторое время – конечно, не сразу)) – она ответила мне, что, пожалуй, можно попробовать. Тон её ответа был хоть и шутливо доброжелательный, но вполне при этом официальный.

И где-то летом 2002-го года мы забили с ней стрелку на Таганке, где расположена одна из лучших в Москве студий звукозаписи, на которой работал Миша Клягин, гитарист «Кукурузы» и тоже преподаватель Джазового Колледжа Москворечье, каковой колледж, некогда заканчивала, к слову, по классу фортепьяно Ира-Имярек.

О, как она была прекрасна в тот день, эта ужасная Тёмна!

На ней были голубые обтягивающие джинсы, белоснежная рубашка навыпуск, за спиной в мягком кофре висела гитара, а в мобильнике… был выбран тот же вид звонка, что и у меня…))

Мы не виделись с ней почти год и по-моему были вполне искренне рады друг другу. Обменявшись парой-тройкой дежурных фраз, мы немедленно взяли по пиву и отправились гулять по Садовому кольцу. Я плохо помню наш маршрут, потому что пиво мы покупали через каждые 20—30 минут; всё время, по понятной причине, подвисали в каких-то двориках, где я всё время пел ей какие-то дифирамбы и пару раз, помнится, весьма трепетно приобнял.

В конце концов, мы оказались с ней на «Парке культуры», а когда, уже не слишком твёрдой походкой, мы форсировали Москву, двигаясь по Крымскому мосту, с которого я в студенческие годы среди бела дня на спор мочился в реку, я и вовсе запел акапелла свои новые песни, в которых предполагалось её участие:

 
Говорят, что первая любовь не может быть…
Не может быть вечной.
Это так, я знаю по себе,
Знаю по себе, знаю по тебе,
Что это так,
Но пятая любовь…
Пятая любовь – тоже не любовь,
Ведь не бывает Вечной Любви, но…
I love you! – ревел пьяный я, и ветер разносил мои слова далеко по реке…
I love you, honey my baby!..
I love you…
…NOW!!!
 

Эта песня казалась мне очень удачной. В особенности, по тексту. Мне думалось, что это практически чистый, как слеза младенца, какой-нибудь йобаный «Руки вверх!», а припев – прямая отсылка к сольному творчеству Пола Маккартни, в один день с которым, кстати, родилась моя Да (я, кстати, родился в один день с Антоном Чеховым), с неожиданным, но, на мой взгляд, клёвым и совершенно нелогичным, лишь, впрочем, на первый взгляд, уходом в минор на слове «you» – и вовсе казался мне большой удачей. Завершалось всё в итоге и вовсе каким-то безумным маршем с большим количеством дробей и тремоло на малом барабане, любезно сыгранных по моей просьбе Дольским.

Короче, где-то недели через две-три, когда опять же у всех появилось совпадающее друг с другом «свободное» время, мы пришли к Эле записывать вокал к «Метрополитену», который Тёмна однажды уже пела в другой версии в альбоме «8-е марта». Тоже отдельная история с этим названием! Дело в том, что когда я наконец записал первый полноценный альбом «Новых Праздников», мучительные подробности какового процесса сполна изложены в романе «Новые праздники-1», то я стал переписывать его друзьям и друзьям друзей на кассеты (это был далёкий 1997-й год и самостоятельно нарезать CD можно было ещё только в весьма эксклюзивных местах. Мне, собственно, нарезали два аудио-диска по блату в студии «Крем-рекордс» в ГИТИС (е), – ибо до «Крема» там была студия Андрея Бочко, куда я в своё время и привёл Серёжу, и где теперь, спустя 10 лет, я работаю сам, – и с этих вот двух дисков я и записывал людям кассеты. Поскольку сам я несколько колебался с названием альбома, то на некоторых кассетах я писал «НП. Чужой язык», что, конечно, лучше отражало саму концепцию и то, почему я вообще за всё это взялся (см. роман «Новые праздники»), а на других же – «НП. 8-е марта» (кстати, никакой команды с похожим названием тогда и в помине не было). К Андрею же Панину, который впоследствии, спустя много лет, обзавёлся собственным независимым лэйблом и выпустил на нём нас, как раз попала кассета, на которой было написано «НП. 8-е марта» – это, на первый взгляд, случайное обстоятельство окончательно и решило, как вы понимаете, судьбу этого названия уже в конце 2004-го года. Жребий был брошен, и результат оказался таков…

Как только мы встретились с Тёмной на «Кропоткинской», чтобы идти к Эле (студия располагалась в то время прямо у неё дома, в восьмикомнатной старой квартире на Остоженке), она немедленно купила себе коньяку и как-то сразу выпила грамм 100. У искомого подъезда она зачем-то прислонилась к стене дома, весьма элегантно выставила вперёд коленку, опершись каблучком в ту же стену и, как весенняя кошка, изрядно выгнула спину, выпятив грудь и слегка откинув голову назад, как это следует делать на глянцевых фотосессиях (чего она впоследствии там-то как раз почему-то не делала – видимо, из принципиальных соображений))) и захохотала с неподражаемо обаятельным безумием в голосе, глядя мне прямо в мозг.

Да, Тёмна была уже совсем другой девочкой, чем та, что входила пять лет назад в студию при консерватории к Серёже Большакову, чтобы петь, в том числе, тот же «Метрополитен» в первый раз. Да, теперь она стала заметно и пугающе ближе к образу лирической героини песен «Новых Праздников». Настолько ближе, что прямо-таки отличий я находил гораздо меньше, чем сходств. Поразительно! Бывает же такое! А впрочем, чего только не бывает! И если и есть в мире что-то удивительное, с обоими, кстати, знаками, то, как правило, оно происходит со мной)).

Мы записали, короче, «Метрополитен», и, по-моему, получилось неплохо. Ещё через месяц записали «Тагудаду» (во многом, благодаря Эле, которая будучи с Тёмной одного пола, без лишних сантиментов объяснила ей, как это следует петь и на что опираться в аранжировке (странным/нестранным образом мы были с ней в этом единодушны – говорю же, во всей этой эпопее она выступила совершеннейшим добрым ангелом (у смайлика тают его восковые крыла. Подруга жизни облизывает ему спину, утверждая, что воск этот сладкий. «Попробуй сам!» – говорит она, но своей спины не оближешь. Оба смеются))).

Менее удачно, но тоже вполне себе хорошо, Тёмна пропела «Раз, два, три – тяжело вздохни!» и тут, когда оставалось всего две песни, «Горе чужое» в новой аранжировке и, собственно, «Вечная Любовь», что я так вдохновенно выл ещё на Крымском мосту в нашу первую после долгой разлуки встречу, дело вновь встало… Сначала не было свободного времени у Эли, потом был какой-то п*здец у меня, а потом Тёмна и вовсе принялась всё время переносить сроки.

Мне было ужасно обидно. Ведь почти уже получилось как-то само собой так, что вот-вот набирался уже почти материал на целый живой альбом, спетый от начала до конца именно ею, в чём мне, конечно же, виделся перст Судьбы. Да и как мне было его не увидеть, когда он торчал над этим проектом, как горячий, готовый к новым подвигам юный х*й! А тут снова какой-то ступор, ледник, п*здец навигации! Ведь сами поймите, несмотря на то, что я вполне искренне ещё в самом начале этой сессии сказал Эле, что главное – это чтобы мне самому было не стыдно пить кофе под эту музыку и курить себе печальные свои сигареты, всё-таки в самой глубине моей полумёртвой душонки ещё теплилась какая-то надежда на чудо (а только на чудо и мог я надеяться в том своём положении, и оно, кстати, в конце концов всё же произошло (смайлик бурно эякулирует в темноте светящейся спермой своею – получается будто бы вполне себе фейерверк))). То есть, в принципе, полностью я всё же не исключал возможности, что кто-нибудь когда-нибудь всё это быть может и выпустит в свет, а тогда скорее всего встанет вопрос о концертной программе и вообще о публичном позиционировании этого проекта хоть в каком-то из возможных ключей, а для этого, в свою очередь, мне казалось совершенно необходимым, чтобы личность вокалистки была едина, и чтобы весь альбом был как бы пропитан сексуальностью именно одной, конкретно отдельно взятой, но постоянно ускользающей девушки. Эх… Ну что тут скажешь?))

В принципе, у меня (у нас с прекрасной моею Тёмной) это получилось всё же в итоге сполна, хоть и вопреки тому, что эти две самые главные тогда для меня песни она так и не спела. Напрасно, короче, я разорялся на Крымском мосту. Тёмну это не впечатлило. Судя, опять же, по результату.

«Прости меня, Макс, пожалуйста! Но я не могу! Ну совсем я этого не могу! Прости, пожалуйста!» – сказала она мне в конце концов по телефону весьма торопливо и сбивчиво. Бог его знает, почему так оно вышло. Может она встретила какую-то новую безумную любовь (такое с каждым может случиться))), и ей вообще стало не до чего, не знаю.

В общем-то, я и сам Водолей, и где-то лет до 28-ти меня бросало из стороны в сторону довольно изрядно, и я, каюсь, не всегда задумывался о том, какие последствия могут повлечь за собой эти мои метания в судьбах других людей. После 28-ти я стал внимательнее и в принципе строже, как к себе, так и к окружающим. Во всяком случае, мне хочется в это верить.

Таким образом, где-то в сентябре 2002-го, – когда вовсю уже развивался наш экспериментальный проект тяжёлой музыки, который мы затеяли с Володей Никритиным, в сущности, для того, чтобы развлечь наших жён, которые действительно после этого между собой подружились, – я встал перед необходимостью найти где-то девушку для двух оставшихся без вокала песен.

По большому счёту, мне стало уже всё равно, кто это будет петь, раз не Тёмна. Да хоть, опять же, я сам! И я позвонил своей хорошей знакомой певице Вике Пьер-Мари. Она согласилась.

Я приехал к ней в гости, показал две песни. Она похвалила. Хорошая, добрая, вежливая. Потом, конечно, тоже несколько подпропала.

Но тут мне позвонила Эля – тоже хорошая, добрая, сложная – и сказала, что нашла для меня замечательную девочку. Звали её Настя (опять же, кстати, об изначальном плане сделать всё это с музыкантами «Кегли-Маугли» во главе с вокалисткой по имени тоже Настя)) (смайлик сопоставляет куски незнамо чего)) по фамилии Балиет, протеже некто Кирилла Есипова, с которым Эля тогда тесно сотрудничала, некогда аранжировщика группы «Лицей», в каковой, в свою очередь, группе, примерно в описываемое время играло большинство музыкантов группы «Кукуруза», где тогда в качестве фронт-вумэн уже вовсю трудилась Тёмна. О, йобаный Миксер Судьбы!

Насте было двадцать лет, и пела она хорошо. Кроме прочего, это не было для неё бесплатной работой. Деньги, хоть и сравнительно небольшие, я на это нашёл. Она-то и спела две мои главные на тот момент песни: «Чужое горе», сочинённое аж в ночь на 31-е декабря 1997-го года, которая, кстати, однажды, как-то между делом, уже была записана в дуэтном исполнении Тёмны и вокалиста моей первой команды Другой Оркестр Максима Горелика, и относительно свежую «Вечную Любовь», то есть сочинённую всего лишь летом 2000-го)).

В принципе, поскольку я гений)), песни я сочиняю очень быстро. Достаточно мне сказать себе утром, что пора бы написать новый хит и, как правило, к полудню он совершенно готов, и это, ей-богу не пустое бахвальство с моей стороны, а чистая правда. Так, на спор (этот вечный гнилой и мудовый спор) с самим с собой я сочинил в ныне далёком феврале 1996-го года «Пойду за моря и реки», что сполна описано в первых «Новых праздниках», так же я сочинил «Тагудаду» летом уже 2001-го года для проекта, что, было дело, пытались мы замутить с Ваней Марковским и Олегом Чеховым (такие своего рода «кукрыниксы» планировались – да, было дело, но не срослось в результате) и так же, в сущности, сочинил я, честно признаться, всё (в том числе песню «Письмо» – единственную нашу вещь, известную массовой аудитории по причине всё-таки в конце концов состоявшейся годичной радио-ротации в FM-диапазоне).