Текст книги "Майя. Просвет. Роман-дилогия"

– Давай, за тебя, – торопливо произнес он и, задрав подбородок кверху, опрокинул рюмку водки,

– За Майю, – промолвил я через силу, чувствуя, что совершаю ошибку.

– Я сейчас приду, жди меня здесь, – буркнул Ян, прожевывая кусок мяса, и вышел, нет, буквально выбежал на улицу.

Он был – и его не стало. И я почувствовал безмерность своего одиночества. Но он уже снова сидел передо мной. Время его отсутствия обрушилось, будто и не было. Или уже успел прибежать, пока я сам отсутствовал. Похоже было на то, что я захмелел. Что-то он все время куда-то убегал и тут же возвращался. Несмотря на то, что Ян сразу показался мне прохвостом и авантюристом, я чувствовал, как легко с ним, он развлекает, все время говорит, но мне стало вдруг смешно:

– Зачем ты паясничаешь, изображаешь из себя супермена? Миллионы раздаешь, а сам сидишь на улице… портреты рисуешь. Ха-ха!

– Знаешь, что тебя мучает или, точнее, чего тебе не хватает? – уставился он на меня, не реагируя на мой смех. – Ты хочешь быть одновременно честным и богатым, но так бывает.

– Не фантазируй, Ян, у меня нет мечты стать богатым, и даже честным я не хочу быть.

Он поднял указательный палец, хотел что-то сказать, но передумал и снова исчез.

Я с безразличием наблюдал за двигающейся по тротуару толпой, бесцельно выхватывая взглядом отдельных особей женского пола, которые выделялись чем-то особенным: одеждой, фигурой, походкой, обнаженными коленями.

Странно, что Ян снова сидел напротив меня и подливал еще водки. А я будто смотрел на себя его глазами, заметившими в моих скрытую угрозу. «Нет, за такого я не отдам Майю, – подумал я, – она сама и передумает».

Свет на улице померк, невнятно приближался вечер.

Я мельком, но осмысленно взглянул на свои руки и сжал кулак.

– Хочешь подраться? – спросил он.

Я посмотрел на его переносицу с густыми поседевшими бровями и натужно рассмеялся, почувствовав, что он затаился и ждет.

Он ни разу не улыбнулся. Я стал догадываться, что весь его словесный поток был вызван инстинктивным азартом охотника.

– А я взял с собой кавказский нож, красивый такой, друг привез из Кисловодска. Хочешь, покажу?..

– Я обхожусь без ножей, – возразил Ян.

– А ты сильно хочешь жить?

Мне хотелось обнаружить в нем хоть какой-то признак страха или тревоги.

– Нет, не хочу… устал от жизни, – признался он, печально опустив голову. – Но я заговоренный, меня смерть не берет. Жить не хочу, но если выпало жить, то мне надо гореть каждый день. Иначе зачем? Размеренное спокойствие меня угнетает, я начинаю чувствовать себя мертвецом.

– Ты еще не принял решения?

– Ладно, поехали. На машине или своим ходом? – спросил он дружелюбно.

– Я без машины, а ты пьян.

– Пустяки. Меня никто не будет задерживать.

Я вынужденно признался себе, что он мне нравится, и Майя, видимо, в нем разглядела то хорошее, что и мне внушало симпатию, которая компенсировала и даже скрывала его вздорный авантюризм.

– Поехали на моей машине, – предложил он.

– Я не верю ни одному твоему слову, – бросил ему в лицо, порываясь все время возразить. – Ты просто авантюрист.

Я потянулся рукой к его лицу, но он увернулся.

– Что тебе нужно, Герман, ты скажи, я все могу сделать для тебя, – повторил он сказанное уже несколько раз, заметно захмелев.

Глаза его по-прежнему выражали безудержный нрав с налетом добродушия.

– Мне ничего не надо. Хотя… сможешь достать пистолет? – зло улыбнулся я и внимательно посмотрел ему в глаза, пытаясь найти в них хоть какой-то оттенок сомнения или неуверенности.

– Пистолет? – не удивился он, – запросто. Какой тебе нужен: Макарова или ТТ?

– Неважно, – пробормотал я, – посмотрим, как ты умеешь выполнять свои обещания.

– Я сделаю, Герман, это не проблема.

– И ты не спросишь, зачем мне пистолет? – упрямая улыбка не сходила с моих губ.

– Зачем спрашивать, – уставился он на меня, – раз нужен тебе, я достану.

Я пьяно улыбнулся ему в лицо, но не стал говорить, что, может быть, хочу его застрелить.

– Так ты поедешь за ней?

– Поехали вместе, – он явно сомневался.

– Нет, ты лучше один езжай, – предложил я с неохотой.

– Слушай, Герман, – порывисто заговорил он, – ты для меня сейчас больше чем брат. Давай поедем вместе.

– Не брат я тебе, – не согласился я, – а ей не понравится, что мы вместе приперлись.

– Нет, поехали, – настаивал он, – на месте все и решим.

Опустошив бутылку, мы вышли с летней веранды ресторана и окунулись в людской поток.

Тут он опять куда-то пропал. Ко мне подошел бритоголовый, крепко сбитый парень и гнусавым голосом спросил:

– Слушай, что ты здесь ошиваешься, или мой нос тебе не нравится? – он выставил вперед бычью голову и уставился на меня бездумными голубыми глазами.

– У самого есть, – улыбнулся я, решив ввести его в заблуждение, и постучал по сумке рукой.

– Что у тебя есть? – удивился он. – Покажи.

Его стеклянный, ничего не выражающий взгляд слегка повлажнел.

– Кролик… там, – подмигнул я многозначительно и приложил палец к губам.

– Кролик? Покажи, дай пощупать.

И он вдруг нагло полез в мою кожаную сумку, расстегивая молнию.

Я вырвал из его рук сумку, закинул плечевой ремень через голову, приготовился драться.

Тут появился Ян, он тотчас схватил парня двумя руками за грудки и стал наседать на него с криком:

– Ты кого посмел, козел, шмонать! Это мой брат, запомни, срань! Ты на моего брата полез, да?! Ну-ка, извинись перед ним, паскуда!

Ян был такой худощавый и смешной, а парень – здоровый и растерянный.

Тут же собралась толпа смотреть, что будет дальше.

– Извини, Ян, я же не знал, – покорно забормотал парень и тут же извинился передо мной. Ян пнул его под зад и поднял свою упавшую комичную беретку.

– Ходит тут всякая шпана, – возмутился Ян, – они и до Майи домогались, но я быстро навел порядок.

– Герман, – заговорил он дружеским тоном через минуту, – я всем помогаю, кто нуждается в моей помощи. Я хочу, что мы остались друзьями… Давай лучше поедем на метро, да?

Я заметно протрезвел после стычки. Двойственное чувство испытывал я к Яну: хотя и не верил ни одному его слову, но тем не менее он умел не только внушить доверие, но как-то даже гипнотизировал своей простотой, повадками, словоохотливостью и неукротимым нравом. Но я в своем депрессивном высокомерии не доверял ему, и мне было безразлично, кто он такой и чего хочет на самом деле.

Всю дорогу, минут двадцать, он рассказывал мне еще что-то в духе своей религиозности и готовности помогать другим, но я ничего не запомнил, задумавшись о том, что именно в эти вот минуты и часы теряю Майю навсегда. Наверное, мне тогда казалось, что я везу бесценный подарок Майе, сотворенный из моего великодушия и любви, и это в какой-то степени возвышало меня в собственных глазах, во всяком случае должна была наконец наступить определенность в наших отношениях.

Я прислонился к стенке в тамбуре, а он стоял прямо передо мной и говорил, безмерно жестикулируя, не обращая внимания на стоявших рядом людей и глядя пристально сквозь меня.

Когда мы вышли из электрички, перешли на другую сторону по железнодорожному мосту и оказались на тропинке среди деревьев, он остановился и пробубнил:

– Ты иди, я сейчас догоню, шнурок развязался.

И присел на корточки.

«Боится, – подумал я, – специально остановился, чтобы посмотреть, не устроил ли я тут засаду или не идут ли за нами мои люди, которые должны его изуродовать… ха-ха-ха… Что скажешь, Блинк?»

Он не ответил. Его не слышно было уже несколько дней, или, может быть, я сам стал Блинком, – настолько неожиданными порой были мои действия для меня самого.

16 мая – Очная ставка

Поднимаемся на лифте, звоню в дверь, появляется Майя, стоит перед нами, строго глядя то на меня, то на Яна. Ничем себя не выдала: не обрадовалась и не возмутилась особо, смотрела как на нашкодивших мальчишек. В глазах – застывший укор.

– Вот, привел его, вы должны быть вместе, – буркнул я и ушел в свою комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Лег на кровать и закинул ногу на поднятое вверх колено. Неожиданно мне стало весело, точнее сказать, и весело, и жутко. Я заложил руки под голову и стал напевать наобум мелодию, представляя, что сочиняю музыку. Потом поднялся, машинально включил телевизор, тут же выключил. Подошел к окну: над МКАДом пролетал вертолет. Снова опустился на диван, и тут постучали в дверь.

– Герман… – сделав неуклюжую паузу, Ян робко приблизился ко мне. – Ты же все понимаешь… в общем… она не хочет оставаться здесь, сейчас уйдет со мной.

– Я тебя для того и привел, чтобы вы были вместе, – ответил я развязным тоном, – или, может быть, мне уйти? Это мы потом обсудим, кто куда, а сейчас вы сами решайте… так что вот так.

Ян многозначительно покачал головой, как бы удивляясь моим словам.

– Хорошо, – он подошел к проему двери и позвал Майю.

Она явилась, как послушная собачонка. Стояла за его спиной, опустив стыдливо глаза. То, что происходило, казалось невозможным.

– Он отпускает тебя, – обрадовался Ян.

Он казался хозяином дома, а мы с Майей чувствовали себя неловко друг перед другом.

– Я и не удерживал ее, – промолвил я и, вскочив на ноги, добавил уже уверенным голосом: – Но надо за это выпить – вы как?

Пройдя между ними, я решительно направился на кухню. Они тотчас зашептались за моей спиной, потом появились и сели за стол.

Разлив коньяк по рюмкам, я произнес тост:

– Я люблю Майю, поэтому желаю ей счастья – береги ее, Лукьян Харольдович.

– Он любит тебя, – подтвердил Ян, разглядывая бесстрастно меня в упор.

«Какого черта, – подумал я, – ты еще будешь здесь анализировать».

Но мне стало жалко себя – расстаться вот так бездарно и просто с Майей.

Она не проронила ни слова, пригубила из рюмки коньяк и бросила на меня ничего не значащий взгляд.

– Где вы будете жить? – спросил я, чтобы отвлечь от себя внимание. – Если это не секрет.

Майя встала и ушла, и мои мысли дымчатым шлейфом рванулись за ней.

– Еще не решили, – сказал Ян не совсем уверенно.

Майя тут же вернулась с сумкой на плече.

– Ну что, пойдем? – произнесла она, обращаясь к Яну и явно избегая смотреть на меня.

Тот сразу вскочил, и они вышли в коридор. Я за ними – проводить.

Ян присел на корточки, чтобы надеть Майе босоножки.

– Ты не беспокойся, – изрек он твердым голосом, – я буду ее на руках носить.

Я ушел в комнату и упал на проклятый диван в бесчувственном состоянии. Вдруг услышал шаги Майи, она подошла близко и спросила полушепотом:

– Что он тебе сказал?

Я усмехнулся: мы с ней будто вели тайную игру против Яна. Мне непременно хотелось как-то выставить его в неприглядном свете, поэтому я произнес заговорщицким тоном: «Он обещал мне миллионы… за тебя… и еще… пистолет…»

И, через силу улыбнувшись, помахал ей рукой.

Стало быть, надежда и в тот момент не оставляла меня.

Майя ушла, непонятно, зачем спросила.

Когда они закрыли за собой дверь, я вскочил, стал ходить по комнате.

Раздался звонок: за дверью стоял Ян. Он не улыбался, лицо его было непроницаемым и жестким. Я стоял перед ним и смотрел в упор на его густые белесые брови.

– Майя попросила, чтобы ты дал мне ее паспорт, ты знаешь, где лежит, – сказал он несколько растерянным голосом.

Я действительно знал, где лежит ее паспорт. Вручил ему, и он, уходя, сказал странные слова:

– Вам вообще не нужно было жениться!

Где-то в моем сознании мелькнуло, что он и сам не рад случившемуся.

Ян ушел, а я подумал, что если она вспомнила о паспорте, то дело принимает серьезный оборот.

17 мая – Ночной призрак

Казалось невероятным, что мои руки, ноги, лицо все еще остаются частями моего тела. Мне неприятно было двигаться и не нравилось лежать в неподвижности; неприятно сознавать себя и бодрствовать, но и не хотелось забыться во сне и перестать думать, – ничего не хотелось делать, но и в бездействии продолжало распирать немое отчаяние непреодолимой силы. Я пил водку небольшими стопками и часто – как лекарство для анестезии, – но и это не помогало. Чтобы утихомирить боль, нацарапал ножом на тыльной стороне ладони между большим и указательным пальцем букву «М». Стал с безумным любопытством смотреть на появившуюся кровь, но отчаяние не прекратилось. Оно порождало мысли, похожие на сонм кишащих ядовитых насекомых, поэтому я решил напиться до чертиков, чтобы заодно отравить их всех. И вот уже забрезжил утренний рассвет, но ничего не менялось, и весь день обещал быть никчемным и пустым в своей непререкаемой явственности. Вся стена напротив меня плыла, подрагивая, как рябь на воде. Я полез в бар, стена стала падать, я очутился на полу. Встал, стена перекосилась, стала падать, но устояла. Достал нераспечатанную бутылку водки и, резко развернувшись вместе со стеной, бросил, как гранату, в трюмо – в собственное отражение!

«Разбилось твое сердце!» – запричитал Блинк, выглядывая из треснутого зеркала. С его руки тоже капала кровь, и он был призрачным и явственным одновременно. Я его видел и не видел. Он шагнул из зазеркалья и стряхнул с себя мелкие осколки стекла.

«Ты ведь этого хотел, да? – мы стояли друг против друга. – Ты часто думал об этом, разве не так? И давно уже мечтаешь о любовнице. Что тебя удерживало? Ты стал пленником ее души, хотел и не мог освободиться. Но она никогда тебя не удовлетворяла. Она сделала тебя своим рабом, притворяясь, что ты ее господин. Она просто играет с тобой, а ты все воспринимаешь всерьез».

«Я хотел ее всегда и не мог насытиться, – согласился я с призраком, – и чем острее чувствовал свою неудовлетворенность, тем яростнее хотел. Она была покорной и старательной, и я перестал ее замечать… но как можно было потерять такое, такую… эту сучку!»

«Ты в ней души не чаял и злился на то, что она не способна на животный секс. Она отдавалась по-человечески, с чувством, а тебе хотелось похоти. Тебе не нравилось, что она скрывает, маскирует свою похоть».

«А кто это вещает моим голосом? Убирайся, покинь меня!»

«Ты сам и позвал! – прошептал Блинк ласковым голосом. – Растерзанная душа посылает запрос, и я тут как тут. Все очень просто. Я могу тебя вылечить в обмен на твою душу».

Я заулыбался, представляя себя актером в моноспектакле.

«Он собрался меня лечить! – крикнул я, грозя себя кулаком в зеркало. – Кто ты такой? Жалкая тень утраченного прошлого? Или кривое зеркало подсознания?»

«Я сам по себе, вот так. И зовут меня Блинк. Я тот, кем ты станешь или не станешь. Я знаю о тебе больше, чем ты сам. Думаешь, тебе хреново оттого, что женщина ушла к другому? Нет, это только повод кричать. Она была лишь иллюзией твоего существования. Она ушла, и ты исчез. Нет тебя. Где ты теперь? Это ты? Навряд ли. Ты есть видимость, иллюзия».

«Я – живой! а ты лишь проекция моих черных мыслей. Теперь нет ничего, что могло бы меня увлечь, заинтриговать. Так что твои потуги обречены на провал. Меня не интересуют ни деньги, ни женщины, ни успех. Мне надоело каждый день сидеть за компьютером и моделировать реальность. Все осточертело, я и не жил по-настоящему, – только учился, читал, писал статьи и программировал. Я был одержимым, не думая о себе. Я был во власти навязанных мне стереотипов. Я же патриот: великая история, огромная страна, мое Отечество! Я служил, а не жил! Как будто вся жизнь пролетела мимо, а я так ничего и не достиг в погоне за ускользающими тенями. Я устал от заведенного не мной порядка и от хаоса, который породил я сам, от программных модулей, безупречных алгоритмов, операторов, от бесконечного тестирования и поиска ошибок, – устал бороться с хаосом ради порядка, который мне ненавистен. Не хочу ничего знать о том, как все устроено, почему и как возникла сингулярность, темная материя, какую угрозу несут с собой черные дыры, астероиды, Йеллоустоун, гонка вооружений, экологический кризис и человеческая подлость. Я хочу ощутить полноту и безмятежность бессмысленного существования в этом мире, который с неувядающим апломбом готовится к суициду».

«Хорошо, всего этого у тебя будет в избытке, – заверил хладнокровно Блинк, подметая веником пол, – хочешь, поспорим? Я тебе предоставлю такую возможность, свободу в обмен на душу, если твое желание исполнится. Ты не будешь мучиться напрасно по пустякам. Узнаешь, кто ты есть на самом деле, вспомнишь свое утраченное прошлое. Все у тебя будет, и перестанешь страдать из-за женщин. Пусть они страдают, ты будешь выше этого. Майя – это иллюзия. Отбрось оковы и шоры, взгляни на мир просто и без привязанностей. Ты наконец сформулировал свое истинное желание, но чтобы оно стало плодотворным намерением, надобно скрепить наш договор кровью».

«Так и сделаю. Майя – иллюзия, я выбираю реальность. И пусть будет что будет». Блинк исчез. В зеркале я снова увидел себя самого, но теперь меня подхватило ощущение безграничной свободы, и я провалился в тяжелый сон.

17 мая – Дневные глюки

Проснулся в полдень с дикой головной болью. После похмелья и холодного душа наступили необычайная ясность в голове и тихое спокойствие. Я тщательно побрился, оделся прилично, рассматривая с придирчивой мелочностью свой прикид в разбитом зеркале; взял с собой побольше денег из заначки, вышел на улицу и направился пешком до платформы.

Сидя в электричке, я ни разу не подумал, куда это меня несет и зачем. Я был уверен, что мои действия и поступки имеют вполне определенную, но пока еще для меня неясную цель. В общем, я доверился той силе, которая владела мной и направляла. Я решил, что эта сила – Блинк. Он как будто все время находился рядом – я чувствовал его бестелесное присутствие.

Сначала я проехал по всей кольцевой линии: от «Комсомольской» до «Комсомольской», затем по радиальной линии до конца и обратно, – пытался понять, что со мной случилось в тот день, когда я заблудился в метро. Именно тогда появился голос Блинка. Перебирая в голове места и людей, с которыми я мог видеться и разговаривать перед тем как спуститься в тот злополучный вечер в метро, я с некоторым неудовольствием подумал, что и сегодня происходит нечто подобное. Стало быть, я и тогда наклюкался, и поэтому потерял всякую ориентацию в своих мозгах. Но с кем я мог так много выпить, если мой единственный друг Андрей Венгеров был в заграничной командировке, – вот с ним я мог бы выпить душевно и прилично сообразно нашему взаимному расположению.

«Блинк, в чем дело, почему ты молчишь?»

Не дождавшись разъяснений, я поехал домой, расстроенный тем, что ничего интересного не произошло. Никакого озарения не наступило. И отчаяние не отпустило.

Вернувшись в свою квартиру, замер на пороге, глядя через открытую дверь кухни на белый холодильник. Я будто слышал там голоса, но никого не было. И вдруг вспомнил: однажды я пришел домой и увидел на кухне Яна. А сейчас словно появился его призрак.

Он сидел, прислонившись к холодильнику, и всем своим видом показывал, что он здесь ничуть не более лишний, чем я сам. Я его знал немного по работе, он ездил с нами в командировку – тогда сразу мне не понравился своей самоуверенной простотой.

Он махнул мне приветливо рукой. Естественно, я не ответил, а сразу направился в комнату, догадавшись, что этого чекиста привела в мой дом Майя. Она тут же подошла ко мне, чтобы оправдаться.

«Пойдем, я тебя познакомлю», – сообщила она невинным голосом, празднично улыбаясь и беря меня за руку. Вместо того чтобы высказать свое возмущение, я послушно последовал за ней на кухню. Ян тотчас вскочил и протянул мне руку. Я нехотя пожал ее, притворно улыбаясь и продолжая контролировать свой праведный гнев.

«Это мой муж, – представила Майя приветливо, улыбаясь радушно, как хозяйка салона, так что я даже заподозрил ее в притворстве. – А это Ян, я тебе говорила о нем». «Впрочем, мы уже давно знакомы», – буркнул я, доставая машинально бутылку коньяка.

Майя близко подошла ко мне, обняла за талию и заглянула в мои глаза с преданностью верной собаки.

«Вы прекрасная пара, – улыбнулся как-то невесело Ян, – и я был уверен, что твой муж именно такой, но не ожидал, что это Герман, с которым я встречался на конференциях. Можно сказать, мы из одной организации».

«Я не работаю в твоей организации», – отрезал я.

«Ян предлагает мне устроить персональную выставку, – поспешила вставить Майя, – ты не против?»

«Да, ты мне говорила, – промямлил я, испытывая странное чувство, будто происходит то, чего я и боялся, и вместе с тем ожидал с нетерпением. – Ян, если ты можешь, помоги моей жене с этой выставкой, она уже давно мечтает об этом».

«Помогу обязательно, – пообещал Ян тоном, в котором чувствовалась непоколебимая уверенность в себе. – Мы должны помогать друг другу. И не для того, чтобы извлечь собственную выгоду, а потому, что мы христиане».

«А если я не христианин, имею ли я право помочь ближнему или получить от него помощь? – не упустил я момент съязвить. – Или только нехристиане заботятся о собственной выгоде?»

«Я понял тебя, – хмуро отчеканил Ян. – Я вот всегда ношу православный крест, я православный христианин и хочу, чтобы среди нас, православных, был мир, чтобы мы все были братьями. Я пока говорю только о христианах. И не только потому, что христианский Бог самый конкретный, близкий и понятный, а это значит, что наш Бог ближе всего к нам, к христианам. Он был среди нас и страдал, чтобы поселиться в каждом».

«Нам уже пора, – произнесла Майя, робко обращаясь к нему. – Мы хотели посмотреть мастерскую, – уточнила она, коснувшись моей руки. – Представляешь, Герман, Ян говорит, что мы могли бы потом выкупить недорого мастерскую. Ну, я тебе говорила…»

«Может, пойдем покурим?» – обратился я к Яну.

Мы вышли на лестничную площадку, задымили.

«Я тебе не верю», – скривил я губы, выпуская струей голубоватый дымок и глядя на открытую форточку.

«Потому что в бога не веришь, – ответил он без всякого пафоса, – поэтому не веришь в людей».

«Послушай, Ян Харольдович, или как там тебя, не лезь не в свои дела, ладно?»

Ян покачал головой, опустил взгляд, потом стал смотреть в окно.

«Собственно говоря, – признался он, – я по большому счету хочу тебе помочь, а не Майе. Она-то знает, что ей нужно».

«Я не нуждаюсь в твоей помощи… А что ей нужно-то?»

«А что ты спросил? Ведь ты чувствуешь, что ей что-то нужно, чего она не имеет».

«Имеешь в виду мастерскую, выставку, да?»

«О нет, дорогой Герман. Все это ей нужно для самовыражения. Она тебя любит, но что-то не так в ваших отношениях. И это потому, что у тебя душа не на месте. И поэтому душу-то свою ты прячешь от нее».

«Я вижу, ты не такой простак, каким притворяешься», – прервал я его снова, чтобы закончить разговор.

«Мы еще поговорим с тобой, – заверил Ян, – а сейчас я должен ехать, надо показать Майе мастерскую. Если, конечно, ты не возражаешь».

«Не возражаю», – ответил я.

«Слушай, Герман, кроме шуток, зайди ко мне завтра часов в пять, у меня ведь сейчас свой офис, покажу кое-что, посмотришь, прикинешь».

Мне сразу не понравился этот Лукьян, навязывающий свою помощь.

Я выпил водки, стал думать. Это случилось как раз перед той неделей, когда меня то ли потеряли, то ли спрятали, а сказали, что был в командировке, где, сейчас только вспомнил, я и видел Яна, он куда-то меня сопровождал в подземном бункере. Да, его только и помню, а потом все последующие дни стерлись из памяти… я обнаружил себя в метро, не зная, как доехать до своей станции! Кто же такой этот Лукьян Харольдович? А кто такой Блинк, и не связан ли он с Яном, или сама эта мысль свидетельствует о моем помешательстве, – что здесь вернее?

Я лежал на диване и смотрел не куда-нибудь, а именно в пустоту, потому что все окружавшие меня вещи обессмыслились и потеряли свои значения и названия.

«О чем я с ним говорил вчера по пьяни?»

«О нашей сделке», – подсказал голос, который я решил понарошку проигнорировать, хотя и узнал Блинка. Мало ли какие голоса слышатся вокруг и внутри… Голос как голос, беззвучный, но явственный. Я привык разговаривать с самим собой и проговаривать про себя мысли, когда разрабатывал в тиши лаборатории сложные программные модули, поэтому ничего странного в услышанном не заподозрил. Хотя именно это меня и удивило, потому что все-таки голос был услышан, и он не принадлежал мне, но никого рядом со мной не было, следовательно, он прозвучал во мне и намекнул своей очевидностью на мое умопомешательство. Брр… какой ужас.

Можно ли наблюдать за тем, как ты сходишь с ума?

«Ты обещал подумать и положил договор в письменный стол, – отрапортовал голос, – и не притворяйся, что не узнаешь меня».

«А ты кто?» – спросил я безучастно и закинул ногу на спинку дивана.

«Считай, что я часть тебя, лучшая твоя часть? Я приведу тебя к цели».

«Если ты можешь сделать все, что я захочу, пусть сейчас вернется Майя», – потребовал я, ничуть не сомневаясь в том, что разговариваю с самим собой, выдумав для удобства некоего Блинка.

«Хорошо, сейчас она явится, – убедительно произнес Блинк, – а я пока удалюсь. Загляни в верхний ящик письменного стола».

Усмехнувшись, я выдвинул ящик стола и извлек оттуда написанный от руки моим почерком текст договора о взаимных обязательствах между Германом Иноземцевым… и Блинком! Договор был краток:

«Блинк сделает все возможное и невозможное, чтобы вернуть Герману Майю. Когда это произойдет, и Герман согласится, что это произошло, он отдаст свою душу Блинку. Невыполнение сторонами своих обязательств по данному договору влечет за собой вполне определенные психопатологические последствия».

Договор был подписан мной, я узнал свой почерк. На моей подписи и вокруг нее стояли шесть кровавых клякс, перекрывающих друг друга. Подпись Блинка была неразборчива и напоминала мою же, но давнюю подпись.

Я испуганно взглянул на свежую рану на ладони.

«Что за чушь! Кто-то решил подшутить надо мной? Но кто? Я говорю с самим собой, неужели начал уже сходить с ума?» – подумал я, но на всякий случай положил договор обратно в стол.

Я задумался и резким движением снова выдвинул ящик и взял в руки бумагу. Текст договора успел измениться! Он был напечатан на принтере и представлял собой трудовой контракт, подписанный Олегом Николаевичем и – не подписанный еще мной. Не веря глазам своим, извлек все бумаги и нашел-таки договор и с Блинком. И он действительно был скреплен кровью.

«Что за чушь!» – повторил я в смятении, и услышал звонок в дверь.