Текст книги "Смерть в послевоенном мире (Сборник)"

8

Два дня спустя в Лупе, в переполненном ресторане «Берхофф», я угощал ланчем своего друга Билла Друри.

Официанты в смокингах, высоко подняв подносы с дымящимися блюдами, сновали между столиками, словно участники каких-то непонятных состязаний. Постоянные посетители, главным образом бизнесмены, среди которых оказалось несколько женщин – любительниц ранних прогулок по магазинам, своими голосами и мерным стуком столовых приборов создавали непрерывный гул, превращавший разговор в этом просторном зале в частную беседу.

Билл любил хорошо поесть и с удовольствием принял мое предложение, хотя это вынудило его покинуть свое логово в Норт-Сайде и прогуляться на приличное расстояние. Несмотря на то что Билл не ходил на службу, одет он был с иголочки: темно-синий костюм, широкий оранжевый галстук, украшенный булавкой с драгоценным камнем. Мужественное лицо моего друга имело раздвоенный подбородок и темные проницательные глаза. У него была запоминающаяся походка уверенного в себе человека. И лишь мешки под глазами да легкая седина, посеребрившая редеющие темные волосы, показывали, что ему пришлось перенести много переживаний в последние месяцы.

– Чертовски рад, что ты смог отбиться от предъявленных обвинений, – начал я.

Он пожал плечами и намазал маслом кусок ржаного хлеба. Скоро должны были принести заказанный нами шницель по-венски.

– Осталось еще Большое жюри.

– Одолеешь и этих, – уверенно продолжал я, хотя, честно говоря, не был в этом уверен. В своем рвении прищучить нескольких парней из мафии Билл подкупил по меньшей мере одного свидетеля. Я был тогда в суде, когда это вскрылось.

– Тем временем я бью баклуши в старом доме, приводя мою старушку в нервное расстройство тем, что отстранен от работы.

– Хочешь немного поработать на А-1?

Он покачал головой и с огорчением нахмурил брови:

– Я все еще полицейский, Нат, отстранен я или нет.

– Все останется между нами. У тебя все еще остались друзья в отделе Таун Холл, верно?

– Конечно.

Официант, годившийся нам по возрасту в отцы и выглядевший достаточно сурово, чтобы отшлепать нас, принес блюда с говядиной, зажаренным по-немецки картофелем и красной капустой.

– Я работаю по делу Кинана, – произнес я, потягивая пиво.

– До сих пор? Думал, что ты его уже бросил, – усмехнулся он. – Брат говорит, что ты многовато заломил за то интервью.

Его брат Джон работал в редакции «Ньюс».

– Дэвис согласился с моей ценой, – сказал я, пожав плечами. – Послушай, похоже. Боб Кинан хочет, чтобы я остался на борту. Так он лучше себя чувствует. Во всяком случае я намерен еще поработать.

Он стрельнул в меня взглядом детектива.

– Имеют ли какое-нибудь отношение к твоему решению продолжать те десять кусков награды, объявленной «Трибюн», а?

Я усмехнулся и отрезал кусочек мяса.

– Может быть. Ты заинтересован?

– А что, собственно, я могу сделать?

– Прежде всего можешь намекнуть мне, если кто-нибудь из твоих друзей-полицейских заметит, что начали дергать за политические или же за мафиозные ниточки.

Он кивнул и пожал плечами, не переставая при этом жевать.

– Во-вторых, ты работал по делу «убийцы с губной помадой».

– Но меня задвинули, когда работа по второй жертве была в самом разгаре.

– Что ж, наверстай. Сходи, поговори с друзьями. Поройся в делах. Поищи, может быть, на что-то не обратили внимания.

Его лицо выражало сомнение.

– Каждый коп в этом городе привлечен к этому делу, их столько, сколько блох на обезьяне. С чего ты решил, будто любой из нас может отыскать то, что они проглядели?

– Билл, – произнес я с выражением удовлетворения, наслаждаясь красной капустой, – как сыщики, мы с тобой лучше их.

– Верно, – согласился он и отрезал еще кусочек мяса. – Во всяком случае, я думаю, что они идут не тем путем.

– Да?

Он слегка пожал плечами:

– Они зациклились на насильниках – преступниках, чьи действия сопровождаются насилием. Но ты взгляни на «образ действия». Что можешь сказать? Кого ты собираешься искать, Нат?

Я много раздумывал над этим, поэтому ответ был наготове.

– Думаю, что это какой-нибудь вор-форточник, ворующий не ради денег или вещей, которые смог бы потом продать, а любитель острых ощущений.

Друри посмотрел на меня, хитро прищурившись:

– Любитель острых ощущений. Я тоже так думаю.

– Возможно, подросток. Несовершеннолетний или немного постарше. Может, лет двадцати.

– Почему ты так считаешь?

– Поиск острых ощущений – удел молодых, Билл. А чтобы проникнуть в комнату Джонсон, нужно было проползти по карнизу с пожарной лестницы. Для этого нужно обладать немалой ловкостью, почти акробатическими способностями. И определенным безрассудством.

Билл сжал в руке нож.

– А потом нужно иметь силу, чтобы проткнуть шею женщины столовым ножом.

– Согласен, но это лишь говорит о том, что здесь замешан кто-то молодой.

Он повернул нож в мою сторону.

– Я как раз составлял список возможных подозреваемых… Однако меня отстранили до того, как я начал его отрабатывать.

Я, честно говоря, надеялся на что-то подобное.

– Где этот список сейчас?

– В моих рабочих записях, – сказал Друри. – Однако, прежде чем я тебе что-нибудь отдам, позволь заглянуть в Таун Холл и разнюхать, что там нового. Ты, наверное, хочешь также, чтобы я разузнал, как идут дела в отделении Саммердейла?

– Нет, – ответил я. – Там у меня уже связь с Крюгером. Он держит меня в курсе.

– Крюгер – нормальный парень, – сказал, кивая головой, Друри. – Но почему он сотрудничает с тобой, Нат?

Жареный картофель был отличным – соленым и приятно похрустывал, но стоило еще заказать и соус.

– Обещанная «Трибюн» награда. Она не может быть вручена полицейским.

– А, – сказал Друри и отхлебнул темного пива, – что также распространяется и на меня.

– Разумеется. Но тут нет проблем.

– Я честный полицейский, Нат.

– Такой же честный, каким появился в этом городе. Но ты же еще и человек. Мы что-нибудь придумаем, Билл, ты и я.

– Мы начнем, – сказал Билл, отодвигая в сторону тарелку и усмехаясь, как идиот, – с десерта.

9

Я поехал на похороны в Ист-Энд один. Пег со мной не поехала – она сочла это неудобным, поскольку никогда не встречалась с Кинанами. Перед входом в дом стоял полицейский, чтобы не пускать любопытных, однако желающих проникнуть туда было очень немного: хотя война и закончилась, но память о личных скорбях была еще свежей.

Маленькая девочка, облаченная в белое сатиновое платье, лежала с розовыми цветами на груди, ссадин на лице не было заметно – казалось, что она даже улыбалась, словно во сне. Ее уложили таким образом, чтобы не было заметно отсутствия рук.

Разумеется, Норме Кинан рассказали обо всем, что произошло с ее крошкой. Моя сострадательная ложь облегчила ее мучения лишь в ту первую ночь. Невероятно, но дело обстояло еще хуже: в полдень следователь объявил, что имела место «попытка изнасилования».

Родители в строгих черных одеждах сидели около гроба, родные и приглашенные тихо переговаривались. Слез не было. Все находились в шоке.

– Спасибо, что пришел, Нат, – сказал Боб, приподнимаясь и пожимая мне руку. – Придешь завтра на мессу?

– Конечно, – ответил я. Много времени прошло с тех пор, как я последний раз посещал мессу. Моя мать была католичкой, но она умерла, когда я был совсем молодым.

На следующее утро в церкви Святой Гертруды служили не поминальную мессу, а мессу Ангелов, которую исполнял хор из ста юных голосов детского хора.

– Приветственная песня, – сказал священник, – сопровождает еще одну душу, которая будет петь пред троном Господним.

В этом хоре пела и Джоэн. В прошедшее Рождество она исполняла роль Ангела в школьной инсценировке.

Теперь от нее остался безрукий торс, покоившийся в гробу на возвышении около алтаря. Но ни прелесть детских голосов и красота их лиц, ни длинные оплывшие белые свечи, отбрасывавшие золотые отблески на маленький белый гроб, не могли отогнать мои черные мысли. Когда священник напомнил находившимся в зале, что «в наших сердцах не должно быть места мщению», я прикусил язык. Говори только, за себя, падре.

Мужчины и женщины открыто плакали, прижимая к себе детей. На мессе присутствовало около тысячи трехсот человек, наряд полиции окружал Кинанов при выходе из церкви.

Не все поехали на кладбище. День выдался прохладный, ветреный. После того как священник в последний раз окропил тело святой водой, маленький гроб опустили в крошечную могилку, охраняемую одиноким кленом. Цветы, уложенные на могилу, скорбно трепетали под порывами ветра.

Я не позволил себе плакать. Я говорил себе, что Кинан всего лишь знакомый, а вовсе не друг; напоминал себе, что никогда не видел этой маленькой девочки, во всяком случае до того, как выудил ее головку из этого чертова отстойника. Я сдерживал наворачивающиеся слезы и вел себя как мужчина.

Так я держался, пока не пришел домой и не увидел свою беременную жену, и тут уж не выдержал.

Я лежал на кушетке и рыдал, как ребенок, а Пег меня успокаивала.

Это длилось недолго, а потом пришло странное и тревожное осознание: все, что довелось пройти в своей жизни – от стычек с бандитами в мою бытность полицейским до схваток с японцами в Тихом океане, – не подготовило меня к подобному ужасу. Не был я готов и к тому, что стану родителем и что на этой планете есть нечто такое, столь бесценное для тебя, что одна лишь мысль о возможности лишиться его способна вызвать помешательство.

– Ты поможешь своему другу, – проговорила Пег, – ты поймаешь того, кто это сделал.

– Постараюсь, крошка, – ответил я, вытирая слезы. – Черт подери, награда за поимку преступника поднялась до тридцати шести тысяч.

10

Однако на следующий день мне почти не удалось продвинуться в расследовании дела Кинанов. Я пообщался с Крюгером и Друри, но они не сумели сообщить мне ничего нового.

Дворников допросили и отнесли их к числу подозреваемых. Один – Отто Бергструм, у которого мы позаимствовали метлу. Другой – молодой армейский ветеран в возрасте двадцати пяти лет по имени Джеймс Ватсон, работавший в яслях, откуда была похищена лестница. Ватсон в прошлом отличался склонностью к насилию, и его уже арестовывали за приставания к восьмилетней девочке. Тогда Ватсона обвинили в антиобщественном поведении. Сейчас и Бергструм и Ватсон имели алиби. К тому же оба прошли тест на детекторе лжи.

– Не думаю, что подвал, куда проник убийца, чем-то важен для нас, – сказал Крюгер, когда мы с ним говорили по телефону.

– Ты имеешь в виду подвал, где действовал преступник?

– Да. Похититель украл оттуда мешок и пакеты. Парень, владелец этого подвала, чист.

– Удалось найти хоть какие-нибудь сносные отпечатки пальцев?

– Нет. Ни в подвале, где совершено убийство, ни в комнате девочки. Два обнаруженных на окне принадлежат уборщице. Зато у нас есть пухлый отчет по записке, оставленной преступником. К тому же недалеко от дома Кинанов найдена скрученная в петлю проволока, на которую обычно вешают картины; не исключено, что ею задушили ребенка. Следователь сказал, что девочка умерла до того, как ее расчленили.

– Хвала Всевышнему хоть за это.

– Около дома Кинана были замечены два подозрительных автомобиля. Сейчас мы над ними работаем.

– Да, в версии с автомашинами что-то есть, иначе кто-нибудь обязательно заметил бы этого маньяка, когда он нес тело от дома Кинанов в подвал.

– Согласен. Не забывай, что все происходило ночью. В конце концов установлено, что смерть наступила между часом тридцатью и двумя часами.

Крюгер пообещал держать меня в курсе событий. Вот, собственно, и все, что мне удалось узнать нового.

Но за одним весьма существенным исключением.

Я уже собирался сесть в свой «плимут», припаркованный на стоянке около Рукери, когда подкатил темно-синий «Меркурий» 1946 года выпуска и блокировал выезд.

Не успел я выразить свое негодование, как из окна выглянул водитель и усмехнулся:

– Давай покрутимся. Геллер.

На меня смотрел тип лет сорока с вытянутым лицом сероватого цвета, выдающимся вперед подбородком и перебитым носом. Он не был крупным мужчиной, но держался очень солидно. Звали его Сэм Флади. Одно время он был сборщиком дани для мафии, а теперь водителем-телохранителем Тони Аркадо. Его также знали под именем Муни, что на уличном жаргоне Вест-Сайда означало темную личность.

– Покрутимся, Сэм, или прокатимся?

Сэм рассмеялся:

– Брось, Геллер. С каких это пор ты потерял нюх? У меня к тебе предложение.

У меня с собой не было оружия. Сэм же наверняка был с пушкой. Как и я, Флади был парнем из Вест-Сайда. Только я вырос в районе Максвелл-стрит, а он был выходцем из известного Пэтча, расположенного рядом с Нью-Вест-Сайдом, и давним членом небезызвестной банды с Сорок второй улицы.

– Валяй прямо здесь, – предложил я, – все равно вокруг никого нет.

Он уже об этом и сам подумал; его темные глаза поблескивали. То, что я был известной личностью среди мафиози, во многом объяснялось моими давними приятельскими отношениями с покойным Фрэнком Нитти, которого Сэм не очень жаловал. Ведь Сэм как-никак был протеже Пола Рика, сместившего Нитти.

– О'кей, – согласился Сэм. – Я припаркуюсь вон там. Ты подсядешь ко мне в машину, тут и переговорим. В моей чертовой колымаге ничего с тобой не случится.

Мы сели и поговорили.

Сэм, облаченный в темный, отлично сшитый костюм, повернулся ко мне вполоборота и произнес:

– Знаешь, кто о тебе хорошего мнения?

– Кто?

– Луи Компана. – При этом он почесал грудь большим пальцем руки. – Я приглядывал за его кралей, пока он сидел в кутузке за скандал.

– С Луи все в порядке, – вежливо ответил я.

Компана был правой рукой Нитти, в силу неведомых мне причин Сэм стремился убедить меня, что мы с ним чуть ли не приятели. Или, во всяком случае, что у нас есть общие друзья. В 1944 году я впервые познакомился с Сэмом, когда похитили Джейка Гузика, казначея банды. Тогда я выступал в качестве нейтрального посредника. На собственном опыте я убедился, что Сэм Флади – один из самых бессовестных мерзавцев и мошенников.

– Ты занимаешься делом Кинана? – спросил он.

Если бы я не собрал всю свою волю, эти слова меня непременно насторожили бы.

– Да, – небрежно бросил я. – Отец жертвы – мой приятель, и ему хочется иметь человека, который бы следил, чтобы полиция вела дело по-честному.

Мои слова развеселили Сэма. Я не понял, что его так рассмешило, то ли то, что дело доверили мне, то ли сама мысль о контроле за честностью полиции, казавшейся ему утопией… Поэтому я закинул пробный камень.

– Тебе известно, почему Кинан выбрал именно меня, не так ли?

– Нет, – ответил Сэм. Как мне показалось, совершенно искренне.

– Он боялся, что похищение было организовано восточной мафией за то, что в Нью-Йорке он отказался иметь ними дело. Для тебя это не секрет, он работал в Кабинете по ценообразованию.

– Это маловероятно, Геллер. Ребята с востока не стали бы играть на нашей территории без предварительной проверки.

Я кивнул, в его словах был резон.

– Однако, чтобы ты знал, если еще не в курсе, до последнего времени я занимался бензином и продовольственными карточками. Но с этим покончено около двух месяцев назад. Этот рэкет тихо умер. Но, Геллер, ни я, ни один парень из мафии ни разу не приближались к этому Кинану.

– Он никогда этого и не утверждал.

– Хорошо. Теперь позволь мне пояснить мой интерес к этому делу, – продолжал Сэм Флади.

– Будь добр.

– Похоже, что уже известный нам сукин сын с губной помадой совершил чудовищное злодейство над маленькой девочкой.

– Похоже. Но кое-кто думает, что мог найтись другой дурак, сделавший губной помадой эту надпись на стене.

Он прищурил глаза:

– Я слышал, будто семья получила письмо, написанное губной помадой, со словами: «Остановите меня, пока я не убил еще». Или что-то в этом роде.

– Верно.

Он вздохнул, пристально посмотрев на меня:

– Распространяются ли на нас с тобой правила отношений адвокат – клиент, если я дам тебе задаток?

– Да. Мне придется направить тебе контракт через адвоката, с которым я сотрудничаю, чтобы все было по закону. Или нам придется действовать через твоего адвоката. Однако сам я не уверен, что имею желание работать с таким клиентом, как ты, Сэм. Не обижайся.

Он поднял палец:

– Обещаю, что эта работа ни в коем случае не скомпрометирует тебя и не войдет в противоречия с интересами другого твоего клиента – Кинана. Если я лгу, тогда нашим отношениям конец.

Я молчал.

Он положил мне на колени запечатанный пухлый конверт:

– Тут тысяча бумажками по пятьдесят.

– Сэм, я…

– Теперь я твой клиент, Геллер. Усек?

– Но…

– Понял?

Я сглотнул подступивший комок, кивнул и опустил конверт во внутренний карман пиджака.

– "Убийца с губной помадой"… – начал Сэм, возвращаясь к прежней теме. – Первой его жертвой была миссис Каролина Вильямс.

Я кивнул.

Сэм ткнул в меня указательным пальцем:

– Никто, Геллер, никто не должен знать об этом.

Смахивающий на хорька гангстер глубоко вздохнул, посмотрев сквозь ветровое стекло на бетонную стену, возвышающуюся перед машиной.

– У меня семья. Маленькие дочки. Я должен их защитить. У тебя есть дети. Геллер?

– Мы ждем ребенка.

Сэм усмехнулся:

– Великолепно! – Затем улыбка исчезла с его лица. – Слушай, я пойду на все, чтобы защитить мою Ангелину. Некоторые парни выставляют напоказ свои связи с другими женщинами. Я, насколько известно моей семье, никогда не сбивался с праведного пути. Никогда. Но… ты же мужчина – ты понимаешь мужские потребности.

Я начинал понимать, к чему он клонит…

– Дело в том, что я встречался с Каролиной Вильямс. У нас все было вполне благопристойно.

Скорее всего Сэм говорил правду, если даже Билл Друри ничего не прознал об этом. В конце концов, он расследовал то дело, а его ненависть к парням из мафии всем была очень хорошо известна.

Словно прочитав мои мысли, Сэм сказал:

– Ни слова об этом твоему приятелю-психу Друри.

Муни знал, что говорит.

– Имеется фото, на котором мы с ней вдвоем. Мне бы хотелось получить его обратно.

– И отнюдь не из-за сентиментальных чувств.

– Ты прав, – согласился он. – Я подумал, что моей подружке миссис Вильямс не повезло и она стала жертвой маньяка. Но из того, что я слышал, этот парень не просто сексуальный убийца. Он, мягко говоря, довольно странный тип, – сказал Сэм.

– Я такого же мнения, мне кажется, он вор с хобби.

– В рапортах полиции отмечается, что у убитой кое-что пропало: нижнее белье, часть личных вещей. Во всяком случае, даже несмотря на то, что вел дело Друри, мне удалось узнать, что альбома с фотографиями в ее квартире не оказалось.

– Может быть, он у ее родных.

– Нет, я это осторожно выяснил.

– Значит, ты думаешь… альбом унес убийца?

Сэм кивнул:

– Да. В нем были фотографии, на которых она снята в купальниках и шортах. Если он забрал ее нижнее белье, то мог прихватить и альбом.

– Что же ты хочешь от меня?

Он пристально посмотрел на меня, затем крепко сжал мою руку:

– Я хочу заполучить этот альбом, даже не альбом, а только единственную фотографию. Ее сделала в ресторане одна из девчонок-фотографов, которые постоянно там крутятся.

– Как же мне его отыскать? – спросил я.

– Ты можешь найти этого парня раньше, чем на него выйдет полиция. Или попробуй иначе. У тебя же тесные связи с полицейскими, ведущими это дело. Может быть, удастся добраться до альбома раньше их. Мне очень не хотелось бы, чтобы эта фотография всплыла на свет. Иначе я окажусь в дерьме. У меня могут возникнуть неприятности. К тому же это может сбить с толку тех, кто расследует дело маньяка.

Я задумался над его словами – он был прав.

– Итак, единственное, чего ты хочешь, – уточнил я, – это вернуть фотографию.

– И благоразумия с твоей стороны.

– Не волнуйся насчет благоразумия, – ответил я, – в конце концов, мы будем общаться через адвоката. Ты будешь его клиентом, а он моим. В этом случае я не смогу сказать ни одного лишнего слова даже если бы и захотел.

– Так берешься за работу?

– Я уже взял деньги. А если мне не удастся добиться результата?

– Задаток оставишь себе. Найдешь фотографию – получишь еще четыре куска.

– Чего я хочу, так это добраться до убийцы этой маленькой девочки и прикончить его.

– Делай с ним, что хочешь, – сказал Сэм, – но верни мне фотографию.

11

Луи Сапперстейн, бывший в свое время моим боссом по делу о карманниках, стал первым, кого я пригласил на работу, когда агентство А-1 стало расширяться. Перевалив на шестой десяток, Лу, сохранил мускулистую комплекцию, носил очки в черепаховой оправе и обладал лысиной ученого.

Он опустил ладони на столешницу моего рабочего стола. Как обычно, рукава его рубахи были закатаны до локтей, а галстук свободно болтался на шее.

– Все утро я проторчал в архиве Триб, перерыл все материалы за целый год.

Я просил Лу проверить все случаи, где речь шла о нападениях на женщин. Мне пришла мысль о том, что если, согласно теории Друри и по моим рассуждениям, «убийца с губной помадой» был форточником, искателем острых ощущений, дошедшим до убийства, то вполне могла оказаться и промежуточная стадия между бескровным вторжением и кражами, сопровождавшимися убийствами.

– Есть несколько подходящих случаев, – сказал Лу, – но один сразу же бросился мне в глаза…

Он протянул мне лист, вырванный из блокнота.

– Кэтрин Рейнольдс, – прочитал я вслух.

Остальное я прочел про себя, заметив:

– Тут есть интересные детали.

Лу кивнул, сказав:

– И кое-какие совпадения. По времени – как раз между первым и вторым убийствами. Думаешь, полиция обратила на это внимание?

– Сомневаюсь, – ответил я. – Этот случай имел место в Саус-Сайде. А две убитые женщины жили в Норт-Сайде.

– Маленькая девочка тоже.

Для чикагских полицейских такого рода географические границы были своеобразным табу. Дело, расследуемое в Норт-Сайде, было исключительно норт-сайдским делом, а преступление, совершенное на административной территории Саус-Сайда, их касалось так же, как если бы оно было совершено на Луне. К несчастью для полиции, преступники не всегда думают так же.

Итак, ближе к вечеру того дня, я звонил в дверь на верхней площадке восьмиэтажного здания в Саус-Сайде, расположенного неподалеку от Чикагского университета. Когда-то в этом здании размещалось общежитие для медсестер, так как поблизости находился госпиталь «Билдинг». До сих пор большинство жильцов составляли женщины из сферы услуг по оказанию медицинской помощи. Как, к примеру, и Кэтрин Рейнольдс, которая в белом накрахмаленном до хруста халате и головном уборе медсестры открыла мне дверь.

– Спасибо, что так быстро откликнулись на мою просьбу и согласились встретиться, мисс Рейнольдс, – поблагодарил я, пока она пропускала меня в квартиру.

Я отыскал ее на работе, позвонив по телефону. Она любезно согласилась побеседовать со мной у себя дома после работы.

– Надеюсь, не помешал вам готовить ужин, – добавил я, снимая шляпу.

– Вовсе нет, мистер Геллер, – ответила она, снимая заколку, придерживавшую на голове пилотку медсестры. – Я еще не начинала готовить.

Это была интересная брюнетка лет тридцати, с коротко, по-мальчишески, остриженными волосами, большими блестящими глазами, курносая, с немного неровными зубами. На ее полных губах лежала яркая губная помада. Худощавая, но с прекрасно сложенной фигурой, она казалась совершенством, если бы не легкий запах лекарств, выдававший в ней медсестру.

Мы сидели в гостиной ее просторной квартиры, обставленной не новой, но красивой мебелью. На краю стола, находившегося около кушетки, стоял портрет молодого моряка в форме, улыбающегося широкой юношеской улыбкой.

Сев на кушетку, она закинула ногу на ногу так, что при этом движении зашуршал нейлон, облегающий ноги. Я человек женатый, профессиональный сыщик, к тому же при исполнении, и ее миловидность никак на меня не должна была действовать. Поэтому я присел рядом, стараясь не обращать внимания на ее прелести.

– Тут у вас неплохое местечко, – сказал я, – весь этаж, верно?

– Да, – ответила она.

Она улыбнулась мне без всякого тайного намека.

– Вместе со мной здесь живут моя сестра и еще одна девушка. Они обе медсестры. Думаю, здесь в те дни, когда в здании размещалось общежитие, располагалось руководство отделения медсестер. Другие квартиры гораздо меньше.

– Итак, когда это случилось?

Я задал один из многих вопросов, которые намеревался задать, хотя наперед знал ее ответы.

– Вы имеете в виду нападение?

Она выпустила струйку дыма; губы при этом вытянулись, образовав ярко-красное блестящее "О".

– Около четырех месяцев назад. Этот подонок забрался через окно. – Она указала жестом руки. – Было часов около семи. Сестра и Дотти уже ушли на работу. Фактически я еще спала… только-только начала просыпаться.

– Может быть, что-нибудь разбудило вас?

– Да, наверное. Наполовину открыв глаза, я заметила расплывчатый силуэт, а затем что-то ударило меня по голове.

Она подняла руки и прикоснулась к своим каштановым, коротко остриженным волосам.

– Удар проломил череп. Обычно я ношу длинные волосы, но после этого пришлось много состричь.

– Короткая стрижка вам к лицу. Можете сказать, чем вас ударили?

– Каким-то тупым предметом. Думаю, куском трубы со свинцом. Мне здорово досталось.

– И вы потеряли сознание?

– О да. Когда я очнулась на полу около кровати, прошло, наверное, минут сорок. По лицу, заливая глаза, текла кровь. Кое-где она успела не только загустеть, но и высохнуть. Квартира оставалась в полном распоряжении вора. Все в ней оказалось перевернуто вверх дном. Мои руки стягивал шнур от настольной лампы. Связаны они были слабо, так что мне без особого труда удалось освободиться. Осмотревшись, я заметила, что кое-что из вещей пропало.

На лице у нее появилось выражение неловкости: рука, державшая сигарету, сделала неопределенный жест.

– Нижнее белье. Трусики. Бюстгальтеры. Заодно из моей сумочки исчезло сто пятьдесят долларов.

– Вы сообщили в полицию?

– Нет, не сразу. Как только я очнулась, раздался стук в дверь. Я с трудом дотащилась до нее и открыла. На пороге стоял юноша – я бы дала ему лет восемнадцать. У него были длинные темные волосы, засалившиеся сзади. А так – довольно симпатичный парнишка. Похож на молодого Корнела Уальда. Внешне он напоминал малолетнего преступника, или, по крайней мере, старался так выглядеть, хотя у него не очень получалось.

– Что вы хотите этим сказать?

– Понимаете, на нем была черная кожаная куртка, рубаха и брюки из грубой бумажной ткани, но все это выглядело слишком новым и неправдоподобно чистым. Вообще одежда походила больше на костюм для представления, чем на повседневную одежду.

– Чего он хотел?

– Он назвался посыльным и искал квартиру, куда должен был доставить заказ.

– То есть заблудился?

– Он не распространялся на эту тему. Увидев мое окровавленное лицо, сказал, что позовет кого-нибудь на помощь.

– И действительно позвал?

– Да, отыскал управляющего и сказал ему, что женщина с верхнего этажа ранена и нуждается в медицинской помощи. Затем ушел.

– И поэтому полицейские решили, что это он мог совершить нападение? Назад, на место преступления, его привели желание загладить вину, неспокойная совесть?

Да. Но мне в это не очень-то верится. Я кивнул. Однако, как мне казалось, все отлично увязывалось между собой: убийца, который смывал кровь с тел и накладывал повязки на раны своих жертв, страдал теми же угрызениями совести – остановите, задержите меня. Даже части тела маленькой Джоэн, прежде чем от них избавились, выбросив в канализационный отстойник, были тщательно вымыты.

– Из-за случившегося я ощущала себя полной дурой.

Это заявление удивило меня.

– Но почему?

Она пожала плечами – это движение выгодно подчеркнуло ее бюст. Да, знаю, что меня вряд ли можно назвать благочестивым, если я обращаю на это внимание.

– Понимаете, среагируй на нападение я чуть быстрее, может, смогла бы постоять за себя. То есть хочу сказать, что я занималась всевозможными видами самообороны.

– Да что вы говорите?

Стряхнув пепел в стеклянную пепельницу, стоявшую на подлокотнике кушетки, она продолжала:

– Я ведь армейская медсестра, выслужившая весь срок. Довелось побывать за границей. На европейском театре военных действий.

– А…

Она хитро улыбнулась, глядя на меня:

– Вы ведь тоже служили на Тихом, не так ли?

– Э… впрочем, да.

– Я читала про вас в газетах. Поэтому сразу же узнала, как только вы представились. Вас хорошо знают в этом городе.

– Не стоит верить всему, что пишут в газетах, мисс Рейнольдс.

– Вы награждены Серебряной звездой, так ведь?

Я почувствовал себя неловко, но согласно кивнул.

– Джек тоже.

– Джек?

– Мой муж. Он тоже служил на флоте. Вы ведь были в Гвадалканале?

– Да.

– Джек тоже был там.

Она улыбнулась и вновь глубоко затянулась сигаретой.

– Вот только он не вернулся обратно.

– Много хороших людей не вернулось домой. Я вас понимаю.

Она махнула рукой с ярко-красными ногтями:

– Мистер Геллер, почему, собственно, я вас интересую?

– Я полагаю, что случившееся с вами может быть связано с другим делом; только и всего.

– "Убийца с помадой"?

Некоторое время я колебался, говорить ей или нет, затем утвердительно кивнул и добавил:

– Но я буду вам признателен, если вы никому об этом не расскажете.

– Почему же полиция не может ничего с ним поделать?

– Вы имеете в виду «убийцу с помадой» или того, что был у вас?

– Обоих! Почему вы усматриваете связь, тогда как полиция этого не делает?

Я пожал плечами:

– Может быть, я дотошнее или хватаюсь за соломинку.

– Что ж, даже до меня дошло, что тут может существовать связь. Полиции следовало бы также догадаться об этом!

– Вы неплохо соображаете.

– Знаете, есть… есть еще кое-что.

– Что?

Она тряхнула головой, губы напряглись.

– Есть нечто… противное… о чем я никому не говорила.

Она посмотрела на меня широко раскрытыми темно-карими глазами.

– Но с вами, мне кажется, я смогу поделиться. Она прикоснулась к моей руке, ее рука была теплой.

– На полу… в ванной комнате… я кое-что заметила. Нечто такое, что я просто… вытерла. И никому словом не обмолвилась. Мне очень неудобно…

– Вы же медсестра…

– Знаю, но все равно неловко. Он… это… кончил.

– Что?

– Пол был испачкан. Понимаете – эякуляция. Семенная жидкость.