Текст книги "Смерть в послевоенном мире (Сборник)"

Макс Аллан Коллинз
Смерть в послевоенном мире

Появление и становление Геллера

Один мой знакомый напечатался за свои восемьдесят лет в массе дешевых журналов и дождался выхода в свет первых книг в мягких обложках. В последнее время он все чаще задумывался о бренности всего происходящего. Прошедшего не вернуть. Понимая это, он писал мне: «Не удалось найти героя, которого публика полюбила бы так, что захотела встретиться с ним больше, чем пару раз. Это как проклятие, когда созданный тобою персонаж начинает жить собственной жизнью, но еще хуже, когда у него вообще нет никакой жизни». Это слова из его последнего письма. Месяц спустя, промозглой дождливой ночью, он скончался, сидя в кресле у экрана телевизора.

Макс Аллан Коллинз (для друзей просто Ал) написал три серии рассказов, прежде чем нашел своего героя – Натана Геллера, частного детектива, который работал в Чикаго в тридцатые-пятидесятые годы. И если вор Нолан, сочинитель таинственных историй Маллори и наемный убийца Кварри стали теми персонажами, с которыми читатель неоднократно и с удовольствием встречался, то именно Нат Геллер подарил Алу его первую многочисленную читательскую аудиторию.

В сегодняшнем мире, где действуют промышленные шпионы, агенты различных разведок и наркодельцы, не говоря уже о наемниках и террористах, частный детектив выглядит до смешного романтичным и более уместен в прошлом или будущем (как, скажем, в «Бегущем по лезвию»), нежели в настоящем. Разумеется, я имею право судить об этом, поскольку сам работаю в жанре детективного рассказа.

Натан Геллер живет в мире ревущих моторов, курящих девушек, женщин с темным прошлым. Вокруг него простирается черный мир: пустынные ночные улицы, поблескивающие под весенним дождем; звуки шагов, теряющиеся в тишине аллей городских кварталов; проститутки, которым удается подцепить клиента под мурлыканье песенки «Хэйл Мэри».

На такую картину Ал проецирует себя, вернее, ту часть себя, которая является Натом Геллером. Там, где многие из писателей предаются нескромно длинным пассажам из собственных биографий, Ал всегда остается ироничным. И он узнаваем для читателя, во всяком случае я воспринимаю его по крупицам и деталям, проглядывающим в разговорах и действиях Геллера. Ал так же очарователен, как и его герой – Геллер. Моя жена может рассказать об этом гораздо больше.

Ал предпочитает бороться с трудностями жизни с помощью юмора. Эту замечательную черту его характера я обнаружил несколько лет назад, когда оказался на больничной койке. В течение двух недель Ал звонил каждый вечер в больницу и заставлял меня смеяться. Это была для меня существенная поддержка. Думаю, Геллер, вне всякого сомнения, проявил бы сострадание к моему положению, но самое большее, на что я мог рассчитывать, так это на дружеское похлопывание по спине или на пачку сигарет. И никаких шуток.

Закладка Лас-Вегаса, события второй мировой войны, подвиги Аль Капоне – вот некоторые из тем его произведений. И он отлично понимал, что должен писать лучше, чем когда-либо прежде. Старался и писал.

Совсем недавно, еще пять лет назад, сборник рассказов, предлагаемый читателю, не мог появиться. Во-первых, потому, что лучший из его рассказов – «Смерть в послевоенном мире» – не был еще написан, во-вторых, что самое главное, тогда Алу казалось, что он не достиг достаточного мастерства в жанре короткого рассказа и не был уверен, что у него появится свой читатель.

Прошло совсем немного времени, и Коллинз получил приятные известия. Издателям (в том числе и мне) не только понравились его произведения, но они настойчиво советовали продолжить работу в этом жанре. На днях Лэнсдейл сообщил мне, что собирается включить рассказы Коллинза в издаваемую им антологию. При этом он заметил: «Я прочитал пару его рассказов, они чертовски хороши».

Хочется надеяться, что они понравятся, потому что они динамичны, полны иронии, чувств, глубоких мыслей, сочных красок, самоанализа.

Одному Богу известно, но, может быть, вам придется по душе и Нат Геллер. Ведь это именно тот парень, с которым захочется встретиться больше чем пару раз. Гораздо больше. Я вам обещаю.

Эд Гормон

Смерть в послевоенном мире

1

На жизнь свою не жалуюсь. Я живу в новом, серого кирпича доме, построенном за государственный счет, в тихом пригороде Линкольнвуде. В декабре прошлого года я женился на Пегги, которая вот-вот должна родить мне первенца. Благодаря взятке, которую пришлось дать торговцу автомобилями в Норт-Сайде (что делать – такие времена!), я стал обладателем новенького «плимута». Кроме всего прочего, мне удалось только что перенести офис своего детективного агентства А-1 в Луп, в престижное здание Рукер Билдинг.

Справедливости ради следует отметить, что дела в последнее время шли вяло: значительная часть заказов, поступавших раньше в наше агентство, касалась бракоразводных процессов, но сейчас никто пока не собирался разводиться. Стоял июнь 1947 года, бывшие солдаты и их цветущие невесты все еще наслаждались долгожданной близостью и не помышляли ссориться, однако скоро все должно было стать на свои места. Я терпелив. Правда, успокаивало то, что народ залезал в долги, тратился по-крупному, гоняясь за своими послевоенными мечтами. Многие толстосумы-кредиторы испытывали беспокойство и опасения за свои деньги, и я должен был помочь вытрясти их с должников.

Лучи утреннего солнца пробивались сквозь легкие занавески нашей маленькой спальни, нарушая сон моей прекрасной жены. Сам-то я уже без четверти восемь поднялся: на работу нужно было примерно к девяти (когда ты босс, точность необязательна). Я стоял возле кровати и завязывал галстук, когда Пег, приоткрыв глаза, взглянула на меня.

– Кофе почти готов, – сказал я. – Хочешь, могу взбить несколько яиц, но если что-то другое, то готовь сама.

– А который час?

Пегги села в кровати; одеяло соскользнуло с крутого живота. Набухшие груди упрямо выступали под ночной рубашкой.

Я сказал ей, который час, хотя часы стояли рядом, на ночном столике.

Она сглотнула сонно, поморгала. Кожа у Пег была бледной, прозрачной; едва заметные веснушки украшали вздернутый носик. Под густыми бровями блестели большие голубые глаза. Без макияжа, с всклокоченными каштановыми кудрями, да еще на седьмом месяце беременности, моя только что проснувшаяся супруга показалась мне великолепной.

Сама она, разумеется, так не считала. На протяжении последних двух месяцев, когда ее беременность стала для окружающих очевидной, она то и дело повторяла, что выглядит ужасной и толстой. Почти десять лет она работала фотомоделью и всегда для окружающих была изящно одетой молодой деловой женщиной. Теперь же приобрела облик не очень-то счастливой беременной домохозяйки. Именно поэтому последние несколько недель я сам готовил завтрак.

В холле зазвонил телефон.

– Я возьму, – сказал я.

Она кивнула и, сидя в кровати, опустила опухшие ноги в красные шлепанцы, причем сделала это с осторожностью и точностью, словно сапер, извлекающий детонатор из мины.

После третьего звонка я снял трубку.

– Геллер слушает, – произнес я.

– Нат… Это Боб.

Я сразу не узнал голоса, но меня поразил его тон – безнадежность, смешанная с отчаянием.

– Боб?..

– Боб Кинан, – услышал я вибрирующий голос.

– А! Боб.

«С какой это стати Боб Кинан, которого я почти не знал, звонит мне домой ранним утром?» Кинан был другом и клиентом адвоката, с которым я весьма тесно сотрудничал, и несколько раз за последние шесть месяцев вы встречались за ланчем в Биньоне, что за углом моего прежнего офиса на Ван Бьюрене. Вот, собственно, и все наше знакомство.

– Мне неловко тебя беспокоить дома… но произошло… получилось нечто ужасное. Ты единственный можешь мне помочь. Нельзя ли встретиться прямо сейчас?

– Боб, а ты не скажешь, в чем дело?

– Не по телефону. Приезжай, очень прошу. Пожалуйста!

Последнее слово вырвалось, как крик о помощи. И я не мог отказать, чувствуя, что этому парню плохо. К тому же Кинан – состоятельный человек и занимает одну из высших должностей в администрации Кабинета по ценообразованию. Не исключено, что на этом деле можно было и заработать.

– Конечно, – пообещал я, – сейчас буду.

Он продиктовал мне свой адрес, который я записал, после чего повесил трубку. Вернувшись на кухню, я увидел одетую в белый банный халат Пег, которая сидела, уставившись в свою кофейную чашку.

– Приготовишь себе что-нибудь сама, дорогая? – спросил я. – Мне придется уйти без завтрака.

Пег подняла на меня опустошенные глаза:

– Я хочу развестись.

Я поперхнулся.

– Ладно, я постараюсь приготовить тебе маленький завтрак.

Насупившись, она посмотрела на меня:

– Я не шучу, Нат. Я хочу развестись.

Я кивнул. Вздохнул и сказал:

– Давай поговорим об этом позже.

Отведя взгляд в сторону, она сделала небольшой глоток кофе.

– Давай, – согласилась она.

Накинув плащ, я вышел из дома. Стоял яркий, солнечный день, пели птицы. Отчетливо был слышен негромкий стрекот газонокосилки. Скоро наступит жара, но сейчас я ощущал приятную утреннюю свежесть.

Я направился к темно-синему «плимуту», который стоял у обочины. Что ж, может быть, все не так уж и плохо, и отныне дела конторы А-1 потихоньку пойдут в гору? Вот наконец-то и наметился первый развод, который, правда, постучался в мой собственный дом.

2

Особняк из кремового кирпича с зеленой крышей давно превратился в обитель, где сейчас проживали две семьи, и производил неплохое впечатление благодаря аккуратно подстриженному газону и входу, украшенному двумя колоннами. Он располагался в квартале от озера, раскинувшегося почти на краю Норт-Сайда.

Семейство Кинана занимало весь первый этаж, состоявший из семи просторных комнат. Заработок Боба Кинана позволял ему неплохо обустроиться.

Однако в настоящий момент у него появились проблемы.

Он встретил меня у входа в дом, одетый в рубашку с короткими рукавами, без галстука. Его побледневшее лицо осунулось, в глазах сквозила тревога. Было заметно, что случившееся этой ночью резко состарило сорокалетнего мужчину лет на десять.

– Спасибо, Нат, – сказал он, нетерпеливо пожимая мне руку, – спасибо, что приехал.

– Как иначе, Боб, – ответил я.

Он провел меня через скромные, но со вкусом обставленные комнаты.

– Загляни сюда, – сказал он, показывая рукой на дверь.

Я вошел в комнату, это была детская, оклеенная розовыми в цветочек обоями. Здесь стояла изящная деревянная кроватка, рядом, на коврике, шлепанцы. Постель была не разобрана. На полке рассажены куклы. В распахнутое окно с озера залетал ветер, колыхавший легкие занавески.

– Это комната Джоэн, – произнес он так, словно это могло мне что-то объяснить.

– Твоей дочери?

Он кивнул:

– Младшей из двух моих дочерей. Джейн с матерью сейчас на кухне.

– А где же сама Джоэн, Боб? – поинтересовался я.

– Исчезла, – проговорил он. Затем, сглотнув комок, застрявший в горле, добавил: – Взгляни на это.

Он подошел к окну и указал на грязный лист бумаги, лежавший на полу. Я приблизился, опустился на колено и не стал его поднимать. Четко напечатанные на нем слова можно было прочитать без особого труда.

«Приготовь 20 000 долларов и жди указаний. Не вздумай обращаться в ФБР или полицию. Банкноты по пять и десять долларов. Сожги эту записку ради спасения дочери!»

Поднявшись, я вздохнул, посмотрел в широко раскрытые, полные отчаяния глаза Боба Кинана и спросил:

– Ты не вызвал полицию?

– Нет. Ни полицию, ни ФБР. Я позвонил тебе.

Я опять спросил, но уже с раздражением:

– Ради всего святого, почему?

– В записке сказано – никакой полиции. Мне нужна помощь. Возможно, потребуется посредник. Я абсолютно уверен, что мне потребуется кто-нибудь, кто знает, как действовать в таких случаях.

Я развел руками:

– Ни к чему не прикасайся. Ты что-нибудь трогал?

– Нет. Даже записку.

– Хорошо, хорошо. – Я опустил руку ему на плечо. – Не волнуйся. Боб. Давай пройдем в гостиную.

Не убирая руки, я провел его в соседнюю комнату.

– Так почему ты все-таки позвонил мне? – мягко проговорил я.

Он сидел рядом со мной на кушетке – крупный, сгорбившийся мужчина, уставив взгляд в пол, крепко сцепив на коленях руки.

Пожав плечами, он ответил:

– Я слышал, ты занимался делом Линдберга.

– Это было много лет назад. Тогда я служил в полиции, – ответил я, – выступал посредником между департаментом полиции Чикаго и властями Нью-Джерси.

– Кен мне об этом однажды говорил.

– Ты говорил с Кеном перед тем, как позвонить мне? Так это он посоветовал обратиться ко мне?

– Нет, скажу откровенно, я позвонил тебе потому, что… ну… говорят, что ты имеешь контакты.

Я вздохнул:

– С мафией у меня бывали кое-какие дела, но я не гангстер, Боб, и даже если бы я им был…

– Нат, я не об этом! Если бы ты был гангстером, неужели я бы тебе позвонил?

– Не понимаю. Боб.

Норма, его жена, нерешительно прошла в комнату; это была хорошенькая, маленькая женщина, одетая в платье, украшенное цветами и напоминавшее обои в детской, правда более темное. Ее привлекательное лицо искажала тревога. Она еще не выплакалась и была чрезвычайно расстроена.

Я встал, чувствуя себя очень неловко.

– Все в порядке. Боб? Это и есть твой друг детектив?

– Да. Это Нат Геллер.

Она подошла ко мне и натянуто улыбнулась:

– Большое спасибо, что пришли. Вы можете нам помочь?

– Да, – ответил я.

Ничего другого ответить я не нашелся.

Надежда проступила на ее лице, однако глаза по-прежнему оставались испуганными.

– Прошу тебя, побудь с Джейн, – сказал Боб, похлопывая ее по руке. – Джейн и ее маленькая сестра были очень дружны. Она старше Джоэн всего на два года.

Я кивнул, а его жена поспешно ушла, словно спешила удостовериться, что Джейн все еще оставалась на кухне.

Мы вновь сели на кушетку.

– Я знаю, что у тебя были дела с мафией, – сказал Кинан. – Дело в том, что… у меня тоже. Вернее, в том, что я не хотел иметь с ними дел.

– Как это понимать?

Вздохнув, он покачал головой:

– Я переехал сюда лишь шесть месяцев назад. В нью-йоркском офисе я был вторым по должности.

– В Кабинете по ценам?

– Да, – подтвердил он, кивая головой. – Надеюсь, тебе не нужно объяснять, какому давлению подвергается каждый, кто находится на таком месте. Мы отвечаем за все цены, начиная со строительных и промышленных материалов вплоть до цен на мясо, бензин и так далее. Во всяком случае, я не шел на поводу у местных бандитов. Угрожали мне, моей семье, но я никогда не брал взяток. Поэтому был вынужден просить о переводе в другое место, и вот меня прислали сюда.

«В Чикаго? Нечего сказать, хорошенькое местечко, чтобы скрываться от мафии», – подумал я.

Он как бы прочел мои мысли.

– Но у меня не было выбора, – сказал он, поднимая брови. – Ни один из этих типов пока не выходил на меня. Однако потом дела покатились вниз. Скорее всего, в этом виновато мое неподкупное прошлое? – Он горько усмехнулся: – В этом-то вся и ирония. Чертовски грустная ирония.

– В чем?

Он продолжал:

– На этой неделе будет объявлено о прекращении деятельности Кабинета. Я перехожу в Департамент сельского хозяйства.

– Понимаю, – сказал я, тяжело вздохнув. – Поэтому ты и позвонил мне, раз в записке сказано не обращаться к властям и памятуя прежние угрозы мафиози?

Он благодарно сжал мою руку, лежавшую на колене. Жест был искренним и заставил меня опять почувствовать себя чертовски неловко.

– Я прошу, помоги нам, – тихо проговорил он.

– Я помогу. С удовольствием выступлю в роли посредника и с радостью посоветую тебе сделать то, что тебе может помочь.

– Слава Богу, – прошептал он.

– Но прежде мы вызовем полицию.

– Что?..

– Боб, это плохие игры!

– Я знаю, но во имя всего святого, пойми, что я никогда не стану играть жизнью дочери!

– Мне известно, как следует действовать в подобных случаях. Детей спасают гораздо чаще, если подключаются полиция и ФБР.

– Но в записке сказано…

– Сколько лет Джоэн?

– Шесть.

– Она уже достаточно большая, чтобы суметь описать или опознать похитителей.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Боб!

Теперь уже я сжал его руку. Ответом на мой жест были его испуганные, полные слез глаза.

– Пойми, Боб, похищение детей – преступление федерального уровня, караемое смертной казнью.

Он сглотнул комок, подступивший к горлу:

– Так они могут убить ее? Если уже не убили…

– Твои шансы найти дочь значительно возрастут, если к делу подключатся власти. Начнем работать одновременно – пока полиция, стараясь найти негодяев, всех их распугает, мы будем вести переговоры с похитителями, чтобы вызволить Джоэн.

– Если она еще жива, – отрешенно проговорил он.

Я молча посмотрел на него. Затем кивнул. Он заплакал.

– Ну, успокойся, успокойся, – сказал я, похлопывая его по спине.

3

Первым из полицейских приехал детектив Крюгер из районного отделения Саммердейла, плотный мужчина в измятом костюме со скорбным выражением лица. Оно стало еще более скорбным, когда он принялся осматривать детскую спальню.

Кинан беспокойно топтался, описывая события.

– Вчера вечером, чтобы проветрить комнату, я приоткрыл это окно, может быть, всего лишь дюймов на пять. А сейчас оно распахнулось настежь.

Крюгер кивал, быстро записывая то, что ему говорил Кинан.

– Ночную одежду Джоэн никогда не укладывала так тщательно.

Крюгер пристально взглянул на него:

– Вы не слышали этой ночью каких-нибудь необычных звуков?

Кинан как-то замялся, испытывая неловкость, и проговорил:

– Знаете… моя жена слышала.

– Могу я с ней побеседовать?

– Нет-нет, не сейчас.

Для того чтобы как-то разрядить обстановку и стараясь помочь Крюгеру в проводимом им расследовании, я спросил:

– Боб, что именно слышала Норма?

– Она проснулась из-за лая соседской собаки. Где-то после полуночи. Вдруг ей показалось, что она услышала голос Джоэн. Подойдя к двери ее комнаты, Норма убедилась, что в спальне было тихо. Затем она опять легла спать.

Крюгер задумчиво кивнул.

– Пожалуйста, не спрашивайте ее об этом, – попросил Кинан, – она и так страдает и во всем случившемся винит себя.

Всем было понятно, что Норма напрасно винит себя, но разве можно было ее переубедить?

Вскоре приехали бригада из криминалистической лаборатории, фотограф из Отдела по расследованию убийств, и, таким образом, вскоре на месте происшествия собралось много людей, имеющих отношение к полиции. Крюгер, которого я немного знал и именно поэтому вызвал на место происшествия, позвонив в саммердейлское отделение полиции, подошел ко мне.

– Послушай, Геллер, – проговорил он, смахивая невидимые пылинки с моего пиджака. – Я знаю, ты порядочный человек, но в полиции есть люди, которые считают, что ты не их человек.

Много лет назад я был свидетелем в процессе против двух полицейских, замешанных в грязных, даже по меркам Чикаго, а по моим и тем более, делах. Однако полицейские, как и преступники, не склонны обличать друг друга; и теперь, спустя пятнадцать лет, я продолжал оставаться в черном списке.

– Постараюсь от них держаться подальше.

– Неплохая мысль. Но учти: когда появятся ребята из ФБР, они также не обрадуются, встретив частного детектива.

– Я здесь по просьбе Боба Кинана.

– Понимаю, ты ему нужен для душевного спокойствия – сказал Крюгер. – Пока не вмешивайся и не попадайся даже им на глаза.

Я кивнул.

Крюгер повернулся, собираясь уйти, но, как бы вспомнив что-то, обернулся и произнес:

– Послушай, мне жаль, что так случилось с твоим напарником Друри. Чертовски неприятно.

В начале тридцатых я работал с Биллом Друри по расследованию карманных краж; это был честный полицейский – редкость в чикагском зверинце. Он также отличался патологической ненавистью к бандитам, что и навлекло на него беду. Билл постоянно находился под подозрением у своих и под наблюдением у мафиози.

– Пусть это послужит тебе уроком, – весело проговорил я, – так всегда бывает с полицейским, честно делающим свое дело.

Крюгер пожал плечами и пошел наблюдать за ходом расследования.

День обещал быть длинным. Прикатила команда из ФБР, их ребята действовали споро, сразу же подключили к телефону магнитофон для записи возможных переговоров. До репортеров уже долетели слухи о похищении, однако охрана, выставленная снаружи, сдерживала их. Тем временем криминалисты снимали отпечатки пальцев и следы от лестницы под окном детской спальни. В дом пропустили сотрудников с радиостанции, чтобы записать на пленку обращение Боба к похитителям («Она всего лишь маленькая девочка… пожалуйста, не причиняйте ей боль… на ней только пижама, поэтому, пожалуйста, накиньте на нее одеяло»). Кроме снятия отпечатков пальцев и фотографирования, единственное, что пока сделали полицейские, – это короткий допрос служанки, проживавшей этажом выше. Темнокожая девушка по имени Леона сообщила, что около полуночи слышала, как Джоэн сказала: «Я сплю».

Комната Леоны располагалась как раз над спальней девочки.

Когда подошло время ланча, ко мне подошел Крюгер и присел рядом.

– Хочешь перекусить где-нибудь, Геллер?

– Разумеется.

Он подвез меня в кафе, расположенное в нескольких кварталах от дома, и мы присели за стойку.

– Мы отыскали лестницу, – сообщил он, – на заднем дворе какого-то строения через несколько домов к югу от дома Кинана.

– Неужели? Совпадают отпечатки, оставленные на земле?

Крюгер кивнул.

– А царапины на кирпичах около окна обнаружили? Крюгер снова кивнул и сказал:

– Они совпадают тоже. Правда, лестница оказалась коротковатой.

Окно первого этажа дома Кинана располагалось на высоте семи с половиной футов над землей; окна же цокольного этажа, как это было обычно для Чикаго, находились почти на уровне земли.

– Что интересно, – заметил Крюгер, – у лестницы сломана ступенька.

– Сломана ступенька? О Боже. Как… – Я заставил себя замолчать.

– Как в деле Линдберга, – произнес Крюгер. – Ты работал по нему, верно?

– Да.

– Тогда они убили ребенка?

– Говорят.

– Эта девочка тоже мертва, как ты считаешь?

Подошла официантка и налила нам кофе.

– Возможно, – ответил я.

– Кинан полагает, что, возможно, за всем случившимся стоит банда.

– Да, он так думает.

– А что думаешь ты. Геллер?

Я рассмеялся:

– Ни за что на свете я не соглашусь с Кинаном. Здесь замешан любитель, к тому же глупый.

– Но почему?

– Кто станет подвергать себя риску оказаться на электрическом стуле всего лишь за двадцать штук?

На мгновение он задумался:

– Знаешь, Геллер, Кинан принял ряд непопулярных решений в администрации Кабинета по ценообразованию.

– Настолько непопулярных, что они стали причиной случившегося?

– Пожалуй.

Он с избытком насыпал сахар себе в кофе. Теперь, когда дефицит сахара, связанный с невзгодами военных лет, был преодолен, так делали многие. Он внимательно и сосредоточенно разглядывал капли кофе, стекавшие в чашку с вынутой ложки.

– Как бы ты, не поднимая шума, посреди ночи сумел выманить ребенка из комнаты?

– Могу предположить лишь два варианта.

– Какие же?

– Либо она знала похитителя и доверчиво пошла с ним.

– Так.

– Либо, – сказал я, – ее убили еще в кроватке и затем вытащили в окно, словно мешок с сахаром.

Крюгер чуть не поперхнулся, затем поднял чашку кофе и сделал небольшой глоток.

– Да, – озадаченно вымолвил он.