Текст книги "Кровавый срок"

Глава 11

Ослепительный свет полуденного солнца падал на высокие каменные стены Нассаусской тюрьмы. Это, похожее на крепость строение в конце бедной (здесь жили только цветные) улицы, достаточно удачно названной Призон Лэйн, возвышалось на холме на южной окраине города. Грозные железные ворота распахнулись, и темно-синий «Бентли» въехал на тюремный двор под пристальными взглядами безмятежных черных охранников на стенах. Только в отличие от своих коллег с улиц Нассау, в руках у этих полицейских были винтовки.

За рулем сидел Годфри Хиггс, адвокат защиты. А пассажиром был я.

Прошлым вечером мы поговорили по телефону и договорились позавтракать вместе в кафе «Британского Колониального».

Окно, у которого я сидел, выходило на дорожки с буйной зеленью и теннисные корты. Я медленно потягивал свой апельсиновый сок, когда заметил его, широко шагающего через зал к моему столику. Несмотря на то, что он был одет в костюм-тройку, высокий широкоплечий адвокат двигался и выглядел, как атлет. У него был ястребиный нос, высокий лоб и темные, зачесанные назад волосы с пробором посредине. Глаза казались настороженными, а улыбка – широкой и дружелюбной.

– Мистер Геллер?

– Мистер Хиггс?

Его рукопожатие было крепким. Он присел и заказал у чернокожего официанта завтрак (я уже сделал свой заказ).

– Еще одно доброе дело сэра Гарри, не правда ли? – сказал адвокат.

– А что он сделал?

– Предоставил работу в отеле цветным. Это – одна из причин, почему его здесь так любили.

– По-моему, ваш клиент тоже неплохо относится к неграм.

Дружеская улыбка Хиггса чуть искривилась.

– Да, но… у него нет той широты манер, какая была у сэра Гарри. Поэтому, боюсь, сейчас мой клиент так же мало популярен у черного населения, как и у высшего общества Нассау. В последние годы он не останавливался ни перед чем, чтобы повредить себе в их глазах.

– Откуда же такая нелюбовь к нему? Я, правда, видел его только издали, но, могу сказать, мне он не показался неприятным типом.

Хиггс неловко засмеялся.

– Да, да. Но скоро вы поймете, что к чужестранцам здесь – если только они не туристы, сорящие деньгами, – относятся подозрительно… и презрительно.

Я отхлебнул кофе.

– Значит, французский акцент, покоряющий дам не срабатывает с мужчинами?

– Это – только одна из причин.

Официант принес чай, и он принялся лениво помешивать его, чтобы остудить.

– Знаете, мистер Геллер, белые в Нассау… да и цветные тоже… необычайно ленивы. И если сюда приезжает чужой, да еще имеет такой успех, как Фред с его победами на регатах и процветающей фермой, это… раздражает.

– Но ведь сэр Гарри никого не раздражал?

– Да, но Оукс только и делал, что привозил сюда деньги и тратил их… что, кстати, и должны делать белые на Багамах. Фредди же, напротив, приехал сюда со своим акцентом и титулом, и трудился бок о бок с черными да соблазнял местных женщин. Короче, был для всех занозой в заднице.

– Он уже больше нравится мне. Но мысль, что все население Багам «лениво», кажется мне… немного глупой.

Его улыбка стала совсем кривой.

– Вы, по-моему, из Чикаго. Мне говорили, что там каждый житель держит руку в кармане другого. Ну, как, это обобщение тоже несправедливо? Или, может, я слишком грубо говорю?

Теперь пришла моя очередь улыбаться.

– Отнюдь. Скорее, как адвокат со своим мнением.

Он отхлебнул чай. При всей его мускулатуре, у него были грациозные движения.

– Понимаете, мистер Геллер, Нассау – город, где легко сделать деньги… Но у его жителей немного пиратский склад ума.

– Что вы имеете в виду?

Выражение его лица стало почти снисходительным.

– Не обманывайтесь, глядя на все эти красивые цветы и ослепительное солнце. Нью-Провиденс – бесплодный остров. Слой почвы здесь очень тонок, а дальше – порода. Здесь не вырастить ничего полезного. Главный урожай, который снимали и будут снимать Багамы, – результат пиратства в той или иной форме.

– Короче говоря, раньше это была подпольная торговля спиртным, а теперь – туризм.

Он кивнул.

– Точно. И до сих пор такие богатые пираты, как Оукс, – о мертвых ничего, но – они находят здесь себе убежище от цивилизации… от налогов, к примеру. Так поступали и Черная борода, и капитан Генри Морган, и Анна Бонней… Для всех их эти острова становились тихой, безопасной гаванью.

Я улыбнулся, прихлебывая свой кофе.

– Предки пиратов с Бэй-стрит?

Хиггс похлопал меня по руке.

– Да, но многие из них – мои клиенты, поэтому я прошу вас сохранить конфиденциальность того, что я вам сейчас говорю. Выясняя правду на этих островах лжи, всегда помните, мистер Геллер, что предки многих местных жителей сколотили свои состояния на грабеже потерпевших кораблекрушение.

– Но каким образом?

Он взглянул отсутствующим взглядом в окно, а потом снова посмотрел на меня.

– Лет сто назад здесь занимались особым бизнесом: заманивали торговые суда на рифы, и потом грабили их. Грабеж был официально санкционирован правительством… выдавались специальные «лицензии на потерпевшие суда» – в них речь шла о «спасаемых кораблях». Городом легких денег – вот чем всегда был Нассау. И поэтому-то здесь так не любят Фредди де Мариньи.

– И насколько плохи его дела, учитывая общественное мнение?

Улыбка и вовсе исчезла с его лица.

– Есть признаки того, что против моего клиента существует заговор влиятельных на острове лиц.

– Каких?

Он ткнул чайной ложкой в мою сторону.

– Во-первых, надо учитывать заметную неприязнь между Фредди и нашим Его Величеством губернатором. Герцог как-то попросил Фредди отвести воду от деревень аборигенов к владениям одной из богатых знакомых герцога, Розиты Форбс. Фредди отказался, и герцог затаил на него обиду. А граф де Мариньи, как обычно, тактично отозвался о нем перед его клевретами, назвав его «прыщом на заднице Британской империи».

– Именно так завоевывают расположение бывших королей.

Он продолжал:

– Потом есть еще Хэллинан…

– Генеральный прокурор?

Хиггс кивнул.

– Недавно на пляж, принадлежавший Фредди, пляж на Эльютере, выбросило лодку. В ней было семь полумертвых беглецов с Острова Дьявола.

– Это где французская колония?

– Да. Когда Франция капитулировала, тамошнюю тюрьму открыли, и всех заключенных объявили свободными людьми. Но из-за огромной психологической и физической нетерпимости к ним там эти семеро рискнули отправиться на утлой лодке в Нассау. Фредди понравилось их мужество: он накормил их и дал им одежду. Местная церковь поддержала его. Но против выступил Гарольд Кристи.

– Почему?

– Он посчитал, что «этот сброд» – нежелательные лица на Багамах. По его просьбе наш Генеральный прокурор решил вопрос кардинально: посадил всех семерых уже здесь.

– И в чем их обвинили?

– Да ни в чем конкретно. Поэтому с того времени у Хэллинана зуб на Фредди – тот апеллировал к «закону военного времени» и пригрозил Хэллинану публичной обструкцией, если он не выпустит заключенных.

– И он их выпустил?

– Неохотно. Теперь все они работают – даже трем вьетнамцам из Сайгона дали работу в китайской прачечной.

Вокруг нас в помещении кафе было полно армейских офицеров: военное начальство использовало «Б. К.» как место для постоя.

– С точки зрения Генерального прокурора и герцога все это делает де Мариньи идеальным кандидатом в убийцы, – сказал я.

– Да, и не забывайте, что герцог лично пригласил сюда американских детективов, которые, как утверждают, игнорируют любые улики, не подходящие для обвинения моего клиента. И приказ вымыть стены в спальне Оукса – яркий тому пример.

Я рассказал ему об этом по телефону вчера вечером.

– Есть и другие подозрительные детали, – продолжал он. – Двое сторожей, охранявших в ночь убийства поместье Оукса, исчезли… смешались с местным населением, вероятно. Но полиция даже не попыталась найти и допросить их!

Одним из сторожей был Сэмьюэл, везший меня и мисс Бристол в «Вестбурн».

– Тюремный врач Рикки Оберуорт – хороший знакомый Фредди. В день ареста он осмотрел его и не обнаружил ни одного обожженного волоска.

Я наклонился вперед.

– Я слышал, как Баркер и Мелчен говорили, что у него полно обожженных волосков!

– А вы сами их видели?

– Нет.

Он удивленно поднял брови.

– И доктор Оберуорт тоже. А через несколько часов после осмотра, Оберуорта освободили от выполнения его обязанностей в тюрьме. Он спрашивал, почему, но не получил ответа.

– Он что, не мог настоять?

– Практически нет. Рикки – еврей, он скрывается тут от нацистов. Ему дали убежище в Нассау только потому, что «Багамскому главному госпиталю» нужны врачи.

– И поэтому он решил, что осторожность – обратная сторона доблести?

– Да. Но самое интересное то, что когда Фредди арестовали, он неоднократно просил пригласить к нему своего адвоката – сэра Альфреда Эддерли, который считается лучшим на острове специалистом по судебной защите.

– Но я же читал, что Эддерли нанят, чтобы работать на обвинение!

– Именно, – невесело улыбнулся Хиггс. – Мистер Эддерли утверждает, что он никогда не получал каких-либо просьб графа о защите. Поэтому де Мариньи и пришлось обратиться ко мне. Но я – юрист корпорации, не выступавший в суде и дюжины раз…

– Вы поражаете меня своей скромностью, мистер Хиггс. Но почему граф обратился именно к вам?

Он пожал своими широкими плечами.

– Я представлял его интересы в нескольких менее важных делах. Мы – друзья по яхт-клубу. Когда я предложил ему нанять лучшего юриста Англии или США, он предпочел, чтобы его защищал я.

– Похоже, ваш друг доверяет вам.

– Да, но самое главное – то, что я убежден в его невиновности. Фредди сказал, что в любой момент, когда у меня возникнут сомнения в этом, я могу оставить дело.

Официант принес наши заказы. Мой состоял из яичницы-болтуньи и тостов. Хиггс взял себе овсяную кашу с кокосовым молоком.

– Мистер Геллер, – произнес он, помешивая кашу. – Мне очень приятно, что мы будем работать вместе. Надеюсь, помощь детектива с такой репутацией, как ваша, поможет мне выиграть первое серьезное уголовное дело.

– Я сделаю все возможное. Но сейчас мне хотелось бы поделиться с вами кое-какими соображениями по поводу места убийства. Вчера я снова побывал там с моим другом-репортером.

– С другом-репортером?

– Это известный писатель – автор детективов из Америки. Его зовут Эрл Стенли Гарднер.

Хиггс просиял.

– Как же, Перри Мейсон! Хоть сейчас могу привести пару цитат. Тем не менее, нам следует быть аккуратными в отношении того, к какой информации, полученной в ходе наших расследований, можно давать доступ мистеру Гарднеру. Это дело и так уже вызывает повышенное внимание со стороны американской прессы – так пусть он представляет в ней нашу позицию.

– Решено.

Он отодвинул недоеденную кашу на край стола и дотронулся салфеткой до губ.

– Почему бы вам не поделиться своими мыслями по пути?

– По пути?

– Да, я думаю, настала пора посетить нашего общего клиента.

Начальником тюрьмы в Нассау оказался усатый, одетый в мундир цвета хаки канадец по имени Миллер. Он провел меня и Хиггса по узкому холодному коридору и остановился перед одной из четырех дальних камер. Отперев дверь, он впустил нас внутрь, закрыл дверь и ушел.

Единственное, что можно было сказать о камере де Мариньи, – это то, что она не казалась мрачным подземельем. Напротив, это было ослепительно яркое подземелье. Две электрические лампочки – ватт по 500 каждая – висели под высоким куполообразным потолком и освещали каждый выступ на белых стенах этого немалого – 12 метров в длину и 8 – в ширину – склепа. Пол здесь был сделан из неровно подогнанных каменных плит, а в противоположной от двери стене находилось решетчатое окно, расположенное слишком высоко, чтобы из него можно было выглянуть наружу, но, тем не менее, пропускавшее в камеру свежий воздух.

Из мебели в камере были армейская койка у стены и табурет, на котором возвышался помятый эмалированный таз. В одном из углов стояло большое оцинкованное ведро без крышки, служившее для отправления естественных потребностей и наполнявшее камеру характерным запахом.

Бородатый де Мариньи в желтой шелковой рубашке и темных брюках без ремня стоял у стены как высокий печальный дьявол. Очевидно, он был слишком большим для того, чтобы поместиться на складной койке, на которую он сейчас указывал.

– Прошу садиться, джентльмены, – сказал он. Странно было слышать его изысканный французский акцент в таком месте. – Я предпочитаю стоять.

– Как они обращаются с вами, Фред? – спросил Хиггс.

– Нормально. Капитан Миллер – честный человек. А это кто? – спросил он, указывая на меня. – Я где-то видел вас. Точно, я видел вас в «Вестбурне». Вы – полицейский!

– Нет, – сказал Хиггс, махнув рукой. – Это – Натан Геллер, Фредди. Он – тот американский детектив, которого наняла ваша жена.

Теперь граф улыбнулся, но в уголках его широких чувственных губ затаилось что-то недоброе.

– Как же, вы – тот, кто дал на меня показания. О том, что я был у «Вестбурна» в ночь убийства.

– Вообще-то, я оказал вам услугу.

– Да? Может, объясните, какую?

Я пожал плечами.

– Я подтвердил вашу историю. Те жены пилотов ВВС могли потом сдать вас.

Он задумался над этим, и его улыбка стала почти искренней.

– Я об этом не думал. А вы думали, Годфри? Хиггс сказал «да».

– Садитесь, садитесь, – вдруг засуетился де Мариньи, превращаясь в заботливого хозяина.

Мы с Хиггсом сели на его койку.

– У вас есть сигареты, Годфри? Мои закончились.

Хиггс дал ему сигарету и поднес серебряную инкрустированную зажигалку. Де Мариньи жадно затянулся и с облегчением потряс головой.

– Принесите мне сигарет, Годфри. Можно даже американских.

– Хорошо, Фредди, – сказал адвокат. – Я подумал, вам и мистеру Геллеру стоит встретиться. Он будет важным членом нашей команды защиты.

– Он выслеживал меня из кустов, – с самодовольной улыбкой сказал де Мариньи. – А теперь будет работать на меня – искать улики, искать настоящего убийцу. Ничего себе поворотик.

– Если позволите, граф, – сказал я. – Я нахожу весьма интересным, что вы так невозмутимо относитесь ко всему этому.

Он снял таз с водой с табурета и сел. Он был похож на длинноногого, неуклюжего фермера, от которого отвернулась удача. Слегка нахмурившись, он сказал:

– Прежде всего, мистер Геллер, – можно, я буду звать вас Натан?

Нат.

– Нат! Прежде всего, не называйте меня графом, Нат. Я никогда не пользовался этим титулом, и я постоянно прошу местную прессу не обращаться ко мне так. Но все мои жены настаивали на таком обращении.

– Какая же женщина откажется, чтобы ее называли графиней, – сказал я.

– Вы очень понятливы, Нат. Так вот, я так спокоен потому, что я невиновен. Я не совершал этого преступления и, надеюсь, вам не составит труда доказать этом.

– Вот это вряд ли – здесь все подтасовано против вас… и нас, – покачал головой Хиггс. – Хэллинан и, возможно, сам герцог используют все свои связи…

– Мошенники, – с чувством произнес де Мариньи. Он затянулся и улыбнулся мне.

– Вы щуритесь?

– Здесь чертовски яркий свет.

– В этом тоже есть своя польза: удобно следить за крысами, тараканами и пауками. Конечно, здесь немного тяжело спать, ведь они не уходят отсюда на ночь. Еще я хочу извиниться за этот отвратительный аромат… Мне никогда еще не приходилось спать с собственными испражнениями под носом.

– Что за черт, – сказал я. – Впервые слышу слово «испражнения» в тюрьме.

Он внимательно посмотрел на меня и засмеялся.

– Очаровательное чувство юмора. У вас сомнительные манеры, но вы, бесспорно, настоящий американец.

– Бесспорно. Почему вас так ненавидел Гарри Оукс?

Я заготовил де Мариньи подвох, но он легко обошел его.

– Потому, что его бесило, что я занимался сексом с его дочерью.

– А, – сказал я. – До или после свадьбы?

Он снова широко и ехидно улыбнулся.

– Я никогда не занимался с ней сексом до свадьбы.

Явное вранье, но я промолчал: старался улучшить свои манеры.

– Через несколько месяцев после венчания, – сказал он, – мы были в Мехико-сити, где Нэнси подхватила брюшной тиф. Кроме того, она нуждалась в сложной зубной операции. У нас с ней одна группа крови, поэтому я мог сдавать свою кровь для переливания. Но еще через несколько месяцев, из-за продолжавшейся болезни, по настоянию врачей она сделала аборт.

Де Мариньи прервался, чтобы снова затянуться. Все его небрежные манеры сейчас исчезли.

– Юнис и Гарри почему-то подумали, что я изнасиловал Нэнси в Мехико-сити, ну, залез к ней в постель в перерыве между переливаниями, и «подверг насилию» свою жену! Оукс пришел в ярость, он назвал меня сексуальным маньяком. Ничего из того, что говорила ему Нэнси, не могло разубедить Гарри. Это был очень странный, грубовато-эксцентричный человек, знаете ли.

– Конечно, – сказал я, думая, что вообще все это очень странно.

– Но это было только начало, – слабо усмехаясь сказал де Мариньи. – Вскоре Нэнси отправилась к дантисту в Нью-Йорк, для операции. В то время мне требовалась операция на миндалинах, поэтому мы остановились в одном отеле, в соседних номерах. Но сэр Гарри узнал об этом и ворвался к нам в номер как бешеных бык. Он, без сомнения, ожидал застать там дикую оргию. Затем угрожал выставить меня вон. Я сказал, чтобы он убирался, или я сверну ему шею.

– Не самый удачный выбор слов, – сказал я, но до де Мариньи дошло; он вздохнул и продолжил:

– С тех пор между нами – холодная война. В марте сэр Гарри вломился ко мне в дом, чтобы забрать Сидни, своего сына-тинэйджера. Я не виноват, что парню больше нравится общаться с сестрой и со мной, но сэр Гарри посчитал, что я разбиваю сыновнюю привязанность, – он пожал плечами. – Это был последний раз, когда я видел сэра Гарри.

– Послушайте, майамские копы утверждают, что у них есть ваши отпечатки из «Вестбурна».

– Ерунда, – сказал он, взмахивая рукой, будто собираясь шлепнуть муху. – Я не был в «Вестбурне» больше двух лет. Если они и нашли там какие-то отпечатки, так это те, которые я оставил во время допроса.

Хиггс нахмурился.

– Мне говорили, Баркер – эксперт по дактилоскопии.

– Этот парень – эксперт по резиновым шлангам. Какой он дактилоскопист, – сказал я.

– Вы думаете, американцы ведут нечистую игру? – спросил де Мариньи.

– Возможно. Что, тупые, как бревно? Конечно. Они «выбрали» вас в убийцы и теперь отметают все, что не вписывается в их сценарий преступления.

– С помощью Хэллинана, без сомнения, – горько сказал де Мариньи. На миг с него слетела маска самоуверенности. – Дома, на Маврикии, мы принимаем таких человечков за тех, кто они есть: профессиональных подхалимов. У них не хватает способностей, чтобы добиться успеха в жизни; они не годятся для дипломатической службы и заканчивают тем, что перебиваются кое-как на каком-нибудь заброшенном острове, убеждая всех, что они – очень важные персоны.

– Простите мое невежество, – сказал я. – Но что такое Маврикий?

Де Мариньи посмотрел на меня с жалостью. Должно быть, для него было загадкой, как таких невежественных болванов еще носит земля.

– Маврикий – моя родина. Остров в Индийском океане: британское владение, но с населением, говорящим по-французски; с французскими традициями и обычаями.

– А, – сказал я. Чертовски трудно было быть таким тупым американцем.

Арестант снова поднялся на ноги. Он опять попросил у Хиггса сигарету, тот дал ему прикурить, и тогда де Мариньи задал вопрос, которого я давно ждал.

– Вы что-нибудь слышали о моей жене? Нэнси уже прилетела в Нассау?

Хиггс кивнул.

– Она прилетела вчера вечером. Я надеюсь, вы увидитесь с ней сегодня.

– Хорошо. Хорошо. Она осталась со мной, знаете ли.

– Я знаю.

– Редкая женщина… особенно для американки. Она – глубокая натура. Большинство американских девушек только хихикают… так мило… Никакой врожденной сдержанности европейских женщин. Никакого влияния культуры. Поэтому так быстро и устаешь от них, конечно.

– Конечно, – сказал я.

Он повернулся ко мне с широкой снисходительной улыбкой.

– Я вам не особенно нравлюсь, а, Нат?

– Почему мне должно нравиться, что вы женились на деньгах вашей жены, Фред?

Улыбка исчезла, и он просто стоял передо мной, будто ждал, что сейчас распахнется дверь, и он шагнет за порог. Что, впрочем, могло произойти уже в ближайшем будущем: убийство считалось в Нассау серьезным преступлением. За него вешали.

Звук поворачивающегося в замке ключа послужил сигналом того, что время нашей встречи истекло.

– Мистер де Мариньи, – сказал капитан Миллер. – Ваша жена здесь и хочет видеть вас. Я подумал, может, вам захочется встретиться с ней в моем кабинете.

Де Мариньи не скрывал своего восторга.

– Вы очень добры, капитан.

Мы с Хиггсом пошли вслед за арестантом и начальником тюрьмы в его кабинет, где ждала большеглазая Нэнси, которая засветилась от радости при виде мужа. Она была очень красива тогда, в белом с голубым платье, с черными волосами, перехваченными сзади белой лентой.

Я думал, Нэнси де Мариньи – высокая женщина, до того момента, как она обняла гиганта де Мариньи. Он тоже нежно обнял жену, и она едва сдержала слезы. Потом они стали смотреть друг другу в глаза.

– Как тебе моя борода, дорогая? – спросил он, поглаживая подбородок и дьявольски улыбаясь.

– С ней ты выглядишь злым, – сказала Нэнси.

Казалось, он был потрясен.

– Мне ее сбрить?

Она повернулась ко мне. Мы с Хиггсом стояли в отдалении, но она все равно спросила:

– Как вы считаете, мистер Геллер?

Я выглянул из-за каменной стены коридора.

– Обязательно. Избавьтесь от нее. Полицейские уничтожают улики – что ж, почему бы и вам не сделать того же?

– Ну, и что ты думаешь о нашем американском сыщике? – спросила Нэнси.

– Он как раз такой, какими я представлял себе американских сыщиков, – вежливо сказал де Мариньи.

Ее глаза вспыхнули.

– Я знала, что он тебе понравится! Но ему нужна машина, Фредди… Как насчет «шевроле»?

– Конечно… да, Нат, подойдите сюда на минутку.

Я подошел к нему.

Он прошептал:

– Вам понадобится бензин. Мой человек на ферме, Кертис Томпсон, проследит, чтобы он у вас был, когда бы ни понадобился. Нэнси расскажет вам, как с ним связаться.

– Левый бензин, Фредди?

– Нет! Неужели вы ожидали меньшего от человека с такой репутацией как у меня?

Де Мариньи и Нэнси исчезли в кабинете Миллера. Добряк капитан закрыл за ними дверь.

– Хорошо, здесь хотя бы нет сэра Гарри, – заметил я.

– Почему это? – спросил явно смущенный Хиггс.

– Ему пришлось бы ворваться туда…