Текст книги "За листопадом небо. Мужской роман-исповедь"

Макс Линн
За листопадом небо
Мужской роман-исповедь

От автора

Главный герой рассказывает свою чисто мужскую историю жизни и погони за счастьем. Осторожно! В книге масса крепких выражений и нелестных оценок для женского самолюбия. Но! Никто не запрещает хотя бы одним глазком заглянуть в душу и мозг героя-любовника прекрасным и любопытным созданиям этого мира!

Благодарю

фрау Эдиту Штрель за ее неподражаемые по эмоциям впечатления о жизни в Африке, а также Хайнца Рюдигера Ю. и Анастасию Р. Без вашего участия в моей судьбе этой книги бы не было.

Мы все живем под одним небом,

но у всех нас разные горизонты.

Конрад Аденауэр

Когда Господь хочет нас наказать,

он исполняет все наши заветные желания.

Оскар Уайльд

Глава 1. Реклама МаМа

Еще студентом берлинской alma mater я усвоил правило трех «если» для моей профессии: «Если ты сделаешь то, что не смогут остальные – это обеспечит твои потребности на год. Если ты знаешь то, что не знают остальные – это даст тебе продержаться на плаву десятилетие. Если ты не такой, как остальные – это может прокормить тебя всю жизнь».

Рабочий день сегодня отличался лишь тем, что двери офиса остались на замке, телефонные звонки были переключены на автоответчик, а все сотрудники и гости фирмы обнажились. Полностью!

В царившей атмосфере необычной раскрепощенности командовал Андре:

– Мелани, стань ровно, подними правое плечо! Нет, так не годится, не помогло. У тебя сосок правой груди ниже, чем левой. Ой, у тебя сиськи неодинаковые – одна больше другой! Сорри, вырвалось! Мелани, ну прости, не смотри на меня зверем и стань, пожалуйста, боком! Вот, теперь отлично! Кай, отодвинься немного от Беттины, она, как девственница, смущается! Бетти, расслабься! Очень напряженное лицо! Будто ты экзамен сейчас сдаешь! Вот так! Можешь! Другое дело. Застынь! Флориан, твоя рука на бедре Линды сейчас неуместна. Ты ее отвлекаешь! Линда, не так радостно! Сократи размер и значение улыбки до ироничной снисходительности! Мы же не порно снимаем. Босс, смотрите в камеру и выключите свой любопытный глазомер. Не пяльтесь на достоинства других! Собрались! Стефани, потяни голову, второй подбородок напряги! Нет, не так! Не выдвигай челюсть, нижнюю губу задвинь! Стефи, ну, что ты изображаешь? Соберись! Нам на фото только мимики орангутанихи не хватает! Перестали ржать! Антон, коленки расслабь, как солдат стоишь в позе «смирно»! Не моргаем! Впустили в глаза смысл и хоть малость ума! Животы втянули! Все на раз-два скажем медленно: «Thursday!» /*англ.: четверг/. Раз, два! – провозгласил Андре, фотограф.

В очередной раз окинул нас профессиональным взглядом. И только тогда защелкал камерой.

Уже второй час он, не отвлекаясь ни на что, снимал. Выставлял свет, то направляя лампы нам прямо в глаза, и тем, ослепляя на некоторое время. То мудрил над кольцевым освещением в стиле Beauty Lighting или со световыми синхронизаторами, то работал над серией эффектов, используя их как фон для объекта или чтобы скрасить скучный интерьер. Группировал отражатели и рассеиватели. Погружал всю нашу фотосессию в цветную дымку. Хитрил, используя маски гобо /*от англ. «GOes Before Optics»/, создавая иллюзию пространства. Менял композицию, переставлял, усаживал и укладывал на пол, как шахматные фигуры, или перемещал нас, тасовал, словно игральные карты, – всех голых, немного зябнувших, но веселых, пребывающих в состоянии куража.

О доле последнего в наших организмах свидетельствовали пустые коньячные бокалы и оставшаяся еще в бутылке жидкость темно– янтарного цвета – с палитрой прекрасного послевкусия лимузенского дуба и оттенков ароматов, где главной нотой был ванильный у всех во рту.

Бутылка и снифтеры так и остались стоять на барной стойке в кухонном отсеке офиса.

С коньяка мы начали сегодня утром фотосессию нагишом, задуманную как рекламный прорыв нашей фирмы. Почему я сказал: «Нашей»? Моей собственной!

Впрочем, если бы не все сотрудники с их подругами Designer Atelier МаМа – Дизайнерского Ателье МаМа или сокращенно ДА МаМа (по первым слогам моего имени и фамилии – Манфред Маер), этого сдвига к лучшему я бы не достиг!

Со мной в команде работают, кроме оператора и фотографа, двое программистов разного уровня и еще, помимо меня, художники– дизайнеры другого профиля. Все они высококлассные специалисты, приносящие внушительный доход ателье МаМа. Не зря же каждый вначале прошел строгий отбор нашего коллектива. Да, есть еще секретарь – умница Стефани. Полноватая, но в правильных местах, симпатичная, но не приемлющая ежедневного пользования косметикой. Без ее энергии и безграничной дотошности все бытовые мелочи в ДА МаМа, а главное, не прерывающий полета творческий процесс, были бы невозможны. Иногда я восхищаюсь умеющей все схватывать на лету Стефи. Но чаще мне не верится, что это дитя нового века до такой степени может скрупулезно относиться к работе и соблюдению правил, большинство из которых в нашем бюро она придумывает сама! Даже сегодняшнюю рекламную акцию моя помощница, с ее доходящей иногда до абсурда дотошностью, расписала буквально по минутам! Не хватало только по дням спланировать успешный прорыв ДА МаМа на рынке рекламы!

Почему я повторяюсь о прорыве? Потому что, когда все, что отснимет сегодня тоже обнаженный Андре, моя команда скомпонует в рекламных материалах. Благодаря высококачественному дизайну в них отобразятся информация и эмоции компании. Последние сделают её уникальной.

Еще студентом берлинской alma mater я усвоил правило трех «если» для моей профессии: «Если ты сделаешь то, что не смогут остальные – это обеспечит твои потребности на год. Если ты знаешь то, что не знают остальные – это даст тебе продержаться на плаву десятилетие. Если ты не такой, как остальные – это может прокормить тебя всю жизнь».

Будут изготовлены не только флаеры и проспекты, брошюры и специальные каталоги с указанием всех наших возможностей и достижений, которые постоянно необходимы, для предъявления потенциальным клиентам, но и огромные календари. На будущий год. По замыслу – семьдесят на девяносто сантиметров, с использованием только качественной мелованной глянцевой бумаги.

Еще мы отпечатаем тираж постеров, не привязанных по дате выпуска. Чтобы хватило для пиара и непохожего ни на чей «обнаженного», и поэтому очень честного, заслуживающего доверия и привлекающего внимание фирменного бренда ДА МаМа. На годы вперед!

Такое позиционирование Дизайнерского Ателье, с необычными визуальными характеристиками, обеспечивающими так или иначе узнаваемость, повлечет, несомненно, ответный шаг от наших конкурентов на рынке рекламы. Но его надо еще будет им подготовить! Без банальных повторений! На это уйдет время.

Мы же воспользуемся образовавшейся форой, и не упустим ни своих постоянных деловых партнеров, ни новых клиентов. При этом я не только не изменю ценовую политику фирмы, но даже, может быть, подниму ее горизонты, потому что качество наших продуктов, сервис и бонусы всегда остаются на очень высоком уровне.

Мы разрабатываем хороший и аутентичный внешний вид. Потому что правильный дизайн создает знакомство с компанией, повышает симпатию и четкую идентификацию. Это обеспечит нам не только распознавание на рынке подобных услуг, но и лидерство.

Идея такого имиджмента возникла в светлой и богатой на выдумки голове моего друга Маттео. Он не только предложил ошарашить и убить наповал конкурентов, привлечь потенциальных клиентов неодетой и безоружной искренностью команды моего ателье, но и сам пришел на фотосессию.

Как всегда холеный, «до ужаса» привлекательный мачо с фигурой, отточенной стараниями персонального тренера, загорелый после отпуска на острове Мюстик в Вест– Индии /* Muctique Island[1]1
  Остров Мюстик (англоязычный вариант-Mustique Island) – частный вулканический остров в юго-западной части Карибского моря в составе островной группы Гренадины, расположенный к югу от острова Сент-Винсент, и к юго-востоку от острова Бекия. Площадь Мюстик составляет примерно 5,7 квадратного километра. Название происходит из языка араваков, где оно обозначает «Сухой». Территория с элитными виллами, закрыта для обычных туристов, управляется частной компанией «Мюстик», учредителями которой являются несколько аристократических британских семейств, мировые знаменитости и богатейшие люди из семнадцати стран, которым принадлежит 114 вилл. Источник: http://world– island.ru/ostrov– myustik/


[Закрыть]/, и еще с прекрасным дополнением в наш мужской team /*англ.: коллектив/, – со своей симпатичной новой пассией Сабиной, жительницей Кёльна. Они познакомились считанные дни назад, когда Маттео посещал заказчиков нового архитектурного проекта в этом городе. По словам Матта, «воспламенение чувств» произошло совершенно случайно и неожиданно. Впрочем, у моего друга все в жизни так только и происходит. Особенно увлечения.

С женой он расстался. Пока. И уже в четвертый раз!

Мой друг – успешный архитектор. Матт живет и работает как по накатанной стезе. Однажды он и его брат Дирк унаследовали от титулованного отца-англичанина, выходца из большой богатой семьи, проживающей в одном из замков в предместье Лондона, хорошо поставленный бизнес в Германии.

Глава семьи завещал сыновьям архитектурно– инженерно-строительную компанию, с полной клиентской базой и с годами создаваемым высоким имиджем в городе, в стране и даже за границей. Маттео можно было бы позавидовать. Некоторые, наверное, это делают. Я – нет! Я рад и ценю, что у меня есть такой друг.

С ним мы познакомились совершенно случайно еще в школьном возрасте. Этому поспособствовала программа обмена между гимназиями учеников и произвольная спонтанная жеребьевка по распределению в семьи.

Мы встретились в моей берлинской гимназии и разговорились так быстро, что казалось, знаем друг друга с детского сада. Уроки с утра, возвращение пешком в нашу с мамой и братом небольшую квартиру, разговоры до полуночи в моей детской, которую мы делили вдвоем, помогли нам почувствовать родственные души, найти общие интересы.

Каково же было мое удивление, когда меня во время ответного обмена учениками привезли к дому Маттео! Мне, хотя и столичному жителю Западного Берлина, после скромных стен нашей съемной квартиры пришлось жить десять дней во дворце.

Такой мне показалась тогда четырехэтажная вилла успешного архитектора Гарольда Гоотшильда, отца Маттео, и его матери Фридерики, имеющей степень доктора и работающей в собственной стоматологической клинике.

Мое возвращение домой к маме с альбомом графических набросков бывшей резиденции великих герцогов и маркграфов Бадена, дворцового парка с озером и с его пернатыми обитателями, как и видов города, венчалось депрессией. Я успел привыкнуть жить в роскоши. Еще я влюбился в спокойный и прекрасный город Карлсруэ!

В одиннадцатилетнем возрасте трудно было снова начинать жить, как раньше. Мне не хватало: ухоженного парка вокруг дома; площадок для спортивных игр и даже в мини гольф, где я впервые поиграл в него с Маттео и Дирком; снующих повсюду ручных белок и кроликов; многочисленных затейливых мостиков через похожий на озеро пруд. Он был полон дорогих декоративных кои. Мне не доставало уютных беседок, где я делал свои графические эскизы, и даже мягкого теплого климата Карлсруэ.

И, наконец, мне снова надо было жить не на вилле Гоотшильдов, где каждое твое желание помогают исполнять не только внимательные родители друга, но и штатные помощники по дому.

В своей берлинской комнатушке я мысленно желал, но не находил чудесной лестницы вниз, ведущей в огромный бассейн и дальше – в сауну, душевые и спортивный зал. На маленькой кухне в нашей двушке не было приготовленного шеф-поваром обильного завтрака. Еще, к моему сожалению, я больше не получал в таком количестве, как в доме Маттео, карманных денег от главы семейства.

Не знаю почему, но эта детская депрессия из-за узнанной другой – роскошной стороны жизни не озлобила меня и не заставила завидовать. Она «раздразнила» мое эго, как и все мои стремления и способности. Я обдумывал потом не раз, как выбраться из этого надоевшего двухкомнатного берлинского мирка. Навсегда!

Маттео приезжал ко мне неисчислимое количество раз на выходные и еще один – на двухнедельные пасхальные каникулы. Всегда самостоятельно. Поездом. Зато каждые летние каникулы я по приглашению его семьи гостил в доме Гоотшильдов в Карлсруэ.

Общие интересы не давали нам скучать. Маттео «сочинял» небоскребы, большие концерны и маленькие фабрики с придуманной им выпускаемой продукцией, жилые коттеджи, дома и виллы, а я изображал, воплощал в графике его мечты на бумаге.

Мы посещали все выставочные галереи, в радиусе сотни километров, на авто с их семейным шофером. Я знал каждую трещину и царапину в стенах и в полу вернисажей, особенности их экспозиций и освещения в галереях Баден– Бадена, Карлсруэ, Манхайма и других городов.

На выходные все семейство Гоотшильдов отправлялось путешествовать по югу Германии, посещая средневековые замки и старинные города, нередко пересекая близкую границу Франции.

Мы гуляли и обедали не раз в любимом городе матери моего друга – в Страсбурге или где-то в уютном уголке Эльзаса. Кстати, именно тогда я пристрастился к французской кухне. Попробовал большинство экзотических блюд, начиная с традиционной французской колбасы Andouillette – из свинины и телячьих кишок, а также виноградных улиток и лягушачьих лапок в разных соусах и, заканчивая сырами, изучив практически все сорта. Лишь мягкий, как крем, Касу-марцу /*франц.: Casgiu merzu/ – сыр с живыми личинками, доставленный в тот ресторанчик с острова Корсика, я не смог проглотить!..

Позже, уже в годы получения профессии, с подачи Маттео, я проходил в бюро его отца месячную практику, в один из семестров моего курса коммуникативного дизайна в Высшей школе техники и экономики Берлина /*нем.: Hochschule fuer Technik und Wirtschaft Berlin – HTW/.

Матт тоже был студентом – престижной британской Школы архитектуры Бартлетт /*англ.: The Bartlett School of Architecture, UKL/.

Несмотря на это, мы оставались на связи. Могли часами обсуждать как профессиональные темы – архитектурный дизайн, его и мои проекты, новости в искусстве, графике и инженерии, так, конечно, и наши личные увлечения – новых подружек.

Его одноклассники и приятели почему-то не стали для Маттео близкими друзьями. Мы же пронесли нашу дружбу через годы.

Я отвлекся на воспоминания настолько, что Андре уже почти вплотную приблизился ко мне, чтобы вывести из состояния ступора. Он пощелкал пальцами у меня перед носом. Подвигал ладонью перед глазами.

– Босс, я пытался до вас докричаться! Bitte, не такое задумчивое и пафосное лицо! Нет, не улыбайтесь! Простите, но выглядит глуповато. Шеф, будьте человеком, а не философом в лавровом венке. Но без трусов! Поправьте очки, они сейчас упадут с носа. Еще одна постановка кадра и я закончу!

Последнюю реплику он бросил остальным участникам рекламной фотосессии, начавшим скучать и покрываться мурашками озноба.

Андре переставил свет и отрегулировал штатив на нужной высоте. Посмотрел на нас оценивающе и снова отдал нам всем пару своих команд. Только после этого, включив на камере режим выдержки, он в один прыжок его длинных ног занял место между нами, вскинув голову так, что его пышная темная шевелюра взметнулась вверх.

Так потом и осталось на снимке. Все приглаженные и зализанные, а он взъерошенный и одухотворенный, чем-то похожий на Эйнштейна в молодости.

Когда все разошлись, конечно, предварительно одевшись, мы с Маттео и его возлюбленной Сабиной допили остатки коньяка. Закурили. Я с другом на этот раз – «Louixs», а Сабина свои пряно– фруктовые «Treasurer».

– Что ты хочешь, чтобы я тебе подарил на день рождения, кроме твоих любимых «Arturo Fuente Opus» [2]2
  Полное название бренда сигар «Arturo Fuente Opus X BBMF». Эту ароматную семидюймовую сигару, изготовленную на фабрике потомственного табаковода Артуро Фуэнте, нелегко найти в продаже. Хотя она и стоит сравнительно недорого, по 55 долларов за сигару. Источник: https://basetop.ru/10-samyh– dorogih-sigar-v-mire/


[Закрыть]? – спросил Матт, выдыхая дым.

– Я в доле! – предупредила Сабина.

– Ты приглашена! По эмоциям и итогу сегодняшней рекламной фотосессии, Матт, мне достаточно в качестве подарка и твоей идеи! Сначала я отнесся скептически к такой задумке, но теперь верю! Дело выгорит! Представляю рожи и матерные выражения наших конкурентов! К тому же ты сам и Сабина поучаствовали в съемках. Премного благодарен! – расшаркался я.

– Мани, хочешь, мы съездим на Lebendiger Weinberg /* нем.: буквальный перевод – живая виноградная гора[3]3
  Название населенного пункта в Германии, земля Baden– Wuerttemberg. /Примечание автора/


[Закрыть]/, продегустируем что-нибудь из их винных погребов? Я проставляюсь! Любой твой каприз в этот день за мой счет! Тем более, что и тебе и мне нравится их кухня. – предложил мне друг.

На том и остановились. Мой день рождения 19 сентября. Здесь, на юге, погода баловала солнечными днями. В этот день мы запланировали вылазку в винный келлер на большой горе, со всех сторон поросшей виноградниками. Там находился отель– ресторан с собственной винодельней.

Стоило присесть за стол на открытой террасе с видом на сбегающие вниз с горы зеленые ухоженные ряды, с еще не полностью убранными синими и янтарными гроздьями, – перед нами ставили плетенку с горячими, с запеченной корочкой ломтями домашнего хлеба и двумя– тремя «намазками». Для пробы нам приносили несколько бутылок из погреба. Потом на деревянной доске подавался сыр, нарезанные ломтики, четырех-пяти сортов. Я предпочитал их твердый, из овечьего молока, дома выращенный сыр с коричневой коркой, пусть жирноватый, но с приятным послевкусием на языке, или тающий во рту Walnuss Schmelzkaese /*нем.: плавленный сыр с грецким орехом/. А Маттео направлял в рот кусочек мягкого рокфора, с голубой плесенью, запивал его глотком рубинового цвета вина и закатывал глаза. От наслаждения.

Мы говорили о чем-то важном, как нам казалось в тот отрезок времени, и думали, в который раз, что жизнь удалась, и снова повернулась к нам передом!

Глава 2. Мама и листопад

– Мама, а что там за листопадом? Откуда падают и падают на нас все эти листья?

– Сын, запомни, они сыпятся только с неба! Поверь мне! Как и все, что получаешь ты в своей жизни! К нам все приходит именно сверху. Или нет! Никогда ничего хорошего оттуда не падает. Можешь и не ждать! Надейся только на самого себя!

Я убеждаюсь постоянно, как только отпущу себя в замыслах и даже мечтах, начну готовить праздник, все вдруг летит в тартарары! И ничего из запланированного ранее и кому-то обещанного не случается. Да-да, это все о том же, как рассмешить Бога!

Впрочем, в него я не верю! В моей семье, как я теперь из воспоминаний сознаю, никто и никогда в Бога не верил. Поэтому не надеялся на его снисхождение и помощь.

Что помнит каждый из детства? Друзей? Игрушки? Большие семейные посиделки? Рождественскую елку с яркими подарками, якобы от Деда Мороза? Отпуск где-то в райском уголке на этой планете? Нет!

«Маму и листопад!», – сказал бы я первое, что пришло в голову, не задумываясь. Остальное отсекается. Не потому, что было незначительным. Бабушка, дедушка, семья, дом, папа. Из перечисленного ничего этого не было!

Главное, почему мать лишила меня возможности общаться с отцом?!

По прошествии стольких лет, когда я сам стал дважды папой красавиц– дочек, мне это непонятно вдвой не. Даже спустя девять лет супружеской жизни, после развода с женой Карин, я не перестал быть своим девочкам – Сибилле и Софи внимательным и заботливым отцом. Без какого-либо примера для подражания в моей семье, состоящей лишь из мамы и старшего брата.

Дом, вернее квартира, конечно, у нас была. Небольшая. Не одна. Мать снимала постоянно где-то какое-то жилье. В пределах Берлина. Чтобы недолго добираться мне и брату в школу и в университет. Я не помню нашего проживания в одной и той же квартире более года. Мне приходилось каждый раз освобождать свои полки в шкафу, самостоятельно складывать в принесенные из супермаркета картонные коробки одежду, книжки и игрушки.

Брат Вольфганг, старший меня на целых двадцать лет, брал на себя более тяжелую работу. Мама считала его полноправным помощником по дому и, как мне часто казалось, своим любимчиком. Я же оставался всегда для них маленьким ребенком. Чуть ли не обузой!

Так. О детстве. Мама вспоминается – это понятно. «Но почему листопад?» – спрашиваю сам себя я снова и снова. Будто не было в моей тогдашней детской жизни лета, весны и зимы. Других, в сравнении с осенью, красок природы.

Как же тогда я смог стать художником, дизайнером, если ничего, кроме листопада, из детства не вынес?

Ответ выплывает из детских воспоминаний.

В нашем подъезде жил старик – сосед. Мать, когда ей надо было на смену, а брат еще находился на занятиях или на подработке в клинике (он был студентом медицинского факультета), оставляла меня, малыша, у герра Вилли Моритца. Мне он разрешал более фамильярную форму обращения: опа Вилли /*нем.: der Opa – дед/. Т ам-то я, наверное, и заразился «вирусом искусства».

Его двухкомнатный мирок был полон картин и красок. На обеденном столе всегда сохло какое-то новое полотно. Масло. Рядом стояла чашка недопитого кофе, в пепельнице дымилась сигарета. Я не припомню, чтобы он что-то вообще ел.

Эта неуютная, с совершенно ободранными стенами, никогда не прибираемая квартира художника Вилли и витающая повсюду атмосфера творчества и въелись в меня, навсегда и навечно, как только один возможный вариант будущего ремесла и профессии!

Кстати, там я впервые увидел и рассмотрел медленно и в подробностях женское обнаженное тело. Сначала на картинах, а потом вживую, когда Вилли писал с натуры. Но лишь одна модель – какая-то юная студентка, девочка, имени которой я уже не помню, привлекала меня. Была ли это моя первая влюбленность? Мне тогда едва исполнилось шесть лет!

Влюблялся ли я с первого взгляда после? Нет. Я увлекался! Потом это проходило.

Первую близость с женщиной я помню как вчера. Это случилось в небольшом ресторане на вечеринке, которую оплатили брат и мама. Мне исполнилось в тот день восемнадцать лет. Она была моя однокурсница. Эмили. Спешный секс с ней на один раз. Мы уединились в авто ее старшей сестры.

Это не было занятием любовью. Даже не назову тот раз приятной близостью. Секс. Трах. Перепихон. Для него, как правило, мне хватает только страсти.

А вот чтобы влюбиться, мне нужно удивиться. Восхититься Ею! Ошарашенно остановиться и смотреть на возникший объект симпатии. Иначе я уже через пару часов общения с девушкой начинаю скучать. Если не удивляться и не иметь желание прежде всего слушать ее, а потом уже обладать.

«Странно!», – скажет любой. Наверное. Но наличие длинных ног и красивой формы груди, как бы я ни сожалел, не предполагает присутствие интеллекта в симпатичной головке той или иной мадемуазели.

Помните этот бородатый анекдот «А поговорить?!». Вот-вот! Мне иногда не хватает интересной собеседницы рядом. Нет, не спорщицы, брызжущей слюной от того, что ее распирает показать, какая она незаурядная, с необычайно высоким IQ. Не достает другой! Такой, чтобы во время нашего с ней общения возникало чувство единения душ. А от него уже хочется прикасаться к этому сокровищу. К не только очаровательной привлекательной женщине, а к становящемуся постепенно родным, очень близким духовно человеку. «Так можно заморачиваться и искать долго», – скажет кто-то. Другой вообще поставит диагноз: «Arschloch!» /*нем. – мудак, буквальный перевод – задний проход/.

Я, наверное, рассуждаю как старик. Мне 37. Может быть, рано еще что-то переосмысливать в жизни, но это получается как-то само собой.

Хотя, подобное восприятие мира и людей связано с моей профессией. Она была мне предначертана и предназначена. С неба.

– Мама, а что там за листопадом? Откуда падают и падают на нас все эти листья? – задавал я вопрос, который был один из тысячи, возникавших в моей голове.

В том самом детском возрасте, который называют «почемучным».

– Листья падают с неба, – уверенно отвечала мне моя занятая и спешащая повсюду мама.

В очередной раз, зажмурясь, и смахнув с себя летящий в лицо разноцветный листопад, я возмутился:

– Но как же так? Они же раньше были на деревьях?

– Где ты видишь поблизости деревья?

– Там, в конце улицы…

– Сын, запомни, они сыпятся только с неба! Поверь мне! Как и все, что получаешь ты в своей жизни! К нам все приходит именно сверху. Или нет! Никогда ничего хорошего свыше не падает! Можешь и не ждать! Надейся только на самого себя!

Мама на ходу, взметнув свободную руку с ухоженными наманикюренными пальцами, сама всмотрелась ввысь, будто там вообще можно было что-то разглядеть через летящее над нами облако. Затем авторитетно, словно говорила не со мной – берлинским детсадовцем, а с кем-то взрослым, подвела итог сказанному:

– За любым событием в судьбе, как и за листопадом, есть и остается только небо!

– Значит оно живое? Или там все-таки есть Он?

Уже в те свои пять лет я пытался добиваться сути и быть объективным:

– Но ты же говорила, что Бога нет! Там наверху…

– Манфред, не глупи! Запомни и больше не спрашивай! Небо – это больше чем Бог! За листопадом, который кружит вокруг нас и повсюду, есть только небо.

Да, спорить с моей мамой не отваживался никто. Из-за ее характера. Его не требовалось описывать. Никак. Характер у человека или есть, или нет. У нее он был.

И я вгляделся тогда через прозрачный воздух вверх. Пытался понять, кто же там разбрасывает на нас листья?

Словно паря в невесомости, как космонавты, только без скафандров и едва заметные на вид, там летели две фигуры. Я то видел их, то казалось, они растворялись в ноябрьском холодном воздухе. Я всматривался в их лица до слез в глазах из-за холодного ветра. Затем улавливал лишь очертания больших в несколько метров тел цвета разбавленного белого молока. Мне даже казалось, что я слышу размеренный шорох их белых, то ли из снега, то ли из мягких пушистых перышек крыльев.

Открыв рот от удивления, я не замечал, что торможу срывающуюся уже на бег, из-за постоянных опозданий, Mutter. Я рассматривал пышные, будто седые шевелюры до плеч. Как бы фотографировал глазами, чтобы потом взять из памяти эту виденную мельком картину. И написать. Маслом или акварелью. Как уже учил меня опа Вилли.

– Мама, значит, это ангелы осыпают нас листо-

падом?

– Мани, ты на редкость тупой ребенок. Если нет Бога, то откуда взяться ангелам?

Двое, спустившихся с небес пониже, чтобы расслышать разговор женщины и ее сынишки, рассмеялись. Но один из полупрозрачных созданий одернул своего собрата:

– Она перестала в нас верить после гибели ее родителей, а вскоре и любимого.

– Да, я помню ее еще девчонкой. Семнадцать ей было. Как она рыдала над его бездыханным телом! Маркус тогда был дежурным по убитым. Она так пронзительно кричала! Посылала сначала проклятия нашему боссу, а лишь потом разуверилась. И в нем, и в нас.

– Полетели повыше! Мне кажется, или этот пацаненок нас отчетливо видит?!

– Ага, еще корчит рожицы!

С годами во мне выработалась привычка – не воспринимать все только с позиции сомнения, а пытаться себя распахивать для всего нового и, может быть, с трудом, но стараться понять и принять даваемые судьбою шансы. Но чаще это были ее удары.