Текст книги "Пилот ракетоносца. Вижу цель"

Глава 3
Холод

1. Девятнадцатое марта 2534 года, Холод

До Холода добрались только через десять дней. Оно и хорошо. Не хотелось бы прибыть в столицу республики на носилках. А так господа посольство выглядели вполне презентабельно, да и чувствовали себя неплохо. Особенно Эрик, на котором и в самом деле все заживало, как на собаке, и даже лучше. Так что он не только залечил все свои раны, но и успел восстановить приличествующую случаю физическую форму: побегал, попрыгал в тренировочной зоне дредноута, покрутился на тренажерах и даже провел пару-тройку «безрассудных» атак на эмуляторе холодянского ракетоносца. Это был практически уже снятый с вооружения на Холоде «халк» 97-й серии, но, учитывая обстоятельства, и за это спасибо: кто бы позволил офицеру чужого флота тренироваться на суперсовременных ракетоносцах 101-й и 103-й серий? А 97-й, к слову, по своим тактическим характеристикам вполне соответствовал имперскому «вулкану», на котором Эрик провел свою первую и самую знаменитую атаку на халифатский корабль-матку «Хадж». Так что он вволю погонял на скоростном и маневренном холодянском ракетоносце, от души помучился, доводя ускорения, а значит и перегрузки, до границы «зоны выживаемости экипажа», и по мишеням «пострелял», имитируя пуски ракет под разными углами атаки, не забыв, впрочем, и об оборотной стороне медали – о перехвате противоракет противника автоматическими орудиями непосредственной защиты ракетоносца. Впечатление от симуляций оказались даже лучше, чем он ожидал. Все эти «как бы настоящие» атаки и уклонения неожиданным образом взбодрили Эрика, вернули ему вкус настоящей жизни, который у пилотов ракетоносцев весьма своеобразен и временами смахивает на безумие, но не менее важен для поддержания статус-кво[50]50
  Статус-кво – в данном случае означает «возврат к исходному состоянию».


[Закрыть], чем хорошая физическая форма.

Но десять дней большой срок. В особенности для такого человека, каким являлся капитан-лейтенант Минц – о принадлежности к семье Вильф он старался пока не думать, – и Эрик не только успел привести себя в порядок, но и значительно продвинулся в изучении холодянского языка. Возможно, его цуне все еще был далек от совершенства. Граф Гольденрейн говорил с легким, но узнаваемым акцентом и совершал характерные для иностранца грамматические ошибки в сложных синтаксических конструкциях. Однако в целом это была грамотная и понятная окружающим речь, и, значит, он более не нуждался в переводчиках и мог самостоятельно вести с холодянами обсуждение практически любого вопроса. А вопросов становилось все больше, как без них.

– Какова средняя температура на планете?

Дредноут «Хана Наглер» приблизился к Холоду, вышел на низкую околопланетную орбиту и лег в дрейф.

– Семь градусов по Цельсию[51]51
  Для сравнения, средняя температура на Земле – 14 градусов.


[Закрыть].

Эрик смотрел на планету и начинал понимать, почему ее назвали Холод. Площадь арктической и антарктической ледовых шапок явно была здесь гораздо больше, чем на Эно или на Иль-де-Франс. Окрашенные белым пространства простирались далеко на юг от северного полюса и на север от южного.

– У вас та же координатная сетка, что и на Старой Земле? – спросил Эрик, прикидывая на глаз, как далеко простирается арктическая зона.

– Да, – На этот раз Эрик обратил внимание на своего собеседника – одного из офицеров пилотажной группы.

– По своим параметрам Холод похож на Землю, – объяснил лейтенант цур зее 2-го класса, – и мы не стали искать иных принципов картографирования.

– На какой широте проходит граница Полярного круга?

– По пятьдесят седьмой параллели[52]52
  Для сравнения: если бы речь шла о Земле, граница северного полярного круга проходила бы через города Иваново и Рига.


[Закрыть].

На Иль-де-Франс на 57-й параллели даже снег никогда не выпадает, а на гораздо более холодной Эно на 56-й параллели построен Метрополис – столица империи Торбенов. Но Холод – это Холод: здесь много льда, студеных вод и безжизненных гористых пустынь, впрочем, кое-где жизнь все-таки брала свое. На обширных участках суши – островах и в центральных районах двух материков, – находящихся между северной и южной ледовыми зонами, было довольно зелено… Не везде, но кое-где… А в остальном столичная планета, какой она и должна быть: на поверхности, особенно в экваториальной области – большие промышленные города и сельскохозяйственные предприятия, занимающие десятки тысяч квадратных километров тверди, а в пространстве – огромные орбитальные верфи, множество сложных производств, расположенных на искусственных спутниках Холода, грозные космические крепости и огромное количество сателлитов самого разного размера и назначения. И все это не считая хорошо освоенных естественных спутников Холода числом три и промышленных мощностей, встроенных в огромную и невероятно сложную инфраструктуру, связывающую планеты системы Полариса[53]53
  Поларис (названа в честь известной на Старой Земле Полярной звезды) – звезда, вокруг которой вращается планета Холод.


[Закрыть], а также их естественные и искусственные спутники с планетой Холод.

2. Двадцать первое марта 2534 года, Холод

Все было сделано дипломатически безукоризненно и не без некой старомодной элегантности. Эрика и Анну аккуратно развели, предложив каждому из них осмысленную причину, чтобы расстаться на несколько дней. Никто, разумеется, не заблуждался по поводу этих ухищрений, но хозяева, кажется, к этому и не стремились. Они лишь создали условия и дали повод задуматься. Эрик решил, что, скорее всего, речь идет о его семейных делах. Анна с этим согласилась, и посланцы империи Торбенов не стали возражать. Княгиня Эгерланд улетела на экваториальный архипелаг, где ей предстояло ознакомиться с научными центрами Холода и его богатейшими художественными коллекциями, нелегально вывезенными с той стороны Пустоты во время 2-й колониальной войны, – а Эрик отправился в приполярный Хольмгард – столицу провинции Гардарика[54]54
  Хольмгард (Holmgarðr) – древнескандинавское название Великого Новгорода.
  Гардарики или Гардарика – с XII века норманское название Руси, известное в Северной Европе в Средние века, в том числе в скандинавских сагах. Термин можно перевести как «страна городов».


[Закрыть] на северном субарктическом материке.

Летели на атмосферном катере и, судя по всему, никуда не спешили. Но, скорее всего, хозяева просто давали Эрику возможность вполне насладиться красотами Сурового Севера. Так, к слову, Грит Мюстерс и назвала эту землю – Суровый Север, и оба слова с заглавной буквы.

– Суровый Север – это один из девяти главных регионов планеты, – объяснила она, когда, едва перевалив через горную цепь, протянувшуюся с запада на восток, они оказались над миром, состоящим, казалось, из одних лишь скал и ледяных полей. – Но мы направляемся сейчас на крайний северо-запад материка, в провинцию Гардарика. Ты знаешь, что означает это слово?

– Что-то знакомое, – задумался Эрик, где-то когда-то слышавший или видевший это название, хотя явно в другой транскрипции. – Что-то связанное со скандинавским эпосом?

– Не устаю поражаться твоей образованности, – покачала головой специальный агент. – И откуда ты все это знаешь?

– Я любознательный юноша и люблю читать. Так что там с Гардарикой?

– Так в древности на Старой Земле скандинавы называли Россию…

– То есть, – сообразил Эрик, – Гардарика – это вотчина Вильфов. Они же оба были из России, ведь так?

– Ирина Вилкова и Борис Фокин действительно были русскими, – подтвердила Грит Мюстерс, – и ты прав, Эрик, это их вотчина. Они ее и назвали Гардарикой, да и почти все остальные топонимы в этой местности придуманы ими или их людьми. У вас в империи такое владение назвали бы графством или княжеством, а у нас это просто «земля Вильфов». Ну, или зона ответственности семьи Вильф, если пользоваться официальным языком.

– То есть ты везешь меня знакомиться с родней? – спросил Эрик, рассматривая проносящиеся под катером скалистые сопки, гольцы[55]55
  Голец – распространённое в Сибири название горной вершины, поднимающейся выше границы леса, большей частью лишённой растительности и имеющей обычно уплощённую (платообразную) форму.


[Закрыть], галечники и глетчеры[56]56
  Глетчер – то же, что и ледник.


[Закрыть], замерзшие озера, бурные потоки, пробивающие себе путь сквозь холодный камень и древний лед, и пятна темной зелени – леса, растущие в распадках и глубоких ущельях.

– Я везу тебя, Эрик, в Хольмгард, в резиденцию Бреды Вильф – матриарха клана и моей работодательницы.

– У вас здесь матриархат? – поинтересовался Эрик, которого заинтересовал титул главы рода.

– Нет, – усмехнулась в ответ холодянка, – у нас равенство полов, но на данный момент госпожа Бреда старшая в роду, потому и матриарх.

«Итак, меня везут к главе рода. Визит вежливости или нечто большее?»

Эрику стало любопытно, но вот нервничать это известие его не заставило. Он вырос сиротой, но в отличие от большинства других сирот, не испытывал никаких сантиментов относительно нежданно-негаданно объявившейся родни. Это было всего лишь фактом его биографии. Возможно, положительным, но не исключено так же, что, напротив, фактом отрицательным или, в лучшем случае, никаким, то есть нейтральным. Как бы то ни было, это не имело никакого отношения к эмоциям. Во всяком случае, пока.

Мертвый, вымороженный ландшафт под крылом катера оживляли лишь изредка появлявшиеся тут и там среди скал керамитовые купола человеческих поселений, энергетических станций и промышленных производств. Впрочем, без подсказок Грит Эрик никогда бы не понял, где что, но специальный агент обратила его внимание на тот очевидный факт, что люди живут под прозрачными куполами, тогда как заводам и термоядерным станциям это не нужно.

– Зачем они вообще нужны, эти купола?

– Сейчас по нашему календарю середина осени, – указала Грит на монитор пассажирского салона. – Температура воздуха у земли всего минус три градуса по Цельсию. Достаточно тепло, чтобы жить вне купола, но учти, времена года у нас длинные: в каждом месяце пять декад, то есть от сорока девяти до пятидесяти дней. Середина осени – это первая-третья декады октября. А в конце ноября температура воздуха упадет до минус двадцати пяти и начнутся осенние шторма. Зимой будет еще хуже. На таком катере, как наш, на этих широтах летать уже будет нельзя, жить на поверхности – тоже.

– Откуда же взялись леса?

– В глубоких каньонах и в распадках под прикрытием гор значительно теплее, особенно там, где протекают подземные реки, согретые геотермальными источниками. Ветры слабее, температура воздуха выше. В таких местах неплохо прижились темнохвойные деревья со Старой Земли: пихты, ели, сибирские кедры. И, предвосхищая твой следующий вопрос, именно там, среди лесов находятся замки ноблей республики. Объяснить тебе, почему?

– Не стоит, – отказался Эрик. С этим вопросом все было ясно и без объяснений. Всегда и везде все лучшее достается элите, чем бы это лучшее ни было, и как бы ни называлась аристократия в данном конкретном случае. – Матриарх тоже живет в лесу?

– Можно сказать и так, – улыбнулась специальный агент. – Но, как у нас говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, не так ли?

– Ладно, – не стал спорить Эрик. – Скажи мне тогда, почему ты взялась ей помогать, и как смотрит ваша разведка на то, что офицер вроде тебя берет себе частный проект?

– Разведка благодарна семье Вильф за то, что такие, как я, служат во флоте, в армии, в разведке и в полиции.

– Такие, как ты?

– Я член твоего клана, Эрик, и я кондиционированный боец.

– Так мы родственники?

– Нет, – покачала головой женщина. – Клан и семья не одно и то же. Клан возникает только тогда, когда есть семья, и существует до тех пор, пока жив хоть один из представителей рода. Клан многочисленнее семьи, но все решает именно семья, как бы малочисленна она ни была.

– Кто такие кондиционированные бойцы?

– У нас улучшенные метаболизм, иммунная и нервная системы, и мы способны к частичному эпиморфозу[57]57
  Эпиморфоз – процесс репаративной регенерации органа при потере части органа, характеризующийся отрастанием недостающей части органа без изменения формы и размера оставшейся части органа.


[Закрыть].

«Совсем как я!» – отметил Эрик.

– Это врожденное?

– Нет, – усмехнулась в ответ женщина. – Это приобретенное, поскольку я, Эрик, не ты. И кстати, мой лорд, с этого момента я более не смогу обращаться к вам на «ты». Раз вы Вильф, значит, мой господин.

– А если меня не признают? – поинтересовался Эрик. Не то чтобы его это сильно волновало, просто стало интересно. В конце концов, с чего бы вдруг? Бесплатных обедов не бывает. Во всяком случае, не в этой галактике. Это он точно знал.

– Признают, – улыбнулась ему специальный агент. – Иначе госпожа Бреда не позвала бы вас навестить ее в Ставке.

– Ставка? – удивился Эрик. – Я считал, что это военный термин. Разве нет?

– Так и есть, – кивнула в ответ Грит, – но на Холоде родовые замки ноблей принято называть «ставками». Ставка семьи Вильф находится в долине Невы, туда мы сейчас, собственно, и летим. Вернее, прилетели.

Эрик огляделся, но не увидел внизу ровным счетом ничего примечательного. Везде, куда ни брось взгляд – от края и до края горизонта, – простиралось все то же монотонное пространство базальтовых пустошей, испятнанное тут и там белыми разводами малых и больших снежников. Но затем, буквально через несколько мгновений, миновавших после слов специального агента Мюстерс, катер снизился почти до самой земли и неожиданно оказался над разверзшейся под ним бездной. Впечатление было такое, словно скальное плато раздвинулось, рассеченное глубоким и узким ущельем, на дне которого пенилась на камнях полноводная река.

– Глубина сто семьдесят метров, – прокомментировала Грит Мюстерс открывшийся перед Эриком вид. – Прямо под нами находится исток Невы. На самом деле, как вы, вероятно, догадываетесь, мой лорд, здесь согретая жаром земли подземная река всего лишь выходит на поверхность. Ставка Вильфов находится в тридцати километрах на северо-запад, недалеко от устья реки, которая, в свою очередь, впадает в Ледовитый океан. Красивое место. Мы на него обязательно посмотрим.

Катер снизился еще больше, так что Эрик смог вполне оценить, как высоту отвесных стен ущелья, так и размеры реки, протекавшей по его дну. Впрочем, слово «протекать» не вполне подходило для этого широкого и полноводного потока, с невероятной скоростью несшегося вниз по долине. Сам же каньон, как вскоре выяснилось, не только все время петлял, довольно резко меняя свое направление, но и ветвился, открывая тут и там узкие расселины, по дну которых змеились притоки Невы. И вот там, в этих узких ущельях вдоль речных русел росли весьма впечатляющие хвойные леса. В одном месте Эрик рассмотрел даже замок, построенный прямо над рекой.

– Это ставка? – спросил он, указав направление рукой.

– Нет, мой лорд. – Ему показалось, что специальному агенту доставляет удовольствие повторять это словосочетание. – Это всего лишь замок одного из кланников семьи Вильф. У моего отца, к слову, почти точно такой же, но не в этой долине.

Впрочем, и лес, и замок уже скрылись из виду. Катер летел довольно быстро, стремительно менялись пейзажи, открывая взгляду то небольшое водохранилище с берегами, заросшими густым лесом, то людское поселение, укрытое под прозрачным колпаком. И вскоре они достигли устья долины, где река низвергалась фантастически красивым водопадом с высоты не менее ста метров, но, как тут же выяснилось, не прямо в холодные воды арктического океана, а в фьорд с вздымающимися ввысь отвесными базальтовыми стенами.

– Это не океан, – констатировал Эрик очевидное.

– Хотелось вас удивить, – улыбнулась в ответ Грит Мюстерс. – Это фьорд Невская губа[58]58
  Невская губа – восточная часть Финского залива. В вершину Невской губы несколькими рукавами впадает река Нева. В дельте Невы находится город Санкт-Петербург.


[Закрыть]. Его протяженность семьдесят километров. Он длинный, очень глубокий и извилистый, но это и делает долину Невы отличным местом для ставки Вильфов. Мягкий климат – сюда не достигают даже свирепые зимние шторма – и неиссякаемые запасы белков и углеводов. Река-то теплая. Водоросли, планктон, то да се…

Между тем катер описал пологую дугу над холодными водами фьорда и вернулся в долину Невы. Пролетел несколько километров вверх по течению и свернул в боковое ущелье. Этот каньон оказался несколько шире виденных прежде, и лес здесь рос не только по берегам быстрой извилистой реки, но и на многочисленных террасах, явно вырубленных в скалистых стенах ущелья. Там, на этих уступах, взобравшись на головокружительную высоту, располагались отдельные рощи, какие-то крупные здания и даже целые поселения, прикрытые по обычаю этих мест колпаками из прозрачной брони. Над рекой – от одной стены ущелья до другой – на разной высоте были перекинуты ажурные мосты, а в паре мест Эрик заметил башни, взметнувшиеся ввысь и, вероятно, поднимавшиеся выше уровня расколотого ущельем плато.

– Хольмгард! – торжественно объявила Грит Мюстерс. – Ставка Вильфов как раз за озером.

Озеро находилось в глубине ущелья – километрах в трех-четырех от его устья, – и, скорее всего, являлось всего лишь водохранилищем, зажатым между двумя дамбами, но в окружении скал и высоких сосен выглядело живописно и, как ни странно, даже естественно. А за озером высилось странное здание, состоящее из одних лишь башен, отличавшихся друг от друга лишь размерами. Выше, ниже, шире, уже… Нечто вроде труб органа, выстроенных из разных пород камня.

– Это ставка Вильфов? – Сказать, что он был удивлен, значит ничего не сказать. Эрик попросту растерялся, рассматривая это странное нечто, оказавшееся к тому же попросту огромным.

– Ну, что сказать, мой лорд, – пожала плечами специальный агент, – замок возведен больше четырехсот лет назад во времена освоения планеты. Строился он как попало и без оглядки на архитектуру. Вильфам, как и всем остальным холодянам, было тогда не до эстетики. Первым делом нужно было выживать, и башни в этом смысле подходили как нельзя лучше, так как их можно было по необходимости или надстраивать, или углублять. Ну, а потом, когда можно было построить новое здание, Вильфы решили ничего не менять. Родовое гнездо, так сказать. Сами понимаете!

Эрик этого не понимал – у него и дома-то своего до сих пор не было, – но от комментариев воздержался. Родич или нет, он на Холоде всего лишь гость, а люди здесь издавна живут. Им виднее.

– Надолго мы здесь? – спросил он вслух, наблюдая за тем, как катер заходит на посадку. Детально этот вопрос ни разу не обсуждался, но из разговоров следовало, что визит будет коротким, хотя, возможно, продолжится несколько дней.

– Как сложится, – ушла от прямого ответа холодянка. – Это не в моей компетенции, мой лорд. Как госпожа Бреда решит, так и будет…

* * *

– Добро пожаловать домой, мой лорд!

Как бы ни выглядели башни Вильфов снаружи, внутренний интерьер Ставки вполне соответствовал тому, чего следовало ожидать от резиденции главы могущественного клана. Впрочем, сама матриарх встречать Эрика не вышла. Немного обидно – «Не снизошла!» – но, учитывая обстоятельства, вполне ожидаемо. В конце концов, кто он ей? Просто некто никто, если честно. Носитель фамильного генотипа – никак не более…

– Пожалуйста, следуйте за мной! – предложил встретивший Эрика мужчина, по какой-то причине не назвавший, впрочем, ни своего имени, ни должности, ни причины, по которой личного гостя госпожи Бреды встречает именно он, а не кто-нибудь другой. – С вашего позволения, мой лорд, я отведу вас в приготовленные для вас покои.

В башню Эрик попал не через главный вход – если предположить, что в Ставке и в самом деле есть парадные двери, – а через боковой. Грит Мюстерс провела его через два охраняемых тамбура, и перед Эриком открылся просторный холл, красиво декорированный темным резным деревом и бронзой. Здесь агент его и оставила, препоручив заботам средних лет мужчины, одетого в старомодный костюм-тройку с обязательными в этом случае белой рубашкой, белоснежной манишкой и черным – в тон костюма и лакированных туфель – галстуком-бабочкой. Человек этот, если судить по внешнему виду и стилю поведения, мог быть и чиновником – скажем, одним из секретарей матриарха клана, – и слугой, кем-нибудь вроде мажордома, но мог и не быть. Кто их знает, этих холодян, как у них здесь все устроено!

Между тем, следуя за своим молчаливым проводником, Эрик миновал несколько помещений, сильно напоминавших роскошные залы во дворце Торбенов или в замке княгини Горицкой, поднялся на лифте на семь этажей вверх и, наконец, оказался в широком и светлом коридоре, в который выходило всего четыре двери, каждая из которых была обозначена одним из знаков зодиака в древнем юникоде.

– Мы на пятом семейном этаже, – объяснил сопровождающий. – Ваши апартаменты, мой лорд! – указал он на вторую дверь справа.

Эту дверь, сделанную из покрытой темным лаком незнакомой Эрику светлой древесины, украшал знак Змееносца, а за ней и в самом деле находились четырехкомнатные апартаменты, обставленные и декорированные в стиле Старой Европы, но со всеми современными удобствами, как это понимают холодяне, а понимают они в этом деле, как успел уже убедиться Эрик, совсем неплохо.

«К хорошему быстро привыкаешь…»

Жизнь – его собственная жизнь, – убедительно доказывала, что так оно и есть. И хотя Эрик не уставал напоминать себе, что удача переменчива, с какого-то момента роскошь, сопутствующая богатству и высокому положению в обществе, перестала вызывать у него то искреннее восхищение, с каким он – и не так чтобы очень давно – рассматривал интерьеры звездной академии на Иль-де-Франс. А ведь там, как выяснилось чуть позже, ни о какой роскоши и речи не шло. Флотский стандартный минимум, предусмотренный для нижнего командного звена, к которому причислены кадеты элитных офицерских училищ, и ни копейкой больше. Но там и тогда условия жизни – бытовые удобства, форменная одежда и питание – представлялись Эрику едва ли не райскими благами. Что бы сказал тот совсем еще юный он, если бы узнал, что уже через несколько лет будет жить в таких вот апартаментах? Скорее всего, усмехнулся бы скептически и выбросил эту несусветную чушь из головы. Но сейчас все было по-другому, и оставалось только дивиться тому, как быстро он адаптировался к своему новому образу жизни.

Эрик прошелся по комнатам, вполне оценив как техническое совершенство смонтированного здесь оборудования, так и великолепно воссозданный исторический интерьер. Спасибо Вере Мельник, он вполне уверенно опознал стиль модерн начала двадцатого века, и не какой-нибудь вообще из его многочисленных вариантов, а именно тот, который развился в германских государствах Старой Земли и назывался югендстиль[59]59
  Югендстиль (нем. Jugendstil) – принятое в немецком искусствознании и художественной критике и применяемое обычно к немецкому и австрийскому искусству наименование стиля «модерн».


[Закрыть]. Изящно и оригинально, хотя и не вполне во вкусе Эрика. Ему больше нравилась новая эклектика, как в Омуте Планка, но это, разумеется, было непринципиально. Своего дома у него пока не было, да и не предвиделось. Так что вопросы меблировки и дизайна интерьеров его пока не волновали. Как говорится, будет день, будет пища…

Вещи Эрика нашлись в спальне, где слуги, следовавшие в Ставку Вильфов на другом катере, оставили не распакованными три больших запирающихся кофра. Вестового в эту поездку Эрик с собой не взял, а чужим людям принципиально не доверял, так что открыть кофры без разрешения хозяина они не могли. Поэтому раскладывать в стенном шкафу одежду придется самому. Но лучше так, чем позволить кому-то постороннему копаться в своих вещах, особенно в укладке со специальным оборудованием. Вот с этого кофра, который он мысленно называл на флотский манер транком, Эрик и начал. Он достал из него несколько глушилок и подавителей сигнала и, настроив их так, чтобы с ходу никому их было не взломать, расставил в комнате, которую, вероятно, следовало считать кабинетом. Во всяком случае, в ней стояли удобные письменный стол и кресло и был смонтирован уже знакомый Эрику по Терре универсальный терминал Глобальной Сети. Правда, первые попытки воспользоваться поисковой системой в своих интересах, предпринятые еще на Терре, закончились неудачей. У Эрика и Анны не было доступа к большинству источников «конфиденциальной» информации. Оно и понятно. Будь они сто раз посланники, в глазах хозяев – и неспроста – они оба обыкновенные шпионы. Что, впрочем, в известной степени соответствует действительности. Любой дипломат по определению еще и разведчик, а они с Анной к тому же оба флотские офицеры.

Однако сейчас Эрик не собирался красть у холодян правительственные секреты или выведывать военные тайны. Его интересовали исключительно Вильфы, поскольку он вдруг понял, что время пришло. Пора бы уже узнать о «своей семье» что-нибудь, кроме того, что небольшими порциями аккуратно скармливали ему госпожа Мюстерс и другие представители «принимающей стороны». Обед, если верить пришедшему на коммуникатор сообщению, должен был состояттся больше чем через три часа, а до тех пор Эрику любезно предложили «отдохнуть с дороги». Вот он и отдыхал.

Вошел в локальную сеть Ставки, просмотрел быстренько несколько документов, находящихся в открытом доступе, изучил меню, потыкался в несколько «плотно закрытых дверей», и совсем было уже решил вспомнить былое и попытаться взломать систему, как вдруг – и, разумеется, совершенно неожиданно для себя – обнаружил, что вход в «сокровищницу» попросту не заперт. Вернее, заперт, но не от него, чего гостеприимные хозяева, по-видимому, просто не учли. Дело в том, что система, обнаружив в Ставке нового пользователя, который пытается пройти туда, куда простым смертным вход воспрещен, потребовала подтвердить наличие допуска. А ключом к заветным тайнам, как тут же выяснилось, являлся генетический идентификатор. Эрику оказалось достаточно всего лишь коснуться пальцем специального сенсора, и сезам открылся. Он ведь Вильф – во всяком случае, носитель уникального генотипа Вильфов, – а для членов Семьи здесь, похоже, все открывалось по умолчанию.

В следующие три часа Эрик узнал о себе и своей «вроде бы» семье много такого, о чем Грит Мюстерс то ли не знала, то ли не захотела ему рассказать. Впрочем, самая ценная информация, как и следует ожидать, нашлась в самом укромном уголке. Эта папка называлась «Основной капитал» и была спрятана внутри другой папки – «Платежные ведомости 2-го уровня», которая, в свою очередь, находилась внутри папки под названием «Осевой потенциал». И все это добро находилось отнюдь не в разделе «Семейная история», а напротив, в разделе «Недвижимость», где среди прочего нашелся подраздел – «Архив Стефана Мозеса». Как Эрик сумел найти эту «золотую жилу» в огромном хранилище семейного архива Вильфов, совсем другой вопрос. Но по факту, он с детства умел работать с большими массивами данных, тем более что те документы, которые он обнаружил в архиве некоего господина Мозеса, на поверку оказавшегося профессором и академиком сразу двух Академий Наук – Российской и Израильской, – были написаны не на холодянском «цуне», а на русском и немецком языках. Правда, это были не современные варианты руза[60]60
  Руз – результат развития русского языка.


[Закрыть] и дойча, а их исходные стандартные диалекты, которыми пользовались в двадцать первом веке еще на Старой Земле, но Эрик в свое время прочитал немало старинных книг как раз на этих двух языках, так что сумел прочесть и сейчас. И надо сказать, это было весьма занимательное чтение.

Как водится, все оказалось совсем не так, как рассказывали за столом Виктора де Мойна и как писали в открытых источниках. Прежде всего, родоначальник династии Вильфов – Дмитрий Вильф – родился почти за двадцать лет до побега со Старой Земли, но главное – он был не рожден в биологическом смысле этого слова, а выращен в искусственной утробе, в так называемой «Машине Фуллера», созданной в США еще в середине двадцать первого века и тогда же запрещенной к применению специальным решением американского Верховного суда. Однако в 2096 году в одной из лабораторий Международного Института Биологических Исследований в Женеве профессор Стефан Мозес воссоздал – с некоторыми усовершенствованиями – искусственную утробу Фуллера и вырастил в ней первого и, по-видимому, единственного на Старой Земле полноценного, а значит, жизнеспособного младенца. Сделал он это для своих близких друзей генетиков Ирины Вилковой и Бориса Фокина, ну и для науки, разумеется. Дело в том, что исследования в этой области репродуктивной медицины были к тому времени практически запрещены во всех странах мира, но женевские волхвы – так за глаза называли биологов из МИБИ – проявили в данном случае, как, впрочем, и во многих других, махровый правовой нигилизм, тем более что по состоянию здоровья Ирина Вилкова-Фокина не могла самостоятельно выносить и родить ребенка, но при этом оба родителя – и Вилкова, и Фокин – все из тех же идеологических соображений категорически отвергали идею суррогатного материнства.

Такова была история появления на свет первого из Вильфов, но, как вскоре выяснилось, это была всего лишь «версия для посвященных», поскольку в глубине одной тайны скрывалась другая, о которой Мозес, Фокин и Вилкова не стали рассказывать даже близким друзьям. От суррогатного материнства «заговорщики» отказались отнюдь не из идеологических соображений. Причина заключалась в другом: родители ребенка не были уверены, что этот плод вообще можно выносить естественным путем. Сомнения были связаны с тем, что исходный биологический материал – яйцеклетка Вилковой и сперматозоид Фокина подверглись некой весьма серьезной генетической модификации, характер которой авторы открытия для истории, увы, не сохранили. В документах пятисотлетней давности было лишь отмечено, что это стало выдающимся достижением в области генной инженерии, ставшее возможным благодаря многолетним – три десятилетия – и совершенно секретным исследованиям, проводившимся в Институте Генетики Петербургского университета, где начинали в свое время оба родителя. Институт был, впрочем, закрыт за десять лет до описываемых событий под нажимом комиссии по этике ООН, и продолжили работу в этом направлении только Вилкова и Фокин, вовремя ушедшие под эгиду женевского МИБИ. Там, в конце концов, и появился на свет первый из семьи Вильф – мужчина, на которого Эрик был похож как две капли воды.

«Да уж…» – покачал Эрик головой, ознакомившись с кратким описанием этой давней истории.

Получалось, что пять веков назад трудами нескольких выдающихся ученых был создан некий уникальный генотип, причем Вилкова и Фокин воспользовались для этого наработками других ученых, искавших генетическую формулу «человека будущего». Возможно, и даже скорее всего, общий «исходник» и предопределил физиологическое сходство между Эриком и Сибирским Трио. Сибиряки вполне могли оказаться потомками тех детей, над которыми колдовали петербургские генетики. Но это пока оставалось в точности неизвестным. Гипотеза и не более того. Достоверно же – во всяком случае, такова была версия, изложенная в прочитанных Эриком документах – было известно, что все научные данные, касающиеся этого проекта, были сознательно уничтожены участвовавшими в нем учеными или были утрачены во время пожара, устроенного исламскими фундаменталистами в женевском научном центре. К слову, те кровавые беспорядки и разгром Международного Института Биологических Исследований стали последней каплей, переполнившей чашу терпения тех, кто через несколько лет после мятежа, устроенного Воинами Ислама, попросту сбежали со Старой Земли в Открытый Космос…

* * *

Все про все заняло у Эрика около трех часов. Два часа сорок семь минут, если быть точным. И, разумеется, за столь короткое время он не успел просмотреть даже малую часть семейного архива Вильфов. Узнал некую семейную тайну, – важную, но наверняка не последнюю и уж точно не единственную в своем роде, – поверхностно изучил хронологию событий (четыреста лет – не пустяк, а целая эпоха) и впервые взглянул в глаза некоторым наиболее выдающимся представителям своего – своего ли? – клана. Последнее оказалось для Эрика не менее, а возможно, и более важным, чем тайна происхождения Осевой линии, как называли в архиве носителей уникального генотипа Вильфов. Было интересно увидеть их всех сразу: Дмитрия Вильфа и восемнадцать его прямых потомков – предков Эрика по мужской линии. Но не менее любопытно было посмотреть на других мужчин и женщин семьи Вильф, тех, кто не унаследовал родового сходства, но временами добивался в жизни большего успеха, чем представители Осевой линии. По необходимости краткое изучение их биографий показывало, что не обязательно было родиться мужчиной с генотипом первого Вильфа, чтобы иметь выдающийся интеллект, неукротимую волю и разнообразные, порой совершенно не связанные с «исходником» таланты. Таковы, например, были флагман холодянского флота, овеянная славой адмирал Екатерина Вильф, великий – во всяком случае, по мнению холодян – композитор Дмитрий Вильф-де’Мариньяк и седьмой президент Холода Эмиль Шёнбейн. Никто из них ни в чем не уступал представителям основной линии наследования. Скорее даже превосходил прямых предков Эрика. Может быть, и не во всем, но уж точно в чем-нибудь специфически интересном превосходил точно.