Текст книги "Казнить нельзя помиловать"

… декабря 200… года, четверг, вторая половина дня

Шифр должен походить на все что угодно, за исключением шифра.

Станислав Лем. «Рукопись, найденная в ванне»

Звонок был пронзительный, мяукающий. Почти сразу дверь распахнулась, будто меня поджидали у порога, и я увидел хрупкую девушку в джинсах и футболке, похожую на подростка и очень маленькую: ее голова была на уровне моего плеча, а я сам – всего метр семьдесят пять.

В гостиной, куда меня провела вежливая до отвращения хозяйка, сразу же отлучившаяся варить кофе (которого я не просил и вообще терпеть не могу), было очень светло, не по?женски стильно и холодно. По сорокадюймовому дисплею включенного компьютера, сладко бормоча, плыли объемные русалки. Я подошел поближе, чтоб его рассмотреть. Это была хорошая, приличная модель: ничего из ряда вон выходящего, но дорогая, с сенсорной клавиатурой, радиомышью, полным голосовым управлением и всеми наворотами – встроенная видеокамера, звук Dolby Surround и так далее. Вдоль второй стены от пола до потолка расположился незастекленный книжный стеллаж; с полок на меня вызывающе глядели корешки самых что ни на есть запрещенных книжек – полный джентльменский набор диссидента. Паркет сиял как вылизанный и издавал слабый вкусный запах мастики.

Хозяйка принесла чашки и села в кресло по другую сторону кофейного столика. Я пригляделся: она выглядела максимум лет на двадцать пять. (Впрочем, я и сам из той породы людей, на внешности которых годы не отражаются. В определенных кругах у меня даже было прозвище Дориан Грей.) Красавицей я бы ее не назвал. У нее был изящный подбородок, идеально прямой нос; коротко остриженные волосы открывали маленькие, удивительно красивые уши и ясный лоб. Когда она повернулась, чтобы взять пепельницу, я обнаружил, что высокая скула и впалая щека образуют линию, которой позавидовала бы молодая Марлен Дитрих; но анфас лицо снова стало обыкновенное – холодное, строгое, положительное и довольно бесцветное.

– Давайте познакомимся, – сказала она. – Я Марина. Да это вы знаете. А вы кто?

– Иван Черных. Это вам что?нибудь говорит?

– Говорит. – Она улыбнулась, открывая безупречные, рекламные зубы. – Если бы вы сегодня не объявились, вам бы позвонили. Наши товарищи по несчастью… или по счастью… Кстати, скоро еще один придет, – она взглянула на часы. – Нет, давайте по порядку. Как вы лучше хотите – чтобы я вам рассказала, что знаю, или вы сначала сами хотите рассказать?

Говорить мне было легче, чем слушать, и я начал в подробностях излагать утреннее происшествие. Марина ни разу не перебила меня и только беспрерывно курила, катая в ладонях зажигалку. Руки и ноги у нее были неправдоподобно маленькие. Радужки продолговатых глаз ярко?зеленые. Выражение лица бесстрастное, незаинтересованное. Девушка только раз сдвинула аккуратные брови – когда я назвал фамилию Савельева.

– Иван, вы уверены, что мужчина, убийство которого вы наблюдали, и есть Савельев? Мне седой из «Перекрестка» сказал, что некий Савельев был, как он выразился, «в игре» и погиб, но сама я ничего не видела.

– А вы в котором часу там были?

– В восемь утра. Я жаворонок.

– Ерунда какая?то, – растерянно сказал я. – Его только в одиннадцать убили, сам видел! Что он Савельев, мне сказал седой, а потом я прочитал эту фамилию в списке и решил… Как этот седой мог вам в восемь говорить об убийстве?!

– Тем не менее сказал. Наверное, вы какое?то другое убийство видели…

– Савельев, если верить списку, в вашем доме живет… жил. Надо ему позвонить, – предложил я. – Давайте телефон.

Пока я набирал номер, Марина без стеснения разглядывала меня с ног до головы. Профессиональная привычка? Домашний телефон Савельева не отвечал. Мобильный тоже.

– Вопрос тут не один, – заявил я, стараясь придать голосу солидности и глубокомыслия, а главное, скрыть от собеседницы, что я пьян. – Вопросов много. Проживает ли упомянутый Савельев по указанному адресу? Живой он в данный момент или мертвый? И кого сегодня грохнули возле вашего дома? А может, двоих? Одного в восемь, другого в одиннадцать?

Марина согласилась со мной и велела компьютеру открыть адресную базу.

– Ищи! – приказала она ему, как собаке. – Савельев Максим Иванович… Ищи, болван!

Компьютер бестолково таращился. Он плохо понимал человеческую речь. Зато я сообразил, почему у этой женщины такой четкий выговор: голосовое управление обязывает. После третьего окрика компьютер заморгал и выплюнул полстранички ссылок, но вместо Савельева там говорилось о каких?то соловьях, Соловках и даже о саловарении.

– Как в «глухие телефончики» играешь! – сердито сказала Марина. – Ладно уж, мы как?нибудь по старинке… – Она подсела к столу, утопив пальцы в мягкой клавиатуре. – Ну да, все верно. Есть такой товарищ. Прописан в моем доме, как в файле указано. И вот он в числе акционеров какого?то банка. Про смерть его не упоминается.

– Надо будет завтра посмотреть, – сказал я. – Марина, а кто еще из списка вам звонил?

– Кроме вас, двое, – ответила хозяйка, открыв на мониторе знакомую таблицу с именами и адресами. – Примерно то же самое рассказывают. Один – Губин Артем – как и вы, собственными глазами видел убийство. Его я и жду сейчас. Еще мне звонил некий Холодов Олег – тот ничего не видел, ему седой дядька сказал, как и мне, что Савельев убит.

Я поднялся, подошел к столу и тоже стал вглядываться в список. В некоторых графах содержались явно неверные сведения.

– Марина, тут ошибка, – сказал я. – Вам… тебе сколько лет?

– Тридцать девять. Как в файле указано.

– Этого не может быть, – сказал я почти искренне.

– Хорошо выгляжу? – спросила она сухо, без малейшего намека на кокетство. – Гены… здоровый образ жизни… Тебе ведь тоже никогда в жизни не дашь твоих лет. Может, обойдемся без взаимных комплиментов?

– Не думал о комплиментах, – ответил я бесстрастно, в тон. – А ошибки в списке все же есть. Род моих занятий указан неверно.

– А моих – верно, – сказала Марина с некоторой долей вызова.

– Где ж ты клиентов берешь? – нагло спросил я. – На улице? Конечно, будь я трезвым, не стал бы приставать с такими вопросами. Сам не знаю, что на меня нашло. Вполне можно было ожидать, что получу по роже, но этого не произошло.

– Зачем на улице? А Сеть на что? – она посмотрела на меня как на полоумного. – Просто удивительно, как много в Москве мужчин, одиноких душой…

– И много у тебя… друзей? – я опять споткнулся на слове.

Вся она была как ее духи унисекс – ледяная, свежая, ясная, сплошной эфир и астрал, ничего плотского. Такая женщина наводит на мысль о библиотеке и кафедре. На проститутку она походила не больше, чем я на Фридриха Энгельса. Впрочем, что я знаю о современных проститутках; может, они такие и должны быть.

– Трое?четверо одновременно, не больше.

– Можно на это прожить? – удивился я.

– У меня скромные потребности… Скажи лучше, ты какие?нибудь документы у этого седого типа спросил?

– Не спросил, – вздохнул я. – Честно говоря, он оказывал на меня странное действие, вроде гипноза. Холодок, необъяснимое отвращение и что?то еще. Даже вспомнил мистера Хайда…

– Не зна?аю насчет Хайда, – протянула Марина. – Я ничего странного не заметила. Глазки он мне строил премерзко – это было. И подмигивал. Гаденький распутный старикашечка. Он ведь в парике был, да?

– Да. Если жулик, это вполне естественно. Пытался изменить свою внешность… Марина! – сообразил я. – Если этого Савельева убили —должны ведь по телевизору показать. Включи.

– Думаешь, про всех говорят? Если б он политик какой был или жулик известный. А так – мало ли кого убивают? Но давай послушаем, – она опять взглянула на часы. – В четыре как раз будут криминальные новости.

Не успели мы включить телевизор, как дверной звонок мяукнул – неприятно, тревожно. Марина пошла открывать новому гостю, а я посмотрел на нее повнимательнее. Прелестный впалый живот, слабый намек на грудь и удивительно длинные ноги для такой малышки. В прихожей состоялся знакомый обмен китайскими церемониями, потом хозяйкины каблучки поцокали в кухню, а я увидел широкоплечего парня в белом свитере со значком «Единой молодежи». (Я напомнил себе, что надо быть поосторожнее в словах.) Хотя мы наверняка были ровесниками, он казался чуть не вдвое крепче и мужественнее меня. Малость староват для путлерюгенда. Наверное, освобожденный работник, детишек курирует. Что там в файле о нем было? Менеджер, кажется. Хорошее слово, удобное. Про меня тоже так сказано. Впрочем, я и был менеджер, пока не уволился.

Мы назвались и поздоровались за руку. Рука у Артема была твердая, крепкая, пожатие уверенное. Он прошелся вразвалочку по комнате, оглядел книжные полки, но ничего не сказал. Похмыкал над компьютером. Взгляд у него был оценивающий, точно он прикидывал стоимость хозяйкиной обстановки. Я вновь изложил ему свою историю. Чем больше я о ней говорил, тем глупей и неправдоподобней она мне представлялась.

– Все просто, как три рубля. – Он прекратил свои блуждания по комнате и развалился в кресле. – Недостает еще кое?какой информации, но в общем проблема ясная… Мариш, да ты не хлопочи, садись. – Он забрал у вернувшейся хозяйки кофейник. – Так я, значит, говорю…

– Погоди, – перебила она, – давайте быстренько новости посмотрим.

Артем поглядел на нее, как на несмышленого ребенка:

– Кто ж про такое по телику говорит? Ну валяйте, смотрите…

Однако в «Московском криминале» про убитого ничего не сказали. Лица на экране были такие огромные, что у меня с непривычки в глазах все расплывалось. Переключили на обычные новости – тоже ничего особенного. Снегопад в ближайшие сутки будет усиливаться. Рассмотрение апелляции Сорокина отложили на послезавтра. Жирик заявил, что если Ичкерию примут в НАТО, Россия немедленно оттуда выйдет.

– Клоун, – ухмыльнулся Артем, убирая звук телевизора. – А ведь предлагали ему… ну ладно. Короче, дела такие: это вербовщики. Но вы не пугайтесь, я это все разрулю.

– Какие вербовщики?! – спросили мы хором.

– Враги православия. Вербуют в секту, – категорично заявил Артем. – Вот они с нами поговорили, напугали, – он презрительно хмыкнул, – а теперь будут обрабатывать дальше, пока не сломаемся. Так крыши делались в эпоху первоначального накопления капитала. Сначала сами наезжают, потом под защиту берут: мол, с нами будете в безопасности. Только информация у них поставлена плохо, – он сопроводил свои слова снисходительнейшей улыбкой, – не знаю, как вас, а меня по ошибке в списки включили. У меня партстаж в Единой пять лет, меня хрен завербуешь. Переговорю с соответствующими людьми, и пойдет эта компания срок мотать.

– Стой, стой, – сказал я. – А Савельев? Так его убили или не убили? В восемь или в одиннадцать? И разговор этот странный, дурацкий. Если б нас хотели втянуть в секту, они бы первым делом свою литературу всучили, рассказали программу…

Артем расхохотался, обнажая чересчур белые, каких уж давно не ставят, керамические зубы. Лицо его приняло добродушное, совсем мальчишеское выражение.

– Иван, ты отстал от жизни, – сказал он. – Если человеку просто книжку сунуть, он ее выкинет в ближайшую урну и дальше пойдет. А тут – психотехнологии! Типа зомбирования, понимаете? Человека сначала ломают, чтоб он со страху совсем соображать перестал. Потом – психический шок, на глазах у тебя дяденьку мочат!

– На моих глазах никого не мочили, – возразила Марина.

– Подожди, еще не вечер! Может, этот Савельев перед ними чем?то провинился. Тебе, Мариш, в восемь утра сказали, что он помер, потому что его уже приговорили, знали, что кончат его. Им что? Жизнь гроша ломаного не стоит. Разберемся мы с этими деятелями! По всем статьям пойдут: и за незаконную вербовку, и за психический терроризм. А может, это даже не в секту вербуют, а в партию какую?нибудь… нет, маловероятно. Ни у одной нашей партии мозгов не хватит на такую постановку. Да и теперь так уже не делают. Вот пару лет назад…

– К вам тоже так вербовали? – ядовитейшим голоском спросила Маринка.

Он засмеялся еще веселее:

– Зачем к нам вербовать? К нам, чтоб вступить, полгода в очереди ждать надо, да еще тесты, полиграф… А это детский сад. Психология у них нормально поставлена, спецэффекты тоже. А вот с информэйшен?то пролетели – видать, разведка хреновая. Так что не берите в голову. Разберемся. Завтра… не, в понедельник прилетит один человечек, и займемся этим делом.

– Чего ж понедельника ждать? – с ехидцей спросил я (употребив запрещенное аглицкое словечко, молодой партайгеноссе сразу сделался не так страшен). – Ежели ты такой могущественный, скажи своим прямо сейчас, пускай свяжутся с кем надо и берут седого этого.

Ни мои, ни Маринкины издевки до Артема не доходили: самоуверенность защищала его, как броня. Марину, похоже, он дико раздражал: она была не из тех женщин, что млеют перед самодовольными и непрошибаемыми мужиками. А я иронизировал просто по привычке. Мне он даже понравился. Просто как человек. Разумеется, в той степени, в какой полуинтеллигенту – отщепенцу вроде меня – может быть симпатичен партийный функционер. Неверно, что людей безалаберных, запутавшихся, неврастеников привлекают такие же изломанные натуры. Куда чаще нас тянет к «простым», у которых есть ответы на все вопросы: с ними чувствуешь себя спокойнее.

– Не так все просто, как тебе кажется, – снисходительно произнес он. – Предоставьте это соответствующим организациям. Не рыпайтесь. В общественные заведения не ходите. На приставания незнакомых граждан не реагируйте. А еще лучше – сидите дома.

– Сомневаюсь, – вздохнула Марина. – Не в твоих организационных возможностях, Артем, а в самом твоем объяснении. Скорей уж это какое?то изощренное кидалово. Может, собраться всем вместе и поговорить? Завтра уикенд… На вечер назначим совещание. Можно у меня.

– Можно и собраться, чего ж не собраться, – одобрил Артем. (Я понял, что ему ужасно понравилось слово «совещание», а безнравственный «уикенд» он охотно простил: это был партиец с почти человеческим лицом.) – Посмотрим на остальных. Может, попадется объект, который мог бы их интересовать, – нас с Мариной он явно не относил к таковым объектам, – да и вообще в моей работе всегда полезно узнавать новых людей… Открой?ка список, Мариш, у меня времени не было его толком прочитать.

– У двоих адрес один, – сказала Марина. – Олег Холодов, программист, и бухгалтер Кошкина Татьяна, родом из Екатеринбурга… Супруги? Брат с сестрой?.. Мухин Геннадий, сорок лет, инженер… Я думала, в наше время никаких инженеров уже не бывает… Живет тоже по соседству… Алексей Ветлицкий, двадцать шесть лет, связи с общественностью… Переверзева Елизавета, дизайнер… Оба на Болотной ули… штрассе прописаны. Это где?

– В Зюзине, – сказал Артем. – По московским меркам – рядом, но не настолько, чтобы в наш «Перекресток» тащиться. Там у них свои супермаркеты. Похоже, вербовка?то идет по всему югу Москвы… И все сплошь не москвичи, приезжие. Я?то сам с Краснодара.

– А здесь чего?

– Дела, – он неопределенно помахал рукой. – Ну, скажем так: партия позвала. Год, как переехал. Семья пока там осталась, куплю квартиру – привезу. Однако в логике им не откажешь! Москвича фиг завербуешь куда?нибудь. А приезжие – народ доверчивый, боязливый, все схавают…

Хозяйка принялась обзванивать народ из списка. Результат оказался нулевой, сплошь автоответчики. Звонить людям на службу по столь странному поводу нам всем показалось неудобным, и мы договорились, что Марина попозже всех отыщет и пригласит к себе на завтра, в двадцать ноль?ноль. Артем заявил, взглянув на свои поддельные «Картье», что ему пора, и мы оба откланялись. Хозяйка рассеянно кивнула – казалось, мыслями она уже далеко. Сердце у меня колотилось как бешеное, а в голове стоял легкий туман от водки, ненавистного кофе и трехсуточной нормы сигарет. У подъезда душевно попрощались с Артемом. Он сел в потасканную «тойоту», а я всего лишь перешел дорогу и оказался дома.

… декабря 200… года, четверг, вечер

Субъект номер один верит, что реальность – это материальный мир. А субъект номер два верит, что реальность – это материальный мир, который показывают по телевизору.

Виктор Пелевин. «Generation „П“»

Опять пытался сосредоточиться, но не мог. Рассуждения Артема казались мне, с одной стороны, логичными, а с другой – надуманными. Впрочем, как и вся ситуация. Каких только странных вещей не случается с людьми в наше время. И насчет зомбирования – может, правда? То?то я в «Перекрестке» словно под гипнозом находился!

Я наконец снял пальто, ботинки и лег на диван, закинув руки за голову и уставившись в потолок. Голова болела, и малость подташнивало. Ничего не ел со вчерашнего дня, но было лень встать. И надо ж такому случиться со мной! Два года живу тише воды, ниже травы, никого не трогаю, починяю примус… Нет чтоб оставить человека в покое!

Из ступора меня вывел телефон. Мужской голос осторожно осведомился, я ли Иван Черных, и я так же вежливо ответил, что он самый и есть. Человек еще более осторожно поинтересовался, не делали ли мне в последнее время каких?либо странных предложений, и я ответил, что делали, и даже более чем странные. После дальнейших экивоков выяснилось, что я говорю с программистом Олегом Холодовым. Он пригласил к себе. Я сверил адрес, который он мне продиктовал, со списком – все было правильно. Тоже почти сосед, десять минут ходу. Опять надел пальто, взял пачку дешевой «Примы» («Парламент» мы прикончили у Марины) и вышел.

Было уже темно. Горели фонари, и хвостатые тени скользили на снегу. Я перешел Чертановскую?штрассе, всю в огнях, гремящую трамваями. Впереди было отделение Сбербанка, на ступеньках которого расстреляли какого?то Савельева, а может, никакого не Савельева, а просто так себе дяденьку. По правую руку – бледно?желтый дом, где я только что был. Я спустился к «Перекрестку». Он сиял, как елка. Нужно было свернуть направо, но ноги сами понесли меня в супермаркет. Отдел на втором этаже был закрыт и за прозрачными дверями абсолютно гол. Ни мебели, ни фикуса. Почему?то я так и думал.

Я спустился на первый этаж. На искусственных елках дрожала мишура. Люди сновали туда?сюда и выглядели оживленными, а может, это мне казалось по контрасту с собственным мерзким настроением. Предпраздничная суматоха всегда наводит тоску, если второй подряд Новый год вам предстоит встречать в компании зеркала и бутылки.

Я миновал три маленьких неухоженных пруда, разделенных дорожками, вышел к серой башне, больше похожей на гигантский спичечный коробок, чем на жилой дом, и поднялся на двенадцатый этаж. Открыл мне высоченный, симпатичный молодой мужик в спортивных штанах и красной майке. Квартира была явно съемная: облезлая, как чулан. В ванной комнате кто?то громко плескался и шумел душем.

Хозяин – это и был Олег Холодов, – доложил, что жена моет голову и сейчас выйдет, затем повлек меня в кухню и задал все те же вопросы: что я видел да что я думаю. Я пожал плечами. Вопросы эти мне сегодня задавали в третий раз, и я уже ничего не думал, точнее, думал слишком много всякого и разного. Если бывает несварение желудка, то почему не быть несварению мыслей? Вот со мной нечто подобное и происходит.

– Седой говорит: убили Савельева какого?то, – сказал Олег. – Возле «Перекрестка». Но мы с женой ничего не видели. Мы были там в двенадцать часов… Потом список… Мы звонили этому Савельеву – не отвечает…

– Утром видал, как в мужика стреляли, – сказал я. – А вот Савельев он или кто – не знаю. Ты лучше расскажи…

– Ой, кто тут у нас? – с любопытством спросил грудной женский голос. Я обернулся.

Придерживая тюрбан из полотенца, в кухню вошла жена Олега. Она была, как и муж, очень высокая и со своими длинными ногами и руками казалась странно неустойчивой, словно детеныш цапли, – похоже, стеснялась своего роста. Темные глаза, вздернутая верхняя губка с пушком, как у Лизы Болконской, брови надломлены к вискам. Нет, я не равнодушен к женской красоте, мне нравятся все красивые люди, и собаки, и лошади (львы, орлы, куропатки etc.)

– Пошли мы за продуктами, – начал излагать свою историю Олег. – Потом поднялись наверх. Заглянули в тот отдел. Сам не знаю, почему этого седого стали слушать. Наверное, любопытство. Сначала подумали: многоуровневый маркетинг. Заполните анкеты, купите сковородку за сто баксов, а в придачу вам «бесплатно» дадут еще одну ненужную другую хреновину… А когда он начал про какого?то Савельева, да еще заявил, чтоб в милицию не ходили, я понял: тут покруче афера. Завтра позвонят и потребуют внести деньги.

– Какие деньги? – спросила Таня с раздражением. – У нас что, есть деньги?

– Одного уже убили, – продолжал Олег, проигнорировав ее замечание. – Я думаю, это предупреждение: так будет со всеми, если не заплатите, квартиру не заложите или еще что?нибудь. Или, может, это средство шантажа. Как?нибудь приплетут нас всех к этому Савельеву, будто мы его убили. Посадят и опять же имущество конфискуют.

– У нас с тобой имущества?то никакого нет, – сказала Таня.

– У нас? – переспросил Олег. (Всякий раз, когда жена произносила слова «у нас», лицо его почему?то перекашивалось.)

– Вот у Артема – это тоже из нашего списка мужик, – сказал я, – есть довольно занятные соображения…

– А он кто? – спросил Олег, выслушав мой краткий пересказ Артемовой версии.

– Партайгеноссе от «Единой»…

– Ясно, – ухмыльнулся Олег. – Политики! Им кругом таинственные организации мерещатся. Не найдут, так придумают. Секта! Бред все это. Обычная коммерческая афера. То есть не обычная, конечно, а весьма странная, но суть одна: плати, или плохо будет.

– Нет, – сказала Таня упрямо. – Я знаю, это телевидение. Ты все сидишь, уткнувшись в клаву, ничего не смотришь, ничего не понимаешь. Знаешь, какие рейтинги у всех этих шоу? Что с тобой толковать, если ты даже «Реальную жизнь» ни разу не смотрел…

– Думаешь, это новая игра? – спросил я. Слова ее мне показались убедительными. Конечно, седой отрицал, что это шоу, но, видимо, в том?то и фишка!

– Конечно, шоу, – повторила Таня. – Выбрали группу людей по каким?то признакам… ну, им видней. Малость напугали, чтоб атмосферу создать. Дядьку этого никто не убивал, все инсценировано. Теперь будут следить, как мы себя поведем в нестандартной ситуации, и снимать скрытой камерой. Кто выиграет – получит приз.

– Танька, ты неправа, – сказал Олег. – Во?первых, эти шоу заранее рекламируют: мол, записывайтесь, принимайте участие, господа хорошие. И размер приза сразу сообщают.

– Может, и рекламировали. Ты же к телевизору близко не подходишь!

– Но ты?то от него не отходишь! – парировал Олег. – Уж ты бы услыхала. Во?вторых, люди сами рвутся участвовать, отбор проходят. А здесь – насильно. Зачем? И где они эти скрытые камеры поставят – по всему району? А правила?то какие у игры?! Что значит «останется один»? Как они решат, кто этот один, если не сказали, что нужно делать?! Вы просто недооцениваете наших родимых аферистов. Им такое устроить – раз плюнуть.

– Телевизионщики должны все время придумывать что?то новое, чего раньше не было, – сказала Таня. – Принципиальная новизна этого шоу в том и заключается, что участники приходят не добровольно, а случайно. Теперь насчет правил: они будут нам каждый день звонить и объяснять, какое предстоит испытание. А телекамеры стоят в каких?нибудь специальных местах, например, в том же «Перекрестке». Да завтра же наверняка позвонят!

– Вот тут я с тобой согласен, – буркнул Олег. – Что позвонят. И потребуют бабки.

– Но человека?то убили, – сказал я. – Видел собственными глазами.

– Ваня, – Татьяна улыбнулась мне, – это же постановка! Его не убили, тебе показалось. Ты смотрел прошлую…

– Это может быть, – перебил ее Олег, доставая из пачки очередную сигарету. – Очень может быть, что никого на самом деле не мочили. Стреляли холостыми. Иван, ты не видел, как в «Скорую» заносили? Головой или ногами?

– Я не дождался.

– Помнишь, сколько таких историй было! Один крутой другого якобы заказал, и киллер того якобы замочил, а потом адвокаты подсмотрели, что «труп» головой вперед несли. И все! Так же и здесь. Только телевидение тут ни при чем.

– Да как же ни при чем? – взвилась Таня. – Уж им?то изобразить перестрелку ничего не стоит. В «Большой погоне» даже взрыв в метро инсценировали! Неужели не слыхали?

Я промолчал. В самом деле, я ведь не видел толком – труп он был или кто. Машина проехала, выстрелы прозвучали, дяденька упал, народ набежал. Вот и все. А отчего он упал? Черт его знает. Каскадер – упал и даже не ушибся. И кетчуп… Единственное «но» – я был уверен, что не могу спутать звук холостого выстрела с боевым. Впрочем, стрелять могли боевыми, но – мимо.

– А давайте позвоним в милицию! – предложила Таня. – Скажем, что видели убийство…

– Думать не смей! – Олег даже подскочил от возмущения. – Вот уж точно на нас все повесят, если там правда кого?то хлопнули. Тут в такое можно вляпаться… Тем более жулик этот предупредил. Проще уж у соседей по подъезду узнать.

– Ели это телевизионная инсценировка, – сказал я, – то и менты, и соседи подтвердят факт убийства. Так всегда делается. Послушайте… а ведь я сейчас заходил в «Перекресток». Там пусто… то есть в том отделе, где этот седой жульман утром был…

– А чего ты хотел? – спросил Олег. – Будут они там сидеть! Ведь мы могли все?таки в милицию стукануть…

– У администрации «Перекрестка» спросить, кто офис арендовал? – предложил я робко.

– Так тебе и сказали! А даже если скажут: мол, фирма АБВГД плюс лимитед, а/я 12345. И что тебе от этого? Все схвачено, все предусмотрено!

– О кэй, о кэй, – я поднял руки кверху, соглашаясь. – Вы согласны встретиться с остальными? Может, другие что?нибудь знают, чего мы не знаем. Марина Макарова приглашает всех завтра к ней, в восемь вечера.

– Макарова – это кто? – спросила Таня.

– Женщина, которой я звонил, – сказал Олег. – Ночная бабочка. Кстати, по голосу совсем не похожа на путану.

– Нормальная баба, – сказал я. – И не путана она вовсе, а обычная дама, принимающая добровольные пожертвования от джентльменов. Ну что, придете?

– Придем, придем обязательно! – сказала Татьяна. – Так интересно…

Когда я вышел на улицу, хмель у меня совсем выветрился, и я заметил, что по сравнению с утром сильно похолодало. Дома я не знал, куда себя девать. Боялся, что захочется напиться, не смогу устоять, и пойдет все по кругу. Но как?то не захотелось, наверное, слишком устал. Набрал номер Марины – она сразу взяла трубку, и почему?то меня это обрадовало. Я доложил о посещении супругов Холодовых. Сказал Марине, что они довольно приятные люди, тоже ничегошеньки не понимают в происходящем, а завтра непременно явятся на «совещание».

– Иван, я ведь не поленилась, зашла к соседям этого Савельева, – сказала она. – Они говорят: в той квартире уже год не живет никто. Но ведь если он крутой – у него сколько угодно квартир может быть. Так что никакой новой информации…

Повесив трубку и плюхнувшись в кресло, я вдруг понял: весь этот маразматический день я был почти счастлив, потому что меня оставила ноющая, грызущая душевная боль. Точнее, не оставила, а с этой непонятной историей и новыми знакомствами я о ней забыл.

«Зубной болью в сердце» ее называют. Нет, вру! Не такую. Обычно о любви так говорят. Просто выражение мне очень нравится. У кого?то я читал продолжение фразы, но не могу вспомнить автора: «…зубная боль в сердце, которую лечат только свинцовые пилюли и порошок Бертольда Шварца». Тоже хорошо сказано. А еще лучше бы совсем забыть, навсегда забыть, что я натворил два года назад во Владивостоке.

Я набросил на плечи свитер, вышел на балкон и прижался носом к стеклу. Луна висела, как круг масла, электрические огни сияли сквозь паутину деревьев. Если вы когда?нибудь проезжали до конца Чертановской?штрассе, то не могли не видеть мой дом. Это длинная, кривая грязно?голубая семнадцатиэтажка. Справа – лес, а слева – шумная улица. Транспорт идет таким непрерывным потоком, что все звуки сливаются в один постоянный, ровный гул, похожий на шум океана, как на моей родине. Если ляжешь позднее двух часов ночи, когда машин мало и трамвай уже не ходит, тишина кажется неестественной, будто океан умер.