Текст книги "Геометрия"
Автор книги: Максим Глухманюк
Жанр: Триллеры, Боевики
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
1
Аркадий сидел у ржавой печки-буржуйки, крепко укутавшись: в толстые ватные штаны, в валенки поверх шерстяных носков и в тяжелый тулуп поверх трех свитеров. Старые кости нужно согревать, иначе они начинают болеть и рассыпаться в прах.
В морщинистых дрожащих руках он держал книжку, которую читал вслух вот уже добрый час. Страницы книжки были точно такие же, как и кожа семидесятилетнего старика, – сухие, желтые и потрескавшиеся.
Сказать, что это старая книга, – значит не сказать ничего. Сборник рассказов Говарда Филлипса Лавкрафта являлся почти что ровесником Аркадия. Многие страницы пострадали от прожорливой плесени, они рассыпались от любого неосторожного прикосновения, но старик перелистывал их очень аккуратно, с особой заботой и любовью, ведь этот сборник был подарком. Отец подарил его своему сыну за день до того, как вскрыл себе вены.
Времена…
Времена тогда были тяжелые. Вот он и ушел. Аркадий очень любил отца, и до сих пор вспоминает его, особенно в те моменты, когда листает этот сборник.
Старик очень любит страшные истории и особенно истории о неведомом космическом ужасе и других измерениях. Лавкрафт в этом деле был если и не лучшим писателем, то одним из лучших – это уж точно.
В нескольких метрах от печки-буржуйки на стене висела самодельная мишень для дартса, в которую то и дело летели дротики (тоже самодельные). Сын Аркадия – Дмитрий – кидал их, чтобы не сидеть на одном месте. Он не мог долго находиться без движения, потому что у него начинало болеть сердце, руки и ноги затекали, а в легких появлялись свисты и хрипы. Происходило это из-за излишнего веса – Дмитрий весит больше ста двадцати кило, и это при росте в сто семьдесят сантиметров. А ведь ему всего сорок лет. О том, что с ним будет ближе к шестидесяти, мужчина думать не любил. Лишний вес нужно было сбрасывать, и чем скорее, тем лучше. Но вес не сбрасывался.
Обычно (особенно утром) Дмитрий занимался тем, что бегал по заправке от машины к машине. Их заправка славилась качественным и быстрым обслуживанием. Водитель подъезжал, давал деньги и говорил, сколько он хочет бензина, нужно ли долить масла или протереть стекла и номер.
Иногда клиенты (особенно дальнобойщики) заказывали «пакет». В это понятие входил большой горячий сэндвич, бутылка легкого пива и холодная шаурма. Все это хозяйство упаковывалось в добротный сверток толстой желтой бумаги.
Бензин, масло, протирания, плюс «пакет», вот и весь секрет успеха. Заправка Аркадия процветала, все конкуренты давно разорились. В радиусе тридцати километров других заправок не было.
Иногда (один или два раза в неделю) на заправку Аркадия заглядывали лесорубы – здоровые, как медведи, ужасно вонючие и чуточку странные. Именно для них внутри помещения заправки сделали небольшой бар: четырехметровая обшарпанная стойка, четыре высоких деревянных стула и покосившийся бильярдный стол.
Немного, но по меркам сибирской глубинки этот бар был вершиной роскоши, комфортабельности и уюта.
Дмитрий крутился, как белка в колесе, и ему это нравилось, потому что во время движения он чувствовал себя гораздо лучше. Другой работы он не желал. Да и, по правде говоря, не умел.
В это утро заправка пустовала – из-за сорокаградусного мороза и чудовищного снегопада, который был редкостью даже для этих краев. Компьютера на заправке не было, телевизор сдох пару дней назад, из-за сильного снегопада мобильная сеть и радио не работали.
Отец и сын трудились каждый день без выходных с шести утра до шести вечера. На часах было ровно десять, но ни одного клиента с самого открытия еще не было. Поэтому Дмитрий попросил отца читать вслух, чтобы хоть какими-нибудь звуками заглушить завывания ледяного ветра. Потому что без бубнящего телевизора или радио Дмитрию было неуютно – ему казалось, что ветер воет не снаружи, не за грязными окнами, а внутри, в самом его сердце.
И этот воющий внутри ветер ему очень не нравился.
Вот поэтому Аркадий и читал вслух. Сперва он немного стеснялся, но затем это нелепое чувство прошло, ему даже понравилось. Озвученный текст становился глубже и…
Страшнее.
Ведь это был текст Лавкрафта.
В конце концов, Дмитрий пожалел о своей просьбе. То, о чем писал Лавкрафт, пугало толстячка гораздо больше, чем воющий внутри ветер.
– Хватит! – не выдержал он. – Я не могу. Неужели тебе не страшно?
Аркадий ехидно улыбнулся, обнажив фальшивые зубы. Его родные давно выпали, еще восемь лет назад, с тех пор он носит вставные челюсти, которые заказал по почте аж из Австралии.
– Страшно… – согласился старик. – Но ведь в этом вся соль! Ой-ой-ой…
Он аккуратно отложил книгу на столик рядом с печкой, а затем уперся обеими руками в поясницу и потянулся. Послышался громкий хруст. На морщинистом лице проступил пот.
– Проклятая спина… – прокряхтел он. – Херова погода виновата во всем! Помоги мне встать…
И Дмитрий помог отцу подняться.
– Нужно выпить… Да, нужно выпить, это поможет…
За всю свою жизнь Аркадий пил таблетки всего пару раз, и то были антибиотики. Обезболивающих он боялся, считая их чистым ядом. Витамины – презирал. Он лечился своими методами. И если принимать во внимание то, что старик прожил уже семь десятков лет, и не где нибудь, а в Сибири, – его методы были эффективны.
Старик взял свою трость и пошел к барной стойке, чтобы сделать свой любимый напиток: пятьдесят граммов водки, столовая ложка кислой томатной пасты, щепоть соли и двести граммов горячей минеральной воды. До стойки было не более пяти метров, но этот путь занял у старика добрую минуту.
Руки его тряслись, и когда он готовил напиток, это было похоже на неумелую игру на ксилофоне. Дмитрий не спрашивал, нужна ли его отцу помощь, потому что Аркадий всегда готовил свой любимый напиток сам, и только сам.
– До тех пор, пока я в состоянии сделать это, я не сдохну, помяни мое слово! – говорил он.
Вот он и готовил – не хотел умирать. Многие люди устают от жизни гораздо раньше семидесяти. Одни вскрывают себе вены, другие – спиваются, умирая от инфаркта или инсульта. Но Аркадий был не из «этих». Он любил жизнь, и в ближайшие десять лет подыхать не собирался.
Когда напиток был готов, старик вылил его в свое сухое старческое горло, одним махом, и ему тут же стало легче. По телу разлилось приятное тепло и расслабление. Спина не перестала болеть окончательно, но боль отступила и притупилась. На сухих морщинистых щеках старика проступил румянец, а в глазах заблестела влага.
– Успешно? – спросил Дмитрий, подкидывая в буржуйку еще несколько деревянных брусков.
– Весьма успешно, – сказал Аркадий, затем шмыгнул и утер губы тыльной стороной правой ладони.
Затем он взял полотенце, шумно высморкался и хорошенько вытер густую седую бороду, которая доходила ему до самых плеч. Усов, в отличии от своего сына, он не носил, потому что в усах у него постоянно застревала еда, особенно майонез, который старик так любил.
– Думаешь, что имеет смысл работать в такую погоду? – спросил Дмитрий, поглядывая в грязное окно и наливая в огромную кружку кипяток, чтобы приготовить себе горячий шоколад.
– Имеет, – ответил Аркадий. – Именно благодаря таким «мелочам» наша заправка и процветает.
Затем старик закинул в рот огромную дольку лимона, поморщился и отправился шаркающей походкой к своему продавленному креслу возле печи. Сын помог отцу сесть на трон, а потом присел рядом, на скрипучую табуретку, обхватил огромную кружку горячего шоколада пухлыми руками и уставился на языки сонного пламени в печи.
– Читаю дальше? – спросил отец.
– Да, – ответил Дмитрий.
И хотя ему было страшно, он почувствовал в мрачном творчестве Лавкрафта что-то такое… Некий уют и гармонию, которые в реальной жизни редко где встретишь.
Старик очень аккуратно и бережно взял сборник рассказов в руки, отыскал нужный абзац и уже было открыл рот, как хлипкая парадная дверь распахнулась с такой силой, что грязные дверные стекла пронзительно зазвенели, лишь каким-то чудом не разбившись.
От неожиданности Аркадий выронил книгу, и она упала на пол, извергнув во все стороны облака желтой бумажной пыли. Дмитрий вскочил, ошпарив руки горячим шоколадом, но кружку он не выронил, а лишь быстро поставил на стол рядом с печкой.
Вместе с ледяным воздухом и снежными хлопьями с улицы в помещение ввалились два мальчика.
– Помогите, – прохрипел один из них. – Пож… Пожалуйста…
2
Несмотря на свой семидесятилетний возраст, Аркадий вскочил и быстрой скрипучей походкой бросился к внезапным «посетителям». Он двигался невероятно проворно, даже без трости, и Дмитрий, увидев это, открыл от удивления рот. Прежде, чем он успел его закрыть, прежде чем он успел сдвинуться с места, старик уже добрался до двери, захлопнул ее и склонился над парнями.
Адреналин и скрытые резервы… Даже у стариков такое имеется.
Уже через минуту полузамерзшие парни сидели на полу возле печки, прислонившись спинами к стене. Они шумно дышали и так сильно дрожали, что в барной стойке позвякивала посуда. Одежда парней вся была в снегу и крупных ледяных сосульках. На лицах у них была кровь.
– Пом… Помогите… – пробормотал тот парень, который был плотнее и ниже ростом.
– Успокойся, – сказал старик. – Теперь все будет хорошо… Успокойся.
Аркадий велел сыну принести из подвала несколько шерстяных одеял, и пока Дмитрий ходил за ними, старик приготовил две порции «своего напитка». На этот раз его руки двигались проворнее, он почти ничего не рассыпал и не разлил.
Замерзших укутали и напоили напитком (через трубочку). В буржуйку накидали столько поленьев, что огонь то и дело вырывался из печного окошка. В помещении за несколько минут стало гораздо теплее, почти что жарко.
Через несколько минут весь снег и все сосульки на одежде парнейk растаяли, и в этот момент тот парень, что был крепче, сказал:
– Мы пытались… Мы пытались, но она нас не слушала…
Дмитрий склонился над ним и спросил:
– Как ты? Чувствуешь свои ноги и руки?
Он несколько раз хлопнул по валенку и рукаву парня. Тот кивнул, облизнул пересохшие губы и тяжело сглотнул.
– Чувствую, – наконец, прошептал он.
– Ничего не болит? – спросил старик, продавленное кресло скрипело под ним при каждом его вздохе.
– Лицо… Лицо сильно жжет…
Парень, что был выше и тоньше, сильно закашлялся, а потом несколько раз чихнул, разбрызгивая во все стороны жидкие прозрачные сопли. Дмитрий взял полотенце и аккуратно промокнул капли слизи с худого раскрасневшегося лица. На щеках того проступали белые пятна – обморожения, с которых вскоре начнет отслаиваться омертвевшая кожа.
– А ты как себя чувствуешь? – спросил Дмитрий у второго, а затем и ему похлопал по ноге и руке. – Чувствуешь руки и ноги?
Тот закивал, но ничего не ответил, потому что боролся с кашлем, который так и норовил вырваться из раздраженных легких.
– Я думаю, им повезло, – сказал Аркадий. – Сильно замерзли, но руки и ноги в порядке. Жить будут. Пальцы могли… Но это подождет, им нужно отогреться, прежде чем снимать одежду.
– Я ведь вас знаю, – сказал Дмитрий. – Максим и Женя?
Парни снова закивали. Они уже почти дрожали – одеяла, печка и напиток делали свое дело, но двигаться им все еще было тяжело.
– Вы что, пришли сюда из школы? Пешком? – глаза толстячка округлились от удивления, нижняя челюсть отвисла, а лицо побледнело.
Парни снова закивали.
– Ни хера себе… – прошептал старик.
От заправки до школы №1 было почти три километра, и это если по прямой. На улице было минус сорок, а снега навалило столько, что взрослый проваливался в него почти до пояса. И снег продолжал идти. Жгучий северный ветер дул с такой силой, что обламывал толстые ветви могучих вековых кедров.
– Ни хера себе… – снова прошептал старик.
Мужчина и старик сидели, тупо уставившись на двух десятиклассников. То, что они выжили после преодоления такого пути, – это настоящее чудо. На языке и у Аркадия и у Дмитрия вертелось множество вопросов. Но задать они их не могли, потому что были шокированы.
Наконец, завывания ветра и потрескивания горящих дубовых чурбаков нарушил хриплый голос, заговорил тот парень, что был выше и тоньше (Максим):
– Ольга Сановна… Она погибла… Мы пытались ей помочь, но она нас не слушала!
И затем он заплакал, закрыв обмороженное лицо пыльным шерстяным одеялом.
Старик слез со своего скрипучего кресла, с огромным трудом встал на одно колено рядом с плачущим десятиклассником и взял его за руку.
– Успокойся… Теперь все будет хорошо… Расскажите с самого начала, что с вами произошло, и мы вам поможем.
Второй парень – Женя – не плакал, потому что плачущие каратисты – это непрестижно. Он просто сидел, обняв под шерстяным одеялом свои колени, и пустым взглядом смотрел в пространство. Теперь в зеленых глазах был не страх, а затравленность, как будто то, что случилось, потрясло парня до глубины души.
А тем временем ветер на улице завывал все сильнее. Временами он налетал на заправку с такой силой, что прочные дубовые балки жалобно поскрипывали, а грязные оконные стекла хрустели и звенели, из последних сил сопротивляясь буйству стихии.
Дмитрий молчал и строил множество догадок о том, что могло произойти. Безумие, конечно, но ему стало казаться, что рассказ, который его отец этим утром читал вслух, каким-то непостижимым образом вырвался с желтых рассыпающихся страниц и…
Проник в их реальность, материализовался.
Наконец, Женя прокашлялся и начал рассказывать, что же с ними произошло.
3
Женя проснулся в семь утра.
Всю ночь ему снилось что-то непонятно и тревожное, он просыпался раз пять, в холодном поту. Проснувшись в пятый раз (в три часа ночи), он решил, что у него лихорадка, померил температуру, но температура оказалась нормальной.
Поэтому он сделал то, что делал при смутных недомоганиях достаточно часто, – выпил таблетку «валерианки» и половинку аспирина.
Затем поменял влажную простынь на сухую, лег и почти сразу же вырубился. В остаток ночи сны ему не снились.
Но стоило ему проснуться, как тут же вернулась неясная тревога.
Первой его мыслью после пробуждения было:
– Господи, как же у меня болит голова… Наверное опять магнитные бури и все такое… Или давление. Надо было выпить не половину аспирина, а целую таблетку…
Помимо головы у него еще и ныли ноги. Матерые каратисты, которые занимаются больше трех лет, чувствуют погоду ногами, прямо как старики. Ежедневные изматывающие тренировки и частые травмы голени – вот, что такое каратэ.
Женя поднялся с постели и шатающейся походкой добрался до туалета, быстренько отлил (сидя в невероятной позе, потому что «стояк» был каменный, «стояк» не спешил уходить), затем отправился завтракать.
Родителей дома уже не было – они уходят на работу в шесть утра. Отец работает на грузовике, а мама – на метеорологической станции.
На кухонном столе лежала записка. По почерку Женя понял, что ее написала мама:
«Сегодня весь день будет ураган. Ветер будет усиливаться. Оставайся дома. На улицу без крайней нужды постарайся не выходить. Банановый пирог ждет тебя на балконе. Помой посуду».
Женя улыбнулся. «Оставайся дома» – это синоним «школа отменяется». И это хорошо. В Сибири школы работают в любую погоду, и только родители учеников решают, какая погода считается достаточно плохой, чтобы можно было не идти на школьные занятия.
Парень хорошенько позавтракал (съел половину бананового пирога и выпил добрый литр жирного молока), почистил зубы и лег обратно в постель. В постели было тепло и уютно, не то, что на улице. Там снаружи завывал лютый сибирский ветер. Огромные снежинки неистово барабанили по окну и металлическому подоконнику. В глубине дома что-то поскрипывало.
Женя взял телефон и хотел включить какой-нибудь фильм, но не получилось – мобильная сеть отдала концы. В это утро даже мобильный сигнал решил не идти на работу и остался дома.
И тут парню в голову пришла сумасшедшая мысль:
– А что, если сейчас пойти в школу? Наверняка, почти никто из учеников не придет, и можно будет подняться в глазах преподавателей. Выпросить халявную пятерку или выполнить работу над ошибками, ибо в последнее время оценки Жени были «так себе», особенно по геометрии.
Если в итоговой колонке семестра появлялась хотя бы одна тройка, отец устраивал парню хорошую взбучку. Нет, он не бил сына. Вместо этого он на все каникулы брал его с собой на работу. Каждый день. И это было гораздо хуже, чем порка. Парню приходилось мерзнуть в неудобном грузовике с шести утра до четырех вечера. Все две недели.
– Если ты вздумал забить на учебу болт, – говорил отец, – то я покажу тебе, к чему это тебя приведет.
И это действовало. Если бы вместо такого изощренного наказания отец порол Женю (пускай даже порол бы до крови), то вряд ли порка заставила бы парня взяться за учебу. Женя давно привык к боли, он ведь занимается единоборствами с двенадцати лет.
Парень на секунду отложил телефон в сторону и задумался.
– Я никуда не пойду… – пробормотал он самому себе. – Там холодно, мама разрешила остаться дома, ветер будет усиливаться.
Но перед глазами у него маячила грязная и холодная кабина отцовского грузовика.
Он взял телефон и тут же снова его отложил.
– Это безумие…
Затем он поднялся с постели и начал одеваться. Он хотел остаться дома, был даже готов завалиться спать до самого вечера, но мысль о наказании за итоговую тройку по геометрии пульсировало в его мозгу все сильнее и сильнее.
Женя оделся как можно теплее: напялил на ноги валенки, хотя обычно ходил в школу в тяжелых кожаных ботинках; лицо укутал колючим шерстяным шарфом; а вместо обычной шерстяной шапки надел отцовскую шапку-ушанку из песца. Она была такая огромная и такая пушистая, что когда Женя взглянул на себя в зеркало, то не выдержал и рассмеялся, до слез.
– Я выгляжу, как додик.
На кухне раздался шум. Парню не нужно было заглядывать туда, он и так знал, что старый жирный кот – Мурчик – потянулся во сне и снова упал с табуретки, прямо в коробку с луком. Кот падал со стула каждое утро, ровно в 7:30, по нему можно было сверять часы. Обычно рядом со стулом стояла коробка с луком или ведро с картошкой – потому что места на кухне было довольно мало.
Но однажды Женя совершил недостойный поступок – поставил рядом с табуреткой кота тазик с водой. Ему было интересно, что будет, если кот упадет в воду.
Бедный Мурчик…
Тогда он заорал так, словно его режут тупым ножом. И минут пятнадцать носился по квартире в паническом ужасе, забрызгав все обои водой и оцарапав своими лютыми когтями всю мебель и линолеум.
– Мурчик? – позвал Женя, пропихивая левую ногу в тесный валенок.
– Мяу… – вяло мяукнул тот в ответ. – Мяу…
Затем послышалось шуршание – жирная черная туша пыталась выбраться из высокого овощного ящика. Коту шел тринадцатый год, он был тяжел и неуклюж. Через несколько секунд раздался еще один удар – кот перевернул ящик, и теперь вся кухня была засыпана луком.
– Хороший кот, – сказал Женя, протискивая в валенок уже другую ногу.
Через несколько секунд он вышел, закрыл квартирную дверь на все три замка, нехотя спустился по высоким деревянным ступеням (он живет на втором этаже трехэтажного дома) и осторожно выглянул на улицу.
Там был ледяной ад.
У подъезда снега было минимум до колен, хотя вчера здесь все расчищали. Ветрище буквально сдувал Женю с ног, а ведь он крепкий парень, каратист, его силе мог позавидовать даже взрослый мужчина. Огромные снежинки кружились с таким неистовством, и их было так много, что через двадцать метров Женя уже ничего не мог разобрать – ни домов, ни деревьев, ни машин. Через двадцать метров была сплошная белая стена.
– Видимо, сегодня можно будет потребовать даже две халявные пятерки… – пробормотал парень, но своего голоса он не услышал из-за шума стихии.
Ветер свистел, стонал и рычал, словно это и не ветер вовсе, а какое-то неведомое чудовище, тасманский (сибирский) дьявол.
Женя оглянулся через плечо. Он хотел вернуться домой, забраться обратно в постель и просто уснуть, но не мог – еще одни две недели в кабине отцовского грузовика он просто не переживет. Парень натянул шарф до самых глаз, убрал руки в глубокие карманы и шатающейся походкой отправился в школу.
На улице было -40 градусов по Цельсию, скорость ветра порой достигала двадцати метров в секунду, снег шел сплошной стеной. От дома Жени до школы было полтора километра.
Обычный маршрут Жени наглухо замело снегом, поэтому он шел по высокой дорожной насыпи, которая шла вдоль леса. Эта дорога была «рабочей артерией», по ней ежеминутно проносились тяжелые грузовики, загруженные огромными бревнами до самых краев. Пару раз в час по этой «артерии» проезжала колонна снегоочистительных машин, но даже этого в такую погоду оказывалось мало – уровень снега на дороге и возле нее не опускался ниже уровня колен.
– Да, – подумал парень, – вот, что такое «тяжелая работенка».
На всем пути Женя не увидел на улице ни одного человека, были только фуры, снегоочистители да пара каких-то теней возле леса. Скорее всего, это были бродячие собаки, хотя могли быть и волки, в такую погоду они часто покидают свои лесные владения.
В сорокаградусный мороз снег под ногами скрипел по-особенному, и этот «особенный скрип» парню очень не нравился. От него начинали ныть зубы, а по костям бегали колючие мурашки. Точно такое же ощущение он испытывал, когда кто-то царапал ногтями по школьной доске или тер друг о друга два куска пенопласта.
Мерзкий такой скрип, который проникает в самое нутро, от которого нельзя укрыться, прямо как от нравоучений бабушки или матери.
Когда он добрался до школы, то уже почти не чувствовал ног. Казалось, что ниже колен они превратились в сплошные ледышки. Лицо сильно замерзло даже несмотря на толстый шерстяной шарф. На рюкзаке выросло несколько крупных ледяных сосулек, а на огромной (додиковой) шапке намело уже целый сугроб снега.
В школе горел свет (в двух окнах на первом этаже, и в трех на втором), но дверь оказалась закрытой. Когда Женя представил, что школа закрыта, и ему придется идти назад даже не отогревшись, у него внутри все оборвалось. Он уже видел, как он ползет по полю и замерзает, замерзает, замерзает… Как парня объявляют пропавшим без вести. Как его полуразложившийся раздувшийся труп находят в середине или конце весны. Безглазый и червивый труп…
Он несколько раз ударил дверь ногой. Удары были настолько сильные (ведь он каратист), что обычная дверь давно бы слетела с петель. Но эта не слетела, потому что сибирские двери делают на совесть. Делают из толстых тяжелых дубовых досок и прочного железа. На века.
Наконец, лед и снег, которые набились между дверью и косяками, осыпались, и парень смог войти, вернее ввалиться в школу. Он стучал зубами и шатался из стороны в сторону. С него осыпались кучи снега и сосулек.
В школе было тихо и совсем пусто. Обычно в это время на первом этаже шастали несколько десятков учеников и дюжина учителей: готовились к занятиям, проверяли расписание, кто-то завтракал, кто-то пускал самолетики. Но сейчас на первом этаже никого не было. Женя дернул дверь раздевалки, но она оказалась закрыта.
– Есть тут кто? – крикнул он.
Его мощный голос (почти что голос мужчины) прозвенел в безлюдных школьных помещениях, и было в этом звоне нечто… тревожное и неприятное.
– Надо было оставаться дома… – подумал он.
В этот самый момент на втором этаже послышались торопливые шаги.
Женя сразу понял, кому они принадлежат: цокающие, несколько нервные и чуть прихрамывающие на одну ногу. Шаги принадлежали Ольге Александровне.
Ольга Александровна – высокая, худая, светловолосая женщина с короткой стрижкой. На носу она носит аккуратные очки, на дорогих просветленных стеклах которых пляшут глубокие фиолетовые блики.
Когда она говорила, в ее неприятном визгливом голосе ощущалась ненависть ко всему миру. И особенно ненависть к ученикам, к этим тупым ублюдкам, из-за которых у нее каждый день случаются истерики.
Она совмещала в школе три должности – завуча и преподавателей геометрии и алгебры. И именно эту женщину Женя не любил больше всего.
И еще от нее всегда чем-то пахло, чем-то вроде мускуса или сильно перезревших сладких фруктов. Многие считали, что это ее «родной» аромат, и что этот аромат присущ всем шизофреникам.
Женя верил в это, потому что здоровые люди не ведут себя так, как Ольга Сановна. Ее настроение менялось по нескольку раз за день. Она то готова была всех убить, то внезапно становилась плаксивой, то вдруг сияла от счастья и смеялась.
Но преподавала она хорошо, у многих по ее предметам были сплошные пятерки, а ведь геометрия и алгебра – это самые сложные предметы в старших классах.
Но у Жени с геометрией были проблемы. Нельзя сказать, что он ее совсем не понимал, но трудности она у него вызывала. К тому же – он очень часто уходил с геометрии на тренировки, ведь геометрию ставили в расписании шестым уроком.
– Евгений Валерьевич! – она всегда обращалась ко всем по имени и отчеству, даже к маленьким детям.
– Здравствуйте, – сказал Женя, стараясь не смотреть ей в глаза, вернее – в очки, на которых плясали фиолетовые огоньки.
Но как бы он не старался отвести взгляд в сторону, он не мог. Фиолетовые огоньки манили, заставляли взглянуть на них, еще разок, еще, вновь и вновь.
Она, наконец, спустилась с лестницы, остановилась и стала очень внимательно рассматривать раскрасневшееся от холода лицо невысокого парня. В ее слегка прищурившихся глазах была настороженность и высокомерие.
Женя почувствовал ее запах. После морозной улицы этот кисло-сладкий аромат казался еще гуще и неприятнее, чем обычно.
Наконец, она сказала:
– Вы так и будете стоять здесь? Или все же поднимитесь в класс?
Женя уже хотел было сделать шаг в сторону лестницы, но вдруг вспомнил, что все еще не разделся.
– Раздевалка закрыта, – виновато сказал он, а затем снял огромную (додиковую) совершенно промокшую шапку.
– Да, это так, – согласилась она. – Тупая уборщица опять утащила домой единственные ключи. Поднимайтесь, разденетесь в моем кабинете.
Он кивнул, опустил взгляд в пол и пошел на второй этаж, стараясь идти «правильно», чтобы Ольга Сановна не сделала ему никаких замечаний. Ей могло не понравиться то, что он поднимается слишком быстро или слишком медленно, что он шаркает ногами или скрипит руками по лестничному поручню, ей могло не понравиться очень многое.
Но все обошлось.
Женя преодолел одиннадцать ступенек до междуэтажного пролета, а потом еще одиннадцать до второго этажа. Когда он оказался на втором этаже, он вдруг понял, почувствовал, что Ольга Сановна все еще стоит там, внизу, возле лестницы.
– Затаилась и слушает… – подумал он, а следующей его мыслью было: – Вот так, немного с ней поговорил и уже начинаю сходить с ума…
Он свернул направо и прошел по длинному узкому коридору до помещения №5 – кабинета алгебры и геометрии. Внутри почти все было голубым – стены, пол, стулья и парты. Собственно, все классы школы №1 были окрашены точно так же, в небесный цвет. Потолок был грязно-белым, на нем кое-где висела пыльная паутина. Школьных досок в этом помещении было гораздо больше, чем во всех других. Три черные доски висели справа от двери. И еще две темно-красные – слева. Была еще одна доска, темно-зеленая, но она полгода назад отвалилась и с тех самых пор стояла возле окна.
В конце, за задними партами, располагались высокие стеклянные шкафы, в которых хранилось множество геометрических хреновин: конусы, цилиндры, параллелепипеды, сферы и многое другое. Эти разборные наглядные пособия были сделаны из разноцветного прозрачного пластика. Почти на всех пособиях были отметины: углы, катеты, отрезки и формулы.
Пока Женя шел от лестницы к кабинету он думал, что он – единственный из учеников, кто решился сегодня прийти, а она – единственная из преподавательниц (преподавателей-мужчин в школе не было, если не считать «физрука», но он ничего не преподавал, а лишь курил в своей каморке и время от времени свистел в свисток).
Шестнадцатилетний парень и старая (сколько ей там?) не совсем здоровая на голову женщина…
Он и она…
И они проведут этот понедельник вдвоем, наедине, в пустующей школе, вокруг которой воет ветер. Наверняка, она предложит ему заняться чем-нибудь нехорошим, ведь у нее не все дома.
И еще – его легким и носу придется в одиночку перерабатывать ее запах, этот кисло-сладкий запах, который свойственен (если верить молве) всем шизофреникам.
При этих мыслях в животе у парня противно заурчало, он захотел в туалет.
– Зря я не остался дома… – пробормотал он, и в этот момент ему показалось, что окружающие стены за ним подслушивают, а может быть и подглядывают.
Он вслушался. Ничего.
Когда он вошел в помещение №5 (вошел боком, потому что дверь была узковата), то увидел своего друга – Максима. Женя чуть не подпрыгнул от радости.
– Хей! А я думал, что буду тут с ней один!
– Здарова, – Максим поднял голову, под глазами у него были мешки.
– Наверное, не выспался, – подумал Женя.
Он кинул рюкзак рядом с другом, быстренько разделся и повесил мокрую куртку и огромную шапку сушиться на задних партах. Затем посмотрел вниз, на свои промокшие валенки. Парень вдруг почувствовал себя очень глупо. Десятый класс, а он в валенках…
– Там холодно… И раздевалка с моей сменной обувью сегодня закрыта… – начал он оправдываться перед своим внутренним голосом, и внутренний голос тут же заткнулся.
Женя сел и краем глаза заметил, что его друг тоже в валенках и тоже без галош.
– Конечно без галош, – подумал он. – В такой мороз галоши разваливаются на куски.
– Давно ты тут? – спросил он у Максима.
Тот отложил линейку и потянулся, карандаш остался зажат в его зубах.
А затем, не вынимая изо рта карандаша, он ответил:
– Часа полтора, я пришел к семи.
У Жени округлились глаза.
– На хрена так рано? – спросил он.
Максим, наконец, вытащил изо рта карандаш, проплевался от мелкой деревянной крошки и сказал:
– Часы на моем телефоне почему-то перевелись на час назад. Наверное глюк из-за бури и проблем с мобильной сетью. Я так испугался, что опоздаю, что даже не посмотрел на кухонные часы. И не позавтракал… У тебя нет еды?
– Нет.
Женя нехотя достал из своего рюкзака тетрадь по геометрии и стал рыться среди мусора главного отделения в поисках пишущей ручки или нормального карандаша, но ему попадались лишь обглоданные обломки да грязные бумажки. В его главном отделении была самая настоящая мусорка. Там уже давно должны были завестись мыши или… чудовища.
Но пока там был лишь мусор.
– Школа была открыта с семи утра? – спросил он, когда наконец вытащил из рюкзака относительно целый карандаш.
– Да, – ответил Максим. – Я даже не сразу понял, что пришел на час раньше.
– Хм, – сказал Женя. – Значит Ольга Сановна не уходила домой с пятницы. Интересно, чем она тут занималась все выходные…
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
