Текст книги "Весенние мелодии"

Максим Горький
Весенние мелодии
Фантазия

В саду, за окном моей комнаты, по голым ветвям акации прыгают воробьи и оживлённо разговаривают, а на коньке крыши соседнего дома сидит почтенная ворона и, слушая говор серых птичек, важно покачивает головой. Тёплый воздух, пропитанный солнечным светом, приносит мне в комнату каждый звук, – я слышу торопливый и негромкий голос ручья, слышу тихий шорох ветвей, понимаю, о чём воркуют голуби на карнизе моего окна, и вместе с воздухом мне в душу льётся музыка весны.

– Чик-чирик! – говорит старый воробей, обращаясь к товарищам. – Вот и снова мы дождались весны… не правда ли? Чирик-чирик!

– Фа-акт, фа-акт! – важно вытягивая шею, отзывается ворона.

Я хорошо знаю эту солидную птицу: она всегда выражается кратко и не иначе, как в утвердительном смысле. Будучи от природы глупой, она ещё и пуганая, как большинство ворон. Но она занимает в обществе прекрасное положение и каждую зиму устраивает что-нибудь «благотворительное» для бедных галок и старых голубей.

Я знаю воробья, хотя с виду он кажется легкомысленным и даже либералом, а в сущности это – птица себе на уме. Он прыгает около вороны с виду почтительно, но в глубине души хорошо знает ей цену и никогда не прочь рассказать о ней две-три пикантных истории.

А на карнизе окна молодой щеголеватый голубь горячо убеждает скромную голубку:

– Я умр-ру, умр-ру от разочарованья, если ты не разделишь со мною любовь мою.

– А знаете, сударыня, чижики прилетели! – сообщает воробей.

– Фа-акт! – отвечает ворона.

– Прилетели и шумят, порхают, щебечут. Ужасно беспокойные птицы! И синицы явились с ними… как всегда… хе-хе-хе! Вчера, знаете, я спросил, в шутку, одного из них: «Что, голубчик, вылетели?» Ответил дерзостью… В этих птицах совершенно нет уважения к чину, званию и общественному положению собеседника… Я, надворный воробей…

Но тут из-за трубы на крыше неожиданно явился молодой ворон и вполголоса отрапортовал:

– Внимательно по долгу службы прислушиваясь к разговорам тварей, населяющих воздух, воду и недра земли, неукоснительно следя за их поведением, честь имею донести, что означенные чижики щебечут о весне и осмеливаются надеяться на якобы скорое обновление природы.

– Чик-чирик! – воскликнул воробей, беспокойно оглядываясь на доносителя. А ворона благонамеренно покачала головой.

– Весна уже была, она была не однажды, – сказал старый воробей. – А насчёт обновления всей природы – это… конечно, приятно… если происходит с разрешения тех сил, коим сие надлежит ведать…

– Фа-акт! – сказала ворона, окинув собеседника благосклонным оком.

– К вышеизложенному должен добавить, – продолжал ворон, – означенные чижики выражают недовольство по поводу того, что ручьи, из коих они утоляют жажду, якобы – мутны, некоторые же из них дерзают даже мечтать о свободе…

– Ах, это они всегда так! – воскликнул старый воробей. – Это от молодости у них, это ничуть не опасно! Я тоже был молод и тоже мечтал о… о ней…

– О – ком?

– О ко… ко-ко-ко-кон…

– Конституции?

– Только мечтал! Только мечтал-с! Разумеется – скромно мечтал… Но потом – это прошло, явилась другая «она», более реальная… хе-хе-хе! и, знаете, пожалуй, более приятная, более необходимая воробью… хе-хе…

– Э-гм! – раздалось внушительное кряхтенье. На ветвях липы явился действительный статский снегирь, он милостиво раскланялся с птицами и заскрипел:

– Э, н-не за-амечаете ли вы, господа, что в воздухе пахнет чем-то, э…

– Весенний воздух, ваше-ство, – сказал воробей. А ворона томно склонила голову набок и каркнула звуком нежным, как блеяние овцы:

– Факк!

– Н-да… Вчера за винтом то же самое говорил мне один потомственный почетный филин… «Чем-то, говорит, э, пахнет…» А я ответил: «Заметим, понюхаем, – разберём!» Резонно, а?

– Так точно, ваше-ство! Вполне резонно! – почтительно согласился старый воробей. – Всегда, ваше-ство, надо подождать… Солидная птица всегда ждёт…

На проталину сада спустился с неба жаворонок и, озабоченно бегая по ней, забормотал:

– И заря улыбкой нежной гасит в небе ночи звёзды, ночь бледнеет, ночь трепещет, и – как лёд на солнце – тает тьмы ночной покров тяжёлый. Как легко и сладко дышит сердце, полное надежды, встречу солнцу, встречу утру, встречу света и свободы!

– Эт-то что за птица? – спросил снегирь, прищуриваясь.

– Жаворонок, ваше-ство! – строго сказал ворон из-за трубы.

– Поэт, ваше-ство! – снисходительно добавил воробей.

Снегирь искоса посмотрел на поэта и проскрипел:

– Мм… какой серый… прохвост! Он что-то там насчёт солнца, свободы прошёлся, кажется? а?

– Так точно, ваше-ство! – подтвердил ворон. – Занимается возбуждением неосновательных надежд в сердцах молодых птенцов, – ваше-ство!

– Предосудительно и… глупо!

– Совершенно справедливо, ваше-ство, – отозвался старый воробей, – глупо-с! Свобода, ваше-ство, суть нечто неопределённое и, так сказать, неуловимое…

– Однако, если не ошибаюсь, кажется, вы сами к ней… взывали?

– Фа-акт! – вдруг крикнула ворона.

Воробей несколько смутился.

– Действительно, ваше-ство, однажды воззвал… но при смягчающих вину обстоятельствах…

– А… то есть как?

– После обеда, ваше-ство! Под влиянием… то есть под давлением винных паров… И с ограничением воззвал, ваше-ство!

– То есть как?

– Тихо сказал: «Да здравствует свобода» и тотчас же громко добавил: «в пределах законности».

Снегирь посмотрел на ворона.

– Так точно, ваше-ство, – ответил ворон.

– Я, ваше-ство, будучи старым воробьём, не могу себе позволить серьёзного отношения к вопросу о свободе, ибо сей вопрос не значится в числе разрабатываемых ведомством, в котором я имею честь служить.

– Факт! – снова каркнула ворона.

Ей ведь всё равно, что ни подтверждать. А по улице текли ручьи и пели тихую песнь о реке, куда они вольются в конце пути в своём близком будущем:

– Широкие, быстрые волны нас примут, обнимут и в море с собой унесут, и снова, быть может, нас в небо поднимут горячего солнца лучи, а с неба мы снова на землю падём прохладной росою в ночи, снежинками или обильным дождём.

Солнце, великолепное, ласковое солнце весны, улыбается в ясном небе улыбкой бога, полного любви, пылающего страстью творчества.

В углу сада, на ветвях старой липы сидит стайка чижиков, и один из них вдохновенно поёт товарищам где-то слышанную им песню о Буревестнике.

Далее следует текст «Песни о Буревестнике» – Ред.