Текст книги "Кремль 2222. Арбат"

Остальные био – и тот, что швырял в дядьку Ярополка частью столба, и тот, что убил Тишку, – прыснули в разные стороны. Хитрые твари знали, когда следует брать ноги в руки, и еще они очень ценили свои жалкие квазижизни.

– Регенерона! – потребовал Горазд, обнимая умирающего брата. – У кого сколько есть! Регенерона!

…Через несколько минут они снова собрались на перекрестке.

– Купец убит наповал, – сообщил дядька Ярополк, стараясь не глядеть на то, как Горазд трепетно держит брата за руку. На Чеслава дружинники потратили весь запас берестяного пластыря и регенерона, хотя никто не мог побиться об заклад, что это поможет: его пульс был слабым, а дыхание – поверхностным. – Ни Лана, ни груза… – старый дружинник покачал головой. – В развалинах на той стороне – следы и вонь нео. Но мародеров я бы тоже не сбрасывал со счетов.

– Надо уходить, – сказал Ворон. – Лана мы уже не спасем, а груз… это всего лишь груз… Блевать тянет, – неожиданно пожаловался разведчик, а затем зло сплюнул. Ворон чувствовал обиду на то, что двери в чертоги Перуна захлопнулись перед самым носом и он с товарищами остался на пороге – с проваленным заданием и без единого живого места на теле. И еще – Чеслав, которого придется нести на носилках… А у него, Ворона, сломана рука, у дядьки Ярополка – ребра, и Горазду тоже досталось. Но покуда они живы, их война продолжается.

– Мы вернемся и заново обыщем развалины. – Голос Горазда был мрачен, но дружинники сразу же поверили, что будет так, как он говорит. – Мастер Торговли не был дураком, скорее всего, груз здесь и остался: валяется, приваленный какими-нибудь досками.

Ворон фыркнул:

– Нужно иметь талант оставаться оптимистом в некоторых обстоятельствах, но… я тебя поддержу, дружище.

– А вы не думаете, что наш Лан… – Дядька Ярополк не договорил, зыркнул сначала на Горазда, а потом на Ворона.

– Нет, – просто ответил разведчик.

– Лан? – удивился Горазд. – Он только вчера из теплиц. Он за стену и носа не казал. Если Лан с кем-то и мог вступить в сговор, так разве что с репой или капустой.

– Ну ладно. – Дядька Ярополк потер грязные ладони. – Хорошо, что Лан не предатель. Да, славный он парень – есть в нем какая-то… правильность, что ли? А мне по-стариковски полагается быть подозрительным и пороть чушь. Не берите в голову.

– Нужно сделать носилки для Чеслава. – Горазд принялся озираться, выискивая среди развалин подходящие жердины.

Над Москвой забрезжил серо-желтый предрассветный свет. Его первые робкие лучи посеребрили разбросанные по перекрестку фрагменты био, ставшие теперь высокотехнологичным хламом. Перетащить бы эти железяки в Кремль, так мастеровые пошли бы в пляс от радости, сигая до потолка. Много всяких полезных в хозяйстве деталек можно было наковырять из стальных окороков «Рапторов».

Отблескивали, точно ртуть, лужи крови. Вот такой вот размен – с одной стороны сталь и электроника, с другой – кровища. С той и другой стороны – жажда жить и умение убивать врага. Так начинался новый обычный день в постъядерной Москве.

– Ты и сам ранен, – напомнил Горазду дядька Ярополк.

– Ничего, это царапина. – Горазд коснулся распоротой кольчуги. – До ужина заживет.

* * *

Есть у каждого человека свой предел. Иному жена выскажет или сослуживец нагрубит, а он сразу нюни и развесит. Ходит целый день как на иголках, плохо ест и работает плохо, все в голове дурные мысли крутит. Не воин такой, ему даже не поручишь за раненым утку вынести – есть риск, что он будет ронять туда свои слезы. Второй живет жаждой фальшивой бравады и, выходя на Соборную или иную площадь, мечтает лишь о том, чтоб кто-то случайно зацепил плечом или бросил в его сторону неосторожное слово. Ну, чтоб можно было бы влепить оплеуху в ответ да по-бабьи громкую показную ссору затеять. Такой не боец тоже, в сражении будет прятаться за спинами товарищей и искать возможность улизнуть туда, где звон мечей потише. Пусть лучше выносит утки. Третьи делают свое дело, мелкие невзгоды им – как с гуся вода. Бить железом по железу от рассвета и до заката? Без проблем. Дело заставляет покинуть дом, спать на земле, есть когда придется и что придется? Без проблем. Сшибаться в беспощадной схватке с противником, когда или он – тебя, или ты – его? Без проблем. А после есть-пить, трепаться с товарищами на отвлеченные темы, крепко спать, и снова – в бой, в огонь, а потом – опять есть-пить, трепаться, хохотать, спать… Ну, и так далее – до тех пор, пока враг не окажется ловчее…

Вот так, примерно, произошло и с Ланом.

Он пришел в себя, но глаза открывать не стал. Смекнул сразу – руки связаны. Плохо. Вдвойне плохо, потому что по-маленькому хочется.

Но плен, незавидное положение и смертельная опасность – это ерунда по сравнению с осознанием того, что задание Князя провалено. Золото потеряно, лекарства не доставлены. Думая об этом, Лан чувствовал, как у него сжимается сердце. Сразу вспомнился госпиталь, плотно обмотанная бинтами голова умирающего Воислава, выражение боли на лице незнакомого дружинника, в скуле которого застрял наконечник стрелы, вспомнилось множество раненых, ожидающих своей очереди во дворе…

Он был частью отряда, отправленного на переговоры с арбатскими маркитантами, а значит – на нем лежит такая же ответственность за провал миссии, как и на остальных.

Они подвели Князя, доверившего им задание. Они подвели каждого раненого, кому теперь предстоит умереть в муках от заражения крови. Они подвели каждого жителя Кремля, поскольку в обороне крепости на долгие годы образуется невосполнимая слабина.

Затем сердце успокоилось, голова сразу прояснела. Пришло четкое понимание, что он должен сделать.

Во-первых – остаться в живых, во-вторых – приложить все силы, чтобы выполнить задание до конца или хотя бы просто вернуть золото в Кремль. Теперь это – дело чести, как сказали бы кремлевские воины старой закалки.

Определившись с глобальной целью, Лан стал анализировать свое положение. Он, правда, успел отстраненно удивиться своей непрошибаемости, ведь попасть в плен к нео – это гарантированные издевательства, пытки и, в конце концов, смерть. Но мозги, вроде как, в боевой режим переключились. Если бы цели не было, Лан, наверное, и запаниковал бы. Но не сейчас, сейчас надо еще послужить Кремлю…

Лежал он на каком-то крошеве. Похоже, что земля под ним была усыпана кусками отбитой штукатурки. Ноги – вытянуты, ботинки – на месте. Мародеры новые берцы наверняка бы забрали. Для нео берцы без надобности, впрочем, детенышам размерчик мог бы подойти. Одна загвоздка – нео не умеют завязывать шнурки, и эта, казалось бы, незначительная деталь очень бьет по самооценке человекоподобных мутантов, в очередной раз подчеркивая слабость их ума по сравнению с разумом самого заурядного хомо сапиенс.

Запах зверинца ощущается слабо. Значит, в непосредственной близости мутантов нет. Запах мочи и застарелого пота ощущается гораздо сильнее. Штаны пока что сухие. И рубаха новая перед выходом за ворота Кремля была надета. Значит, воняет не от него. Значит, не он один угодил в плен. И хорошо, и плохо. Хорошо, потому что вдвоем сподручнее из переплета выпутываться. Еще можно поддержать друг друга перед лицом долгой и мучительной смерти. А плохо, потому что, судя по запаху, второй пленный – мародер.

– Псс! Пацан! Мы с Чебурашкой выкупили, что ты оклемался, – обратились к Лану приглушенным голосом. – Так что не фиг тут гнать, давай лучше побазарим, пока обезьянов нет.

Лан открыл глаза.

Напротив него сидел, привалившись спиной на остатки кирпичной стены, длинноволосый мародер с испачканным запекшейся кровью лицом. Именно этот тип наблюдал с крыши углового здания за сражением на перекрестке. И мерзко улыбался, понимая, что дружинникам придется туго. Вот так Вселенная блюдет равновесие: сейчас типу явно не до смеха. Смотрит он на Лана с надеждой и чуть ли не с преданностью. Да, с крысособачьей, это когда в один момент готов пузико подставить, а в следующий миг – чем черт не шутит? – впиться в горло.

– Откуда знаешь, что я очнулся? – спросил Лан, глядя на мародера исподлобья.

– Ты храпеть перестал, – ответил тот.

Лану стало стыдно. Он и в самом деле провел больше суток без сна. И как провел – бился на стене, готовился к походу, затем пробивался на Арбат. Нео, конечно, вырубили его, но бессознательное состояние, вызванное ударом по голове, незаметно трансформировалось в крепкий молодецкий сон. То-то Лан чувствовал себя намного лучше, усталость прошла, ссадины зажили. Даже то место, куда его тюкнула украшенная черепами колотушка, совсем не болело. Слегка почесывалось, да и только.

Неподалеку сцепились два самца нео. Отчего и почему – непонятно. Схватку сопровождал звук гулких ударов, звериный рык и обмен вполне человеческими междометиями. Драку оборвал высокий, до ломоты в зубах, вопль самки. Лан невольно поежился.

– Попадалово… Да, приятель? – Мародер усмехнулся, облизал растрескавшиеся губы.

Лан пожал плечами, затем огляделся. Смотреть особенно было не на что. Пленников поместили в тупик, зажатый с трех сторон кирпичными стенами с давно осыпавшейся штукатуркой. На земле было много мусора, взгляд то и дело выхватывал среди мятых пластиковых бутылок и гнилого тряпья человеческие кости с оставленными на них следами от тупых ножей и зубов.

– Ты же, типа, не дружинник? – уточнил мародер.

– Не-а, – мотнул головой Лан. Уточнять свою функцию в отряде он не стал, в Кремле болтунов не любят.

– Вот и ладушки. – Мародер поерзал. – Меня, типа, Каином кличут. Давай, братан, выбираться, и чик-чик-опс отсюда подальше. Ты поможешь мне и Чебурашке, а я – тебе. Как доберемся до наших, я замолвлю за тебя словечко.

– Звучит как план, – отозвался Лан, пробуя на прочность путы. Веревки были крепкими, а «освобождению из полона» пахарей не обучали. План мародера грозил дать сбой на первом же пункте.

Каин снова оскалился.

– Не надрывайся так, а то испортишь воздух, – предупредил бандит.

Лан зло посмотрел ему в глаза.

– Я-то думал, что чувство юмора тебе отбили, – сказал он, снова вспоминая, как мародер глумился, глядя на них с крыши. Сердце заколотилось, нахлынувший гнев заставил покрыться по́том.

– Это у меня нервическое, не обращай внимания, – быстро сказал Каин. – Опухоль в башке – Чебурашкой ее зову – давит на мозги, оттого и улыбка сама по себе появляется. Слышь, у меня тут бритвочка в подкладке куртки припрятана, сам достать не могу.

– Бритва? – Лан не поверил своим ушам.

– Да, для бритья рожи. – Каин надул щеки, демонстрируя многочисленные воспаленные порезы. – Достань и перережь мои веревки, а потом я помогу тебе.

– А какие гарантии, что ты не кинешь?

Мародер вздохнул и припер взглядом Лана к стене.

– Поторгуйся мне тут, щегол, – бросил он недовольным голосом, при этом на физиономии его появилась бестолковая, контрастирующая с выражением глаз ухмылка.

Нео опять что-то не поделили. Какая-то голосистая самка заладила на одной интонации: «Плохой! Плохой! Плохой!» В ответ ей умалишенно заныли, заохали.

– Ты не врубаешься, земляк, – сказал Каин. – Мы попали в лапы шайки Мамаши Лу. Это тупые, вечно голодные скоты. Причем такими их считаем не только мы, хомо, даже другие нео сторонятся Мамаши. Ее шайка – это, типа, опущенные, сечешь? Так что не тяни резину, пацан, если не хочешь, чтоб сыновья Мамаши сделали из тебя ручную зверушку.

– Ладно. – Лан передвинулся к Каину. – Где бритва?

– Отверни борт куртки… Там, внизу…

Лан повернулся к мародеру спиной, протянул к нему связанные руки, ощупал онемевшими пальцами подкладку. Твердый прямоугольник нашелся почти сразу, осталось только вытолкнуть крошечный кусочек стали… Вот! Получилось!

– Молодца! – одобрил мародер, подставляя Лану свои путы.

Веревка была толстой, а бритва уже порядком затупившейся, но дело шло. Лан перепиливал нитку за ниткой, стараясь не обращать внимания на звуки возни, все громче доносящиеся со стороны стоянки нео.

Кто-то за стеной рыгнул, кто-то отчаянно заскулил, кто-то нечленораздельно забормотал что-то бодренькое.

Двое нео появились в тупике внезапно. Один повыше, второй – пониже. Оба – рыжие, почти красные. Лан едва успел откатиться от Каина и спрятать бритву в ладони.

– Наша пришел пожелать доброе утро! – проговорил менингитным голосом тот, что был повыше.

– Доброе утро! – сказал тот, что пониже, и врезал Каину ногой под дых. Когда мародер сложился пополам, оба нео подхватили его за плечи и потащили из тупика на встречу с остальной шайкой.

Лан отчаянно заметался на зажатом стенами пятачке. Бритва Каина резала ему пальцы. Он пытался перепилить веревку и так, и сяк. Он шипел и выгибался дугой, но без помощника не получалось ничего. Точнее – совсем ничего.

И снова в лицо ему пахнуло вольерной вонью. Два нео были тут как тут.

– Наша пришел пригласить твоя на завтрак, – прогундосил первый нео, а второй схватил Лана за волосы и заставил подняться на ноги. Получив тычок в поясницу, Лан торопливо зашагал к выходу из тупика.

Это был обычный московский дворик, но нео превратили его в изрядный гадюшник. Его центр занимал костер, в огне жарко горели половые доски, куски трухлявой мебели и очень старые книги с необыкновенно яркими обложками, на которых были изображены мужественные люди со старинным оружием, расстреливающие чудовищ и роботов. Лану невольно вспомнилось, с каким трепетом относились к довоенным книгам в Кремле. Косматым нелюдям это сокровище было побоку. В закрепленной над огнем общепитовской кастрюле булькала вода. Перед костром возлежала старая вислогрудая самка нео и ковырялась прутиком в углях. Глядя на ее огромный, мерзко шевелящийся живот, Лан понял, что самка беременна. Кроме нее других фемин в дворе не было, и Лан решил, что это и есть – Мамаша Лу. Самцов же было с полдюжины. И все как один рыжие – Мамашины сыночки и одновременно мужья.

– Чего глядит хомо? – Мамаша Лу подозрительно прищурила маленькие глазки. – Хомо замыслил проклясть ребеночка Лу? – волосатая лапа легла на такой же волосатый живот.

Лан нашел взглядом Каина. Того поставили на колени у заляпанной кровью стены, старший самец, нависая над мародером, точил длинный нож о крыльцо подъезда, то и дело проверяя остроту зазубренного лезвия когтем.

– У хомо тяжелый глаз, – продолжила Мамаша Лу ворчливо. – Ребеночек скоро родится, и упаси хомо его хилые боги, если с ребеночком что-то будет не так. Если не будет хватать пальчиков на ручках, то их придется забрать у хомо. Если мозга – то хомо вскроют череп. Мамаша будет вытаскивать у хомо потроха и кости, чтобы дополнить своего малышку, свою кровинушку. Она уже делала это раньше, она умеет!

Лан до сих пор отстраненно фиксировал слова рыжей стервы, но последние фразы заставили его вновь уставиться на расплывшуюся клыкастую харю. Из сказанного следовало, что нео не планируют схарчить его прямо сейчас. Хорошего в этом было немного, неужели и впрямь решили сделать из него ручную зверушку? Решение «выжить во что бы то ни стало ради задания» сразу утратило половину привлекательности.

– Мамаша Лу! – обратился к матроне нео, придерживающий Лана за шею. – А хочешь, Кой-Кой выдавит хомо его дурные глаза? Моя может! Кой-Кой! – Нео ударил себя в грудь кулаком свободной руки. – Кой-Кой!

– Не троньте глаза! – взвизгнула матрона, а потом продолжила мечтательно: – Лу нравится их цвет, он напоминает Лу о море, которое она никогда не видела. Пусть хомо садится к костру. – Холодный кивок на место напротив себя. – А у второго возьмите печенку, сердце и легкие. Ырк потушит потроха с грибами и капустой!

Старший самец, услышав свое имя, заухал, вытянув губы трубочкой.

– Ырк возьмет у хомо печень! – Нео пошел плясом вокруг костра, размахивая ножом, словно это был меч. – Ырк возьмет у хомо сердце!

Лана толкнули к костру, но он не торопился входить в роль покорного пленника. Чуйка говорила, что события готовы пойти вскачь с секунды на секунду. Каин был предельно напряжен, что-то мародер явно замыслил. И, похоже, это эфемерное «что-то» на данный момент – единственный шанс вырваться из плена.

Ырк занес над Каином нож. Лан услышал, как на запястьях мародера лопаются надрезанные веревки. Каин освободился, когда острие ножа уже шло вниз. Он поймал старшего самца за запястье и, воспользовавшись инерцией, заставил его вставить лезвие под ребра самому себе. Трюк был проделан так быстро и ловко, что самец не сразу сообразил, что произошло, и только тупо захлопал глазами, глядя на торчащую из бочины рукоять.

Лан ожидал, что Каин бросится под арку, ведущую со двора на улицу. Мародер поначалу в самом деле метнулся в сторону выхода, но на середине пути резко изменил направление движения, заставив нео ловить лапами воздух, отскочил к задней стене двора. В руках Каина появился ветхий рюкзак, его мародер выхватил одним махом из кучи дурнопахнущего хлама, очевидно – трофеев шайки Мамаши Лу. Раз-два, и рюкзак снова полетел на землю, а мародер уже сжимал пистоль странной формы.

Мамаша Лу заверещала, от ее вопля у Лана заболели уши.

– Ни шагу дальше, обезьяны, или мы с Чебурашкой кончим старую суку! – выпалил, брызжа слюной, мародер и навел пистоль на продолжавшую надрываться матрону.

Самцы нео заныли в один голос, захныкали. Двинулись, раскачиваясь с боку на бок, словно под гипнозом, к Мамаше Лу.

– Я отвечаю – буду стрелять! – снова прокричал Каин, но казалось, что нео позабыли и об избавившемся от пут мародере, и о странном пистоле.

Даже раненый Ырк поплелся с остальными, хотя нож все еще торчал из его бока.

Глядя на расставленные, дрожащие от напряжения ножищи Мамаши Лу, на впившиеся в крошащийся асфальт когти матроны, Лан понял, что у нее начались схватки. Между Ланом и аркой больше никого не было: самцы окружили Мамашу со всех сторон, они гудели что-то успокаивающее ей на уши, ласково гладили жирное, волосатое тело, в общем – походило это на священнодействие, и «хомо» оказались предоставленными самим себе.

Лан и Каин рванули со всех ног к арке. Мародер оказался быстрее, все-таки бегать со свободными руками куда удобнее. Под аркой было темно – без просвета впереди, от запаха мочи нео резало глаза.

Мародер первый налетел на преграду, заслоняющую выход. А налетев, разразился такой руганью, какой Лан не слышал ни на тренировках от Мастеров, ни в теплицах, ни в кузне, ни дома от Крива.

Было непонятно, что это – железнодорожный контейнер, а может – самосвальный кузов от крупногабаритного грузовика. Каин упирался в преграду то одним плечом, то другим, скрипел зубами и отчаянно ругался. К мародеру присоединился и Лан, но толку от их усилий оказалось мало. То, что нео передвигали втроем или вчетвером, было неподъемным для двух человек.

– Развяжи мне руки! – потребовал Лан.

– Потом! – шипел в ответ мародер. – Толкай!

И Лан упирался, толкал, пинал неподатливое железо ногами. А за их спинами тужилась, выгибаясь от боли, Мамаша Лу. У матроны дело шло в разы лучше, и вскоре дворик нео огласил плач новорожденного, который был неотличим от первого крика человеческого младенца.

– Абзац… – просипел Каин, отступая. – Без понту все…

Лан и сам это понимал. Он сидел, привалившись к холодному железу плечом, и пытался восстановить дыхание. Кремлевское упрямство, помогавшее защитникам удерживать крепость годами вопреки обстоятельствам, говорило, что сдаваться никак нельзя, что нужно продолжать попытки, и преграда обязательно поддастся. Но мародер был настроен иначе.

Каин развернулся и, опустив голову, двинул обратно.

– Стой! – крикнул вслед ему Лан. – Развяжи меня!

Мародер приостановился.

– Это не поможет, братуха, – бросил он, не оборачиваясь. – Прощай, что ли.

– Стой! Предатель! Сволочь! Развяжи! – Лан уже понимал, что слова бесполезны и что, вероятно, мародер прав. Но он предпочел бы встретить нео кулаками, а не валяться беспомощной кучей турьего дерьма.

Лан сидел на асфальте и с внезапно подкатившей апатией наблюдал, как Каин выходит из-под арки, как вяло вскидывает пистоль и… стреляет вверх.

Двор залило кровавым светом выпущенной сигнальной ракеты. Когда вспышка померкла и цвета стали нормальными, Лан увидел, что Каин сжимает двумя руками древко копья, вонзившегося ему в живот.

* * *

– Посмотри, хомо, разве он не мил?

Новорожденный нео слепо тыкался мокрой сморщенной мордочкой Мамаше Лу в брюхо. Сама же матрона устало сцеживала молоко из обвислой груди в помятую жестяную кружку. Лан лежал на боку и вяло перебирал онемевшими пальцами связанных за спиною рук. Появится ли возможность сбежать еще раз? Мироздание не очень-то щедро на вторые шансы. Прежде чем его скрутили, Лану удалось врезать лбом по обезьяньей роже Кой-Коя, иных боевых достижений не было. И уже с трудом верилось, что таковые возможны.

– Еще один Новый Человек пришел в мир, чтобы сделать племя сильнее. – Голос Мамаши был слаб, она еще не оправилась после родов. – Малыш быстро вырастет, он станет сильным. Таким сильным, что сможет давить черепа хомо голыми руками.

– Кой-Кой! – услышал Лан полный бахвальства голос. – Кой-Кой может давить головы хомо, Мамаша!

Матрона в ответ зло оскалилась. Кой-Кой удрученно заухал, прошелся между самкой и Ланом туда-сюда, поколачивая себя кулаками в грудь. Затем снова уселся у Лана за спиной.

Ырк деловито разделывал Каина, орудуя все тем же ножом с длинным лезвием. Над телом мародера гудели мухи. Парочка самцов мусолила послед, исторгнутый Мамашей, еще двое нео шинковали на керамогранитной плите уродливую мутировавшую капусту и огромные грибы, которые едва ли не светились от поглощенных ими радионуклидов.

– Нам повезло с тобой, хомо, – проговорила Мамаша Лу сонно. – Хомо – чистый и здоровый. Наверное, он из Кремля. Хомо поможет малышу стать сильнее, поделится богатырским здоровьем.

В ту же секунду что-то узкое и очень острое воткнулось Лану в шею. В разбитый асфальт ударила тугая струйка крови. Мамаша подставила кружку, и нацеженное сизое молоко мгновенно окрасилось в красный цвет. Прежде чем Лан успел попрощаться с жизнью, кровотечение прекратилось. Кой-Кой уселся перед Ланом на корточки и с силой зажал грязной лапой его рану.

Мамаша Лу перелила получившийся коктейль в пластиковую бутылку, натянула на горлышко темную от времени соску и принялась кормить младенца. Новорожденный нео урчал и жадно чавкал.

Кой-Кой убрал лапу, Лан почувствовал, что края раны чем-то стянуты. Знакомый запах подсказал, что нео применил берестяной пластырь. Наверное, нашел его в аптечке из захваченного снаряжения Лана.

Положение было столь унизительным и дурацким, что Лан мог только скрипеть зубами от бессильной злости. Если бы не веревки, он бы рвал Кой-Коя на куски. Если бы не веревки, он бы погиб в бою, как воин. Если бы не…

Взрыв оглушил Лана. Воздушная волна, ударившая в спину, прижала лицом к грязному асфальту. С облупившихся стен в колодец старого двора посыпались куски штукатурки и расшатавшиеся камни. Кой-Кой метнулся к оружию, Мамаша Лу прижала к себе младенца.

Лан перевалился на другой бок и увидел, как из-под арки в их сторону ползет плотное облако пыли и дыма. Через несколько секунд удушливая мгла затопила двор. Пыль назойливо лезла в глотку, каждый вдох давался с трудом, через натужный кашель. Глаза резало, а в ушах звенело. Лан видел лишь мечущиеся тени. Тени побольше – нео. Тени поменьше – люди.

Люди в противогазах или просто в противопылевых масках, видавшем виды камуфляже, вооруженные дульнозарядными фузеями и пистолями, тяжелыми и тупыми саблями, топорами и арбалетами.

Дружки и подельники Каина увидели сигнальную ракету.

Увидели и пришли на помощь, потому что своих не бросали, а обидчикам мстили без сомнений и жалости.

Нео, даже такие примитивные, как сыновья Мамаши Лу, были опасными противниками. Самцы, как один, бросились на налетчиков. Кто не успел разжиться оружием, тот шел в бой, полагаясь лишь на клыки, когти и чудовищную силу.

Это было хаотичное и безумное сражение в условиях плохой видимости. Гремели фузеи, рычали нео, свистела сталь, во все стороны летели кровавые брызги, клочья шерсти и лоскуты, вырванные из камуфляжа. Ырк разил врагов своим зазубренным ножом, между его лопаток уже торчал топор, всаженный одним из мародеров, из раны, оставленной Каином, густо лилось, но нео не ощущал ни боли, ни страха. Кой-Кой пронзил двух мародеров одним ударом копья, третьему оторвал руку. В его покатый лоб ударил арбалетный болт, но отскочил в сторону, словно от бетонной плиты.

Лан подставил подножку Кой-Кою не потому, что он принял сторону мародеров, просто хотелось поквитаться с наглым увальнем. Когда Кой-Кой растянулся, налетчики обрушили на него град сабельных ударов. Кое-как заточенные ржавые лезвия не могли рассечь дубленую шкуру нео, а тем более – скрывающиеся под ней слои жира и мышц. Поэтому сабли мародеров по поражающей способности примерно равнялись дубинам.

Когда пыль чуть-чуть улеглась и выстрелы перестали греметь, в живых из нео осталась только Мамаша Лу с новорожденным. Мародеры сняли противогазы и маски, обступили матрону полукольцом.

– Так-так, – проскрипел налетчик, бывший наверняка старшим в отряде. – Сама Мамаша… Богиня дворика Калашного переулка… Зачем твои ублюдки захватили нашего человека? Ведь ты знаешь, что тверские не бросают своих. Совсем заплыли жиром мозги? Страх потеряла, значит?

«Опять тверские», – устало констатировал, уткнувшись носом в пыль, Лан. Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что ничем хорошим эта встреча для него не закончится. Как говорится, из огня да в полымя.

– Мои… ублюдки… – Взгляд Мамаши Лу блуждал, по подбородку стекала тягучая слюна. – Мои сыночки… – Она завыла на одной дребезжащей ноте.

– Шеф, нео выпотрошили Каина, как цыпленка! – сообщили старшему мародеру.

– Вода в кастрюле кипит, – заметил другой налетчик. – Никак суп из нашего братана собрались варить. Беспредельщики вонючие!

Главарь бросил взгляд на изувеченное тело Каина, затем мрачно уставился на Мамашу.

– Суп, значит, собралась варить… Что ж, будет тебе похлебка… чисто диетическая… – проговорил он зловеще.

Мамаша, словно что-то предчувствуя, прижала младенца к грудям, и тот приглушенно заскулил.

Старший мотнул головой. На Мамашу тотчас же обрушился град ударов. Били матрону плашмя саблями и прикладами фузей. Матрона не сопротивлялась, только продолжала полоумно завывать, глядя в пустоту. Младенца выдернули из судорожно стиснутых лап и поднесли главному налетчику. Шеф взял двумя пальцами маленького нео за пятку, повертел, осматривая со всех сторон.

– Цыпленок диетический, Мамаша, – с придыханием проговорил он.

Мамаша вдруг ожила, бросилась, расставив лапы, на главаря, собираясь вырвать чадо из его рук. Но налетчики были начеку, они сбили матрону с ног, снова пустили в ход приклады и сабли. Мамаша затихла, закрыв лапами голову. Главарь подошел к кастрюле с кипятком, занес над ней младенца.

– Нет! – неожиданно для себя самого заорал Лан. – Вы чего творите?! Вы же люди или кто?!

Главарь посмотрел на Лана как на пустое место, затем разжал пальцы. Булькнул кипяток, ноющий плач младенца мгновенно оборвался. Лан почувствовал тошноту. Не то чтобы он сильно сочувствовал нео, которые планировали сделать из него нечто вроде ходячего куска мяса, но так издеваться тоже было не по-человечески. Ненавидишь врага – уничтожь его. Зачем же уподобляться богомерзким нелюдям, давая волю животной жестокости?

– Кажется, мы нашли того, кто хочет накормить Мамашу с ложечки, – главарь направился медленным шагом к Лану. – Кто тут у нас? Никак парнишка из Кремля?

Лан поглядел на главаря налетчиков, прикидывая шансы преодолеть живым очередной поворот судьбы.

– Шеф, а давай запрем их с Мамашей в подвале? – предложил один из мародеров. – Ставлю свой мушкет, что она сожрет его вместе с сапогами – и недели не пройдет…

– Мы с Каином пытались сбежать, но не смогли выйти за арку, – рассказал главарю Лан. – Каин обещал, что вы отпустите меня на все четыре стороны.

Мародеры расхохотались.

– Тебе не почудилось? Каин сам тебе это сказал? – уточнил, отсмеявшись, главарь.

«Золото, – напомнил себе Лан о самом важном. – Доставить в Кремль лекарства. Помочь раненым. Выжить!»

– Я помог Каину освободиться от веревок, – продолжил холодным голосом Лан. – Я перерезал их бритвой, которую Каин прятал под подкладкой в куртке. Каин обещал…

– Каин мог с три короба наобещать кремлевскому фраеру, чтоб только спасти шкуру! – Главарь опустился рядом с Ланом на корточки, в его руке появился тесак из недурственной стали. – А к тебе, парень из Кремля, вопросы имеются.

– Посадим его задницей на котел! – снова предложили мародеры. – Чистую правду расскажет!

– У Каина в мозгу была опухоль, которую он называл Чебурашкой, – упрямо твердил Лан. – Когда стало ясно, что нам не выбраться, Каин подал сигнал. Он надеялся, что хотя бы одному из нас удастся спастись.

Мародеры приумолкли. Переглянулись, погрузившись в раздумья.

– Каин про Чебурашку не стал бы рассказывать каждому встречному фраеру, – произнес кто-то задумчиво. – Очень сильно он ею дорожил…

– Да, – подтвердил главарь. – Выходит, и впрямь ты, парень из Кремля, побратался с нашим корешем.

Лан несколько раз кивнул.

– Развяжи мне руки, по-маленькому хочется – сил больше нет терпеть.

– Только вот закавыка – твое спасение стоило нашим бойцам жизни, – продолжил главарь. – Так что ты теперь торчишь всем тверским… или у тебя есть чем заплатить должок? – мародер прищурился.

– Нет у меня ничего! – выпалил Лан. – Пахарь я кремлевский, хорошо проявил себя во время обороны крепости, поэтому меня взяли за стену – мир посмотреть.

– Ну, и как тебе мир за кремлевской стеной? – снова усмехнулся главарь.

Лан фыркнул.

– Хуже, чем в вольере с крысособаками, – сказал он, глядя в сторону. – Живете, как твари. Ни совести, ни закона.

Главарь внимательно посмотрел Лану в глаза.

– Надо же – пристыдил, – сказал он без тени усмешки. – Похоже, я знаю, как вернуть с тебя должок.

Лан вскинул голову, ожидая услышать продолжение, но вместо слов последовал короткий и точный удар в челюсть, и сразу за ним – гулкая, обволакивающая чернота.

* * *

Тверские торговались долго, о цене Мамаши столковались почти сразу, а вот относительно Лана вышли разногласия.

– Зачем он нам? – вопрошал тип с кучерявой бородкой, одетый в роскошный для здешних мест плащ, под которым серебрился стальной панцирь. Штаны из замши и высокие хромовые сапоги дополняли образ неведомого торгаша. – Сопляк сольется в первом же бою.

– У него косая сажень в плечах, Кудесник, – уговаривал главарь налетчиков. – Он сильный, как дружинник.

– Но он не дружинник, – сказал торгаш, выделив «не».

– Тебе ведь не нужны дружинники, – резонно заметил мародер. – Рабы из них строптивые, и неприятностей могут доставить столько, что небо с овчинку покажется. А этот пахарь говорил, что хорошо себя проявил на стене во время обороны Кремля. Ополченец, типа. Так что гони пяток серебряных «жориков», да разойдемся честь по чести.