Электронная библиотека » Максим Исаев » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Сарабанда"


  • Текст добавлен: 26 октября 2015, 18:00


Автор книги: Максим Исаев


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Variatio 3. 1 Clav. Canone all’Unisono Рассуждения

Харитон провел ужасную ночь. Несмотря на самоуговоры и возможные тяжелые последствия, он опять объелся селедки, несколько раз вставал пить и другое. Бессонница усиливалась в ожидании свидания. Только в четыре утра, когда дворник уже вышел долбить лед и скрести звонкой лопатой по асфальту (тоже, наверное, ждет что-нибудь, переживает и не может спать), Харитон, наконец, замерз и уснул, укрывшись вторым одеялом.

Будильник не прозвенел, и он проснулся около одиннадцати. Вот черт, надо завтра раньше лечь спать, а то опять засну, – подумал он и пошел на кухню попить. Где же я буду ее принимать? До него дошла, наконец, эта простая и грозная мысль. Надо хотя бы прибраться и подготовиться к ее приходу. Он стал ходить по квартире и засовывать вещи по своим местам. Постепенно стулья освободились, и он вытащил пылесос. Ему вдруг стало страшно. Какая она? Что про меня подумает? Потребует деньги, будет ругаться? Может, купить к чаю что-нибудь? Да и в комнатах было совсем не жарко, без свитера долго не походишь, а ванна очень маленькая. Надо проверить, сколько осталось пленки, кажется, в дальнем ящике есть еще две катушки. А может, попробовать черно-белую? Ну, ничего, время еще есть, голова успеет до вечера высохнуть.

Харитон долго стоял под горячей струей и грелся. По коже вначале бегали вверх-вниз щекотные мурашки, будто не понимая, что вокруг происходит. Тогда он сделал воду по-горячее. Вскоре мурашки исчезли, зеркало покрылось туманом, и он намылил голову. Конечно, красивая и хорошая не придет. Он с тоской подумал о девушках из Подмосковья. Хорошо бы она была немая – с ужасом и грустью подумал Харитон, и пена потекла вниз зеленой струей. Тогда придется писать ей все на бумаге. Да ну, что зря надеяться, ничего хорошего не выйдет, придет какая-нибудь корова, да еще захочет тут у меня жить. Почему-то, воображая девиц из Подмосковья, он сразу представлял себе их родственников в грязной электричке, тупых и занудных людей, пьющих пиво с водкой под музыку Аллы Пугачевой.

После ванны он заварил себе свежий чай и пил на этот раз уже спокойно, зная, что жидкость льется не зря и быстро наполнит организм. Можно потом даже что-нибудь поесть. Харитон любил себе готовить, но ненавидел мыть посуду. Он мог старательно нарезать мелкими кусочками ветчину, долго жарить ее на мелком огне, доводя до кондиции, потом сверху вываливать помидоры, взбивать яйца в пиале, и потом ловко переворачивать яичницу на другую сторону, но грязные тарелки, чашки, вилки – скорее бы их бросить в раковину и забыть.

Интересно, какая у нее фигура. Он подумал, и даже загадал, что на 80 процентов она довольна толста, и такую вообще невозможно будет снимать, надо было в объявлении указать необходимые размеры. Как плохо он подготовился! А ведь еще вспышка, освещение, не говоря уже о проявке и печати. И что потом делать с этими фотографиями?

Хорошо бы найти какую-нибудь фабрику или журнал, и потом ходить по магазинам и вспоминать, как они раздевались у него дома. А что подумают их знакомые? Да, в этом смысле с иногородними легче.

Харитон открыл шкаф и стал выкладывать на стол свои сверкающие хирургические инструменты: несколько ребристых объективов, три аппарата, штативы, пленки, осветительные лампы с цветными фильтрами, вспышки и секундомер. В этом фотографическом царстве главными, конечно, были тяжелые объективы, но и запах старых кожаных футляров с медными кнопками Харитон не променял бы ни на какую ночь в Венеции. А может, и променял. Он, конечно, был профессионалом своего дела, но профессионал, так сказать, начинающий и бедный. Он не умел рекламировать свои снимки, никто не устраивал его выставки, и никто, можно сказать, и не знал, что он – фотограф.

Последние несколько лет он покупал себе только пленки и пользовался древней трофейной оптикой. Он по старинке думал, что результат в основном зависит от героя снимка, интерьера и точки зрения. Если за интерьер и точку зрения он еще мог бороться, то героев становилось все меньше и меньше (а их снимков все больше и больше), а уж переделывать героиню ему казалось неправильным. Писали, что все эти фотомодели ничего своего не имеют – ни груди, ни губ, ни волос, ну просто манекены полуживые, и все. Они, кстати, тоже всегда молчат.

Все фокусы с косметикой и париками он считал предательством, и полагался только на чудо природы. Да и вообще, если разобраться, последние лет сто фотография так и осталась стоять на месте, если не считать, что живой материал резко ухудшился. Нету, понимаете ли, той грации в фигурах и игры в глазах.

Пальмы, большие автомобили, надгробные памятники небоскребов, искусственные ресницы, поверхность Марса – есть, а вот игры и чувства в глазах – нет. Может, люди теперь настолько ослеплены происходящим, что машинально отгораживаются тонкой пленкой от внешнего мира, и глядят со снимков словно слепые. Есть даже специальный метод «быстрого чтения» – смотреть куда-нибудь, не вглядываясь в детали, прочитал заголовок, и скорее переворачивай страницу, в отдельных словах, особенно, когда их много, смысла мало, а времени читать и вовсе не осталось.

Зачем читать всю книгу, когда можно узнать ее содержание из справочника, или уж, в крайнем случае, посмотреть экранизацию. Действительно, как глупо разглядывать часами воду или облака! Главное теперь – скорость передачи информации. Информация должна быть важной, лаконичной, доходчивой. Например: умерла бабушка, машина сломалась, денег нет, ищу работу, еще чаю, пошли в кино. Как видно, двумя словами можно передать главное в жизни. Да, забыл еще конечно: Бог есть, Аллах Акбар, Слава КПСС, пейте Кока-Колу.

Вот если есть вдруг странное желание воспользоваться не двумя, а тремя словами, то сразу добавляются наречия, прилагательные, чувства. Мысли приобретают глубину и законченность: Сегодня хорошая погода. Получил большие деньги. Мотор работает хорошо. Сними свое платье. Позвонила тетя Клава и т. д. И, если задуматься, писать и говорить надо именно так, без лишней болтливости и сентиментальности. И не надо возражать мне, что, чем длиннее ваше предложение, тем оно лучше. Хорошо, хорошо! Но начало забывается к концу, и уже не помнишь, к кому относится слово «дубина» – к забору, к соседу, или Цветаевой. Ну что вы скажете, к примеру, о таком предложении: Ранним июльским утром сосед за зеленым забором, читающий взахлеб толстый том Цветаевой с чаем с вишнями, оказался просто дубиной??

Просто много слов, и весь смысл безвозвратно утерян. Правильно писать короче и яснее: Стояло утро. Дело было в июле. Сосед сидит за забором. Он читает книгу. Книгу написала Цветаева. Сосед – дубина. Здесь уже все ясно, и нет никаких двусмысленностей, хотя кое-что можно было бы и сократить в последнем варианте. Цветаева тут явно не причем, да и июльский забор – тоже.

Харитон подумал, что ему тоже неплохо было бы почитать Цветаеву или съездить на дачу. Хотя сейчас там так много снега, что калитку не откроешь. И с теплом он ничего не может придумать. Надо было, конечно, сразу в центре дома закладывать печку. А что сейчас получилось? Голая тонкая фанера, стена к стене, развернуться негде, и все – от жадности, или от бедности. Фундамент надо было бы делать не 4 на 4, а 8 на 8, или даже 10 на 12. Тогда бы и печка приличная вполне могла бы поместиться в центре. А то сейчас если начать ее выкладывать, то места для кроватей совсем не останется. Харитон с грустью подумал, сколько сил было потрачено на эту дурацкую буржуйку. Трубу из семи кусков пришлось выводить в окно – уродство да и только. Теперь ее разобранные блестящие колени лежат в сарае.

В дверь позвонили. Верх с крышкой – в одном углу, колени – вдоль стен, а тяжелая чугунная топка все время путается под ногами, а ведь так просто ее не поднимешь.

– Кто там?

– Это по объявлению.

Variatio 4. a 1 Clav. Prelude

Ножницы как всегда куда-то затерялись. Вначале она посмотрела в ванной, потом пришла на кухню, обошла все полочки и подставки. Наверное, дедушка куда-нибудь засунул. Она зашла к нему в комнату и споткнулась о тяжелое кресло, обтянутое потертой до белого кожей. Кое-где сквозь раны торчали ржавые пружины, и нужно было иметь особое чувство, чтобы при посадке они не впивались в бока, в ноги и в нежное. Верочка любила на ходу провести ручкой по темно-коричневой резьбе на спинке кресла, которая листьями поднималась вверх, а наверху в середине листья превращались в голову старого ворона, и когда дедушка сидел в кресле, немного боком из-за пружин, склонив голову, казалось, что ворон докладывает ему о положении на фронтах, о карточках, о новых арестах врагов народа, о новых происках империалистов и о богатом урожае вишни, который ожидается следующим летом на их дачном участке. Дедушка молча слушал, качал головой, и его глаза уходили далеко в прошлое, и трудно было представить, что когда-то именно он гонял на новом американском мотоцикле по Петровке, распугивая голубей и последних монахинь в соседнем монастыре.

Ножницы валялись рядом с ножками этого старого деревянного зверя. Еще немного, и он захватит их когтями и не отдаст. Верочка подняла их и вернулась на кухню. А может, позвонить прямо сейчас? Половина шестого – они, наверное, еще работают.

– Здравствуйте, это фотоателье?

– Да, здравствуйте, это фотоателье, приходите, пожалуйста, вы знаете, как к нам доехать?

Вот черт, как же плохо слышно! Она закричала:

– Что-что вы сказали?

– Метро …ская, адрес… дом…

Слава Богу, это довольно близко, недалеко от школы.

– Скажите, вот мне надо сделать фотографию, даже портрет, вы могли бы это сделать?

– Ах, да, конечно, все сделаем, как захотите, – казалось, этот чудак прямо задыхается от радости.

– А это дорого? – ну, сейчас он меня обрадует, – подумала Верочка.

– Нет, что вы, наоборот!

– То есть как это?

И тут как всегда, все закончилось треском и молчанием. Она неловко качнула трубкой, старые контакты разошлись, и ответа она не услышала. Ладно, подумала она, цены сейчас везде примерно одинаковые, хорошо хоть, что это так близко. Верочка ужасно не любила ездить по городу зимой. Ей всегда было холодно, темно, скользко и противно. Второй раз она решила туда не звонить, и набрала номер подруги, чтобы поделиться всеми своими новостями. Они расстались всего пару часов назад, но уже накопилось столько впечатлений, что надо было сразу их выложить кому-нибудь.

– Але?

– Привет, Ирок, это я.

– Привет, Веруся, ну как дела?

– Ты знаешь, я тут зашла по дороге в наш универмаг, знаешь, ну там, на Щелковской, и мне там так все понравилось!

– Рассказывай, что ты там увидела.

Верочка набрала в легкие по-больше воздуха и начала.

– Во-первых, я подобрала себе новые занавески на кухню. Знаешь, там были совсем разные, немецкие, французские, но мне больше всего понравились, как ни странно, сирийские,

– Да ты что!

– Они почти такие же дешевые как наши, но расцветка очень даже ничего. И главное, они там сразу и шьют, говоришь им ширину карниза, и через две недели уже все готово, ты же понимаешь, швейной машинки у меня нет, шить я не буду, пусть сами все сделают, получится лучше.

– Мне тоже надо срочно занавески в спальню, и как раз эти сирийские мне тоже подходят, я так прикинула к своим обоям, очень даже ничего!

Верочка сразу почему-то передумала шить занавески для себя, и продолжала уже на другую тему.

– Потом я приглядела себе люстру в свою комнату, сейчас, видно, был завоз, и очень большой выбор, в основном, югославские, очень хорошие, и дешево, может, куплю месяца через два, когда будут деньги.

– Везет! А у меня, Верусик, ты не поверишь, так вдруг живот схватило, я еле доехала до дома, несет прямо как из ведра.

– Ты шутишь! Наверное, съела в школе рассольник. Я вот никогда его не ем, а ты вечно кидаешься на эти бесплатные обеды, как будто тебя год не кормили (Ирок уже две недели усиленно голодала, чтобы влезть в новое платье). Попробуй выпить теперь фестал или левомитецин. Мне вот в прошлый раз помогло. А то у меня тоже вечно как приходит кто-нибудь на урок, так у меня утром начинается такой понос, что я боюсь не доехать до школы.

– Ну, а что там еще было в твоем универмаге?

– Ты знаешь, я там присмотрела себе такие ботиночки, как сейчас носят все модные девицы – черные, на высокой платформе, и такие гладкие, кожаные, на молнии сбоку, итальянские, всего за двадцать долларов.

– Слушай, это очень дешево. Я тут тоже на днях ходила в итальянский магазин, так там меньше, чем за восемьдесят, ничего нет. И на рынке – мне говорили абсолютно точно, я тебе клянусь! – такие ботиночки стоят минимум семьдесят. Так что странно, это, наверное, из ненатуральной кожи.

– Да нет, – Верочка даже обиделась, – я специально спрашивала у продавщицы, она говорит, кожа, Италия, распродажа до воскресения.

Ирок чуть не уронила телефон.

– Я тогда прямо завтра туда еду, а то мне уже совершенно нечего одеть, те мои старые совсем порвались.

Верочка подумала, что те старые Ирок купила всего месяц назад на занятые у нее тридцать долларов, и следующая зарплата в их школе будет неизвестно когда. Они поговорили в том же духе еще полчаса.

Эта Ирок такая странная, и, главное, самоуверенность ее не знает границ. Все-то она знает, все-то она видела, везде-то она была. Верочка вернулась на кухню и принялась просеивать гречку. Как в каменном веке – высыпешь полпачки на клеенку и ломаешь глаза, перебирая каждое зернышко. Эта гречка еще наверное из стратегических запасов времен холодной войны.

В двери заскрипел ключ, и вскоре показался дедушка с большой шахматной доской подмышкой.

– Какой счет? – спросила Вера.

– Сегодня я показал этому жулику, где раки зимуют! – довольно ответил дедушка, укладывая доску на полку, шумно сморкаясь и долго вытирая валенки о коврик. Хотя на улицу выходить было не надо, дедушка всегда одевал валенки, когда собирался к соседу на партию.

– Двадцать три – семнадцать, как в аптеке, – весело доложил он и надолго заперся в туалете, шурша бумажками и повторно сморкаясь.

– Давай ужинать, Касабланка, – с тоской позвала Верочка, ты что, уснул там, что ли?

– Не Касабланка, а Капабланка, иду, иду, – минут через пять ответил дедушка, переменив валенки на большие вязанные носки и широкие мягкие тапочки. Ужин прошел в рассказах о проделках коварного противника – восьмилетного Сережи.

– Мне кажется, Верочка, у него все-таки врут часы. Хоть он и ставит стрелки ровно на без пяти, мой флажок падает секунд на двадцать быстрее. В результате он выиграл у меня лишние три партии. Ну что тут скажешь, жулик, и все.

Верочка доела кашу и разлила чай. Дедушка так разошелся, что не замечал, как каша выползает из его рта и тонкой серой струйкой стекает по небритому подбородку. Неожиданно он остановился, взглянул на часы и стал собираться.

– Ты знаешь, у меня сейчас через три минуты программа «Время», из-за этого жулика я до сих пор не знаю, что там творится. Прости, Веруша, что я тебя оставляю, но сейчас уже начнется, – и дедушка понес стакан с чаем в большую комнату.

Верочка быстро вымыла посуду и грустно вытерла со стола. Пойти что ли помыться с горя, – подумала она, затаив желание.

Variatio 5 a 1 ovvero 2 Clav. Ванна

Она посидела с дедушкой полчаса, посмотрев даже спорт и погоду, и когда он с облегчением выключил телевизор, уже почти задремав в своем кресле, она подумала, что ужин в животе уже улегся, и можно идти в ванну.

– Дедушка, я пойду быстро вымоюсь, а ты ложись спать.

Вряд ли кто-нибудь еще будет звонить по телефону. Замены уроков быть не должно, и дней рождения не предвидется. Дедушка выпил таблетки, постелил себе кровать, закрыл дверь и улегся. Верочка, чувствуя внутри всего своего тела разгорающееся пламя, выключила свет во всех комнатах, чтобы вокруг было не так ярко, и заперлась в ванной.

Пламя внутри ее тела разгоралось все сильней, но снаружи было все еще довольно холодно, и она включила одну горячую воду, чтобы воздух немного нагрелся. Она села на край ванны и закрыла глаза. Шипящая струя убаюкивающе впивалась вначале в пустоту, но вскоре уже принялась выбивать из поверхности хрустящие пузыри, которые разбегались в стороны и упирались в стенки. Верочка немного ослабила пояс халатика и положила правую руку в глубокий вырез. Ее левая грудь, такая знакомая и родная, казалась сейчас совсем чужой и непривычной, будто лифчик, купленный в универмаге, сделал ее тугой и тяжелой. Она сняла с вешалки махровое полотенце и попробовала медленно, будто боясь спугнуть мурашки, дотронутся до своей гладкой кожи. Шершавое полотенце с мягкими ворсинками вначале двигалось по кругу, потом остановилось и поехало к центру. Верочка решила определить, где ей будет приятней всего. Ей нравилось это немного колючее, но нежное прикосновение, и в ее воображении возникли вольные картинки. Конечно, поблизости трудно было найти подходящего кавалера, и лишь какой-нибудь герой из фильма, пожалуй, мог быть допущен на эту роль. Она даже попыталась немного себя помучить и попробовала действовать более агрессивно, представляя себе какую-нибудь инквизицию, но ее кожа быстро сделалась совсем красной, стало больно, и она бросила полотенце на пол.

Ванна набралась уже до половины, ей стало жарко, она распустила пояс, бросила на пол халатик и осталась в одних кружевных трусиках, открывающих ее высокие крепкие бедра и довольно узких сзади, подчеркивающих ее прекрасную попу без следа целлюлита, что редко бывает даже у школьниц. Увы, занятия спортом и здоровая диета до нас еще не дошли. Верочка, тем не менее, сохраняла свой небольшой вес, определенный еще в девятом классе, когда она занималась в секции спортивной гимнастики, и могла выделывать такие номера, про которые сейчас было страшно подумать. А мы и не думаем.

Она даже могла подтянуться на перекладине раз десять, и сейчас иногда показывала глупым подругам свой бицепс.

На полочке еще было немного волшебной пены для ванн, и Верочка решила использовать все до конца, вылив остатки в воду и даже сполоснув бутылочку два раза, чтобы внутри ничего уже не оставалось. Но пены почему-то было мало, и тогда она включила воду сильнее, чтобы взбодрить поверхность бурлящей струей. Теперь уже можно было залезать. Она перебросила через край ванны левую ногу и коснулась пальчиками белых пузырей. Они были такие густые и глубокие, что она долго не могла достать до воды и почувствовать ее температуру. Это было страшно и заманчиво. Наконец, когда пена поднялась выше щиколотки, ей стало горячо и приятно, и она смело решила достать ногой до дна, чтобы опереться и перенести правую ногу. Теперь пена поднялась уже почти до колена. Все было очень хорошо, только она совсем забыла при трусики, и опомнилась только тогда, когда, держась обеими руками за края ванны, начала медленно опускаться вниз и дотронулась попой до пены. Будто обжегшись, она резко выпрямилась, но сильно не огорчилась – все равно их надо было потом стирать. Быстро стянув их вниз, Вера освободила свои ноги, облепленные пеной, бросила запачканные скользкими пузырями трусы в раковину и продолжила погружение.

Это была какая-то специальная пена, подаренная еще к прошлому 8 Марта одной богатой родительницей, чей ребенок проболел почти целый февраль, и нужно было заново объяснять ему строение клетки и прочую ерунду. Бутылочка долго стояла в отдельном ящике для подарков, ожидая, куда бы отправиться дальше, чтобы в конце концов завершить этот круговорот ненужных вещей в виде мыльных пузырей, вылетающих из окна седьмого этажа из соломинок двух малолетних преступников, использующих в своих корыстных целях бесценные растворы своей чисто вымытой мамаши. На этот раз дарить красивую бутылочку было совершенно некому, и как-то холодным октябрьским вечером, когда в квартире еще не топили, и даже в свитере и кофте было очень холодно, Верочка решила съездить в Лондон и принять настоящую английскую ванну. Красивая упаковка от волшебного эликсира полетела в мусорное ведро, для незнакомых слов на этикетке был даже найден словарь, и тогда Верочке открылась чудесная история про святую Джейн из Манчестера, которую сожгли на костре как ведьму, поскольку именно она открыла секретный состав и дерзко употребляла его, каждый раз после ванны превращаясь в исчадие ада и грозу соседей мужского пола, которые не могли устоять против неведомого аромата и «тонкого слоя белых шаров, целиком покрывающих греховное тело вышеописанной ведьмы».

Но на самом деле – видит Бог! – Джейн была сама невинность, и даже этот пьяница священник Мартин, который несколько раз лично следил за ведьмой в подзорную трубу со своей колокольни, покраснел еще сильнее, глядя в пол на суде, а потом все-таки признался, что не смог даже постом и молитвами устоять против дьявольского наваждения и соблазна, и купил-таки на церковные деньги для своей жены пол пинты этого эликсира, а потом разливал его всем своим хорошеньким прихожанкам под видом одеяния девы Марии, в котором они должны были приходить к нему на исповедь.

А Верочка тем временем уже села на дно ванны, вытянула ноги и думала, не сделать ли немного погорячее. Она решила пока просто выключить воду, чтобы полежать в тишине и отдаться мечтаниям. А что, если и ей этот эликсир придаст особой уверенности в своих силах, сделает фигуру ярче, кожу нежнее, и в глазах вдруг появится этот особый призыв, от которого джентьмены выпрямляют спины, встают со стульев, поправляют галстук и прическу, или просто ложатся у ее ног штабелями, один за другим, один за другим, а она их всех раскидывает ножкой в разные стороны, пока не попадется такой красивый, богатый, добрый принц, у которого, конечно, тоже есть замок рядом с Оксфордом или, на худой конец, вилла на берегу Женевского озера. Она уже представила и вечер у камина, стаканчик ирландского ликера со сливками «Baileys», дорогой прозрачный пеньюар, слуга с пирожными на подносе, в ливрее, потом этого принца почему-то в ботфортах и со шпагой, скачущего на коне по своему родовому парку среди античных скульптур и садовников к ней прямо с заседания Палаты Лордов.

Пена была еще совсем пышной, и она забавлялась, сдувая вершины с холмов белых пузырей и проделывая в сложном рельефе прямые каналы, надувая щеки и смешно дуя перед собой. Потом она совсем распарилась и закрыла глаза. Струйки соленого пота стекали по ее лбу к бровям. Вот он уже спрыгивает с лошади и бежит стрелой по бесконечной лестнице к ней наверх. Ступенек через сто дыхание, конечно, рвется, и он останавливается передохнуть. А кругом пахнут розы, поют причудливые птицы, над прудами клубится туман, садовники подметают прекрасные желтые листья и стригут кусты. Как же их много, куда не посмотришь, везде видны эти садовники!

Верочка крепче закрыла глаза и сама не заметила, как принялась нежно гладить свой живот, бедра и тонкую талию. Под водой было безумно гладко и сколько, и она с удовольствием ощущала сквозь пену свою невидимую изумительную кожу, сердце билось все сильней, и даже ванна немного подрагивала в такт с его ударами.

Верочка легла на спину, согнула ноги, и теперь впереди виднелись лишь ее блестящие розовые колени. Сладкая теплота проникала сквозь разогретые поры, в ушах убаюкивающе булькала вода, и постепенно ее руки все ближе двигались к внутренней стороне бедер, она раздвинула ноги как можно шире (ванна была, к сожалению, довольно узкая) и, наконец, погрузила пальцы в свои густые черные волосы, которые развевались внизу живота под водой, будто ровная аккуратная бородка. Конечно, сейчас она ничего не могла видеть под пеной, но помнила, как это бывает, если принимать ванну без всяких там эликсиров.

Но принц-то уже бежит по коридору, скидывая на ходу перчатки, шпагу, отстегивая ботфорты со шпорами (или, может, шпоры лучше пока оставить?), развязывая узлы и застежки сложной викторианской эпохи. Слуги, слава Богу, уже далеко, садовники при деле, и никто теперь не может помешать союзу двух любящих сердец, разве только какая-нибудь охотничья собачка, которую, впрочем, можно запереть в другой зале, положив в ее фарфоровую мисочку кусок ветчины и два мелко порезанных помидора, крепко посыпанных перцем.

Как хорошо, что она все же никому не подарила этот волшебный эликсир, который холодными зимними вечерами так действует на нее. Надо бы купить еще пару баночек. Она запустила свой указательный палец еще глубже и осторожно следила за своим возбуждением, горячей волной пробегающим вдоль всего ее распаренного тела, облепленного английской пеной. Левой рукой она сжала свою правую грудь, как пакет с молоком, лишь выпустив на волю между двумя пальцами незрелую пупырчатую землянику, как метко заметил когда-то один наш лауреат Нобелевской премии.

А принц в это время уже совсем обнаглел, вбежал в ее комнату совсем голый, даже без шпор, будто тоже из ванны, и тоже весь мокрый, правда, еще без пены. Вся пена осталась на его лошади. И вот он бежит к ней, а она уже совсем готова, и даже отставила дорогой бокал по-дальше, чтобы он случайно не разбился, жалко все-таки – ценная вещь, да и осколками можно порезаться. И вот он бежит и сразу вскакивает на нее, как на лошадь, и она вместе несутся по дивному утреннему парку, среди античных скульптур, разгоняя туман над прудами, садовники по-прежнему метут листья, щебечут птицы, рядом несутся борзые, все так солнечно, тепло, весело, ее груди подскакивают, они кричат и скачут все дальше, в лес, где уже никого нет, только скоро уже будет забор соседа, скряги и ворчуна, так что пора заворачивать обратно.

Она кончила, сразу вынула пробку, долго следила, как пена и наваждение стекает с нее в маленькую дырочку, потом резко поднялась, включила душ, смыла остатки радости и легко вытерла со своего тела последние капельки соленого английского тумана.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации