Текст книги "Москва и москвичи в 21 веке"

Паола Фернандес
32 года, аккаунт-менеджер в рекламном агентстве

Место, где сейчас стоит восстановленный храм Христа Спасителя и где раньше находился бассейн «Москва», – одно из самых важных для меня в городе. Более тридцати лет назад мои родители познакомились у гигантского водного сооружения под открытым небом.

Мой отец Рикардо Фернандес приехал в Советский Союз с Кубы, страны в Латинской Америке. Он учился на инженера – в то время на его родине были очень востребованы технические специалисты. Благодаря своим знаниям он выиграл студенческую олимпиаду и отправился учиться в СССР по обмену.

Мою маму Викторию он заметил у бассейна «Москва» и, как говорится, влюбился в нее с первого взгляда. В 80-е годы по уровню своей популярности это место было, возможно, сродни сегодняшнему парку Горького – молодежь там легко знакомилась и общалась. Первый их разговор был весьма недолгим, мама была не одна, поэтому они договорились встретиться в другом месте.

Но так сложилось, что прийти на свидание мама не смогла, поэтому отправила свою подругу с запиской. Она сразу же узнала студента из Латинской Америки и отдала ему бумажку с маминым домашним номером телефона. Роман начался бурно и стремительно и в конце концов привел к моему рождению: я москвичка с непривычным для русского уха именем Паола (ударение на первый слог).

Мне не было еще и года, когда отцу по работе пришлось вернуться на Кубу, и родители решили, что мы уедем все вместе, на неопределенный срок. Отец, получив советское образование, имел у себя на родине большие перспективы. Так на несколько лет мы поселились в Гаване.

Я росла обычной испаноговорящей девочкой, и единственной связью с Россией и моей родиной были только мама и периодические упоминания СССР в новостях. Как известно, наши страны всегда дружили и тесно сотрудничали по многим направлениям. Отец работал и успешно продвигался по карьере в строительной отрасли, но Союз, как выяснилось, казался все еще не покоренным, и родители все больше скучали по России, мечтали повидаться с родственниками и снова увидеть Москву, которая, так или иначе, была частью каждого из них.

Мои родители приняли решение вернуться в СССР – мне скоро предстояло идти в школу, и они рассуждали исключительно о моих интересах. Позже настал 1990 год, было очевидно, что скоро страны в прежнем виде не будет существовать, но родители отнеслись к этому спокойно.

Первое время русский язык был для меня чужим, незнакомым, практически иностранным. Мама отводила меня играть во двор, сажала в песочницу, а сама отходила. Мне приходилось общаться с другими детьми, находить с ними общий язык. Жили мы в коммунальной квартире на Кропоткинской, о которой у меня осталось очень мало воспоминаний.

В памяти всплывает только пёс по кличке Кеша и тот самый бассейн «Москва», который был от нас в пешей доступности. Мама до сих пор дружит с нашими бывшими соседями по коммуналке, а я с их детьми.

Нет ничего удивительного в том, что меня отдали учиться не в ближайшее к дому образовательное учреждение, а в школу № 1252 с углубленным изучением испанского языка. В 1997 году ей присвоили имя Мигеля де Сервантеса Сааведры, великого испанского писателя. Она располагается на Дубосековской улице, недалеко от станции метро «Сокол».

Исторически, помимо москвичей, в ней учатся еще дети дипломатов, которые приезжают из испаноязычных стран. Они появляются в школе на два-три года – столько обычно длится дипломатическая миссия, поэтому им уделяют особое внимание, никто не их бросает на произвол судьбы. Для меня это была прекрасная возможность познакомиться с людьми из разных уголков земного шара, дружеские отношения с классом я поддерживаю до сих пор.

Москва – это то место, где могут произойти самые невероятные встречи, которых ты едва ли ожидаешь.

Мои студенческие годы проходили в Высшей школе экономики, я училась на факультете менеджмента. Это достаточно широкое и универсальное направление образования в России, но найти интересную работу было очень непросто. За моими плечами опыт работы и в международных сетевых рекламных компаниях, и в российских коммуникационных агентствах, которые разрабатывают рекламные кампании, креативные концепции и размещают рекламные ролики в медиа.

Район у станции метро «Чистые пруды», где я училась, – один из моих любимых. Я постоянно гуляла там после пар, и если бы меня спросили, где я бы хотела жить, ответ был бы очевиден – только в этом районе. После реконструкции находиться там как-то особенно приятно, и я часто встречаюсь с близкими людьми на Чистых прудах.

Я не зря сравнила парк Горького и бассейн «Москва» как две точки притяжения людей. Места, где когда-то познакомились мои родители, уже нет, теперь и я, и мои друзья проводим много времени в ПГ («пэгэ»). Мне кажется, только москвич поймет, что означает эта аббревиатура. И зимой и летом там много людей (я вечно встречаю своих знакомых), и это место наполнено какой-то светлой атмосферой, духом оптимизма.

Недалеко от парка, на Болотной набережной, раньше располагался культовый клуб «Рай», поход в который был обязательным пунктом в программе отдыха молодых москвичей, – это, пожалуй, еще одно когда-то культовое место для целого поколения. И в конце нулевых, когда этот клуб переживал свой расцвет, я оказалась там в не совсем привычной для себя роли.

Мой друг Валера, который в то время работал промоутером, хвастался, что смог пригласить из Испании одну очень известную девушку-диджея. Но пилоты какой-то из местных авиакомпаний устроили забастовку, множество рейсов отменилось, и она никак не могла прилететь к нужному времени в Москву, а в клубе ее очень ждали.

Валера не растерялся и сразу же позвонил мне. Он хотел, чтобы в тот вечер я встала за пульт, никаких навыков по сведению дорожек и работе со звуком от меня не требовалось. Мне, как говорится, надо было «имитировать бурную деятельность» за вертушками и периодически выкрикивать в толпу фразы на испанском. А музыку ставил настоящий диджей. Не знаю даже, узнала ли в итоге эта девушка из Испании, насколько «она» понравилась гостям. Но мне, однозначно, этот опыт доставил большую радость.

Москва – это то место, где могут произойти самые невероятные встречи, которых ты едва ли ожидаешь. В 2005 году на праздновании 60-й годовщины победы СССР в Великой Отечественной войне я пересеклась с президентом США Джорджем Бушем-младшим. Как это обычно и бывает в дни праздников, Тверская улица была перекрыта.

На отрезке Тверской улицы не было никого, кроме меня, и Буш оказался так близко, что помахал мне из машины.

Я гуляла по центру вместе с друзьями, но в какой-то момент они от меня отделились, и я шла в одиночестве от Пушкинской к Маяковской. Кортеж с президентом медленно ехал по Тверской улице. Как я потом поняла, Буш ехал в отель «Марриотт Москва Гранд», и на повороте к нему машина немного притормозила.

В тот момент на этом отрезке Тверской улицы не было никого, кроме меня, и Буш оказался так близко, что помахал мне из машины. Скорее всего, это была какая-то протокольная часть, но мне было очень приятно. Я улыбнулась, постояла некоторое время на этом месте и побежала к друзьям, чтобы рассказать об этой встрече.

Я люблю путешествовать, но мои поездки по разным странам и городам никак не влияют на мое отношение к Москве. Я все так же сильно люблю ее летние рассветы, прекрасней которых нет ничего. В это время Москва становится настолько пустой, настолько безлюдной, что кажется, что она вся твоя.

С возрастом я все чаще начинаю обращать внимание на то, как меняются улицы и здания, уношусь в воспоминания и пытаюсь восстановить облик города из моего детства и юности. И еще мне кажется, что между москвичами и петербуржцами, как и между этими двумя столицами, существует какая-то особая любовь.

Когда-нибудь я расскажу о своей любви к Северной столице, но это, как говорится, совсем другая история…

Аурен Хабичев
30 лет, журналист, публицист

Впервые я оказался в Москве почти одиннадцать лет назад, в 2007 году, когда приехал работать в столицу по приглашению одного федерального СМИ. И первое, что я смог внимательно разглядеть не из окна автобуса, был Казанский вокзал.

Но связываться со своими потенциальными работодателями мне даже не пришлось – не успел я ступить на московскую землю, как зазвонил мой телефон. Голос в трубке сообщил мне, что все договоренности отменяются и что трудиться в федеральном СМИ мне не суждено. Полагаю, что с ними связались мои коллеги из республиканского филиала, в котором я работал, и попросили со мной дел не иметь – профессиональную ревность никто не отменял.

На вокзале меня, слава богу, встретили знакомые и позволили некоторое время пожить у них бесплатно. Я быстро отыскал новую работу, подтвердив известную всем фразу, что «Москва – город возможностей». Стоит лишь приложить немного усилий. Я думаю, что столица России – это город особого толка. Он будет для тебя таким, каким ты его хочешь видеть, – веселым или депрессивным, ярким или блеклым, дружелюбным или настроенным враждебно.

Я родился и вырос в профессорской семье, мой дедушка был ученым, и среди других близких родственников есть и композиторы, и художники, и ученые, и общественные деятели. Моя бабушка всегда говорила, что Москва – это город славных и добрых людей. Сейчас таких горожан в сравнении с прошлым веком, полагаю, стало меньше, но найти их тоже можно.

Я очень люблю Большой театр, центр дизайна и архитектуры «ArtPlay» и множество других хипстерских мест. За десять лет жизни в главном городе страны со мной произошло множество разных событий, о которых я, так или иначе, писал для «Газеты. ру» или «Независимой газеты», но об одном из самых необычных происшествий я до сих пор молчал.

Шел 2009 год, в мире во всю бушевал экономический кризис. Я потерял работу и никак не мог найти новую. Я хватался за любую подработку, что мог найти. Ходил даже на съемки в Дом моды Славы Зайцева, где зарабатывал по 4 тысячи рублей за фотосессию. Но этих денег для жизни в Москве, конечно же, не хватало. Я влез в долги, мне нечем было платить за квартиру.

На душе и в жизни было так тяжело, что однажды я даже написал на своей страничке «ВКонтакте» пост в духе того, что устал от этой жизни – внутри меня жила депрессия. Хозяйка выживала меня из съемной квартиры на Старой Басманной улице, платить мне было нечем, и я просил ее дать мне отсрочку хотя бы на пару дней.

Столица России – это город особого толка. Он будет для тебя таким, каким ты его хочешь видеть, – веселым или депрессивным, ярким или блеклым, дружелюбным или настроенным враждебно.

И вдруг в социальной сети мне неожиданно приходит письмо с неизвестного мне аккаунта, на котором не было никакой информации о том, как выглядит его владелец и чем занимается. Некий Александр поздоровался со мной и спросил, что случилось. Я был в таком странном душевном состоянии, близком к упадку, что написал огромное письмо этому человеку, где рассказал все о сложившейся ситуации. Пожалуй, мне надо было выговориться.

– Скажите, а мы можем с вами увидеться завтра? Вы можете приехать к отелю на Неглинной, я выйду к вам, и мы немного прогуляемся? – спросил меня новый знакомый.

Я не знал, как относиться к такому предложению от незнакомого мужчины – на слуху были разные «московские истории» о таких «добрых» людях, – но я решил, что ничего не теряю от этой встречи, и согласился.

Днем у входа в гостиницу меня ждал человек средних лет. На улице был октябрь, он был одет в «лужковскую» кепку, классические штаны и серую куртку. На вид – около 55 лет.

Мы пошли с ним в сторону аптеки, разговаривая о жизни. В тот день этот человек совершенно неожиданно дал мне в руки конверт с 10 тысячами долларов, ничего не попросив взамен. Сказать, что я был в шоке, – это не сказать ничего. Деньги были настоящими, хотя я в этом долго сомневался и даже пошел в обменный пункт, дабы в этом убедиться. После этого я сразу же вернулся к себе домой на Басманную, расплатился с хозяйкой и в тот же день снял себе квартиру получше.

Через день или два я снова встретился с Александром по его инициативе. На этот раз местом встречи была Неглинная улица, мы недолго погуляли и поболтали. И снова он предложил мне взять деньги. Так в моих руках оказались еще 250 тысяч рублей.

Я до сих пор не знаю его настоящего имени, его профессии и сферы деятельности. У него не было детей, сам он жил то ли в столице, то ли в Санкт-Петербурге. Благодаря его помощи я вернул все свои долги и стал жить в квартире рядом с ЦУМом.

Этот мужчина по имени Александр исчез из моей жизни так же внезапно, как и появился. Примерно год еще мы общались в социальных сетях, он был в курсе моих дел. Но когда он понял, что я встал на ноги и больше не нуждаюсь в его помощи, он удалился из социальной сети. Знакомство с ним научило меня бескорыстно помогать другим людям, потому что он буквально вытащил меня из ямы, и теперь я тоже хочу быть полезен кому-то еще.

Как и любой приезжий, я много раз менял место жительства в Москве и часто попадал на не очень адекватных арендодателей. Чаще всего они были бизнесменами или представителями власти, отчего чувствовали определенную вседозволенность, и порой они вели себя со мной очень разнузданно.

Как-то я снимал квартиру на Ленинградском проспекте. Хозяин жилья имел привычку приходить за ежемесячной платой в нетрезвом состоянии, а потом забывать об этом – или делать вид – и являться за ней еще раз на следующий день. У нас были настоящие скандалы, меня покрывали трехэтажным матом, но до определенного времени я пропускал это мимо ушей.

Ему постоянно хотелось конфликтов, он вечно хотел доказать то ли самому себе, то ли мне, что он чего-то стоит. Его очень беспокоило, что я приехал в Москву из кавказской республики, а значит, по ночам я точно должен был собирать бомбы. А уж когда он узнал, что я не особо верю в бога, его захватила идея крестить меня, что он несколько раз и пытался осуществить.

В один прекрасный день он привел в квартиру самого настоящего попа. Я весьма скептически отношусь к таким вещам, как освящение квартир. Мне нравится бывать в церквях, нравится их атмосфера, но когда религия выходит за рамки храма, это вызывает во мне чувство протеста.

Но даже такой спокойный квартирант, как я, рано или поздно устает от подобного типа людей, и я решил уехать с Ленинградки. Депозит мне, конечно же, не вернули – хоть я и не надеялся на это.

Я уехал из этого жилья даже раньше, чем обещал, и, когда в конце месяца хозяин явился в квартиру и не нашел меня там, он был в ярости. Его жадность и наглость меня поразили. Он звонил мне, говорил, что хотел запереть меня, хотел знать, куда я вывез свои вещи, хотел получить 20 тысяч рублей за то, что нашел где-то в квартире грязный подоконник, хотя уборщица ко мне ходила регулярно.

В России, если ты человек пишущий, но тебя зовут, скажем, не Ваня Сидоров, то в твоих литературных способностях всегда сомневаются. Тебе нужно постоянно доказывать, что русский язык – твой родной, что ты человек русского формата. На некоторых телевизионных каналах, где я работал, руководство позволяло себе много нелицеприятных слов по этому поводу, но сейчас все это постепенно уходит в небытие.

Для меня Москва – город, где стереотипы начинают стираться. Случаи, когда тебе отказывали в работе, потому что ты всем хорош, но зовут тебя необычно, большая редкость. Хотя мои колонки в «Газете. ру» часто вызывают полемику в комментариях, многих бесит, что некий Аурен может профессионально и грамотно изъясняться на «их» языке.

Я долго и планомерно атаковал телеканал НТВ, посылая туда свои резюме, пока в один прекрасный день мне не позвонил Павел Романов, продюсер программы «Чрезвычайное происшествие». Было восемь утра, меня трясло от радости, потому что мир телевидения, который постепенно сдает свои позиции в борьбе с интернет-медиа, казался мне тогда очень привлекательным. Москвич не так сильно обрадовался бы такой работе, но для меня это было важно, ведь мама и сестра увидят мою фамилию в конце передачи – в регионах к работе на ТВ относятся с пиететом.

Я настолько много работал и так отдавался процессу, что меня взяли в штат уже через две недели после стажировки. Видимо, руководство программы очень впечатлил эпизод, когда я ночевал у стен общежития РУДН, чтобы сделать интересный сюжет о темнокожих проститутках. «Ночных бабочек» я там не обнаружил, но мое упорство сыграло свою роль в продвижении по карьерной лестнице.

И все же неудивительно, что через какое-то время я утомился от должности корреспондента: снимать бесконечные сюжеты о безголовых трупах и бандитских перестрелках мне стало уже неинтересно, и я «переключился» на публицистику.

Самым счастливым днем в Москве стал тот, когда вышла моя первая публикация в журнале «Новый мир». Именно его выписывал мой дядя, который в свое время рассказывал мне историю про Чингиза Айтматова. Прославленный писатель жаловался ему, как трудно публиковаться в этом издании, но если это случилось, то можно сразу же стать известным. Известным я не проснулся, но, по крайней мере, это дало мне уверенность, что мои тексты чего-то стоят.

Саша Фром
32 года, журналист

Как всякий «понаехавший», я часто меняю адреса в Москве. А как журналист – и того чаще. За пять лет набралась солидная «коллекция» квартир, работ и так называемых «вписок» – мест, где ты находишься какое-то непродолжительное время.

Например, площадь у Киевского вокзала. Каждый раз, когда я оказываюсь здесь, ноги сами несут меня на Берсеневскую набережную, к офису одной из моих прежних работ. В свое время приходилось ездить сюда с другого конца Москвы, чтобы выдавать на-гора́ рекламные тексты. Редкий мой рабочий день обходился без опозданий. Еще с тех пор у меня сохранилась привычка в районе Киевского вокзала переходить на бег – сразу, как только я выхожу из вагона метро.

То же самое происходит, когда я попадаю на Никитский бульвар. Здесь находится офис ТАСС – грозное, могучее серое бетонное здание. Внутри – до одурения оруэлловский мир, который со временем поглощает тебя и отсекает все, что не важно для работы. Но по-другому и невозможно, если твоя работа состоит в том, чтобы обслуживать гигантский телеграф. И нужно уметь подчиняться его пулеметному ритму.

Меня хватило всего на одну весну. Но эти четыре буквы оставили след не только в моей трудовой книжке, но и в моем подсознании. ТАСС передает. ТАСС сообщает. ТАСС не шутит. ТАСС не ошибается. ТАСС никому не верит. ТАСС, ТАСС, ТАСС – я слышал это по 9–10–12 часов в день. Закрываешь глаза – перед носом пляшут черные строки заголовков, по которым бьют маленькие красные молнии. Срочно! Публикуем! Каждый раз, когда слышу «ТАСС», руки невольно вздрагивают.

Но есть в моей коллекции и другие московские адреса, особенно близкие. И дом на Большой Грузинской – как раз такой. Особенно близкий.

Здесь, в сталинском доме у Московского зоопарка, до сих пор живет рыжеволосая девушка с голубыми глазами. Почти десять лет назад нас свел поезд Москва – Севастополь, где она была пассажиром, а я – проводником ее вагона. Так вышло, что в последний год студенчества, когда я учился на журфаке, судьба занесла меня на эту подработку. И я ни секунды не сомневался, стоит ли променять пыльный душный город и три месяца безделья на время, полное приключений. Конечно, приключения победили.

Еще во время стоянки на Курском вокзале мой взгляд зацепился за нее, она напомнила мне фею из сказки. Когда фея протянула мне свои паспорт и билет, выяснилось, что имя у нее тоже было сказочное – Алиса.

Мы обменялись взглядами. Помню, что в тот момент меня слегка ударило током. Я посмотрел в билет – 9-е место. «Проходите, пожалуйста», – сказал я, медленно протягивая документы Алисе. Она медленно их забрала и вошла в вагон. А я еще минут десять унимал пульс и еще час ходил мимо ее купе, пытаясь найти повод познакомиться поближе.

Она пришла сама под вечер. За чаем. Я с трудом подавил волнение при виде этих голубых глаз и рыжих волос, меня тянуло к ней. От приступа влюбленности меня спасли мои знания по журналистике. Я вспомнил, что, если хочешь разговорить собеседника, надо задавать вопросы, требующие развернутого ответа. Два-три вопроса – и мы вдруг оказались в плену долгой беседы, которая продолжалась до глубокой ночи.

Я узнал, что Алиса – москвичка в третьем поколении, тоже студентка, но собиралась сменить вуз, потому что ей не хотелось быть гуманитарием – она мечтала строить роботов и заниматься высокими технологиями. А если не получится с роботами, просто сделать что-то, что изменит судьбу человечества – открыть лекарство от рака или придумать установку для запуска термоядерного синтеза.

А еще она мечтала переехать куда-нибудь на юг, в Италию или хотя бы в Крым, построить там хижину и вырастить двух детей подальше от цивилизации.

– Значит, сейчас ты едешь в Крым строить хижину? – подколол я.

– Нет, к Максу на отдых.

– Макс – это друг?

– Да. Друг и любовник. У нас свободные отношения.

Эта новость меня шокировала. С одной стороны, я понял, что мои шансы сблизиться с ней стремятся к нулю. С другой – они все-таки еще были, ведь отношения у Алисы были свободные.

Периодически мы ходили в тамбур на перекур и, пуская дым в потолок, молча смотрели, как за окном проносятся тени деревьев. В полумраке плохо освещенного тамбура Алиса выглядела еще привлекательнее. И стояла так близко, что не хотеть ее было просто невозможно. Граница избавила меня от мучений. Согласно правилам пограничного контроля, пассажиры должны быть на своих местах, пока идет проверка. О чем я и сообщил Алисе за полчаса. Она внезапно задала вопрос:

– А собаки там есть?

– Бывают. А что?

– У меня тут с собой кое-что есть.

Я похолодел.

– Что?

– Амфетамины.

Наркотики? Я посмотрел с укором в эти прекрасные голубые глаза. Как? Ну как красивая интеллигентная девушка может быть такой? Этого я не понимал. Но понимал, что вот он – тот самый шанс завоевать ее.

Во время стоянки на Курском вокзале мой взгляд зацепился за нее, она напомнила мне фею из сказки. Когда фея протянула мне свои паспорт и билет, выяснилось, что имя у нее тоже было сказочное – Алиса.

– Неси. Быстрее.

Алиса метнулась в купе и принесла маленький пакетик с синими таблетками. Я скользнул в свое служебное купе, стараясь не разбудить напарницу. Я знал, что проводников особо не проверяют, и спрятал злосчастный пакетик среди моющих средств, сваленных на третьей полке.

Пограничный контроль я встречал с холодком, который волнами пробегал по спине. К счастью, нам с Алисой повезло – наряд был без собаки. От внезапного облегчения я заговорил таким ровным и гладким голосом, что удивил сам себя. Когда все закончилось и мы пересекли границу, я радостно ждал возвращения Алисы. Но она не пришла – заснула. Я сдал свою смену напарнице и тоже ушел спать. Кажется, мне снилась Алиса.

На следующий день я вернул ей опасный «груз». Она коротко поблагодарила и долго молчала. Я тоже не знал, что говорить. Мы прибывали в Севастополь, и на душе было паршиво. На перроне мы простились так, словно не было никакого ночного разговора, перестрелок взглядами, томного молчания и риска угодить за решетку.

У поезда ее встречал Макс. Я сразу понял, что это он: при его виде мне от ревности свело скулы. Макс встретил Алису с цветами, чинно взял ее под руку и повел к такси. Я смотрел им вслед, пока она не села в машину. Мне хотелось броситься следом, вытащить ее оттуда, прижать к себе и не отпускать. Но я сдержался. Я понимал, насколько глупо сейчас будет выглядеть такой поступок. Меня утешала лишь одна приятная мысль: перед тем как проститься, Алиса дала мне свой московский номер.

Через две недели, сойдя с крымского направления, взяв трехдневный отгул и бутылку массандровского коньяка, купленную в последнем рейсе, я набрал номер Алисы. Мы общались как закадычные друзья. Я сказал, что у меня есть три дня, но нет ни сил, ни желания ехать в общагу на север Москвы. Алиса тут же пригласила меня «вписаться» к ней на Большую Грузинскую. Большего я и желать не мог.

Мы договорились встретиться тем же вечером у «Баррикадной». Несколько часов я провел один, бродя по переулкам старой Москвы в приятном предвкушении. А вечером мы наконец-то увиделись. Я узнал ее стремительную походку и развевающиеся рыжие волосы еще издалека. Но, увы, Алиса снова была не одна. Она пришла с Максом. С другим Максом.

Тот, крымский, Макс был светловолосый и в очках. Этот – темноволосый, с хвостиком, похожий на Джонни Деппа. Еще он курил травку прямо на улице. «Господи, ну за что мне это?!» – подумал я. Но отступать уже было некуда. Сознавая весь идиотизм ситуации, я перешагнул через свою гордость и остался в доме на Большой Грузинской в компании Алисы и ее приятеля. И чем дольше я там находился, тем больше убеждался, что попал в какую-то невероятную и безумную страну чудес.

Как выяснилось позже, оба Макса знали о существовании друг друга и никаких претензий друг к другу не имели. Идея свободной любви удерживала между собой этот странный союз. Она и тяга к травке, разным веществам, психоделическим мультикам, либерализму и заброшенным зданиям. По своему образу жизни Алиса и ее странная компания были самыми настоящими хиппи.

А еще Алиса была гостеприимной хозяйкой – для дорогого гостя не было жалко ни дорогого шоколада, ни дорогого кофе и вообще ничего, что нашлось бы в холодильнике или шкафу. Этому изобилию недоставало только жарких ночей любви. Но их с избытком заменяли жаркие разговоры.

Днем я гулял по Москве, наслаждаясь чувством свободы, как мальчишка, сбежавший с уроков. Я побывал на Ваганьковском, в Нехорошей квартире, прошелся по Бульварному… И каждый день только и делал, что ждал вечерних встреч на Большой Грузинской.

Вечера я проводил в компании Алисы и Макса – они были неразлучны. Наши встречи втроем, которые случались на ее кухне в дыму и дурмане, напоминали мне фильм «Мечтатели» Бернардо Бертолуччи. Только без оргий. Для этого мы все были слишком хорошо воспитаны.

Весь свой жар мы тратили на дискуссии. Макс был неплохо эрудирован и частенько побеждал Алису в интеллектуальных баттлах. Она, безуспешно пытаясь подобрать аргументы в том или ином случае, забавно горячилась и начинала что-то быстро говорить, возбужденно жестикулируя и упрекая его в передергивании фактов. Мы с Максом насмешливо переглядывались и лишь хохотали в ответ – женщина!

Я не мог блеснуть глубокой эрудицией в сферах, далеких от меня. Поэтому частенько молчал и просто любовался Алисой, ее движениями и фигурой. От моих томных мыслей меня нередко отвлекали вопросы или громкие возгласы. Я удачно вставлял свои пять копеек, отчего Макс или Алиса уважительно взирали на меня или требовали пояснить свою точку зрения. Но чаще всего я оставался в роли зрителя на этом спектакле абсурда.

– Ваши разговоры похожи на беседы шляпника и Алисы из Страны чудес, – сказал как-то я после очередного философского диспута.

Обычно беседы длились часов до трех-четырех ночи. Мы успевали выпить, выкурить и съесть все, что было в доме. Я уставал первым и шел спать в зал, похожий на квартиру-музей писателя или профессора. Здесь стоял тяжелый письменный стол, на котором возвышалась медная лампа с зеленым плафоном.

Такие часто показывают в старом советском кино. Одну из стен занимал солидный шифоньер на кривых ножках, забитый доверху книгами, журналами и пластинками. У противоположной стены стоял старинный диван. На потолке была лепнина, а на полу лежал потемневший от времени паркет.

Когда в первую ночь я выключил свет, в окне засиял силуэт римско-католического собора Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии. От его величественного вида, от зеленой лампы на столе, от запаха старых дверей и атмосферы этого места я впервые в жизни ощутил приступ восторга. Было грустно только оттого, что Алиса находилась так близко и так далеко – спала в шаге от меня, за стеной, но в объятиях Макса.

На следующий день я узнал, что догадка о профессорской квартире была правдой. Как рассказала Алиса, ее дед был авиаконструктором в сталинские времена. Да еще и одним из покорителей Севера.

Выходные на Большой Грузинской прошли быстрее, чем хотелось. Я успел влюбиться не только в Алису, но и в ее дом. Успел привыкнуть к расслабленной московской речи, неспешным прогулкам по теплым темным бульварам и спорам ни о чем. Во всем этом было что-то по-булгаковски мистическое и по-бунински трогательное.

Какая сила помогла мне вернуться из московской сказки в мою обычную жизнь, я уже не помню. Видимо, чувство долга, полученное мной от отца-военного. Потом, когда я совсем переехал в Москву, мы уже виделись с Алисой на других адресах. К тому моменту она покинула сталинку и переехала в Подмосковье с Максом. Со вторым Максом. Кстати, они поженились.

В 2012-м они оба были на Болотной площади на «Марше миллионов». В надежде, что это мероприятие что-то изменит. Я в тот момент был на родине, за Уралом, и дрожал от мысли, что кто-то в форме схватит эти рыжие волосы и потянет в автозак. Слава богу, обошлось.

Однажды Алиса приехала ко мне в гости. Тогда я снимал комнату на Юго-Западе, недалеко от Вернадского. А она как раз поступила в Бауманку, где ее должны были научить строить роботов. Мы решили отметить это событие коньяком. Был дождливый вечер, утром ей нужно было идти на пары, и Алиса решила остаться у меня ночевать. Так она изложила свою историю мужу по телефону. Тот не возражал. Я был счастлив.

Мы сидели так же уютно, как и в первую нашу встречу в поезде. Разговорившись, я стал вспоминать те беседы, которые мы вели тогда о мечтах, о счастье, о любви, о жизни. И конечно, я вспомнил о Большой Грузинской и о том, как я часами рисовал в своем воображении ее обнаженный портрет, пока она дискутировала с будущим мужем.

Алиса посмотрела на меня взглядом, от которого загорались искры, и просто сказала:

– Я была не против. Но мне показалось, что тебе это было неинтересно.

Я помолчал. Потом залпом выпил все, что было в стакане, встал, взял ее за руку и повел в свою комнату. Как обычно, мы не спали до трех утра. Но совсем по другой причине. Нет, ей не было стыдно. И мне, разумеется, тоже.

Сейчас мы с Алисой видимся редко. Конечно, та ночь ничего не изменила ни в ее, ни в моей судьбе. И все же, когда я оказываюсь на Большой Грузинской, я все время вспоминаю рыжие волосы и голубые глаза Алисы. И на душе становится чуть теплее.