Текст книги "В поисках острых ощущений"

Максим Кустодиев
В поисках острых ощущений

© Максим Кустодиев, 2018 г.

© ООО «СУПЕР Издательство», 2018г

* * *

1

Круглолицый посетитель удобно расположился на кожаном диване в приемной, вытянув ноги в блестящих добротных ботинках. Он никуда не торопится, он готов ждать. Он с интересом разглядывает секретаршу. Та без стука входит в кабинет своего шефа с кофейным подносом. Латунная табличка на двери. Изящная гравировка: Журбенко Валерий Ефимович, исполнительный директор.

Если приоткрыть дверь, то сидящий за столом мужчина поднимет глаза и приветливо улыбнется. У него внешность преуспевающего человека. Притом, что одет он просто, никаких рубашек с галстуком, обычный свитерок, очки в тонкой оправе. У него всегда наготове улыбка, предназначенная входящему в кабинет. Вполне вероятно, Светлана, его секретарша, как нельзя более заслуживает того, чтобы ее встречали с видимым расположением. На ней короткая юбка, возможно, излишне короткая, ведь здесь не кабаре, не цирк, а вполне серьезное учреждение.

– Как там оно, бьет ключом? Все хорошо?

– О, все отлично!

В руках у Светланы круглый деревянный поднос. Кофейник, чашка, блюдечко с овсяным печеньем, сахар отсутствует. Сахар не полезен.

– К вам посетитель. Говорит, ваш школьный друг из Киева.…Может, еще одну чашку?

Друг детства из Киева? Валерий Ефимович искренне не мог вспомнить никого, кто отвечал бы такому определению. Разумеется, Журбенко присутствовал в разных социальных сетях – фэйсбук, твиттер, однокласники – положение обязывало. И там, в сетях, у него имелось немало «друзей». Но школьный друг из далекого прошлого?..

– Друг? – переспросил Журбенко. – Пусть подождет. Чашку не надо, – сказал он и уткнулся в свой раскрытый ноутбук.

«– Как скучно! – сказала она.

Утром, уже в пальто, в ботинках, N. на цыпочках подошел к кровати поцеловать спящую жену; он всегда так делал. Сегодня она почему-то не спала, глаза открыты, и во взгляде, это ошеломило его, искренняя враждебность.

– Очень скучно! Каждый раз ты целуешь меня, такой темпераментный, как холодильник, и уходишь к себе на работу.

N. усмехнулся. Что же, ритуалы не всегда исполняются на высоком эмоциональном уровне, но ведь они реально облегчают жизнь. Не так просто сбить N. с намеченного, он склонился к ее лицу, потерся носом о щеку, прикоснулся губами, почувствовав несвежее дыхание. Вполне извинительно, подумал он, такой запах бывает после сна, особенно, если с вечера выпить водки. Вчера они прилично выпили за ужином, потом, как обычно после водочки, был интим. Надо признать, в привычной, хорошо знакомой процедуре, немало приятного. Они вместе уже четыре года. Это много? С прежней женой, Ириной, которая осталась в Киеве, N. прожил почти двадцать лет. Теперешняя его жена, Оля, моложе и лучше качеством, хотя и пьет как боцман. Вчера ночью N. был на высоте, он сам это чувствовал. Ольга стонала.

– Боже! О, Боже! – повторяла она. – Как это чудесно! Ты, конечно, такого не испытываешь. Мужчины такого не чувствуют…».

Его семейная жизнь – уж какая есть – все пойдет в дело. Позднее он вставит все это в свое очередное литературное произведение.

А ведь она права, подумал Журбенко, закрывая сделанную в ноутбуке запись, на самом деле, какая скучная, неинтересная жизнь! И что же придумать? Замутить с секретаршей? Она, скорее всего, будет не против. Но ведь это пошло, очень пошло. Нет, надо просто писать. Писать, и дожидаться знакомого ощущения, будто кто-то пишет твоей рукой. Валерий Ефимович не раз переживал такое, это, очевидно, и есть вдохновение. Но как его дождаться, что может послужить стимулятором? В задумчивости он достал из бара бутылку и налил себе водки. Вот что губит художника, торжественно, словно тост, произнес он и выпил. Закусив остатками печенья, нажал кнопку интеркома и велел пригласить посетителя.

– Узнаешь, Валик?

– Петя Грицай? – неуверенно произнес Журбенко. Валиком его в самом деле называли в школе.

– А то! Я думал, не узнаешь, богатым стану.

Посетитель, круглолицый располневший мужчина, раскинув руки, уверенно приблизился к столу исполнительного директора, готовясь, по-видимому, к дружеским объятиям, но обниматься через стол было как-то неудобно, а Валерий Ефимович навстречу не вышел, разве что немного приподнялся. Пришлось ограничиться рукопожатием.

– Ну как ты, чем занимаешься? – с вежливым дружелюбием поинтересовался Журбенко.

– Та занимаюсь, работаю, – усмехнулся гость, протягивая удостоверение.

Журбенко раскрыл книжецу с тисненным трезубцем.

– СБУ? – с удивлением произнес он.

– Оно самое, служба безопасности Украины.

– Не опасно приезжать в Россию?

– Та не, я ж здесь в туристической поездке. Наведывались с женкой до старшего сына, он учится в Тарту, в университете, решили посетить СПб. Жена, Наталка, ни разу не была в культурной столице, она у меня молодая.

В ресторане, где в эти часы было совершенно безлюдно, Журбенко поначалу с трудом справлялся с раздражением. Бесило все: и нелепое, заведомо излишнее количество водки и всего остального, чего хватило бы с лихвой на целую компанию, и то, как с барской удалью делал заказ Петр Грицай, панибратски обращаясь к официантке, и то, что Петя категорически настоял, что платить будет только он сам, и его хохляцкий акцент, и даже какой-то интимный полумрак в заведении, но более всего Журбенко злился на самого себя, из-за того, что так малодушно позволил затащить себя сюда, «на рюмку чая, отметить встречу друзей». Позднее, однако, алкоголь и воспоминания о школьных годах сделали свое дело. Возникло некое умилительное ощущение удовлетворенности; настороженность, вполне объяснимая, по отношению к Петру, развалившемуся напротив с раскрасневшимся от водки круглым лицом, куда-то исчезла. С кое-кем из их общих школьных друзей Грицай, оказывается, поддерживал связь, и мог рассказать про них немало забавного. Незаметно переключились на политику.

Хотите сокрушить Россию, расчленить ее на княжества, сурово вопрошал Журбенко. Та не, может кто на Западе и хочет, но в Украине трезвомыслящие политики. Конечно, насмотревшись московского телевидения, в это не верится, но то факт. Надо же отделять пропаганду от реальной политики, учил Грицай. Украина хочет стать частью Европы, как та Польша, а лучше – как Испания. Для того ж требуются деньги, много денег. А кто даст? Только Запад, США. Но Западу нужна Украина только для противопоставления России. А теперь скажи, вот если Россия развалится, кому станет нужна Украина? Никому не нужна. Так что мы за сильную, большую Россию, и главное, чтобы она позиционировала себя как сильная, самостоятельная держава, и этим раздражала Запад.

Политика, впрочем, Журбенко не особенно интересует. Так он заявил. Пьяный – пьяный, а не стоит забывать, кто перед ним, мало ли что. С этой темы легко соскочили. Поговорили и о женах, о детях. У Пети второй сын, еще маленький, главные заботы впереди, от этого никуда не денешься, война, Донбасс – все это надолго. Журбенко поднял было руку, хотел сказать, что не надо опять про Донбасс, но тут школьный друг помрачнел и проговорил сухо так, как будто и не пил вовсе:

– Ты это, Валерий Ефимыч, знаешь, я все сказать тебе хотел, да не решался. Сын-то твой, Юрка, знаешь где?

– Знаю, – помедлив, произнес Журбенко. Он точно знал, что сын служит в армии. В элитных частях. – Ты, наверно, лучше знаешь. Но, судя по твоему вопросу, он живой?

– Так-то оно так, живой. В плену он. У донецких террористов. Вот оно как.

2

Семен Лядский умер внезапно. Что-то с сердцем. А был всего-то на два года старше Валеры. Получив скорбное известие, Журбенко немедленно бросил все свои дела в Киеве и вылетел в Питер. Тогда это было проще простого – самолеты летали без проблем, у власти Янукович, Крым украинский, ничто еще не предвещало грядущих потрясений.

Удачно все тогда сложилось. А если бы он не прилетел на похороны друга? Местечко, которое освободилось в результате трагического исхода Сени Лядского, занял бы кто-то другой, желающих хватало. С питерским предприятием их киевское издательство связывали долгие тесные отношения. (Все это вскоре лопнуло в одночасье, как если бы держалось на ниточках). Валера всегда относился к Семену как к отцу. В том не было даже доли корыстного расчета, он искренне восхищался старшим товарищем, ценил его эрудицию, знание людей, профессионализм. Должность, которую Журбенко занимал в Киеве, номинально была равнозначна его нынешнему положению, но по сути это день и ночь. Возможности, открывавшиеся в одном из крупнейших российских издательств, были на порядок выше.

Свой первый роман Валерий Журбенко опубликовал в киевском издательстве «Всесвит», в штате которого он тогда числился на какой-то невзрачной должности. Роман представлял собою канонический детектив в духе Агаты Кристи, лишенный, однако, какой-либо собственной интонации и занятных деталей. Дюжина гостей и домочадцев известного банкира оказывается в его загородном доме. Естественно, происходит убийство, подозревать можно любого из присутствующих. Валерий Журбенко, в ту пору еще совсем молодой человек, придумал для себя звучный псевдоним: Серафим Бравый. Чуткий, благосклонный читатель, который заинтересовался книгой начинающего автора (вероятно, такие читатели все же были, почему бы и нет), наверняка чрезвычайно удивился, ознакомившись со следующим произведением С.Бравого. Это оказалось нечто совершенно в ином жанре – повесть о тупике семейных отношений. Книга была представлена публике спустя полгода после упомянутого детектива. Валерий к этому времени уже обладал достаточным опытом семейной жизни и как супруг, и как отец малолетнего сына. В дальнейшем подобной продуктивности уже не наблюдалось, новые романы Журбенко выпускал примерно раз в два года, а то и реже. Хорошие, крепкие вещи. Брутальная, мужская проза. Женские образы, однако, удавались ему не слишком хорошо, он сам это знал. Ссоры с Ириной, теперь уже бывшей женой, он подробно описал в той ранней своей повести (что так естественно для литератора), и возвращаться к этому не хотелось.

Ирина была крайне раздражительна, в быту постоянно придиралась к мелочам, всеми способами готова была бороться против кажущегося к себе неуважения. Любая самая абсурдная идея, пришедшая ей в голову, поселялась там надолго, и переубедить ее было попросту невозможно. Все эти особенности характера супруги проявились не сразу, и Валерий поначалу винил во всем себя, дескать не может сделать жену счастливой; он из кожи лез вон, стараясь ее как-то развлечь. Все было напрасно. Годы проходили в безрадостном семейном общежитии. Раздражение было взаимным, но Валерий вел себя сдержанно, терпел, мудрости хватало. Он знал, что у жены есть отношения на стороне. Ирина работала на кафедре филологии в местном университете, и там у нее возник служебный роман. Профессор, ее любовник, слишком тощий, сутулый, страдающий какой-то хронической болезнью, женатый (конечно же), даже в робких мыслях не намеревавшийся оставить свою жену и двух несовершеннолетних детей, разумеется, никак не подходил на роль романтического парня, героя романа, который сумел бы хоть немного нейтрализовать психопатию Ирины. Любопытно было бы только узнать, в какой последовательности раскручивались события – охлаждение, быстро (с учетом особенностей характера супруги), переросшее в постоянное нестерпимое раздражение у них дома, а потом, как следствие, роман с немолодым профессором, либо вначале роман, уж затем раздражение и все прочее.

Поэтому, когда возникла возможность переехать в Питер, то поменять все, бросить все в родном Киеве оказалось на удивление легко. Работа по сути та же. Семья? Семья однозначно оставалась на Украине. С женой все давно шло к разводу. Сын жил своей жизнью, неделями не появляясь дома.

Сейчас Юре 23, в сентябре был день рождения. Рос он во вполне обеспеченной семье, симпатичный, умный мальчик, и здоровый, едва ли не самый высокий в классе. Занимался боксом, какое-то время увлекался водными лыжами, хорошо учился, школу окончил с медалью, с легкостью поступил в университет. Никаких проблем, вообще никаких проблем. Правда, на первом же курсе связался с дурной компанией. Девочки, травка – все это настораживало, но не сказать, чтобы очень уж заботило. Казалось, парень умный, переболеет, само все пройдет. Так оно и вышло. Беда, однако, пришла совсем с другой стороны. Удивительно, как эта дрянь прилипла к сыну. В семье, да и окружении Валерия Ефимовича все говорили только на русском; конечно, способны были воспринимать отдельные фразы или вывески магазинов на украинской мове, но не более того. Откуда же взялось это смехотворное представление о величии Украины, о ее роли в культуре, в мировой политике, это чванливое, высокомерное отношение к москалям, и, напротив, симпатия к одиозным типам вроде Бандеры. Поздно, поздно они с женой спохватились, прошляпили, упустили сына. Журбенко хорошо помнит, как они с Ириной вернулись домой, после того, как проводили Юрку на армейскую службу. (Это было в марте 2014, в последний раз, когда Журбенко приезжал в Киев). Оба они тогда чувствовали утрату, несколько номинального свойства, и, хотя ни он, ни жена никогда не признались бы в этом вслух, облегчение. Сын теперь сам по себе.

И вот вам, пожалуйста. Юрка, его сын, в плену.

Если честно, Журбенко нимало не симпатизирует киевской власти. Впрочем, он и не патриот Донецкой и Луганской республик. Но дело ведь не в этом. Парня надо выручать. Просто так надо. Сын все-таки. Валерий Ефимович не разделяет убеждений сына, национализм – это вообще-то безвкусица, это, если честно, очень противно. Но сын, его, Валеры Журбенко, кровь.

Редко, очень редко он вспоминает сына. Где он, что с ним, что у него на уме – все это кажется чрезвычайно далеким, как будто из какой-то другой жизни.

Петя Грицай ждет ответа. Петя Грицай, конечно, не представляет себе, как далек от нынешнего Валерия Ефимыча Журбенко его родной, единокровный сын со всеми его киевскими, украинскими делами. Вместе с похожими на правду документами, подтверждающими, что сын содержится в донецкой тюрьме. Петя говорит, что парню можно помочь. Он, Петя, почему-то уверен, что Валерий Ефимыч немедленно ухватится за эту возможность помочь. Но, мнется Петя, не все так просто. Да кто бы сомневался! Не зря же он нарисовался, старый школьный друг, конечно, не зря. Ну, давай, что там у тебя в рукаве? Карты на стол! Речь, понятно, о деньгах. И сколько же стоит «помочь парню»?

Грицай задумчиво крутит на столе развернутую бумажную салфетку. Ну, давай! Сейчас он напишет на бумажке сумму. Журбенко надо будет, сдвинув очки, изучить запись, потом разыграть удивление: «Это в долларах?!». Он так хорошо представлял себе предстоящую пантомиму и свою реплику, что только необходимость изображать озабоченного отца не позволяла ему от души рассмеяться.

Петр Грицай ничего не стал писать. Повертев смущенно салфетку, он поднял свои очи и тихо произнес:

– Речь идет о сотрудничестве.

– Сотрудничестве? – искренне удивился Журбенко.

– Угу.

– В смысле?

– СБУ. Служба безопасности Украины.

– То есть, мне надо стать Штирлицем? Но это же бред!

– Почему же?

– Да зачем же я вам? Какой от меня прок? Я далек от государственных секретов, – Журбенко хотел было засмеяться, но лицо собеседника было таким, что смех как-то не пошел, пришлось просто откашляться. – Послушай, я готов обсудить материальную часть решения проблемы. Понимаю, такие дела не делаются бесплатно. Но то, про что ты говоришь… это за гранью. К тому же я нисколько, как минимум, не симпатизирую украинским националистам. Надеюсь, ты не обиделся.

– На обиженных воду возят, – строго сказал Грицай. – И где ты видел националистов? У нас их не больше, чем здесь своих нациков, погоду делают совсем другие люди.

– Чем же, черт возьми, я могу быть полезен? Мне просто интересно, если хочешь, как литератору.

– Ты сможешь оказать кое-какие услуги своей Родине. Ведь ты украинец.

– Да какой я украинец! Мать русская, Ольга Петровна. Отец наполовину еврей, я только на четверть украинец.

– Ну и что? – не согласился Грицай. – Мы же не в Израиле, это у них национальность определяют по матери. От тебя ничего не требуется. Подпишешь согласие, чистая формальность…

– Потом со мной свяжутся, – подсказал Журбенко.

– Скорее всего, это я с тобой свяжусь. Но ничего сверхъестественного тебе не предложат, на этот счет можешь быть спокоен.

– Я подумаю, – пообещал Журбенко.

– Подумаешь? – друг детства очевидно был разочарован, он ждал, что Валерий Ефимыч легко проглотит наживку. – Ты же хочешь увидеть своего парня?

– Хочу, конечно, – выдохнул Валера. Хотя это было бы последнее, что пришло бы ему в голову, не будь задан такой вопрос. – А ты знаешь, как он оказался в плену?

– Разведгруппа попала в засаду.

Журбенко почувствовал вдруг необъяснимую гордость за сына. Вот, оказывается, он был в разведке, играет в такие взрослые игры.

– Петь, ты уверен, что сможешь его вытащить?

– Безусловно.

– Передай ему, чтоб он снова не совал свою башку в петлю. Хотя бы ради отца, который душу готов продать, чтобы его спасти.

Вот как убедительно играет Валера свою роль в мелодраме.

– Ничего с ним не случится. Освобожденных из плена держат в запасе. Нечего им делать на передовой, независимо от их желания.

– Вот как?

– Просто потому, что в плену их могли перевербовать.

– Это утешает.

– Ну, что же…

Грицай извлек файлик с вложенным в него листком соглашения. Но Валерий Ефимыч отшатнулся. Нет, не сейчас, он не собирался ничего подписывать. Он еще подумает.

3

Аллах, естественно, акбар. И далее о том, что Аллаху нужен каждый верный мусульманин. Конечно, в первую очередь требуются надежные, несгибаемые воины. Но не только. Нужны и инженеры, и ученые, и врачи, и учителя. Люди любых профессий. Это должны быть честные, порядочные и, главное, искренне преданные, верные люди. Обычная ерунда.

Полковник Лукьянов дважды перечитал текст, размещенный на сайте Ахмета, усвоил, можно сказать, наизусть. Удивительно, все-таки, как же удается достучаться до этих несчастных. И ведь не скажешь, что будущие воины Аллаха поголовно какие-то неграмотные дуралеи. Отнюдь. Четверо, например, студенты университета, того же самого, откуда и главный злодей-вербовщик. Успешные, надо сказать, студенты, старшекурсники. Как же так? Есть и другой контингент. Малолетки. Школа, девятый, десятый класс, ветеринарный техникум. Все, естественно, мусульмане. Хотя не всякий до встречи с Ахметом посещал регулярно мечеть. Есть, впрочем, и курьезные исключения. Двое украинцев. Замыслили пройти воинскую подготовку в лагерях в Сирии, потом вернуться домой. Уверены, что со дня на день будет война с Россией, надо, мол, готовиться. Как будто там, на Востоке, их только и ждут, научат и отпустят. Наивные идиоты.

Сам Ахмет ни в какую Сирию не собирается. Циничный, глазки маленькие, хитрые, рожа вся в прыщах. Ничуть не фанатик, даже не верующий. Тупо нужны деньги. В личных планах аспирантура, семья, дом и проч. Создал дилетантский сайт в сети, отправил в Турцию одиннадцать добровольцев, рассчитывает получить за них вознаграждение. Последние трое завербованных никуда не поехали. Задержаны. Раскаиваются, намерены сотрудничать со следствием. Деньги за них, правда не так много, Ахмету выплатили из спецфонда ФСБ. Жить-то надо, вздыхает Ахмет. Он, собственно, и занялся этим делом исключительно ради денег, никакое Исламское государство, то бишь ДАИШ, ему, Ахмету, ни пришей, ни пристегни. Денежки ох как нужны! Он своих добровольцев отправлял в Турцию за их же счет, да еще и с турагентства, которое путевки оформляло, получал комиссионные. Ахмет раскрутил свой бизнес, надеясь, что им заинтересуются исламисты и станут платить. Спецслужбы опередили исламистов, заинтересовались Ахметом раньше. Что-то он все же не договаривает. Ведь тех, отправленных в Турцию, кто-то должен же был встретить. И как с оплатой услуг? Если верить Ахмету, он передал на ту сторону свои банковские реквизиты с одним из добровольцев, и оттуда прислали всего-то четыреста долларов, вроде как от двоюродного брата из Баку.

– Вы пожелали побеседовать с начальством Алексея Ивановича, – выдержав паузу, произносит Лукьянов. – Я к вашим услугам. Полковник Лукьянов, Олег Павлович. У меня, разумеется, тоже есть начальство. В Управлении о нашем сотрудничестве известно. Но давайте договоримся, на сегодня я, стало быть, последняя инстанция.

Маленькие глазки оторвались от лица полковника, скользнули по стене с портретом Путина, по светло-зеленым занавескам широкого окна, просканировали полированную столешницу с разложенными на ней бумагами и снова уставились на хозяина кабинета.

Неприятное выражение глаз, взгляд тяжелый.

– Вы, к слову, не опасаетесь, что вас могли видеть входящим в наше учреждение? – поинтересовался полковник.

– Нисколько, – коротко отозвался вербовщик. – Я опасаюсь другого. Эти люди, которых я передал Лехе…

– Полагаю, Алексей Иванович постарался убедить вас, что с этой стороны вам ничего не угрожает. Я готов это подтвердить со всей ответственностью.

– Дураков, готовых ехать в Сирию, не так много, – сказал Ахмет.

– Вы так думаете? – полковник не вполне понимал, к чему этот тип клонит.

– Если никто не доберется до Турции, там заподозрят неладное.

– Разумеется. Но мы и не собираемся полностью перекрывать ваши, скажем так, поставки. И вообще, нас интересуют не столько те, кто едет туда, сколько те, кто возвращается.

– Они там, наверно, что-то почувствовали, иначе зачем бы им присылать кого-то оттуда, – произнес Ахмет тоном терпеливого взрослого, которому приходится объяснять нечто очевидное ребенку.

– Возможно, все как раз наоборот. Ваша активность привлекла внимание ДАИШ. Когда прилетает зарубежный гость?

Лукьянов, впрочем, прекрасно помнил, что некий турецкий родственник должен прибыть в субботу вечером рейсом из Баку.

– В субботу, – сказал Ахмет.

– Ну, вот и отлично. Встретитесь с ним, узнаете, что им надо.

– Я хотел бы быть уверенным, что с приезжим ничего не случится. Если вы его задержите… Вы же понимаете, я очень рискую.

– Никто его не задержит. Мы просто постараемся очень аккуратно отследить его контакты. Вероятно, он собирается посетить не только вас, согласны?

В университете Ахмет изучал языки: арабский, древнегреческий и факультативно голландский. Последний – так, смеха ради. В голландской группе было всего девять человек, он, Ахмет – единственный мужчина, такое положение ему нравилось. Языки давались легко. По-арабски он читал не только Коран, но и стихи средневековых поэтов, и даже древние трактаты по математике, не вполне, впрочем, понимая саму суть этих трудов.

В окружении своих сокурсниц-«голландок» Ахмет направлялся к выходу на набережную, когда вдруг заметил знакомую фигуру. Собственно, ее было сложно не заметить. В приметном, оживленном месте, где на небольшой площади сосредоточено множество скульптурных изображений весьма незначительной художественной ценности, стоял ни кто иной, как капитан Алексей Иванович Власенков. В тесном красном пуховике и потертых джинсах его можно было принять за студента-переростка. Ахмет с извинениями распрощался с девушками и приблизился к своему куратору. Тот сосредоточенно рассматривал некий сад небольших камней, похожих на кукольные надгробья, каждый камень обозначал здесь один из университетов в разных городах и странах, с которыми у питерского университета, надо понимать, имелись контакты.

– Ты где учился, Леха? – насмешливо спросил Ахмет. – Явно не здесь. Наверное, в академии МВД?

– Не будем терять время на болтовню! Ты вечером едешь в аэропорт встречать гостя?

Ахмет собрался было съязвить на тему риторических вопросов, но сдержался. Просто кивнул.

– Давай еще раз. Ты его ни разу не видел?

– Не видел. Не имел счастья.

– И он тебя не видел. Если ты ничего не перепутал. Еще раз, как, по-твоему, гость тебя опознает?

– Еще раз. Я думаю, что те ребята, которых я туда отправил, подробно описали мою внешность. Поэтому никаких журналов «Огонек» в левой руке или других знаков не предусматривается. Буду стоять в толпе встречающих, вот и все.

– Ладно. Не опаздывай. Мы будем поблизости.

– Это вы зря. Я-то вас не замечу, но он наверняка профессионал.

– За нас не беспокойся.

Вечером Ахмет послушно приехал в аэропорт и занял свой пост немного в стороне от выхода, но так, чтобы его наверняка можно было увидеть. Прилетевшие мужчины были как правило темноволосыми, с кавказскими чертами лица, по большей части с усами. На Ахмета никто из них не обращал внимания. Он понимал, что все делает правильно, и беспокоиться не о чем, но почему-то нервничал. Когда незнакомец обратился к нему по имени, он вздрогнул как от удара током.

– Ахмет? – повторил приезжий с каким-то минимумом вопросительной интонации. – Будем знакомы. Я Влад.

Это был высокий, спортивного сложения человек в черной куртке, и с черной спортивной сумкой в руках. Лицо и шея у него были красными, как если бы он перегрелся на южном солнце. Густые седые брови и короткая седая шевелюра подчеркивали красноту. Лицо абсолютно европейского типа, ничего арабского или восточного не наблюдалось. Не Ибрагим, не Сулейман – Влад. На вид лет сорок.

– Удивлен? – усмехнулся Влад. – Ожидал встретить кого-то другого?

– Вы русский? – тупо спросил Ахмет.

– Русский, да. Точнее украинец.