Текст книги "Атлантикс"

Её звали Глория, и я предстал перед ней в своём самом привлекательном человеческом облике. Двухметровый мускулистый красавец с копной золотых волос, подчёркивающих глубину чёрных глаз. Это был мой любимый вид – результат бесчисленных превращений и игры библиотекой самых чистых человеческих генов, отобранных как у ныне живущих, так и у давно исчезнувших народов.

Генетика влекла меня, как и любого лемурийца, с детства. Мы – жители самых суровых областей малой Земли, построили уютные города, освещённые искусственным солнцем, закрылись тепловыми куполами от морозов и ветров и защитили себя от случайностей передовой наукой. Но это лишь усилило ощущение несовершенства человеческого существа.

Древняя Шамбала – экспериментальный посёлок миллиардеров, неожиданно ставшая форпостом человечества в период его упадка, и сегодня остаётся уголком снобов – тех, кто стремится законсервировать уже утверждённое могущество атлантов. Атлантикс – военная база – центр электронного слежения и новейших инженерных разработок. Возможно, это тот мир, который вскоре позволит атланто-человечеству устремиться к звездам. Пангея – новая земля, вздыбленная со дна океана, экспериментальная лаборатория геологии и климатологии. Когда-нибудь от создания новых континентов пангейцы перейдут к моделированию климата планеты, сместят ось вращения Земли, растопят льды Антарктиды и накроют большую часть суши тропическим одеялом. Всё это – центры человеческого гения, доказывающие могущество и созидательную силу разума, восставшего против энтропии и деградации. Но Лемурия – это совсем другое. Лемурия – тот мир, где меняется сам человек: здесь рождается новый атлант – человек воистину всемогущий, способный менять своё тело, приспосабливая его к любым условиям жизни, преодолевать довлеющие над разумом инстинкты и открывать чистое и ничем незамутнённое сознание. Если вселенская цель материи – эволюция от неживого к живому и от неразумного к истинно разумному, то достигнута она будет именно в Лемурии.

Мы встретились с Глорией в Алтантиксе. Я приехал как студент, чтобы прослушать несколько курсов социологии большой Земли, Глория – как исследователь событий, происходящих в чуждом и скучном нам мире человеческого муравейника. А причиной, заставившей меня на пару месяцев оставить Лемурию и любимые генетические эксперименты, было открытие, сделанной мной в Антарктиде. Я нашёл его – титана духа – одного из первых исследователей мёртвого континента.

На восемьдесят втором градусе южной широты я обнаружил промёрзший насквозь труп человека. Это не была могила – путешественник в позе эмбриона лежал между камней в естественной пещере, открывшейся мне на миг по игре случая. За два с лишним столетия сползающие льды несколько раз сдавливали тело, но, думаю, оно выглядело примерно так же, как и в момент смерти. До этого я никогда не видел людей – современные жители большой Земли – деградировавшие существа с небольшим мозгом были мне неинтересны, тела же наших общих предков в открытых экспозициях Лемурии и Шамбалы не выставляются.

Я долго стоял и рассматривал этого человека – ростом он был намного ниже меня. Иссохшие мышцы также вряд ли отличались богатырской силой. Поразила одежда погибшего – примитивная неудобная куртка из какой-то холодной, тяжёлой материи и отсутствие обуви. Я обыскал окружающую площадку, но не нашёл никаких следов стоянки. Кто ты такой – древний солдат с передового края Антарктики и зачем ты оказался здесь в царстве вечного холода?

Атлантам и особенно их лемурийской ветви присуще огромное любопытство. Столкнувшись с неизвестным, мы не успокаиваемся, пока не создадим стройную теорию, в которой есть объяснение новому факту. Вернувшись домой, я прочёл историю поиска и исследования Южной земли за последние полтысячи лет, возмутился тем трудностям, с которыми участникам экспедиций приходилось выбивать финансирование своих походов у правительств и той наглостью, с которой затем эти правительства объявляли вновь открытые земли своими, даже не представляя, как будут распоряжаться ими. А ещё мне вдруг стала интересна история – не перечисление многочисленных династий, сменяющих друг друга с помощью кинжала и яда, а настоящая история человечества – история человеческой мысли, освобождения человеческого духа из-под гнета предрассудков, суеверий и невежества, история науки и общества. Это и привело меня в Атлантикс, где я хотел ближе познакомиться с современным положением тупиковой ветви нашего разделившегося вида – узнать про жизнь людей заката, как именовала людей большой Земли Глория.

– Глория, твоя лекция была прекрасна, – хотел сказать я, но не успел – мои слова прозвучали из уст Роджера – геолога, создающего новые земли в Пангее. На лекции Глории он оказался примерно по той же причине, что и я. Никогда ранее не интересовавшийся историей большой Земли, Роджер по какой-то надобности посетил один из крошечных островов в Тихом океане – клочок суши, давным-давно заселённый первопроходцами – людьми, бросившими вызов синей безбрежности и на утлых плотах, лодках и катамаранах переплывших океан. Пангеец был восхищен мужеством древних мореплавателей, но не нашёл его у нынешних жителей островов.

Как все мы, Роджер был потомком первых атлантов Шамбалы. Когда мои предки отправились строить новый мир во льдах Антарктиды, его предпочли пробудить земную кору и выпустить наружу раскаленную мантию – дать жизнь искусственным вулканам, которым предстояло породить новый континент. В то время как лемурийцы изучали генетику и биологию, пангейцы десятилетиями исследовали белые пятна геологии и климатологии. И если нашим подарком, сделанным сотню лет назад людям заката, стали биочипы – вживляемые в мозг передатчики, которые возвращают деградировавшему человечеству подобие разума, то польза от геологических экспериментов пангейцев была не столь очевидна. Со спора о роли атлантов в судьбе большого человечества и началось наше знакомство.

– Роджер, ты сейчас обвиняешь лемурийцев в потакании деэволюционным процессам большой Земли. Дескать, не будь наших чипов, человечество не глупело бы столь стремительно, – резюмировал я длинную речь Роджера, последовавшую за лекцией Глории о жизни человеческого муравейника. Будь спокоен, они начали деградировать намного раньше и поглупели бы не меньше нынешнего, только вместо биочипов пользовались бы для самоорганизации внешними электронными приборами. Но даже если в нынешнем плачевном положении землян есть доля нашей вины, что с того? Мы, а не они прогрессивная ветвь эволюции. Сегодня мы сосуществуем в некоем симбиозе – даем землянам технологии, дарим возможность жить, даем право работать на нас – добывать ресурсы разведанных нами же недр, но как только земляне станут не нужны, мы предоставим им право умереть – покинуть сцену эволюционного театра. И это станет квинтэссенцией нашей борьбы за место под солнцем – на протяжении всей своей истории мы не особенно-то считались с потребностями масс. Разве я не прав, Глория?

Глория кивнула.

– Действительно, Астор. История выделения атлантов как нового человеческого вида – это многотомная драма о присвоении меньшинством ресурсов большинства. Что такое Шамбала? Это придание международного статуса территории, ранее принадлежавшей сразу четырем государствам, – попытка создать рай для немногих. То, что этот рай стал колыбелью нового человечества, не заслуга наших предков, а результат реализации фундаментального эволюционного закона – стремления материи к самоосознанию. Получив полную власть над миром и почти достигнув бессмертия, наши прадеды не смогли сохранить паритет. Нашим более совершенным и интеллектуально развитым дедам игры старой цивилизации оказались просто неинтересны. А наши отцы в свою очередь – генетически модифицированные снобы уже не особенно-то интересовались вопросом того, на сколько сотен лет в прошлое кто-то может проследить свою родословную. Они слишком часто рекомбинировали собственные гены, так что уже не могут однозначно назвать кого-то из живших на Земле людей своими прямыми предками.

Мы – внуки не просто оторвались от человечества, мы стали чуждыми своим родителям. Поэтому нет ничего странного в том, что Роджер даже не замечает тех последствий, которые несет усиление вулканической активности жителям большой Земли.

– Последствий? – изумился Рождер. – Я знаю их все. Повышение температуры, таяние льдов. Ураганы и ледяной дождь в теплых зонах, теплая зима в местах традиционно суровых. Что с того? Климат Земли за тысячу лет меняется дважды. Мы лишь чуть сдвинули смену климатичеческих эпох. Не нынешнему поколению землян, так их внукам пришлось бы столкнуться с теми же явлениями, и наступили бы они вполне естественным путем. А если разницы нет – какая разница, просите за повтор, какая разница кому придется немного пострадать? Тем более что в будущем, я полагаю, мы сумеем изменить ось вращения планеты, создав более мягкие условия для жизни на большей части поверхности Земли. Мы не жестоки. Вместо того чтобы уничтожить землян на целом континенте и построить свой дом на месте опустевших городов, мы отняли лишь небольшой малозаселенный кусочек земли, а свои города установили на океанских платформах и в Антарктиде, ресурсы которой никогда не будут востребованы старым человечеством.

Мне было приятно, что признанный социолог и красавица Глория скорее на моей стороне, чем на стороне Роджера. Я повернулся к нему – красивому черноволосому атланту с высоким лбом и умными глазами.

– Мне кажется, – сказал я, – ты, Роджер, слишком мягок к людям заката. Надо быть более жестоким! Нас никто не станет жалеть. Узнай примитивная ветвь человечества о нашем существовании, она бы сделала все возможное, чтобы уничтожить нас, лишить разума, свести к своему животному уровню. Да и ты сам, окажись в ситуации опасности, с легкостью бы уничтожил столько представителей старого человечества, сколько бы понадобилось, чтобы спастись!

Роджер пожал плечами.

– В критической ситуации, возможно. Но не протянуть людям руку помощи я считаю аморальным.

– Роджер, нас всего лишь десять миллионов, – напомнила Глория. – Если мы, используя свои технологии, вернем разум хотя бы двадцати миллионам людей, это создаст мощную силу, способную направить ресурсы большой Земли против нас. Как знать, не создадим ли мы себе конкурента, заинтересованного в том, чтобы уничтожить нас ради консервации собственного могущества? Вспомни великое противостояние дедов и внуков, разделившее атлантов на самой заре их существования! А ведь нас тогда было не больше двух миллионов, при этом половину населения составляли полностью аполитичные люди – исследователи и ученые!

– Я думаю, что осознаю немалую часть рисков, – согласился Роджер. – Но все равно, я считаю, что человеку должна быть дана возможность развития. Мы должны предоставить шанс найти себя человеку заката, заставить его выйти из животного состояния.

– Необычное заявление, – Глория остановила на Роджере долгий взгляд, и, сказать по правде, мне это не очень понравилось.

Погода портится, и ветер усиливается. Правда, дует он в спину, но похлопывания по плечу уже не кажутся дружеским. Теперь это холодная испытующая рука Антарктики, проверяющей меня на прочность. Ориентироваться становится сложнее – для определения верного направления я сканирую слежавшиеся слои снега, высчитываю, как они были уложены дувшими ранее ветрами. Ветры белого континента известны своей стабильностью, но когда вокруг начинается пляска бурана, все равно крайне сложно понять, куда идти. Конечно, можно забраться в расщелину и переждать бурю под снежным одеялом, но разве метель может сломить меня – сына этого жестокого мира. Я повышаю температуру тела, это нельзя назвать рациональным поступком, но зато позволит расщеплять жировые запасы быстрее. Это даст больше чистой энергии, ускорит вывод из мышц продуктов распада, и я смогу бежать еще быстрее! Я преодолел экваториальные джунгли, проплыл три тысячи километров через океан, а уж проделать путешествие от полюса до побережья для меня не составит труда! Я проходил этот путь не раз, правда, погода была лучше, и никогда еще я так не спешил. Почему я тороплюсь? Вовсе не потому, что это дает ощущение могущества. Как говорил дед, самое большое преступление атланта – это ложь самому себе. Что же, буду честен. Я так быстро бегу из-за Роджера.

Роджер! Роджер!

Он вообще был странный парень этот Роджер. Какой-то мямля, что ли… Или это я нарочно пытаюсь представить Роджера хуже, чем он есть, чтобы найти себе еще одно оправдание? Хотя, разве мне нужны оправдания и чьи-то мнения? Я – бог снегов – прекрасно себя чувствую в абсолютном одиночестве. Могу прожить и без людей, и без атлантов. А могу стать титаном духа что для первых, что для вторых. Может быть, стоит перебраться в амазонские джунгли, вырезать биочипы у тысячи аборигенов и породить новое человечество, каждый представитель которого будет эволюционировать в сторону усиления индивидуальных способностей? Я стану его кровавым божеством, я буду безжалостно пожирать слабых! Дайте мне самое примитивное племя, и пройдет не более двухсот-трехсот лет направленной эволюции, как я представлю альтернативу сегодняшним людям заката! Даже более того! Я создам расу новых атлантов – людей, не менее сильных духом, чем мы, а что до необходимых знаний – так я заставлю их вновь раскрыть все тайны этого мира! Что ты скажешь на это, Глория? Это ли не практическое решение для теоремы Роджера, как ты назвала её?

В мире атлантов социальные связи деформировались. Хотя мы и не достигли пока практического бессмертия, годы жизни, доступные нам, велики. Мне лишь двадцать три, но вглядываясь в ту бездну, которая открыта передо мной, я понимаю, сколь сильно изменюсь в будущем. Нет ничего постоянного в этом мире. Пройдёт двадцать или пятьдесят лет, и что останется от меня сегодняшнего? Изменятся мои увлечения, появятся новые друзья… Узнаю ли я себя? Сохранится ли во мне хоть что-то от меня сегодняшнего? Мы – новое поколение атлантов острее всех предыдущих чувствуем иллюзорность происходящего вокруг. Почему же я понимающий это как никто другой, меняющий свое тело иногда по несколько раз в неделю, всё еще нахожусь во власти древних эмоционально-гормональных инстинктов?

Глория! Я – способный контролировать выработку любых гормонов и менять химический состав в клетках тела – превратился в обыкновенного гормонального наркомана, ловящего каждый взгляд Глории! Её улыбка вызывала дофаминовый душ, омывающий мой мозг и погружающий меня в сладкое опьянение! Смешно! Человек, научившийся заменять собственные гены, оказался невластен перед чувством мальчика-подростка.

Глорию приводили в восторг мои превращения, и я старался вовсю. Умение управлять генами пока не очень распространено среди атлантов, но, думаю, среди будущих поколений оно станет всеобщим.

– Ты можешь превратиться в дельфина? – спросила Глория, а я уже предвидел такой поворот событий и загодя запасся необходимыми питательными веществами для энергоемкого процесса трансформации.

Полчаса – и мы несемся по волнам Атлантического океана – я и Глория, лежащая на моей гладкой серой спине. Я не совсем обычный дельфин. Мой хвост и плавники мощнее, специальные мышцы захватывают воду и выбрасывают ее реактивными струями. На планете нет столь быстрого существа, а, чтобы подобрать нужную комбинацию генов, мне пришлось долго экспериментировать и читать справочники.

– Астор! Ты такой классный, – говорит Глория, когда мы возвращаемся на насыпной пляж на юге Атлантикса. – Я чувствовала себя Европой на спине Зевса.

– Кем?

– Это древний миф о боге, который превратился в быка, похитил свою возлюбленную и увёз её на своей спине! – смеётся Глория.

– В облике быка мне было бы не очень легко плыть. Разве что, если отрастить вместо ног моржовые ласты, – отвечаю я, и Глория целует мою дельфинью голову.

А потом появляется Роджер, и они поднимаются на платформу. Стоят и смотрят с края пляжа, как я снова превращаюсь в человека. Нет, я не сержусь на Роджера – каждое последующее превращение дается мне всё проще. Я приехавший в Атлантикс, чтобы узнать о жизни людей большой Земли, многое узнал и о себе, а также совершенно неожиданным образом довел до совершенства несколько техник генетической трансформации – научился включать большие группы генов и освоил оптимальные последовательности замены генов. А ещё я сделал открытие: вместо того, чтобы грубо заменять один ген на другой начал производить последовательные манипуляции с цепочками родственных генов. Это превратило трансформации в совершенно безболезненный, плавный, весьма зрелищный и, главное, более быстрый процесс. Я даже описал этот метод в научной статье, и полагаю, она появилась так быстро, прежде всего потому, что я хотел произвести впечатление на Глорию – услышать её похвалу.

А вот Роджер всё это время путался под ногами. И ведь вроде бы он даже не проявлял каких-то притязаний на Глорию – скорее это было её желание, чтобы он всюду сопровождал нас.

– Изучать людей лучше всего в их естественном мире! – как-то сказала Глория. – Кто хочет посмотреть на города большой Земли?

– Мы, – ответил Роджер, опередив меня. – Ты же поедешь, Астор?

– Конечно, – буркнул я.

На чёрном катере– летающей тарелке мы поднимались над базой, пока она не превратилась в крошечный островок среди океана.

– На запад – Южная Америка, на восток – Африка. Куда полетим? – спросила Глория.

– Америка! – ответил я. – Она стала местом сплавления народов. По-моему, там интереснее!

Глория сделала короткий пас рукой, и тарелка, с ускорением понеслась на запад.

– Дай мне руль, – попросил Роджер. – Хочу посмотреть, что может выжать из себя этот катер.

Глория передала управление, и стиль полета тут же изменился. Мы нырнули к самому океану и понеслись не выше, чем в трёх метрах над поверхностью волн.

– Йохей! Я чувствую себя дома. Какая красота!

Роджер был прав. Действительно красиво. Казалось, что мы висим неподвижно, и это море несётся под нами, сливаясь в однородную синеву, расходящуюся за катером. Из-за близости к воде скорость казалась ещё выше, чем была в действительности. Мы преодолели звуковой барьер. Перед глазами высветилась подсказка – впереди группа военных кораблей, идущих перпендикулярно нашему курсу.

– А сейчас…

Роберт снизил скорость до какой-то тысячи километров в час и пронёсся перед самым носом авианосца, оставив перед ним трёхметровый желоб расступившейся воды, затем резко изменил курс и начал летать восьмерками между крейсеров и эсминцев, опутывая их коридорами инверсионных следов.

– Прекрати это ребячество, Роджер! – засмеялась Глория.

Мы взметнулись ввысь и замерли над судами. Было красиво. Корабли сбавили ход – их раскачивало в локальной буре.

– Они нас не видят? – спросил я.

– Нет! Их радарам запрещено фиксировать наше присутствие, а биочипы заставляют мозг людей игнорировать визуальные сигналы. Наблюдатели всегда смотрят в противоположную от нас сторону! – сказал Роджер. – Мы постоянно держим группировку военных и гражданских судов в районе Пангеи. Люди думают, что исследуют возросшую вулканическую активность, на самом деле – это наш транспорт для неспешной доставки крупных грузов.

– А эти откуда здесь взялись? Охраняют подходы к Атлантиксу? – спросил я.

– Не похоже, – ответила Глория. – Идут на юг под флагом Восточных Соединенных Штатов Америки. Полагаю…

Глория замолчала и подключилась к информационной сети.

– Да. Так и есть. Это группировка, вышедшая, чтобы поддержать Парагвай в конфликте с Аргентиной.

– Что такое Парагвай? – спросил я.

– Быстро растущее южноамериканское государство. Полвека назад Парагвай оккупировал часть побережья Восточной Бразилии, а сейчас претендует на северные районы Аргентины, – пояснила Глория. – Суть конфликта неважна. В мире большой Земли война – всего лишь способ сохранить равновесие между фигурами на шахматной доске. Несколько десятилетий растёт мощь одной группировки, затем ей на смену приходит новый региональный лидер. Это утилизирует излишнюю пассионарность людей.

– Это жестокое средство, – заметил Роджер. – Невидимые кукловоды дергают за ниточки, ввергая в хаос целые народы.

– Но, Роджер, – возразила Глория, – это позволяет государствам держать себя и свой народ в тонусе. Если бы не войны, требующие определенного умственного напряжения, деградация бы ускорилась.

– Почему ты так считаешь, Глория?

– Почему? Но…

– Ты так думаешь потому, что это было написано в учебнике. Это – ментальный вирус, заложенный древними атлантами для оправдания собственной жестокости по отношению к остальному населению. Мы так привыкли к собственному превосходству, что даже не задумываемся о том, насколько мы жестоки к породившему нас человечеству. Ты полагаешь, что войны, эпидемии, разнообразные социальные сумасшествия, периодически охватывающие целые континенты – это средство поддержания равновесия? Соглашусь с тобой. Это средство поддержания того равновесия, которое выгодно нам. Мы боимся конкуренции со стороны людей заката даже сейчас, когда они стремительно деградируют! Конфликт между дедами и внуками, чуть было не закончившийся гражданской войной в Атлантиде, замедлил наше собственное развитие на десятилетия. Но на большой же Земле контролируемые нами войны полностью остановили прогресс человечества. Скажи, Глория, сейчас ты социолог, изучающий Землю. А кем ты станешь дальше?

Глория нахмурилась. Она чувствовала, к чему ведет Роджер.

– Через пару лет я изучу основы геополитики, закончу собственное исследование по моделированию глобальных политических процессов и буду работать на базе слежения Атлантикса.

– Ты станешь двигать фигуры на большой шахматной доске. Провоцировать войны между Бразилией и Парагваем, затевать новые крестовые походы в Европе и финансировать борьбу за права трансвеститов в России и Афганистане. Ты думаешь, это достойная цель для атлантов? Десять миллиардов жителей большой Земли будут, в том числе и по твоей воле топтаться на месте, ходить по кругу страданий, ненавидеть друг друга точно так же, как это делали наши общие предки в эпоху сексуальных революций, религиозных войн и внутренних раздоров во славу какого-нибудь герцога.

– Роджер! Я – охранительница. Я защищаю спокойствие и безопасность эволюционно прогрессивной ветви человечества! Упорядоченный хаос большой Земли, пусть даже он ведёт к деградации, лучше, чем хаос беспорядочного развития. Большинство не способно к прогрессу, во все времена оно следовало за лидерами – носителями человеческого духа. Сегодня все лидеры в Атлантиде!

– Это так, Роджер, – согласился я. – История исследований Антарктиды ясно показывает, сколь инертно и лениво было большинство, как трудно было носителям истинного духа организовывать экспедиции, двигаться вперед. Как противилось всему этому общество!

– Но ведь удавалось преодолевать препятствия, не так ли, Астор?

– Иногда удавалось!

– Вот именно! А сегодня у человека духа не осталось даже малейшего шанса на то, что он будет услышан.

– Современные люди другие, Роджер! Они жестоки! Попади ты к ним в руки, они убьют тебя! Чипы – единственное средство держать людей Заката в узде, принуждать их к мирному сосуществованию друг с другом, – голос Глории звучал так, словно она оправдывается.

– И чтобы обеспечить это мирное сосуществование, мы устраиваем войны, в которых гибнут миллионы представителей гражданского населения, – хмыкнул пангеец.

Крыть было нечем.

– Это не мы – не атланты создали этот мир. Он – закономерный результат эволюционного процесса. А спасать людей заката или дать им возможность жить своей жизнью – это сложный вопрос из области этики и морали, который должен решать весь народ Атлантиды, – только и смогла ответить Глория.

Мы взметнулись ввысь – приближалась береговая линия, и незачем было дразнить своим присутствием случайных людей, которых на яхтах и кораблях становилось все больше.

– Куда полетим? – спросила Глория.

– Давайте в самый большой местный город. Хочу увидеть, что представляет из себя человеческий муравейник сегодня, – предложил я.

– Тогда в Буэнос-Айрес! Ближайшее место.

– Ты когда-нибудь там бывала? – спросил Роджер.

– Нет. Чтобы управлять шахматными фигурами, необязательно их пристально рассматривать, – ответила Глория, и мне показалось, что в ее голосе прозвучал вызов.

Мы медленно парили над городом, рассматривая улицы при сильном увеличении. Буэнос-Айрес был поразительно огромен. Я бы сказал, он был пугающе огромен. И он кишел людьми.

– Да здесь на улицах людей больше, чем атлантов во всех четырех Атлантидах! – сказал я.

– Тебя это пугает? – спросил Роджер.

– Пожалуй.

– Давайте прогуляемся пешком, – предложила Глория.

Мы опустились в каком-то парке и вышли из катера-тарелки. Люди не смотрели на нас – чипы давали им команду отворачиваться в сторону, так что никто не мог заметить ни нас, ни расположившийся посреди лужайки корабль.

– Какие они… Не могу подобрать верное слово… – сказал Роджер.

– Неказистые? – подсказала Глория.

– Точно! Несуразные.

Местные жители ростом не доходили мне до плеча. Разные оттенки кожи, лишний вес, плохой позвоночник. Я легко читал признаки самых разнообразных генетических заболеваний. Но самым неприятным были лица – маленькие головы с низкими лбами казались уродливыми, глаза глуповатыми. А ведь это была самая что ни на есть высококлассная публика – жители фешенебельных районов, прогуливающиеся по парку в свой выходной.

Мы выбрались на улицу. Воздух здесь был неприятно грязен. Душный, пыльный, наполненный запахами выхлопных газов. Я поймал себя на мысли, что пытаюсь составить верную комбинацию генов, чтобы научить организм с пользой для себя принимать весь этот неимоверный коктейль взвесей и паров. Впрочем, я тут же оставил эту попытку. Перестройка обмена веществ должным образом – совершенно нетривиальная задача, вряд ли мне быстро удастся найти нужные наборы генов. Я вообще не был уверен, что в доступных мне библиотеках нуклеотидных последовательностей представлены необходимые комбинации.

– А ведь вся эта… как правильно сказать… экология – она усиливает вероятность мутаций, – сказал я.

– Думаешь, плохие условия жизни ускорили деградацию людей заката? – спросила Глория.

– Не знаю. Что-то не сходится. Они могли ускорить её, но не могли сделать столь стремительной и направленной. Думаю, что для деградации должен быть целый комплекс причин.

– Эй! Стой! – прервал меня резкий выкрик.

По улице в нашем направлении бежал мальчишка лет двенадцати, в руках он держал женскую сумочку, вероятно, только что срезанную с ремешка. Движения ребенка были чёткими и хорошо отработанными. Он резко выбросил сумку куда-то вбок, а сам бросился в противоположном направлении и затерялся в толпе, легко и непринужденно выскользнув из захватов, – прохожие пытались задержать подростка. Сумка в один миг оказалась уже у другого воришки – паренька лет четырнадцати, он прижал её к себе и побежал к группе из ещё двух-трёх мальчишек. Секунду спустя я увидел, как, вероятно, полностью выпотрошенная сумка взметнулась в воздух и, описав большую дугу, плюхнулась на асфальт под ноги пытающихся задержать воришек прохожих.

– Впечатляет! – заметил Роджер. – Сложное групповое поведение! Оно тоже выполняется под контролем внешнего мозга?

– Не знаю, – ответила Глория. – Может быть. История латиноамериканских трущоб тянется в прошлое на несколько столетий, здесь возможны весьма странные формы поведения.

– Что такое трущобы? – спросил я.

– Это районы сосредоточения самых бедных, необразованных и неприспособленных…

– Ничего себе «неприспособленные»! – на дал договорить пангеец.

– Дослушай, Роджер! Неприспособленных к созидательной деятельности слоев населения! – закончила Глория.

– А мне мальчишки понравились! Мозгов немного, зато какая прыть, какие сильные ноги. Их конституция куда более удачна, чем у толкающихся вокруг нас людей, – сказал я. – Пойдёмте в трущобы! Я хочу посмотреть на их обитателей поближе.

– Хорошо! – Глория отдала несколько мысленных команд закрепленному на запястье компьютеру.

– Полетим? – спросил я.

– Нет! Воспользуемся автомобилем. Надо подождать пару минут, пока система подберёт подходящий.

Мы остановились на краю тротуара. Людская толпа плавно обтекала нас. Люди шли, потом вдруг отворачивались и начинали смотреть в другую сторону! Это было очень странное сюрреалистичное ощущение. Хотелось помахать ладонью перед лицами прохожих, похлопать кого-нибудь рукой по плечу. К обочине тротуара подъехал роскошный чёрный автомобиль с затемнёнными стёклами.

– Это за нами! – сказала Глория.

Мы с Глорией уселись на заднем сиденье, а Роджер расположился рядом с водителем.

– Какое неудобное средство передвижения, – сказал пангеец, разглядывая панель управления.

– Это точно! – согласилась Глория. – Эволюция этих устройств закончилась лет сто с лишним лет назад. И кстати, Роджер, после того как был достигнут пик возможного совершенствования, автомобили тоже деградировали!

– Вот как?

– Да! – Глория одарила повернувшегося к нам Роджера торжествующим взглядом. – После того как эта техника научилась ездить самостоятельно без водителей, водители вернулись! Теперь ты нигде, ну, или почти нигде, не увидишь машин, разъезжающих без людей. За рулем всегда сидит человек.

– Интересно, почему так произошло?

– Это тоже забота о людях заката. Создание иллюзорных рабочих мест. Каждый имеющий автомобиль считает, что выполняет социально полезную функцию – подвозит по пути других людей.

– Прости, я ничего не понял. Что значит «подвозит»?

– Оглянись вокруг. Ты видишь, что на дороге практически нет машин, в которых бы сидело меньше двух, а то и трёх человек?

– Да. Так и есть.

– Каждый частный автомобиль в крупных городах Америки, Африки и Австралии одновременно выполняет функцию общественного транспорта. Биочип подсказывает водителю, где следует остановиться, чтобы забрать попутного пассажира. А плата за проезд зачисляется на банковский счет автоматически.

– У нас не так.

– У нас не так потому, что нас мало, а наши города просторны – любой желающий может воспользоваться любым из общественных катеров для поездки или полета. А затем катера сами вернутся на места парковки и обслуживания. В перенаселенных же городах большой Земли всегда стояла проблема обустройства системы общественного транспорта. Каждый хотел иметь личное средство передвижения, в результате улицы задыхались в автомобильных заторах. Существующая система оказалась отличным решением. Ну, а единый центр управления потоком машин избавил города от аварий. Это не наш водитель так прекрасно едет, это отличная работа программы, управляющей его мышцами!