Текст книги "Гвардия президента"

– В школе надо было добросовестно учиться, юноша!

Гера огорченно развел руками:

– Я, дяденька, только до серебряной медали дотянул, повыше умишко не позволил подняться.

– Вот! А был бы золотым медалистом, обратил бы внимание на цифры, которые я только что озвучил. Выбитые на пластинке.

Талеев с искренним недоумением произнес:

– Да помню я. 198. Атомный вес. Ну, или молекулярный.

– Садись, два! Ладно, к этому мы еще вернемся. Мурманчане быстро нашли корабль, на котором он прибыл со Шпицбергена, гостиницу, где остановился на несколько дней, и… все! Ну вот, совсем немного осталось. Давай-ка мы с тобой на посошок примем, – Владимир Викторович разлил коньяк по бокалам, – а ты пока определись с самыми актуальными вопросами.

Они выпили, и Помощник как ни в чем не бывало произнес:

– Атомный вес золота – 197. А 198 – это уже радиоактивный изотоп. Правда, нестойкий.

– Фу-ты, черт, – вырвалось у Талеева, – честное слово, не ожидал! Вы же все с ног на голову поставили. Ха, «определись с вопросами»! Сколько еще таких «крокодилов» у вас в рукавах?

– Прости, Гера, я не нарочно. Это меня время как-то неудачно подгоняет. Что бы ты спросил, если не учитывать последнего замечания?

Журналист выпрямился, насколько позволяло глубокое кресло, и предельно сосредоточенно перечислил:

– Каким образом дело попало к вам? Что именно вас в нем заинтересовало? Какой багаж был у Симакова на корабле? Проводилось ли расследование на Шпицбергене?.. – Талеев на секунду остановился, давая собеседнику возможность как-то отреагировать на услышанное. Однако реакции не последовало, Помощник молчал. – Пока вы, Владимир Викторович, ответите на эти вопросы, я постараюсь скорректировать дальнейший их перечень в соответствии со вновь открывшимися обстоятельствами.

– Да-да, хорошо, я постараюсь. Итак, багаж Симакова на корабле и в мурманской гостинице состоял из одной спортивной сумки, в меру объемной и нетяжелой. Никаких действий на острове не предпринималось. – Владимир Викторович задумался. – А вот на другие вопросы ответить значительно труднее. По разным причинам. На первый – потому, что мне не хотелось бы посвящать тебя в некоторые… э… нюансы личной жизни особ, приближенных… А на второй – просто потому, что я вряд ли в состоянии аргументированно сформулировать собственные резоны. Какое-то внутреннее чутье, ощущение неопределенной опасности, интуиция, если хочешь…

Для Талеева последние слова помощника Президента уже были лучшим ответом: о поразительной интуиции последнего кто только не судачил в кулуарах власти.

Алексахин продолжил:

– По моему прямому указанию дело изъяли из производства местных органов. Вообще отовсюду. Ну а мне независимые эксперты подготовили отчет по целому кругу вопросов, которые каким-либо образом могли быть связаны с нашей пластинкой.

Владимир Викторович вытащил из ящика стола пухлую папку:

– Вот, ознакомишься на досуге, – он протянул папку Талееву, – здесь страниц триста. Очень познавательно, но слишком наукообразно, хотя и интересно, когда вчитаешься. Нет-нет, – остановил его Помощник, увидев, что Герман открывает папку, – не сейчас. Не будем терять драгоценного времени. Я тебе сам в двух словах расскажу суть. Без этого просто нельзя закончить наш разговор. Что мы имеем? Кусок изотопного радиоактивного золота 60-летней выдержки, имеющий отношение к Третьему рейху. И тут сразу четко определяются две возможные версии. Первая: перед нами «продукт творчества» фашистских алхимиков. Из папки ты узнаешь, что нацисты проводили разработки методик получения золота из других металлов, используя открытия Рентгена и наведенной радиации. В частности, из свинца – неудачно, и из ртути – с переменным успехом…

– Это как «с переменным успехом»? – не выдержал Талеев.

– Ну, как я понял, получался как раз радиоактивный изотоп аурум-198. А у него период полураспада всего около трех дней. Вот и выходило, что уже через пару недель такое золото снова обращалось в ртуть.

– Стоп! 60 лет – это не пара недель. А у нас золотая пластина, а не лужица ртути. Нестыковка.

– До чего ж ты умный, Гера, и сообразительный. А вдруг немцы нашли-таки какой-то неизвестный способ продления «жизни» изотопу и перед нами как раз опытный образец?

– Ну, с натягом можно принять такое объяснение. И попытаться подтвердить или опровергнуть его опытным путем. За столько лет наверняка появились способы.

– И опять ты прав! Можно, сделали. Тебя озадачить? Перед нами пластинка из обычного золота-197, несмотря на клеймо! Вот-вот, у меня тоже надолго рот открылся. Пока они не объяснили, что, распадаясь, радиоактивный изотоп возвращается в исходное состояние, ну или по крайней мере в химически устойчивое. Значит, у нас в руках то, из чего его и пытались произвести.

– Но это же абсурд! Как исходный материал свинец, ртуть – это логично, но золото из золота?!

– Не скажи! Это действительно абсурд, если придерживаться первой версии, которую мы и рассматриваем, то есть получение дешевого искусственного золота. А я говорил вначале о двух версиях. Как видишь, мы быстро с тобой нашли аргументы против первой. Значит, придется остановиться на второй. – Владимир Викторович потянулся за бутылкой с остатками коньяка. – Закуривай, что ли, свою «тютюну». При всей моей нелюбви к куреву, должен признать, что у нее замечательный аромат.

Талеев так и сделал. Потом отхлебнул из бокала и вновь превратился в слух.

– Ты, конечно, знаешь, Гера, что немцы очень близко подошли к созданию атомного оружия. – Журналист покивал. – Ведь именно их ученые и произвели первую настоящую атомную бомбу. На технических площадках Америки, так сказать. Не секрет, что Гитлер к разработкам этого вида оружия относился весьма прохладно. То ли чутье подвело, то ли ему уж очень нравились «ФАУ» и не хотелось «добра от добра искать»; ну а может, и правда наши штирлицы сработали. Неважно. Исследовательские работы в Германии он не прикрыл полностью, но ясно дал понять свою незаинтересованность. Тогда это имело решающее значение. Проект почти свернули. Оставили, правда, небольшой исследовательский центр и несколько лабораторий на периферии. Субсидирование стало мизерным, практических достижений не было. Так, теория, математические расчеты, научное моделирование… Но! – Вытянутый указательный палец Помощника уперся едва не в потолок. – Такая нелюбовь высшего руководства рейха вынуждала ученых не слишком афишировать свои достижения. Кое-какие подтверждения успехов ты найдешь в этих бумагах. Там же по моей просьбе проанализировали возможность получения… э… побочных результатов, какого-то сходного вида оружия. Ну, например, нейтроннщй бомбы, или того, что сегодня мы называем «грязной» бомбой. Фантастика? Абсолютно нет! И эксперты это подтвердили. Ведь идея создания таких бомб появилась уже в1950 году. Правда, «грязная» бомба по каким-то договоренностям никем и никогда не только не использовалась, но и не испытывалась. Слишком непредсказуемо ее воздействие.

Ты недоумеваешь, почему я так подробно именно на ней останавливаюсь? Так вот, слушай. Сейчас ее по-другому называют кобальтовой бомбой, потому что основной эффект достигается применением радиоактивного изотопа кобальт-60, но, – указательный палец опять устремился в потолок, – особенно на первоначальном этапе, рассматривалась возможность применения и других элементов. В их числе цинк-65, тантал-182 и – правильно – золото-198!

Владимир Викторович откинулся на спинку стула, повертел в пальцах бокал, но не стал пить, а вопросительно посмотрел на Талеева.

– А чего вы от меня ждете? Я не силен в химии и в физике. Заранее не готовился обсуждать что-либо подобное. А тут – как обухом по голове. Так что, Владимир Викторович, лучше выкладывайте все, а потом уж «будем посмотреть». У вас ведь есть что-то еще?

– Да, совсем немного; так, уточнения, чтобы тебе на чтение бумаг меньше времени тратить. Кобальт идеален, он дешев, его радиационное воздействие достаточно сильно и продолжительно, даже возрастает со временем, потому что период полураспада – 5,26 лет. Цинк нуждается в предварительном обогащении, его период – 244 дня, и вначале он даже более радиоактивен, чем кобальт; а золото… оно, как я говорил, распадается наполовину уже через 64 часа. И, оказывается, очень радиоактивно!

– Так-так, кое-что до меня уже доходит. Меняя исходный материал, можно варьировать степень облучения и его сроки. А это для немцев имело тогда первостепенное значение. Им не нужен был кобальт с его отложенным на годы сроком воздействия, а вот золото – то, что надо. Чик – и…

– Гера, а ты заметил, что сам согласился со второй версией? У тебя не вызвал бурного отрицания факт получения такой бомбы фашистами уже в 40-х годах.

Теперь встал с кресла Талеев и сделал несколько больших шагов по кабинету, разминая ноги и собираясь с мыслями. Потом остановился за спиной Помощника.

– Абсолютно. Вот мое видение ситуации: каким-то образом в руки совершенно постороннего человека – Симакова – попали секретные разработки ученых нацистской Германии. Это готовая «продукция» или документация на ее получение. В первом случае не исключается наличие и кобальта, и цинка, и черт знает чего еще, что он или не нашел, или не привез с собой, или у него это отобрали перед смертью. Во втором… Думаю, он вряд ли разобрался бы самостоятельно в технической документации на иностранном языке и сумел оценить ее значение. Хотя есть еще и третий вариант. Немцы прятали сокровища – ну там, драгоценности, произведения искусств – и вместе с ними то, что нас так заинтересовало. Тогда Симаков думал лишь о сбыте материальных ценностей, а на «сопутствующие товары» не обратил никакого внимания. Вопрос: а как прореагировали покупатели?

– Великолепный вопрос! Особенно учитывая, что ни кто они, ни где, мы не имеем ни малейшего представления.

– Поэтому расследование надо проводить параллельно в двух местах: на Шпицбергене и в Мурманске. Результаты каждого из них безусловно необходимы, но поодиночке недостаточны.

– Фу, Гера, мне уже трудно оперировать такими философско-математическими формулами. Ты просто возьмешь на себя Шпицберген и окрестности, а в Мурманске поработают двое твоих штатных сотрудников.

– А вы, господин Помощник, впервые за столько лет нарушаете свой же принцип абсолютного невмешательства в процесс решения Командой поставленной задачи.

– Ох, Талеев! Еще бы сформулировать эту задачу! Ведь может оказаться, что дело выеденного яйца не стоит. Потому первый конкретизирую. Считай, что я просто предлагаю тебе отпуск-командировку на живописные острова с целью создания видового фильма о тамошних красотах. По-моему, отличный предлог для местных властей.

Журналист кивнул и категорически заявил:

– Я буду настаивать, чтобы в Мурманске работали…

– Знаю-знаю, – перебил Владимир Викторович, – конечно, Анатолий и Вадим. Угадал?

Талеев только развел руками.

– А еще с тобой на Шпицберген поедет оператор. Для пущего правдоподобия, для помощи какой, подать-принести, для связи, если потребуется. Ну и вообще, «фильму сымать»!

– Владимир Викторович, у меня нет настолько хорошо знакомых операторов.

– Но ведь при определенной подготовке можно сделать из знакомого – оператора?

– Та-а-к, давайте уже до конца, что-то сердце мне подсказывает…

– Просто одному из твоих штатников предложили пройти ускоренные курсы операторского искусства. Пока ты на Давосских курортах со всякими Сноу, Симами и Верами отрывался.

– Ага! Теперь я подозреваю, что это даже не сотрудник, а сотрудница.

– Ну, разве скроешь что-нибудь от такого прозорливого «шефа»? Действительно, это Галина Алексеева.

– Гюльчатай… Мы с ней не виделись со времени операции в Иране. Все недосуг. Работа, знаете ли.

– Ну вот и еще разок поработаете. И мне будет значительно спокойней, если будет она, чем какой-то супермен-спецназовец со стороны.

– Да она фору даст любому спецназовцу! – хмыкнул журналист.

Галя появилась в Команде, имея за плечами юридический факультет МГУ и Высшую школу КГБ. И сразу стала всеобщей любимицей. Глядя на эту высокую черноволосую и черноглазую девушку с неподражаемой грацией горной серны, никому и в голову не могло прийти, что когда-то ее подобрал отряд советских войск в горах у города Герат вблизи афгано-иранской границы. Маленькая девочка умирала от жажды, истощения и пулевой раны в боку. Никто не знал, как она там оказалась. В бреду малышка лепетала какое-то слово, похожее на «гю-иль». Так и стала Гюльчатай. А по паспорту Галина Алексеева, по фамилии командира спасшего ее отряда. Потом был привилегированный детдом в Москве, где девочка продолжала оставаться дочерью полка: всегда завалена игрушками и подарками; все праздники, выходные, каникулы проводила в семьях своих «однополчан». С таким «послужным списком» попадание в Команду выглядело логичным и естественным.

– Вот и отлично! К тому же у нее явные способности к языкам: всего пара недель прошла, а уже бегло по-норвежски шпрехает. Пригодится. Неспокойно мне что-то, Гера. Если наши предположения подтвердятся хотя бы наполовину, это дело станет чрезвычайно опасным. Но задействовать официальные структуры мы, естественно, не можем. Чужая все-таки страна, да и обычные методы вряд ли подойдут. В общем, все, как обычно, да?

Они практически одновременно поднялись со своих мест. Помощник уточнил:

– Со связью проблем не будет. Все необходимое у Алексеевой есть, а до Шпицбергена – рукой подать, наши предки туда на утлых баркасиках прогуливались еще в далеком «мамонтовом» прошлом. Любые действия – на твое усмотрение. Контакты с нашими негласными представителями только в экстренных случаях по «красному коду». Ну, да ученого учить… Удачи тебе, Гера!

ГЛАВА 3

«Телевизионщиков» из самой Москвы на Шпицбергене встретили с королевскими почестями. Разместили их даже не в лучших номерах недавно построенной гостиницы, а в специальном коттедже для самых почетных и высокопоставленных гостей. Выделили постоянный транспорт с шофером – этакий джип-монстр, способный если не карабкаться по обледенелым кручам, то перепрыгивать, и мощный снегоход для езды по ледникам. И долго-долго извинялись, что два вертолета сейчас в ремонте, поэтому не смогут нести круглосуточное дежурство с включенными двигателями под их окнами; но достаточно сделать один телефонный звонок – и винтокрылая птица будет в их полном распоряжении уже через 10 минут!

В общем, Талеев тихо бесился. В глубине души он чувствовал собственную вину: поддался на уговоры черноокой Гюльчатай и согласился в «целях конспирации», чтобы совсем уж сбить с толку возможного врага, перераспределить (хотя бы чисто внешне!) маскирующие роли в их маленькой боевой группе. Так появились в Баренцбурге высокая, статная, до ужаса деловая журналистка со строгими глазами за тонированными стеклами моднейших очков, с манерами светской львицы и не допускающим никаких возражений апломбом и безропотно-молчаливый оператор, весь увешанный кинофотопричиндалами, сумками, треногами, абсолютно потерявшийся в ослепительном блеске магнетической ауры своей эффектной начальницы.

Свой тактический просчет Гера понял очень быстро, уже в момент первого контакта с представителями высших российских островных властей, которые, кроме несмелого кивания, не смогли вставить ни одного слова в безапелляционный монолог «теледивы». Потом, и вовсе зачарованные ее ураганным напором, непередаваемым шармом и великосветской обходительностью, были готовы не только выполнить любое желание красавицы-журналистки, но и сами наперебой предлагали просто фантастические услуги. Именно так появились джип, снегоход, фирменный коттедж и…

Кто его знает, что могло еще родиться в их разгоряченных головах, если бы Гюльчатай сама не сбавила обороты. Ее внимание было попросту весьма своевременно переключено на длинный и острый рычаг треноги, неожиданно вырвавшейся из корявых лап неуклюжего помощника-оператора и вонзившейся под столом в одну из болезненных точек ее великолепной ноги. Ах, что за растяпа! Ничего-ничего, не стоит беспокоиться. И бригаду врачей-реаниматоров вызывать не надо. Только отдых. Медитация и расслабляющий сон при бесконечной тишине в радиусе десяти километров.

Спасибо. Еще раз спасибо! Да СПАСИБО уже, черт…

Безоговорочно следуя короткому и сухому приказу Талеева, «телевизионщики» почти безропотно разошлись по отведенным каждому покоям, без права покидать оные в ближайшие шесть часов под страхом мучительной смерти. И никого у себя не принимать! Потом разберемся.

А чего тут разбираться, менять имидж было уже поздно. Ну, взбалмошная девчонка!

Кто же мог ожидать такого сногсшибательного эффекта? Что они так мгновенно все на нее запали? Обычная девушка, экстремалка по характеру, с отличными способностями к языкам, подготовкой в стрельбе и рукопашном бое. Так ведь они-то ничего этого еще не прознали, а уже штабелями по обе стороны складываются. Вот что значит великая сила искусства перевоплощения!

Все равно с Гюльчатай придется серьезно поговорить, пусть добавит строгости и деловитости. И не мельтешит перед глазами, а то действительно как-то… отвлекает. Будем больше времени проводить на свежем воздухе.

Настроение у Талеева было отвратное. Конечно, интуиции помощника Президента он безусловно доверял, но суть порученного лично ему дела от этого никак не менялась: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. А журналист принадлежал к тому типу людей, для которых в любом деле необходимо было ощущать… ну… стержень, что ли. Знать фишку, видеть расклад. Сейчас ничего этого не было. И даже наоборот: на каждый немногочисленный имеющийся факт тут же находилось свое «но», и вот тебе уже сам факт – не факт, а сплошное противоречие.

Почему убили Симакова? Этого не должно было быть. Убийство становилось оправданным только в единственном случае, когда от жертвы получили все, что нужно. Значит, это «все» находилось у Симакова с собой или было спрятано где-то поблизости: в гостиничном номере, камере хранения на железнодорожном вокзале или в аэропорту. Значит, «все» он привез с собой в одной тощей спортивной сумке? Зачем тогда изощренные пытки? Он бы сам все выложил после хорошего мордобоя. Значит, логично предположить, что основную часть найденного им на Шпицбергене он в путь не взял, а вез лишь «образцы на пробу».

Короче, от Симакова требовали подробностей. Тогда пытки оправданны. Он, конечно, ничего не утаил. Работали над ним профессионально. Но таких «рассказчиков» никогда не убивают до обнаружения того, что ищут. Его должны были доставить сюда, чтобы он показал спрятанное. А его убили под Мурманском. Нонсенс.

Что ж, если повезет, ответ на этот вопрос дадут Толя с Вадимом, а он отправится в турне по предполагаемым местам боевой славы Симакова на Шпицбергене. Волка ноги кормят. А Галинку зашлем казачком в лагерь дружественных норвежцев за кое-какими сведениями. Кстати, любопытно будет попутно прояснить один чисто психологический вопрос: чем конкретно Гюльчатай воздействует на многочисленных островных представителей сильного пола. Ведь там ей придется общаться на только что выученном языке с минимальным запасом слов, а значит, будет практически исключена возможность «вербального охмурения».

К вечеру следующего дня Талеев едва смог добраться до своих шикарных апартаментов и, не раздеваясь, рухнуть на диван. Черт бы побрал этого Колю-шофера! Еще один экстремал на голову. Их джип рычал и трясся от негодования, когда этот неудавшийся автогонщик недрогнувшей рукой посылал его штурмовать неприступные твердыни. Поскольку сам Гера был плотно упакован широкими и толстыми ремнями безопасности, все «инерционные колебания» стоически приняли на себя его внутренности, но, похоже, плоховато справлялись с такими перегрузками. Желудок мотался из стороны в сторону наподобие неповоротливого языка главного церковного колокола во время благовеста. Печень постоянно екала и подпрыгивала, норовя то ли спрятаться за позвоночный столб, то ли раздавить к чертовой матери проснувшийся аппендикс. Что-то непонятное резкой болью переламывало поясницу – наверно, это были оторвавшиеся почки. Диафрагма выгибалась вверх так, что сплющенные легкие, расползаясь по скрипящим ребрам, открывали ей дорогу прямо к гландам, которые так и норовили выпихнуть наружу ставший неповоротливым и шершавым непослушный язык. А Гера… Гера делал все, что мог. То есть двумя руками придерживал собственные челюсти, ежесекундно чуть не откусывавшие главнейший орган человеческой речи.

А потом они пересели на снегоход… И вот тут Талеев сразу понял, как хорошо было ему в джипе. То, что для Коли не существовало дорог, было вполне объяснимо и даже распространено среди большинства островных водителей. Но, как поется в старой популярной песне, «нам нет преград ни в море, ни на суше» – вот это как раз про Николая. Убедившись в правоте старой песни о преградах на суше, журналист наотрез отказался от Колиного предложения обозреть изумительной красоты береговые ледяные торосы непосредственно со стороны океана, пересев для этого на небольшой скоростной катер береговой охраны.

– Ни за что, подавиться мне фотопленкой! Не надо видов и ракурсов, к черту наезды и наплывы! Да лучше бы я все смонтировал, не выходя из уютной московской квартиры. Хорошо, девушку с собой не взяли, ей ведь еще рожать в жизни придется. Да-да, от самых естественных, так сказать, причин, а не от сумасшедших подпрыгиваний внутри этой твоей бетономешалки! – это все вслух.

А молча, в душе, более самокритично: «Тоже мне выискался любитель планомерных тактических мероприятий! Рекогносцировку решил произвести. Присмотреться к будущему театру действий, прочувствовать обстановку. Может, даже обнаружить что-то… Ха! Отсутствие мозгов ты обнаружил, Талеев! Полное непонимание менталитета и крайнюю невезучесть на спокойное интеллигентное знакомство с адекватными и тихими аборигенами».

Получилась разведка боем наоборот. То есть бой, безусловно, был – со стихией в лице шофера Николая и причудливыми вывертами геологических аномалий, а разведка – шиш! Господи, как же все тело болит! И голова – словно изнутри долбит кто-то прямо по мозгам кувалдой. Да еще и кричит зачем-то женским голосом. Хотя это, кажется, снаружи. Не открою! Нету меня! Я умер!

Как же, оставит эта в покое! Ей любой хладный труп реанимировать своим голоском – раз плюнуть. Талеев дотащился до двери, скрипя всеми суставами и едва не повизгивая от боли в напрягшихся до состояния перетянутых рояльных струн мышцах. Открыл замок и отступил в сторону. В номер, как ураган, влетела Гюльчатай. Чуть окинув взглядом общую панораму гостиной, она тут же проинспектировала спальню, душевую и туалет. Потом распахнула створки гардероба и, уже не спеша, повесила на «плечики» легкую верхнюю кофточку. Сам хозяин номера удостоился ее взгляда только в четвертую или пятую очередь.

– Ну, как прокатился, командир? Какое-то лицо у тебя помятое.

– Ты наглая и самоуверенная девчонка! Пользуешься моим хорошим отношением и позволяешь себе черт знает что! – Талеев выглядел всерьез взбешенным. – Что тебе понадобилось в моей ванной?

Галя слегка покраснела, но не затруднилась с ответом:

– Как я могу не волноваться, если командир уже полчаса не реагирует ни на мой голос, ни на стук в дверь? Может, тебя уже террористы захватили!

– Т-а-а-к… Значит, дикие вопли из коридора ты называешь просто голосом, а стуком – высаживание дверей из петель? Ну, тогда, конечно, стремительный облет моего номера со скоростью сверхзвукового истребителя можно назвать «просто осмотрелась». Нашла что-нибудь?

Девушка смущенно промолчала.

– Пока я заметил на всем Острове только одного террориста – это ты! – Талеев, не торопясь, вернулся к дивану и аккуратно присел на мягкие вышитые подушечки.

– Да я же действительно забеспокоилась, Гера. Внизу сказали, что ты в номере, а тут тишина такая… пугающая…

– Ой, только не прикидывайся овечкой! Ладно, садись в кресло и спокойно докладывай, что тебе удалось узнать.

– Знаешь, Гера, эти норвежцы такие замечательные, вежливые люди…

Журналист тут же перебил:

– Понятно, и этих уже охмурила. Как тебе такое удается? А главное, где научилась? Что-то я раньше ничего подобного за тобой не наблюдал.

– А ты вообще мало за мной наблюдаешь. До тебя еще не доходит, что я – молодая привлекательная женщина!

– Ну, почему же… ты очень симпатичная девушка, и мне… приятно с тобой… работать…

– Ладно, командир, давай об этом как-нибудь в другой раз, а то ты сейчас мне таких «комплиментов» наговоришь, только расстраиваться. Наверно, тебе макушку растрясло… Все-все, молчу и докладываю. Значит, наши замечательные норвежцы…

– Гюльчатай!!

– Ну почему все мужчины – такие дремучие собственники? Домострой какой-то! Постоянная дискриминация по половому признаку…

– Уволю! Если через секунду не буду знать все подробности.

Тут девушка демонстративно затараторила:

– Я еще по дороге заготовила сразу несколько вариантов историй, чтобы выудить нужные нам сведения. Однако ничего и не потребовалось: их муниципальные шишки наперебой старались выложить мне всю подноготную исследований Острова, начиная с доисторических времен, и были явно огорчены тем, что меня интересовали только последние полгода. Зато тут уж они расстарались: подняли все учетно-регистрационные книги, дубликаты выданных разрешений и официальных запросов. Компьютерная канцелярия у них отлично поставлена. А вот сама организация проведения любых исследовательских работ не то что недостаточно строга, а вообще отсутствует. Говоря официальным языком, носит «уведомительный характер». Это относится ко всем странам, проводящим здесь подобные изыскания, и к любым направлениям исследований, будь то геофизика, спелеология, гляциология, синоптика… Даже необязателен визуальный контакт: все можно решить через электронную почту или факс.

– Господи, как же эти западные демократические свободы усложняют нам жизнь! Что конкретно ты узнала?

Галя вытащила из кармана отпечатанный на принтере лист бумаги и протянула его Талееву:

– В интересующий нас период времени на Шпицбергене официально работали пять экспедиций. Я подчеркиваю слово «официально» так же, как это сделали для меня любезные хозяева Острова, пояснив, что некоторые малочисленные группы из двух-трех-четырех человек и большинство туристов-одиночек не считают нужным даже уведомлять власти о своих действиях. Итак, пять. Из них одна российская, две – от Королевского географического общества Великобритании, американская и канадская.

– Фу-у-у, нам же с ними и за месяц не разобраться. Здесь нужен кардинально другой метод.

Журналист медленно встал, подошел к стоящему в углу небольшому холодильнику-бару и, широко распахнув дверцу, заглянул внутрь.

– Особым разнообразием спиртного нас не балуют. Все больше водочка. Славные русские традиции. Да и количество не ахти…

Галя подошла к Талееву и с любопытством заглянула ему через плечо:

– Однако, командир! Если вот это изобилие ты считаешь не ахти, то мне уже сейчас становится больно за твою печень.

– Говорю же: мало и непредставительно! Можно, конечно, заказать через администрацию… – Гера поколебался. – Но пойдут разговоры, инсинуации всякие… Лучше самому купить.

Девушка фыркнула:

– При той… э… популярности, которой мы здесь пользуемся…

– Не «мы», а исключительно ты! Мой личный визит в отдаленно расположенный магазин свободной торговли, тем более обставленный максимально незаметно, если и вызовет какие-то кривотолки, то на совершенно ином уровне. Я это как-нибудь переживу.

– Ну, хорошо. И каковы будут дальнейшие действия?

– Пойду в гости!

– В гости? Мы же никуда не собирались.

– Видно, тебе хорошо поездили по ушам эти ловеласы-аборигены своими сомнительными комплиментами, если даже слух притупился! Я сказал «пойду в гости», подразумевая индивидуальный визит. А ты займешься отработкой своего списка, – Талеев протянул Гале бумажку.

– Понятно, инициатива всегда наказуема исполнением, – вздохнула девушка.

– Просто у тебя открылся замечательный талант по установлению продуктивных контактов с организациями на высоком официальном уровне.

– А сам намерен инициировать какую-то масштабную оргию!

– Ну, почему сразу «оргию»?

– Потому что запланированное тобой количество спиртного ни к чему другому привести не может.

– Это ты по личному опыту знаешь, да?

– Гера… – девушка укоризненно посмотрела на Талеева, и было видно, что ей вовсе не до шуток.

– Галчонок, я же шучу! Как раз твое отсутствие должно сыграть некую положительную роль в легенде внедрения и установлении максимально доверительного контакта.

– Теперь я точно ничего не понимаю.

Талеев откинулся на спинку дивана, слегка поморщился от боли в натруженных мышцах и серьезно объяснил:

– Дело здесь в мужской психологии, потому что я собираюсь пойти в общежитие наших шахтеров. Уж поверь моему личному опыту, на самый душевный прием там может рассчитывать именно мужчина, которому на время удалось слинять от строгого всевидящего женского ока – неважно, жена это или начальница, – чтобы излить душу в компании единомышленников. А если, кроме обид на вопиющую женскую эмансипированность и плачевную мужскую долю, он принесет с собой достаточное количество универсального катализатора всех объединяющих процессов, – тут Гера ловко изобразил двумя пальцами, о чем именно идет речь, – единомышленниками сразу становятся все присутствующие. Так что, дорогая моя начальница, приготовьтесь к тому, что ваши нежные ушки будут просто полыхать весь сегодняшний вечер. Но ты не обижайся и не расстраивайся: подобная участь ожидает всех женщин планеты! Обещаю. А если удастся организовать, как ты определила, масштабную оргию, боюсь, не поздоровится и инопланетянкам.

– А эти-то при чем! – вздыбила брови Гюльчатай.

– А при том! Потому что все зло от них! По весьма распространенной в сильно нетрезвых кругах теории женщина на Земле – это инородное тело, внедренное какими-то мерзкими космическими тварями исключительно с целью самим от них, то есть от женщин, избавиться. Правда, крайние пессимисты доказывают, что они и так уже весь космос захватили, а нам, аборигенам мужского рода, остается только покориться; но подобные проявления пораженчества, по мере роста общего градуса участников симпозиума, зачастую подавляются самыми радикальными способами.

– Гера, ты меня удивляешь. Неужели кто-нибудь из мужчин всерьез так думает?

– Думает – подавляющее большинство. Высказывается – примерно процентов 70, в основном после применения соответствующих стимуляторов и обязательного отсутствия рядом женских особей. А вот на активные действия в постпохмельный период отваживаются лишь восемнадцать десятитысячных процента.