Текст книги "В тени московского мэра"

Креатив

Креативное мышление Юрия Михайловича, вызывавшее немало насмешек, казавшееся многим самодурством или даже признаком старческого маразма, на самом деле было продолжением его артистической натуры, которой тесно было в чиновничьем костюме. И она, эта натура, постоянно выпирала, то в частушках, то в огромной меховой кепке, то в костюме немецкого пивовара на открытии московского фестиваля пива. Этим состоянием души объяснялось и его заботливое, покровительственное отношение к некоторым искусствам и людям, любившим называть себя творческими.

Лужков, не слишком искушенный в искусствах человек, любил окружать себя богемой и, как ему казалось, быть частью ее. В мэрии постоянно можно было видеть просителей от искусства, и очень многим он действительно помогал. Больше всего повезло театру. Он построил «Новую оперу» в саду «Эрмитаж», театр Et Cetera Александра Калягина, дал деньги на новую «Табакерку» и здание для театра Петра Фоменко. Москва поддерживала самые разные театральные фестивали. Десятки небольших, никому не известных театров и театриков кормились из московского бюджета и арендовали дешевые помещения у города. Благодарностям деятелей культуры не было конца, пока Юрий Михайлович оставался всевластным мэром русской столицы.

Помогать и наблюдать со стороны Лужкову со временем показалось мало, ему захотелось самому стать частью этой творческой круговерти. И Юрий Михайлович написал несколько литературных рассказов, которые печатались в крупных газетах и выходили отдельными изданиями. Один из рассказов – «Дед» – посвящен старому пасечнику, в котором знающие люди угадывали и самого мэра. Публиковал Лужков и общественно-политические книжки, правда, их соавторами были его помощники. Но литература редко дает прямой контакт с читателями, а хотелось еще полных залов, энергетики публики. И Юрий Михайлович не очень умело декламировал со сцены чужие шуточные стихи на юбилее «Лейкома», а в зале знаменитые актеры иронически переглядывались и отпускали едкие реплики, не зная, что за ними наблюдают журналисты. Лужков выступал и в театрализованных капустниках на дне рождения МГУ, читая поэму про Ломоносова, а потом вместе с ректором Виктором Садовничим собственноручно разливал студентам хмельную медовуху.

На придуманном Лужковым, но так и не прижившемся московском фестивале пива в Лужниках мэр переодевался в немецкого пивовара и вместе с бургомистром Баварии, символизировавшим собой частичку Октобер-феста, открывал первую бочку пива. А простые люди, не привыкшие к такому образу русского начальника, удивленно переглядывались в толпе: зажигает Лужок!

Тесное общение с богемой имело и другую сторону. Во время предвыборной кампании мэра мнение интеллигенции имело в Москве не последнее значение.

Лужков иногда хотел выпрыгнуть из образа простого парня с рабочей московской окраины, в кепке, без изысканных манер. Своего в доску. Этот образ он придумал сам. Так сложилось, что на волне политического пустословия девяностых людям захотелось хозяйственного, способного решить их бытовые проблемы руководителя. И полноватый, лысоватый, но очень живой и обаятельный Юрий Михайлович удачно вписался в эти ожидания и долгие годы сам поддерживал этот имидж. Во многом он и был таким: мог наорать на подчиненных, откровенно послать, а в итоге продавить и добиться результата. Но душа просила другого…

Конечно, фантазии человека, привыкшего к почти безграничной власти и безропотному одобрению со стороны подчиненных, очень часто принимали гротескные формы, и большинство из них были изначально обречены на провал. Но во всяком случае сам Лужков, Аркадий в этом не сомневался, по-настоящему верил в свои задумки, искренне ими увлекался. Тратил на них немало денег и времени, заставлял подчиненных воплощать свои идеи в жизнь. Но потом, когда затея не приносила желаемого результата или просто надоедала, Юрий Михайлович мог быстро к ней остыть и находил новое применение своему воображению.

Многие предложения мэра прорастали как раз из его творческой увлеченности и выплескивались за пределы театральных капустников. И в этом смысле Лужковым было легко манипулировать: стоило только подкинуть идею, которая его искренне заинтересует, и все остальное он сделает сам. И этим умело пользовались разные люди, среди которых был известный бизнесмен от архитектуры и личный друг мэра Зураб Константинович Церетели. Установка в Москве его угловатых, тяжеловесных фигур во многом стала возможна благодаря увлеченности Юрия Михайловича, который, позволяя воплотить в жизнь Петра I, сказочные фигуры на Манежной площади и другие изделия Церетели, одновременно чувствовал и себя причастным к «настоящему большому искусству», чего ему всегда хотелось.

Во времена Лужкова Москва вообще стала зарастать памятниками. На площади перед Киевским вокзалом, например, появился памятник «Похищение Европы», в изогнутых трубах которого, даже обладая очень извращенной фантазией, невозможно узнать Зевса в образе быка, похищающего красавицу Европу На Гоголевском бульваре склон украсили отрезанные лошадиные головы, установленные вокруг сидящего в лодке Шолохова…

Конечно, многие московские чиновники и люди из близкого окружения Лужкова часто понимали всю странность мэрских идей, но оскорбить критикой этот полет фантазии никто не решался. Это была одна из тех тем, затронув которую можно было нанести Юрию Михайловичу личную обиду, которую он никогда не прощал.

В эпоху, когда Лужков пытался возродить отечественный автопром и вкладывал в него многомиллиардные бюджетные инвестиции, на улицах российских городов стали появляться автомобили с удивительными названиями. Из ворот расположенного в Текстильщиках Автозавода имени ленинского комсомола (АЗЛК) вместо традиционных «москвичей» стали выезжать сначала «Святогоры», потом «Князья Владимиры», а позже появился и сам «Иван Калита». Эти исторические и былинные имена для машин придумывал, говорят, сам Юрий Михайлович. И если «Святогор» был автомобилем среднего класса, то «Князь Владимир» претендовал уже на представительское авто, а «Иван Калита» замахивался на лимузин.

Лужков не только всячески поддерживал производство и продажу этих машин, но и проявлял креативную конструкторскую мысль. Чтобы не тратить рабочее время мэра, новинки – от легковых машин до зиловских грузовичков и коммунальной техники – привозили прямо во внутренний, закрытый от посторонних глаз двор Красного дома. И утром, приехав на работу, мэр, не торопясь, осматривал автомобили, ходил вокруг них, трогал руками, залезал в кабину, разговаривал с конструкторами и менеджерами, хвалил или критиковал. Он мог посоветовать изменить форму фар, каких-то других деталей, и к его мнению внимательно прислушивались.

Однажды, сев за руль «москвича» он покрутил «баранку», завел двигатель и вдруг, совершенно неожиданно для всех, в том числе и собственной охраны, тронулся с места, вывернул в сторону арки и выехал из двора мэрии в Вознесенский переулок. Окружающие растерялись, охрана бросилась в джип и рванула вдогонку, но Юрий Михайлович только всех попугал: сделал несколько кругов по стоянке перед мэрией и вернулся обратно.

В один из таких показов, осматривая новые модели «москвичей», Лужков сказал генеральному директору завода Рубену Асатряну, которого пригласил поднимать московский автозавод:

– А вы не думали сделать на базе этой модели кабриолет? Мне кажется, у нашей молодежи, которая любит прокатиться с ветерком, такая машина будет популярна.

Присутствовавший при этом разговоре Аркадий подумал о том, как же назовут новый «москвич»? Идея эта сразу показалась странной. Кабриолет сам по себе не является очень уж популярной моделью, тем более в нашей стране, где почти восемь месяцев зима. А уж на базе «москвича»…

Но вокруг Юрия Михайловича сразу же раздались одобряющие голоса, а директор завода заверил:

– Очень хорошая идея, Юрий Михайлович! Мы обязательно подумаем, как ее реализовать.

– Подумайте.

Аркадий был уверен, что москвич-кабриолет останется только на словах, но он ошибся. Уже через несколько месяцев опытный образец приехал своим ходом во двор мэрии и был одобрен мэром, который предположил даже, что именно эта модель может стать народным автомобилем.

Сколько денег ушло на проектирование кабриолета – Аркадий, конечно, не знал, но после того, как была выпущена небольшая опытная партия этих машин, их производство свернулось.

Одно время Лужков очень увлекся новым для России транспортом, аналогов которому в стране еще не было. Диковинный монорельс было решено создавать на оборонном заводе, который делал знаменитые межконтинентальные баллистические ракеты «Тополь». Чтобы поддержать уникальное предприятие на плаву, когда его практически бросили федеральные власти девяностых, город уже помог развернуть на нем производство автомобильных рефрижераторов и ветряных электростанций, а теперь прямо в цехах завода построили маленький участок монорельсовой дороги, по которой вскоре поехали экспериментальные вагоны. Лужков часто приезжал на завод и даже катался на монорельсе.

Проект еще только разрабатывался и двигался очень трудно, все время что-то не получалось, но Лужков уже вынашивал грандиозные планы запуска монорельсовых «веток» по всей Москве. Программа развития монорельса предусматривала, что его линии будут связывать между собой некоторые спальные районы города и появятся даже в центре столицы. Чтобы новый транспорт беспрепятственно поехал в центре, предполагалось сделать вдоль русла Москвы-реки, ниже уровня набережной, специальную насыпь и пустить по ней вагоны.

Первый участок открылся около ВДНХ. Сначала монорельс в течение нескольких лет никак не могли запустить: пустые вагоны без пассажиров медленно катались над головами удивленных прохожих на фоне исторических зданий выставки достижений народного хозяйства. Официально эта затяжка объяснялась необходимостью тщательного тестирования всех систем нового транспорта, но, по слухам, существовали технические проблемы, которые никак не могли решить. Когда же с техническими неполадками, наконец, справились, выяснилось, что монорельс в этом месте и в таком виде не очень и нужен. Кроме того, поезда ходили редко, а скорость была маленькая. Чтобы хоть как-то загрузить передовой транспорт пассажирами, городские власти придумали возить на нем экскурсионные группы, в том числе школьников. Неудача с экспериментальным участком несколько охладила пыл Юрия Михайловича, и программа развития монорельса в Москве была тихо закрыта.

В экзотических фантазиях московского мэра, любившего креативить в сфере транспорта, нашлось место и дирижаблям, которые должны были подняться в небо и патрулировать МКАД. По замыслу Лужкова, пилотам предстояло облетать на небольшой скорости кольцевую автодорогу и сообщать на землю в диспетчерский центр о складывающейся на магистрали транспортной обстановке. И здесь Юрию Михайловичу перечить тоже никто не решился – городской бюджет оплатил строительство двух дирижаблей, которые и запустили над МКАД. Но через некоторое время абсурдность этой затеи стала очевидна для всех, и гаишники мягко, но настойчиво от этой техники отказались: дирижабли с дежурства сняли.

Но не пропадать же добру. И тогда Лужков, выступая на очередном заседании столичного правительства, публично предложил вернуть дирижабли в строй: с их помощью предстояло выискивать и спасать утопающих москвичей. Правда, как конкретно это надо делать, Юрий Михайлович не пояснил. Мэрские остряки тут же стали строить предположения, что пилот будет высматривать из своей кабины подвыпивших горожан на берегах прудов, кричать им в мегафон, что заплывать за буйки запрещено, а в случае прямой угрозы утопления скидывать вниз спасательный круг и веревочную лестницу.

На закате своего правления Лужков решил подняться выше дирижаблей и на одном из заседаний правительства предложил обрушивать на подступах к столице снеговые тучи, чтобы экономить на уборке города от снега. Опыт разгона дождевых облаков хорошо известен в мире и часто применялся в самой Москве во время разных праздников, но останавливать снегопады еще никто не пытался.

– А что, если мы этот снег осадим за пределами Москвы? В Подмосковье будет больше влаги, выше урожай, а у нас – меньше снега, – заявил Лужков.

Он подсчитал, что выпотрошить снежные облака было бы в три раза дешевле, чем убирать город от снега. Но опробовать новый метод на практике Юрий Михайлович уже не успел.

Одним из немногих увлечений Лужкова, которое не угасало со временем и не вытеснялось новыми идеями, было пчеловодство. Даже когда Юрий Михайлович рассказывал о своей пасеке, он менялся: улыбалось не только его лицо, но и глаза. Эта привязанность мэра принесла большую пользу российскому пчеловодству и не дала ему загнуться в тяжелые кризисные годы. Трогательное отношение Лужкова к меду открыло для пасечников московский рынок, и в городе зародилась традиция медовых ярмарок.

Мед со своей пасеки Юрий Михайлович никогда не продавал: что-то съедал сам, часть раздавал друзьям, а остальное дарил ребятам из детских домов. Церемония передачи меда сиротам проходила, как правило, в Храме Христа Спасителя, и в ней участвовали сам Лужков и патриарх Алексий II.

Бортничество тоже не осталось в стороне от изобретательской мысли столичного градоначальника. Он запатентовал круглый улей и взахлеб рассказывал, что пчелам в нем просто рай со всех полукруглых сторон, как ни посмотри. Каково же было удивление Аркадия, когда, слушая в очередной раз про достоинства круглого улья в каких-то церковных палатах, он, от скуки оглядываясь по сторонам, вдруг заметил на стене старинную икону, на которой были изображены покровители бортничества – святые преподобные Зосима и Савватий Соловецкие. Один из них держал в руках улей, обидно похожий на изобретение Юрия Михайловича. Аркадий пригляделся: сомнений быть не могло – святой держал в руках почти круглый улей! Аркадий посмотрел по сторонам, может быть, еще кто-то заметил это сходство, но чиновники и священнослужители внимательно слушали увлекшегося мэра и согласно кивали.

А еще у Лужкова были патенты на изобретение какой-то особенной кулебяки для ресторанов «Русское бистро» и даже части третьего транспортного кольца (ТТК) в Москве. Вряд ли сам Лужков стремился получить эти патенты: скорее всего, «заботливое» окружение хотело заработать себе «очки» в карьерной борьбе и преподносило эти бумаги, играя на творческой слабости мэра.

Вообще, когда Лужков чем-то всерьез увлекался, то мог даже во время деловых переговоров в любой момент свернуть на любимую тему, и мед был одной из главных. Начальник Аркадия, в течение нескольких месяцев проворачивавший целую операцию, чтобы попасть на прием к Лужкову всего на пятнадцать минут для решения важнейших для агентства финансовых вопросов, с обреченностью делился после встречи:

– Спросив, как у меня дела, Юрий Михайлович сказал как бы между прочим, что буквально на днях накачал первый в этом году литр меда. Я, конечно, поинтересовался: удачно ли? И тут Лужкова прорвало: он с азартом погрузился в подробности зимовки и лечения пчел, хранения и переработки меда, пользы прополиса и перги…

Леонид, кривовато улыбаясь в бороду, кивал, задавал мэру-пчеловоду уточняющие вопросы, которые должны были подчеркнуть его искренний интерес к теме, а драгоценное время аудиенции истекало. Наконец дверь в кабинет приоткрылась, и помощник доложил мэру, что в приемной уже ожидает следующий визитер – человек в большом ранге.

– Да, хорошо. Пусть заходит, – кивнул Лужков, – Леня, а ты, собственно, что хотел-то?

– Юрий Михайлович, да там проект договора, помните я…

– A-а, да, помню…

– Здравствуйте, дорогой Юрий Михайлович! – в кабинет уже заходил важный федеральный чиновник.

– Добрый день! – Лужков поднялся и пошел навстречу, состоялось рукопожатие.

Леня стоял в стороне, уже как-то совсем ни к месту – случайный и не очень желанный свидетель чужой беседы.

– Леня, ну ладно. Я все помню, – бросил градоначальник в сторону Леонида. – Ты заходи еще, тогда все и утрясем.

– Конечно, Юрий Михайлович, спасибо вам большое! До свидания! – Леонид пятился, закрывая за собой тяжелую дверь кабинета. Ему предстояло еще несколько месяцев добиваться новой аудиенции у мэра в надежде решить вопрос, требующий пяти минут внимания.

Несмотря на вверенный огромный мегаполис, с возрастом Юрий Михайлович все больше интересовался земледелием и вообще аграрным сектором. В одной только Калужской области были скуплены тысячи гектаров пахотной земли, построен современный молокозавод и другая инфраструктура. Одним из растений, которое очень увлекало Лужкова, была кукуруза. Он считал ее, наряду с соей, важной кормовой культурой и очень сокрушался, что после Никиты Хрущева в России к ней сложилось ироническое отношение.

Выступая на сельскохозяйственных выставках и форумах, он убеждал аграриев, что кукурузу нужно продвигать на север, за границы традиционного созревания, и тогда она обеспечит кормами отечественное животноводство. От слов московский мэр перешел к делу и, чтобы кукуруза росла лучше, придумал уникальное удобрение нового поколения…

Хорошо знакомый Аркадию чиновник, сопровождавший Лужкова в поездке на знаменитую сельскохозяйственную выставку «Зеленая неделя» в Берлине, присутствовал на одном из официальных обедов с участием московской делегации. Позвякивая столовыми приборами, солидные деловые люди пробовали изысканные блюда и обсуждали продовольственный бизнес.

В разгар обеда Юрий Михайлович, активно вступивший в дискуссию, вспомнил про сою и кукурузу, вдруг достал откуда-то цилиндрической формы капсулу размером примерно с два спичечных коробка. С одной стороны – этот цилиндрик закруглялся, а с другой – в нем виднелось небольшое углубление.

– Посмотрите, что мы придумали! – мэр с лукавой улыбкой протянул иностранным партнерам на вид плотную, почти черную субстанцию, – возьмите, потрогайте.

Соседи по столу передавали цилиндрик из рук в руки.

– Между прочим, благодаря нему – кукуруза растет как на дрожжах! – Лужков откинулся на спинку стула и с удовольствием наблюдал, как чопорные европейцы с интересом рассматривают его ноу-хау, мнут пальцами и даже нюхают, пытаясь понять, из чего создан такой уникальный продукт.

– Ну, как? – Юрий Михайлович, победно улыбаясь, облокотился на край обеденного стола, – а все очень просто! Основа этой «капсулы роста», как я ее называю, обыкновенный коровий навоз. Абсолютно экологически чистый продукт!

Трогавшие и особенно нюхавшие презент московского мэра бизнесмены несколько встрепенулись, кто-то взялся за салфетку.

– Кроме навоза, который, как известно, и сам по себе прекрасное удобрение, сюда еще добавлены все необходимые для роста растения минералы и витамины. Вот, – мэр с энтузиазмом показывал свой продукт, который ему с радостью вернули, – в это углубление помещаем семя, например, все той же кукурузы, и семечко это оказывается здесь, как в родильном отделении, где ему уже тепло и сытно. Мы у себя уже разворачиваем производство таких капсул, не сомневаюсь, что это будет очень прибыльный бизнес.

Конечно, многие идеи Лужкова воплотились в реальность. Он возродил уничтоженный Храм Христа Спасителя, сделал легкое наземное метро, подсветил мрачный ночной город, почти достроил деловой центр «Москва-Сити» и много других проектов. А еще Юрий Михайлович перекинул через Москву-реку два пешеходных моста, которые укрыли прозрачным «плащом» от дождя и здорово подсветили ночью. Один появился у Киевского вокзала, а другой связал Фрунзенскую набережную и Нескучный сад. Этот Андреевский мост не был новоделом, а по замыслу Лужкова приплыл вниз по течению. Мэр придумал, что при реконструкции старого Андреевского железнодорожного моста, существовавшего рядом с Воробьевыми горами, его металлический каркас не будет разбираться, а целиком, с помощью нескольких буксиров, сплавится вниз по реке и станет основой нового моста. И мост действительно торжественно сплавили вниз по течению на глазах удивленных зевак.

* * *

В кафе громко бухнуло. Какая-то девушка взвизгнула от неожиданности, все посетители обернулись на звук.

– Что там еще? – Аркадий и его приятели тоже пытались понять причину неожиданного хлопка.

Подбежали официанты и администратор, и выяснилось, что в одном из светильников, висевших над соседним столиком, просто перегорела лампочка. Все с облегчением выдохнули, и шум голосов стал постепенно заполнять испугавшуюся тишину кафе.

– Главное, чтобы не Чагино, – усмехнулся Игорь.

– Аркадий, а ты помнишь, кто вам первой сообщил про Чагино? – Яна горделиво смотрела через стол.

– Помню, Яна, конечно, помню…