Текст книги "Сигнал"

Пугало все также торчало на своем колу, возвышаясь над полем.

Вдруг сердце чуть не выскочило у мальчика из груди.

Ему показалось, что голова смотрела на него так, словно повернулась к нему. Нет, нет, это невозможно.

Он придумывает всякую чушь. Он просто был невнимателен в первый раз, конечно, он ошибается.

Заметив, что мальчики его не ждали, Оуэн ускорился. Во рту пересохло, но хотя у него в рюкзаке и было две бутылки воды, он не хотел терять время и останавливаться, потому что и так уже сильно отстал.

Через несколько шагов любопытство и что-то подозрительно похожее на страх заставили его опять обернуться, раздвинуть стебли кукурузы и привстать на цыпочки, чтобы напоследок проверить пугало.

Оно никуда не поворачивалось.

Оуэн выдохнул и вытер лоб.

Вдруг одна из жутких рук пугала опустилась. Оуэн вздрогнул.

– Вау! – вскрикнул он.

Но никто, очевидно, ничего не заметил. Гребаная штуковина. Даже если пруд окажется отличным местом, Оуэн не хотел вновь проходить по этому полю. Он найдет другую дорогу. И что я им скажу? Что тут стремное пугало и мне показалось, что оно на меня пялится?

Оуэн только нашел настоящих друзей, так некстати было бы все испортить.

– Эй! Подождите меня! – закричал он и поспешил за ними.

Он уже не видел троих ребят, они ушли вперед, а за гущей листьев не было видно, насколько далеко. Оуэн подавил желание расплакаться и ускорил шаг. Тут не потеряешься, просто нужно идти все время прямо… Он успокаивал себя как мог.

Где-то за ним зашевелилась, зашуршала кукуруза.

Оуэн застыл на месте и тяжело сглотнул. Не надо меня так разыгрывать, парни, я же свихнусь!

Он повернулся, но ничего не увидел. Стебли тихо шелестели на августовском ветерке. Ничего не было. Просто ворона взлетела…

Оуэн прошел пару метров, когда за спиной раздался сухой звук, будто бы ломается кость. Он остановился, в висках гудело. Если это Чад, он ему влепит по морде, ему плевать! Конечно, это Чад! Кто бы еще это мог быть! Чад или Коннор…

Их идиотские шуточки, вот и все.

Ему вдруг вспомнился случай с укусом. Оуэн знал, что он-то тут ни при чем, но кроме чувства несправедливости из-за ложного обвинения он испытывал беспокойство, не находя объяснения тому, что произошло. Если он этого не делал, тогда кто в тот день укусил Чада в лабиринте? Эта мысль некоторое время не давала мальчику покоя, но ему не с кем было ее обсудить, тем более что Чад категорически отказывался слушать оправдания. Разве только Чад специально поранил себя сам искусственной челюстью или чем-то вроде того, чтобы обвинить Оуэна, но это полный бред, они хорошо ладили и отлично веселились вместе.

Да, здесь определенно творилось неладное. Оуэн был вынужден это признать.

Но не сейчас. Это просто какое-нибудь домашнее животное или один из этих трех придурков пытается меня напуга…

Далеко впереди послышался смех мальчиков. Слишком далеко. Оуэн побледнел. Он тяжело выдохнул, пытаясь успокоиться и сосредоточиться. Главное, надо догнать остальных, и как можно скорее.

Он снова зашагал, быстро оглядываясь через плечо. Никого. Только густые ряды кукурузы.

Шелест листьев за спиной.

Оуэн ускорил шаг.

Он не решался оглянуться, боясь того, что может увидеть.

Ну не будь же идиотом!

Конечно, пугало стоит на своем месте, торчит на палке, где ему еще быть?

Металлический скрип метрах в десяти за его спиной заставил Оуэна вздрогнуть.

Как будто… грабли царапают сухую землю!

Оуэн тяжело дышал и обливался потом.

Друзья было далеко и даже не заметили, что он отстал. Оуэну захотелось заорать, чтобы его подождали, но он не стал этого делать. У него было странное чувство, что лучше не привлекать внимания. Не выдавать, где он находится.

Что за бред! Там просто фермер убирает сухие листья… Но если мозг подыскивал рациональные объяснения, то тело реагировало иначе. Он был как на иголках. Весь собран. Он ощущал опасность.

На этот раз он обернулся, чтобы увидеть пугало на насыпи и перестать выдумывать ерунду. Разумные доводы разума иссякли, и ужас охватил мальчика.

Палка была пуста.

Этого не может быть. Оуэн потряс головой, отказываясь признавать худшее. Над ним просто хотели подшутить. Да, они ждали, когда он отойдет, точнее, кто-то один из банды подкараулил, чтобы снять пугало с шеста. Да, точно! Сейчас они выскочат с гнилой тыквой в руках, посмеются, и все будет в порядке…

Что-то неподалеку скрипнуло. Оно приближалось. Медленно.

Просто эти идиоты, которые собираются меня разыграть…

Или хищник, который надвигается на свою добычу.

Металл задевал кукурузные стебли, тихо позвякивая. Он был уже близко.

Сердце Оуэна так бешено колотилось, отдаваясь в ушах, что, казалось ему, было слышно на всем поле.

Вдруг он почувствовал, что не один.

Птицы замолчали. Ничего не двигалось.

Какая-то тень заслонила от него солнце, но мальчик не решался повернуться и посмотреть.

Мальчика мутило от страха. Он медленно повернул голову.

Стебли раздвинулись…

Ноздри заполнил тошнотворный запах гниения и кошачьей мочи. Потом к этому примешивался другой запах чего-то древнего и наводящего первобытный ужас.

Кукурузный початок со стуком упал на землю. Оуэн резко обернулся.

На него смотрели пустые глазницы пугала. Из прорезанного в гнилой тыкве рта валились жирные личинки, а огромные стальные лезвия были занесены, чтобы проткнуть Оуэна насквозь. Никто не держал пугало, оно двигалось какой-то невидимой силой. Кошмарное видение. Галлюцинация.

Оуэн завопил во все горло.

Вопреки ожиданиям он смог пошевелиться и увернулся в ту самую секунду, когда лезвия сомкнулись, высекая искры и успевая вырвать у него клок волос.

Оуэн мчался, как никогда прежде, чтобы спасти жизнь и рассудок. Он бежал, чтобы догнать друзей, чтобы обрести надежду на жизнь.

Прямо за спиной он слышал, как гнилое пугало его преследует, рассекая воздух металлическими пальцами. Хуже того, мальчик расслышал чудовищное мурлыканье, доносившееся из его испорченных внутренностей и выдававшее дьявольское возбуждение.

Пугало ликовало.

Оуэн пересек ряд кукурузы, потом другой, не чувствуя, как листья режут его руки и голые ляжки. Он петлял со всей силой отчаяния, стараясь оторваться от своего преследователя, не зная, куда бежит, крича и сбиваясь с дыхания. Оуэн поворачивал, менял направление, инстинктивно пригнулся и старался лететь изо всех сил.

Удар был мгновенным, быстрым и очень сильным. Он сбил Оуэна с ног и отшвырнул в сторону, так что перехватило дыхание.

Наклонившись над ним, Коннор обеспокоенно разглядывал Оуэна.

– Эй, дыши, Оуэн!

Дыхание вернулось, и Оуэн тут же запаниковал. Он не знал, что делать или говорить, он мог только вопить. Но, сосредоточившись на дыхании, он смог замолчать и стал показывать невразумительные жесты.

Возникли Чад и Кори и тоже наклонились над ним.

– Вот блин, Оуэн, – произнес его двоюродный брат, – ты как?

Оуэн затряс головой, и дикий ужас в его взгляде помог мальчикам понять, что с ним что-то произошло.

– Пу… пу… пугало, – смог наконец он выговорить, указывая в сторону, где, по его мнению, должна была находиться палка.

– И что? – фыркнул Коннор. – Тебя чучело так испугало? – спросил он, и вдруг его взгляд упал на шорты Оуэна. – Ох, черт… Ты в порядке?

Оуэн понял, что обмочился. Он почувствовал, как заливается слезами унижения и не может сдержаться. Чад помрачнел.

– Оно… оно за мной… Там, в поле…

– Что? Пугало? – хмыкнул Коннор, не зная, смеяться ли ему или всерьез беспокоиться.

Кори выпрямился и вдруг произнес бесцветным голосом:

– Пугала там больше нет.

Коннор пожал плечами с безразличным видом.

Оуэн хотел, чтобы они убрались как можно скорее. С каждой секундой у этой твари прибавляется шансов их обнаружить.

Но Коннор не давал ему подняться:

– Объясни, почему ты так вопил?

Оуэн говорил, заикаясь, что им нужно бежать и как можно скорее.

Голос Кори сильно дрожал:

– Это… Может, Оуэн прав. Говорю вам, парни, пугала нет на палке, понятия не имею, куда оно делось.

Чад протянул брату руку и кивнул.

– А я тебе верю. Давай, сваливаем отсюда.

Коннор возмущенно развел руками.

– Да что с вами со всеми? Мы же спокойно шли и…

Невдалеке щелкнул металл, мальчики слышали, как падают стебли и странные шаги становятся все ближе. Коннор открыл рот, но Чад молча скомандовал ему не говорить ни слова. Он помотал головой, и его серьезное выражение лица заставило всех подчиниться. Как толстым одеялом, их накрыло отвратительным запахом разложения, острым и тяжелым. Второй запах, внушающий ужас, непостижимый трепет перед чем-то древним, не успел до них добраться.

Оуэн потянул Чада за руку, и они стали медленно отступать. Сначала осторожно, потом все быстрее и быстрее. Меньше чем через минуту они уже бежали со всех ног, петляя в кукурузной чаще, как кролики на охоте. Что-то преследовало их. Они несколько раз слышали невдалеке лязг металла, и, добравшись до леса, никто не осмелился остановиться, несмотря на изнеможение. Царапаясь о ветки, они бежали среди деревьев, поддерживая друг друга, и все время слышали, что за спиной кто-то есть.

Только в овраге они, совершенно обессиленные, остановились и едва не упали на берег ручья.

На этот раз сзади никого не было, насколько они могли слышать.

Измученные, они повалились на мох, тяжело дыша: в глазах было темно, ноги болели, а руки исцарапаны до крови.

Немного придя в себя, Коннор громко рассмеялся и вскинул руки к небу.

– Нет, ну что за безумие! – воскликнул он, чуть не задыхаясь от смеха.

Чад выглядел куда серьезнее. Он приподнялся на колени, лицо было все еще красным.

– Ты прекрасно знаешь.

– Что? Нет, только не говори, что ты… – Коннор заметил испуганные лица приятелей и понял, что они восприняли все куда серьезнее, чем он. – Нет, ну вы же не поверили на самом деле, что это…

– Ну, скажи, – бросил Чад с вызовом.

Коннор был обескуражен.

– Вы что, поверили?

– Ты видел Оуэна?

Чад замолчал, не упоминая пятна на шортах брата. Главное было сказано, а некоторые вещи лучше лишний раз не подчеркивать. И то, что кто-то из друзей описался, явно было именно такой вещью.

– Не будешь же ты отрицать, что нас кто-то преследовал, – возмутился Чад.

– Да, но скорее всего это старик Тейлор застукал нас на своем поле! Ну же, парни, вы же не собираетесь рассказать мне, что на нас напало… Серьезно?

Кори и Чад переглянулись, очевидно, они не знали что и думать. Но Оуэна все еще била дрожь. Он несколько раз кивнул.

– Я его видел, – прошипел он сквозь зубы. – Я знаю, что мне не показалось. Это был не человек, это пугало. Оно… оно кишит червями и… когда оно было совсем близко, я почувствовал, что там внутри. Что-то… древнее… Оно пахнет… Оно пахнет смертью.

Трое остальных переглянулись, испуганные и встревоженные.

В овраге щебетали птицы, и растения пускали корни глубоко в почву в поисках влаги, ничуть не заботясь о человеческих тревогах. На земле были и будут беды и ужасы. Они задевают человека, но не природу. Она всегда остается безразличной.

18

Оливия Спенсер ощущала легкость.

Легким было платье с цветочным узором, которое развевалось на каждом шагу. Легким был летний ветерок, освежающий в этот жаркий день. Легки были белые облака, плывущие далеко в умиротворяющей синеве.

Просто-напросто она была счастлива.

Чего еще она бы могла пожелать? Работа больше не тяготила ее чрезмерным давлением, их новый дом становился все больше похож на семейное гнездышко, о котором она так мечтала, мальчики, по всей видимости, осваивались на новом месте безо всякого труда, и вот уже пятый день пропадал в своем кабинете Том, на которого вдруг снизошло вдохновение!

Не вдохновение, а рабочий настрой! Ну же, Оливия! Тебе прекрасно известно, что он думает о вдохновении, этой басне для лентяев…

На ее лице появилась саркастическая улыбка. Она любила мужа со всеми его заскоками и смешными убеждениями. Главное – что он наконец вернулся за письменный стол. После провала последней пьесы он на ее глазах все сильнее погружался в тоску. Успех его карьеры был мгновенным и мимолетным: все пьесы были встречены единодушным восторгом публики, затем последовало равнодушие, которое переросло в злобу и сменилось наконец чистым презрением. Творческие профессии были подчас очень жестокими. Оливия ненавидела всех этих расчетливых продюсеров, которые торопились как можно скорее нажиться на таланте, вовсе не пытаясь быть наставниками. Они даже не помогали автору вынашивать и воплотить замысел – эта эпоха прошла. Теперь было время быстро потреблять и сразу быть готовым поглотить новый продукт. Оливия видела, как эти продюсеры отворачивались один за другим, оставляя ее мужа все глубже утопать в неуверенности и сомнениях. У них не было на него времени, ведь где-то там появлялись новые авторы, надо было успеть ухватить их, не упустить ни в коем случае…

Она радовалась, видя, как Том сидит весь день в кабинете за работой. Это нашло на него совсем внезапно, он даже не успел ничего рассказать. Однажды вечером, когда они уже лежали в постели, она спросила, есть ли у него идеи для новой пьесы, и он пробормотал: «Я сейчас работаю кое над чем, пока не знаю, может, это пустая трата времени, я потом расскажу». Но жар, с которым он принялся за работу, доказывал, что Том был на верном пути. Ему случалось настолько погружаться в работу, только когда он находил стоящий сюжет, который захватывал его полностью, и из этого всегда рождался интересный текст. В крайнем случае могла получиться статья для журнала. У Тома все еще были надежные знакомства среди издателей, и он сохранял среди них некоторый авторитет. «Успех еще озаряет мое имя последним отблеском и привлекает самых любопытных, но надолго ли?» – говорил он. Все равно, Том писал, и каков бы ни был результат, это само по себе было возвратом к дисциплине, к умственному труду – тому, чего ему так не хватало, чтобы снова хорошо себя чувствовать.

Все шло как нельзя лучше, думала Оливия. Кошмары Зоуи наконец прекратились. Надо признать, Джемма проявляла настоящие чудеса изобретательности, занимаясь с девочкой, и та успевала так наиграться за день, что к вечеру буквально валилась с ног от усталости. Старшие мальчики проводили время на улице со своими новыми друзьями. Оливия старалась не приставать к ним с вопросами и предоставлять им свободу, хоть это и давалось ей с трудом. Она была прежде всего матерью, львицей, которая оберегала свое логово, и для нее было естественно интересоваться, чем заняты львята. Но Том следил, чтобы она не перебарщивала с контролем. Дети и так были весь год под их присмотром, так что летом, особенно сейчас, когда они переехали в новый город, стоило немного оставить их в покое. «Мы теперь живем в маленьком городишке, что может с ними случиться? Если мы не дадим им немного личного пространства здесь и сейчас, когда еще будет подходящий момент?» – настаивал Том. Он был прав. Джемма его поддержала, сказав Оливии, что у Кори, ее брата, есть голова на плечах, и мальчики были в безопасности в Мэхинган Фолз. Это главное, твердила себе Оливия. По вечерам, за ужином, она видела, что мальчики радуются жизни. Даже Оуэн стал не таким замкнутым, как обычно. Три дня назад он подошел и сам обнял ее, обхватив ее шею руками и прижавшись головой к ее голове. Оливия растаяла от нежности и даже прослезилась. Ему так нужна была любовь! Чтобы так раскрыться, ему потребовалось полтора года. Постепенно он освобождался от своей брони и отваживался выйти наружу, принять семью, которая не была родной, но стала таковой в силу обстоятельств.

Из-за какого-то грузовика, который одним январским вечером вылетел со встречки и врезался в машину сестры с мужем, когда они возвращались после самых обычных выходных с друзьями…

Оуэн чудом избежал смерти, потому что в последний момент слег с отитом и остался с няней дома. Выжил благодаря воспалению уха.

Он потихоньку оправлялся от этого удара. В тринадцать лет особенно сложно осознать, что мир лишен логики. В этой трагедии не было его вины, из нее нельзя было извлечь никакой морали. Его родители не пожертвовали собой ради кого-либо. Ничего, что могло бы оправдать в его памяти гибель его родителей. В его душе оставались зияющая пустота, отчаяние и чувство бессмысленности жизни. Они уже приближались к дому после долгой дороги, нескольких часов без сна, когда за несколько секунд их жизни резко оборвались. Это не поддавалось никакому объяснению. И с этим нельзя было смириться. Том и Оливия несколько раз говорили с Оуэном о случившемся, когда видели, что он чувствует себя потерянным, но Оуэн предпочитал недосказанность. В шуме ежедневной суеты ему было спокойнее молчать о своей боли.

На новом месте все шло на лад. Оливия с радостью смотрела в будущее. Особенно здесь, в этом земном раю. Чтобы стать совсем счастливыми, требовалось лишь некоторое время.

Оливия задумчиво подняла голову навстречу солнцу. Она только что вышла из студии радиостанции. Передача мало-помалу вырисовывалась. И Пэт Деммель подыскал для нее отличное время – с девяти до одиннадцати вечера по будням. Она успевала после обеда подготовиться к эфиру, поужинать с семьей, уложить детей спать, доехать до Ист-Пибоди и быть в студии как раз вовремя. Самый интересное время: два часа доверительного общения, прежде чем все отправятся спать. Оливия была в восторге. Они провели несколько пробных встреч, чтобы найти нужный формат – преимущественно по утрам. Пэт Деммел уезжал на неделю, чтобы свозить приятеля в путешествие по Калифорнии – какое-то давнее обещание, но после возвращения он так и сыпал новыми идеями. Мелодии для заставки, вставные рубрики и прочие советы по содержанию – он был неистощим.

К учебному году тоже все было готово. Оливия уже с нетерпением ждала начала.

Пока она шагала по тротуару, собираясь пройти по магазинам в поисках красивой записной книжки для Тома, чтобы подбодрить мужа в его трудах, какой-то мужчина перешел дорогу, направляясь прямо к ней. Высокий худощавый субъект с шеей, торчащей из накрахмаленного воротничка рубашки, и в костюме, плохо сидящим на сутулых плечах.

– Извините, скажите, вы работаете на радио?

От удивления Оливия не сразу нашлась что ответить и, не вдаваясь в долгие объяснения, кивнула.

Седой мужчина с впалыми щеками и тусклым взглядом раскрыл кожаную визитницу и показал ей карточку с официальным логотипом.

– Я Филип Мортенсен из Федеральной комиссии по связи, из Бюро по обеспечению правоприменительной практики, не знаю, знакомы ли вы с нашей службой?

– Ммм… Я в целом знаю про комиссию по связи…

В ее профессии всем была знакома эта организация, под чьим контролем находились радиостанции на всей территории штатов. Она могла прикрыть какую угодно программу или даже станцию, все от нее зависели, и комиссия следила, чтобы везде соблюдались законы, действующие на той или иной территории.

– Могу я узнать о вашей должности на радио? – спросил он с притворно любезным видом.

– Я… только недавно устроилась. Я ведущая.

Мортенсен окинул ее изучающим взглядом. Очевидно, этот тип за последние годы ни разу не смотрел по утрам федеральное телевидение, или у него напрочь отсутствовала память на лица. Он явно ее не узнал.

– Может, вы хотите поговорить с директором станции? – спросила она, оправившись от удивления.

– Да, но раз уж я вас встретил, я хотел бы задать вам пару вопросов. Мы расследуем ряд аномалий и проблем на линии. Поэтому, возможно, вы замечали этим летом…

– Да, – немедленно перебила его Оливия, – у нас в самом деле было одно происшествие. На прошлой неделе. Скажу сразу, что не разбираюсь в технике, но это совершенно точно было ненормально, могу вас заверить.

Мужчина явно заинтересовался и, достав вместо визитницы блокнот, приготовился записывать.

– Какого рода происшествие?

– Голоса. Очень странные. И вопли… Немного напоминало тяжелый рок, вроде песен, которые слушают подростки.

– Сатанистские? – Мортенсен и бровью не повел.

– Ну… не знаю. Возможно, это саундтрек из какого-нибудь фильма, не могу сказать…

– А говоривший был один или их было несколько?

– Кажется, сначала один, очень недолго, до всех этих криков.

– Он хотел что-то сообщить?

– Ну, он говорил неразборчиво, так что…

Сотрудник комиссии сжал губы и кивнул:

– А дальше?

– Дальше… всё.

Серые зрачки уставились прямо на Оливию. Он разглядывал ее так пристально, что Оливии вдруг стало неуютно. Ей не понравилась эта перемена в его поведении – как будто до этого момента он разыгрывал перед ней комедию, и вдруг под маской федерального служащего показалось лицо следователя.

– Больше никаких неполадок или вторжений на вашей частоте?

– Нет, насколько мне известно. Вам стоит поговорить с моим начальником, Патриком Деммелем, он сейчас там.

Мортенсен кивнул в знак того, что об этом он уже подумал, но его вопросы не закончились:

– А как насчет вашей телефонном связи?

– Моего личного телефона, вы имеете в виду? Нет, никаких неполадок… А вы думаете, это… что это было адресовано мне? – встревожилась Оливия.

– Вовсе нет, но мы пытаемся определить границы проблемы и должны убедиться, что речь идет только о радиовещании.

– Вы думаете, это было специально? Какой-то злоумышленник ворвался в эфир?

– Мы в процессе расследования, пока я ничего больше не могу вам сказать. Спасибо, миссис…

Оливия на секунду засомневалась, стоит ли называть свою фамилию. Этот тип действовал ей на нервы.

– Спенсер-Бардок, – сказала она наконец.

Не оставив ей даже визитку, как это обычно делали федеральные агенты в фильмах, Мортенсен попрощался и направился ко входу в студию. Оливия сама не знала, почему, но встреча оставила у нее неприятное ощущение. Как будто ее использовали в непонятных целях – это просто смешно, если подумать, ведь они просто обменялись парой слов на тротуаре. Она решила, что этот Филип Мортенсен ей не нравится, и снова зашагала по направлению к дому.

Никакого желания ходить по магазинам у нее уже не было.

На переходе она посмотрела по сторонам и заметила припаркованный напротив белый фургон, из которого, очевидно, и вышел Мортенсен.

На пассажирском сиденье сидел мужчина в сером комбинезоне и в кепке, низко надвинутой на глаза. Хотя козырек и закрывал его лицо, Оливия поняла, что за ней наблюдали.

Это ей совсем не понравилось.

За кого эти люди себя принимают? За миссионеров-инквизиторов Святейшей Федеральной Власти?

Нет, решительно, она ни о чем не жалела. Правильно, что она бросила этот порочный мир большого города. Гостеприимная сонливость Мэхинган Фолз сумеет ее убаюкать, так что она забудет обо всем уже через пару часов.

Ей хотелось лишь одного: вернуться наконец в свое убежище. В свою крепость. К семье.