Текст книги "Иллюзия"

Правда, ты здесь целых три дня… И уже вошел в круг посвященных!

Была ли она излишне болтливой? Пожалуй, нет. Юго собирался провести здесь почти полгода, и Лили знала, что этот вопрос рано или поздно возникнет и ей придется объяснять, что это за уединенное поместье, хозяина которого совсем не видно. Она просто немного поспешила оказать ему полное доверие. И вовсе не из-за моей сексуальной привлекательности, я прекрасно отдаю себе в этом отчет.

Так что нет, это уже не секрет. Просто информация, на которую всем на свете плевать.

Юго представил себе заголовок: «Старый владелец удаленного горнолыжного курорта на грани закрытия был великим фокусником… сорок лет назад!»

Сгодится для журнала «Ле Нуво детектив». В крайнем случае для «Иси-Пари».

Но это не совсем точно. Нет, не просто великий фокусник.

Судя по тому, что он прочитал, сомнений не оставалось: Люциен Страфа был самым великим фокусником. Всех времен и народов. И намного превосходил остальных.

Юго поднялся с кушетки, со стоном потянулся и подошел к одному из обрамлявших Аквариум панорамных окон.

За корпусом Б/У показалась прижавшаяся к горной гряде и окруженная хвойными деревьями по всему крутому склону усадьба. Юго понял, что она видна со всех точек курорта. Сделано ли это намеренно? Чтобы хозяин мог лучше созерцать свои владения… Или чтобы напомнить нам, что он здесь и наблюдает за нами.

Юго охватило непреодолимое желание забраться наверх. Чего ему бояться? В худшем случае, что ему не откроют? Или его сразу же уволят.

Тем более что никто не запрещал ему туда подниматься.

Небо было ободряюще синим, и лишь несколько хищных птиц парили над головой, следя за происходящим.

Юго колебался. Да, ему очень хотелось, но робкий внутренний голос шептал, что это не очень хорошая идея. Он чувствовал себя, как в том выпуске Тинтина[17]17
   Снежок (Милу, Milou) – добродушный фокстерьер из популярных европейских комиксов бельгийского художника Эрже (1907–1983) «Приключения Тинтина» («Les Aventures de Tintin»).


[Закрыть], где ангел и дьявол боролись за право влияния на фокстерьера Снежка.

Ставни закрыты. Он спит.

Просто пройти мимо. Просто взглянуть.

Логово Люциена Страфа, величайшего фокусника всех времен и народов. Иллюзиониста. Так его обычно называли журналисты.

Или еще «приспешником сатаны».

Юго уже направлялся к лестнице.

13

Корпус В явно имел на него зуб.

Юго не мог придумать другого объяснения, иначе каким образом он дважды подряд сумел там заблудиться? В – вурдалак. Вредитель. Вшивость.

Тупик.

Черт подери!

Ему пришлось трижды возвращаться, прежде чем он сумел наконец подняться на третий этаж и оставить компьютер у себя в комнате.

Оказавшись на улице, он засомневался, стоит ли идти напрямик, и в последний момент отказался от этой затеи. Это означало бы долгий путь через луг на восток, под открытым небом, в середине дня, и меньше всего ему хотелось навлечь на себя гнев половины персонала за то, что он посмел побеспокоить владельца. Тема была щекотливой, как уже объяснила ему Лили, и Юго не хотел никаких неприятностей – только удовлетворить свое законное, как ему казалось, любопытство.

Я никому не мешаю, просто посмотрю одним глазком, и если он там, если не прячется, то, может быть, поздороваюсь, чтобы прощупать почву. Это было бы гуманно и вполне вежливо, сказал он себе.

Нет, единственная возможность – войти в корпус Б/У, спуститься по хребту, найти вход в подвал и выбраться наружу через парковку. Оттуда он мог бы срезать путь через лес, вверх по склону к усадьбе и остаться никем не замеченным.

Даже ему, если он наблюдает.

Юго мог придумать малоубедительные предлоги, вроде визита вежливости, в которые сам не верил…

Главная дверь Б/У оказалась не заперта на ключ. Это было одним из правил, о которых Лили рассказала в первый день: здесь ничего не запирали без веской причины – кроме них, тут никто не живет, а значит, воров быть не может.

Вестибюль был серым, как логово гигантского паука. Повсюду висели грязные брезентовые чехлы, похожие на паутину, готовую завлечь неосторожного посетителя. Ни допотопных ковровых покрытий, ни мебели семидесятых годов, ни стойки администратора. Все было демонтировано. Кое-что подготовили, но ничего не сделали и уж тем более ничего не завершили. Из щелей в стенах торчали полихлорвиниловые желоба и трубы, похожие на обескровленные перерезанные вены. Лампы в потолке были демонтированы, скрученные провода болтались, как зрительные нервы, оставшиеся от вырванных глазных яблок. Освещение вообще отсутствовало, не считая световых люков наверху на всех трех этажах бесконечных галерей, опоясывающих этого монстра. Не самый удобный вариант, но в предвечерье видно было достаточно четко, и Юго мог сориентироваться. Подвал – вот где придется туго! Телефон не поможет, так как нигде не ловит сигнала, и Юго по привычке оставил его дома. Не важно, он выкрутится.

Юго перешагнул через несколько рулонов, вероятнее всего скатанных ковровых покрытий, которые едва поместились бы в прицеп тридцатитрехтонного грузовика, и вошел в «центральный двор». Несомненно, как и показалось ему при первом знакомстве с Большим Б, это место напоминало тюрьму с рядами внутренних галерей и дверей, выходящих во внутренний дворик; не хватало только защитных решеток от самоубийц и глазков для наблюдения. По крайней мере, здесь он не может заблудиться: все расположено по прямой, другого пути нет.

Остальные серые брезентовые чехлы издавали гулкий звук, лениво колыхались на сквозняке, которого Юго даже не ощущал. Через определенные промежутки попадалась открытая дверь, ведущая в одну из квартир, но вход в нее защищала не слишком эффективная полупрозрачная штора. Проходя мимо одной из них, Юго заглянул внутрь и невольно представил, как бы он отреагировал, если бы вдруг заметил там силуэт или просто какую-то тень на фоне света. Зависит от того, будет ли она перемещаться, как зомби, или это кто-то из наших…

Почему у него возникли такие мысли? Так с ним всегда – выходить за пределы реальности, заполнять пробелы, предвидеть худшее, даже желательно что-то ужасное… Если бы моему мозгу были не свойственны такие завихрения, я бы не мог писать. Именно из таких ни на что не похожих отклонений и рождаются романы. Иначе это просто мир, каким мы его знаем, тусклая, ничем не примечательная, зачастую самоубийственная банальность.

По крайней мере, он позитивный…

Какой-то чехол хлопнул громче, чем остальные, и Юго вздрогнул. Черт, это же просто фигня, предназначенная для работы, расслабься! Легко сказать…

С галерей раздался целый хор таких же звуков.

Юго уже начал сомневаться в успехе своего предприятия, когда добрался до конца корпуса Б/У и оказался перед высокими окнами, из которых снова открывался вид на долину. Лифты, которые он проигнорировал, располагались рядом с лестницами, обслуживающими различные уровни, и он стал спускаться пешком. Не успел он пройти и несколько ступенек, как дневной свет померк. С каждым шагом Юго все больше погружался во мрак. Последний отрезок пути пришлось пройти в полной темноте. Юго разозлился на себя за то, что не догадался взять телефон хотя бы для освещения. Он замедлил шаг и коснулся стены, чтобы сориентироваться. Ты уже большой мальчик, даже смешно, ну чего ты боишься?

Он не мог объяснить своих опасений. Но страх был каким-то утробным. Наверное, так чувствует себя насекомое, приближаясь к дыре, где гнездятся большие мохнатые пауки? Не зная, что эти неумолимые хищники бесшумно поджидают его? Ну вот, еще несколько шагов, ну же, чуть ближе, еще чуть-чуть, ровно настолько, чтобы я не смог упустить тебя, чтобы мои хелицеры[18]18
   Хелицеры – ротовые придатки паукообразных, имеющие вид клешней; у пауков на вершине хелицер открываются протоки ядовитых желез.


[Закрыть] впились в твой хитин, пронзили тебя, чтобы вливать в тебя яд, пока он не начнет растворять твои внутренности, а я с наслаждением стану сосать твой сок, пока ты будешь биться в конвульсиях, еще живой, полностью осознавая, что это я, чудовище, пожираю тебя.

Опять больное воображение, которое разыгрывается в самые неподходящие моменты.

Юго почти не двигался. Он еще не вошел в полностью неосвещенную зону, она находилась дальше, может быть, пятью или шестью ступенями ниже.

Он спустился на одну ступеньку. Ему показалось, что слюна у него загустела, ее стало труднее глотать. Ты что, совсем сбрендил? В тридцать четыре года? Боишься темноты?

Но это было что-то другое.

Что-то не нравилось ему в этом непонятном оцепенении.

Что-то здесь было не так. Да, что-то не так со мной!

Он заставил себя спуститься ниже. Еще одна ступенька. Стало чуть прохладнее. И более влажно.

Теперь муза романиста осмелела. Она нашептывала ему, что паук уже здесь, совсем рядом, раздвигает свои тонкие лапки, раскрывает хелицеры, вооруженные шипами с разжижающим ядом, и подстерегает, пока он, Юго, не приблизится на один или два шага, а тогда выскочит из своего логова, чтобы обречь его на медленную и ужасную смерть. Сожрать.

Юго вздохнул; он устал от собственных бредней. Но продолжал стоять на месте. Я полный придурок.

Его охватил страх. Страх, которого он стыдился, детский страх. Если он сдастся, то почувствует себя униженным. Неужели все ради этого? Это противоречило всякой логике.

«Подойди ближе. Ну же, еще одно, последнее крохотное усилие. Просто сделай это. Ради себя. Чтобы доказать себе, что ты способен это сделать… Чтобы В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ все не закончилось провалом… Вперед!»

Юго поднял ногу, готовый поставить ее на ступеньку ниже. Да, вот так… давай… смелее… Просто сделай это. Всего один шаг, потом все будет хорошо… Он колебался. Живущие в нем детские страхи со страшной силой обуревали его. И все-таки я не собираюсь сдаваться только потому, что я…

– Мне страшно, – одними губами произнес он.

Говорить вслух в этом пустом месте – словно проткнуть мыльный пузырь и явить себя темноте, а воображение рисовало мерзейших тварей, устремившихся к нему из мрака. Изголодавшихся тварей.

А что, если это не воображение, а шестое чувство? Это нелепо. Смешно. Но нога так и застыла в воздухе. Так и не опустилась на следующую ступеньку.

«Аааааааааааааааааааааааааа! Иди, я тебе говорю! Смелее! Для те… для меня. Я голоден!»

Юго привык всю жизнь двигаться вперед. Принимать решение, придерживаться его, не раздумывать до скончания веков. Иногда импульсивно, во вред себе, иногда во благо. Обычно он не колебался. Но что-то внизу, в глухом подвале, выказывало нетерпение. Так это твоя сраная муза романиста, только и всего.

Но стоило ему отступить на шаг, он ощутил облегчение, чувство освобождения. За этим последовало нечто гораздо более пугающее: внутри с бешеной скоростью рос какой-то ком, Юго чувствовал, что если этот ком взорвется, то разорвет его в клочья. Паника. Она исходила откуда-то из глубин его существа, из его детских страхов. Нет, не совсем… Из его инстинктов.

Потому что он отступал. Потому что паук в своей норе должен был учуять это и понять, что сейчас или никогда нужно наброситься, и схватить, и, прежде чем жертва ускользнет, выбросить две огромные лапы, преграждая путь, нависая над ней своим омерзительным брюхом, сделавшись одной огромной западней, чтобы потом наброситься… И сожрать тебя.

Юго перемахнул через две ступеньки, потом еще через две и, прежде чем разреветься от детских страхов, цепляясь за перила, вернулся на первый этаж. Он оглянулся на лестницу и ее темные глубины.

Ни одна тень не двигалась. Вот ведь гнусное воображение!

Разочарование. Именно оно клокотало у подножия лестницы. И злость. И дьявольский аппетит!

Юго хотелось вырваться на улицу. Снова почувствовать кожей солнце, прогнать эти дурацкие, неизвестно откуда взявшиеся мысли… Может быть, где-то в коре его мозга есть особый резервуар, куда перетекают мысли из самых зловещих бездн его натуры, а он забыл опустошить его, когда вырос? Мгновенный доступ ко всей накопленной им вселенской мерзости, которую он соединил и смешал со всеми другими условными формами, чтобы придать ей какой-то смысл. На таком резервуаре должна висеть табличка с надписью красными буквами: «Осторожно, ужасы могут вытечь наружу, не кантовать». И если так и есть, заподозрил он, резервуар этот протекает. И уже давно. И загрязняет его жизнь своей темной материей. С самых незапамятных времен.

14

Адель Морис занимала небольшой кабинет на верхнем этаже Материнского корабля с крошечным окошком, похожим на иллюминатор; даже в хорошую погоду ей приходилось зажигать свет. За годы работы она украсила стены рисунками, которые дарили ей дети зимних клиентов (изредка, как секретарю, хотя она с ними практически не общалась), или она сама подбирала их, брошенные на игровом столе в одном из ресторанов или в номерах. Все знали, что Адель коллекционирует детские рисунки, и сотрудники приносили их, если находили. В этих рисунках было что-то завораживающее, что-то большее, чем их прямолинейный, ничем не приукрашенный эстетизм, – мир, каким его видят дети, без притворства и лицемерия. Именно для этого и нужны их рисунки. Интересно, они их потеряли? Забыли? Оставили нарочно? Бросили? Адель могла разглядывать их часами, один за другим, удивляясь, ища ответ в увиденном: снеговик с непомерно большими руками и почти хищной улыбкой; семья, в которой каждому отводится его собственный яркий цвет, за исключением отца – мелкая, неизменно темная фигурка; лыжники, летящие над пропастью на огромной скорости; или даже изображение Валь-Карьоса глазами семи– или восьмилетней девочки, причем в целом очень близкое к реальности.

Адель коллекционировала рисунки – они стопками лежали в трех шкафах напротив двери в кабинет, и ей доставляло огромное удовольствие по крайней мере при каждой смене времени года рыться в них, выбирая, какие повесить на стену, а какие убрать на хранение. Она как раз сортировала свою подборку окончания весеннего сезона – в этом году опережая график, – когда в дверь постучал Юго.

– Здравствуйте, – сказал он, – утром я нашел под дверью записку с просьбой зайти к вам в конце дня.

– А, вы Юго, да-да, проходите, проходите, садитесь. Приятно познакомиться, я Адель, секретарь Филиппа.

У нее была внушающая доверие внешность; если вдуматься, она очень походила на мать семейства Фишер из фильма «Шесть футов под землей»[19]19
   «Шесть футов под землей» (в рус. прокате «Клиент всегда мертв», «Six Feet Under», 2000–2005) – американский телесериал Алана Болла о большой безалаберной семье владельцев похоронного бизнеса; мать семейства Рут Фишер сыграла Фрэнсис Конрой.


[Закрыть]. То же удлиненное миловидное лицо, нежный взгляд голубых глаз и ореол рыжеватых волос.

– Я хотела встретиться с вами, чтобы вы подписали контракт, давно пора, мы с вами уже нарушили положенный порядок.

Юго сел напротив, пораженный мириадами наивных и красочных рисунков, заменявших обои.

– Обычно, – продолжала Адель, – мы ведем дела очень строго, но я не знаю, что произошло, Филипп должен был отдать вам документы сразу, как вы приехали, и… Но я просто не могу их найти.

Она энергично вскочила и как заводная принялась рыться в стоящем рядом со столом секретере.

– Вы уже обосновались, Юго? – Она быстро обернулась к нему. – Вы не возражаете, если я буду называть вас Юго, хорошо? Как вы думаете, вам у нас понравится?

– Нужно быть очень уж придирчивым, чтобы жаловаться.

– О, вы знаете, это не всем подходит. Изоляция, излишне тесное соседство…

– Я бы не назвал горнолыжный курорт на пятнадцать человек излишне тесным, – заметил молодой человек.

– Совершенно верно. Со временем, знаете ли, ко всему привыкаешь. Мне он уже не кажется особо просторным…

Она открывала ящики и с профессиональной скоростью просматривала их содержимое.

– Вы давно здесь? – осмелился спросить он.

– Достаточно долго, чтобы потерять счет времени.

Глаза Юго загорелись любопытством.

– В таком месте, должно быть, случается много интересного. Вы, наверное, можете поделиться кучей историй.

Адель прекратила поиски, подняла голову и задумалась.

– Наверное… только рассказчик из меня никудышний. Филипп это умеет гораздо лучше. Куда же, черт подери, подевались эти контракты? Они же попадались мне только вчера!

Она что-то вспомнила, щелкнула пальцами и распахнула дверь, за которой находился еще один более просторный кабинет. По всей видимости, директорский. Адель схватила стопку бумаг, лежащих на столе, послюнявила большой палец и стала перебирать страницы.

– Он всегда путает контракты с документами, относящимися к текущим делам. Поэтому и забыл вернуть их в четверг вечером.

Юго сразу обратил внимание на афишу Люциена Страфа в старинной раме. Именно так представляли иллюзионистов в начале двадцатого века – в полный рост, приглушенные краски, никаких фотографий, только рисунки. Страфа был изображен в черном костюме, в ракурсе снизу, чтобы казаться внушительнее, одна рука обращена к зрителям, проницательный взгляд подчеркнутых гримом глаз. Даже в рекламном тексте явно чувствовался перебор: «Зрелище невозможного исторгнет из вас вопль изумления!»

– Вот они! – торжествующе произнесла Адель, размахивая стопкой бумаг.

Воспользовавшись паузой, Юго указал на афишу:

– Очень красиво.

– Афиша? Вы знаете, кто это?

– Кто же не знает Страфа?

Адель не могла скрыть удивления:

– Ваше поколение? Я думала, о нем все забыли…

– Он остается легендой.

Адель уже не скрывала замешательства.

– Ну да… Вот что, поговорите как-нибудь об этом с Филиппом, он многое знает. Вообще-то, по правилам я рекомендовала бы вам внимательно прочитать все документы, но, поскольку они должны были быть подписаны еще до того, как вы приступили к работе, лучше не затягивать…

Она положила перед ним три отпечатанные на принтере копии и ручку и спросила:

– Может быть, вы хотите взять их с собой и внимательно изучить? В таком случае верните их мне как можно скорее, мы и так уже опоздали…

– Нет, не стоит.

Юго просмотрел каждую страницу, не тратя времени на расшифровку юридической абракадабры, за исключением пункта, касающегося заработной платы. Вроде бы все было в порядке, и он поставил в конце документа свою подпись.

– Прекрасно! – воскликнула Адель. – Вы официально стали нашим. Я страшно рада. Вам что-нибудь нужно?

– Нет, Лили уже провела экскурсию по большинству помещений и даже принесла корзину продуктов для вновь прибывшего, чтобы в первые дни я вообще ничего не покупал.

– Лили – просто клад. Побольше бы таких, как она. Вы можете делать здесь все, что вам заблагорассудится, но на нее губу не раскатывайте, понятно?

Юго это замечание показалось странным, почти неуместным. Если он мужчина, то непременно должен быть сердцеедом? Эх, знала бы она, в каком состоянии находится мое бедное сердце…

– На этот счет можете быть уверены, беспокоиться не о чем.

Он взял свой экземпляр контракта и направился к двери. Адель продолжала без умолку тараторить:

– В этой девушке столько жизнелюбия, она просто прелесть. Я думаю, в этом году у нас подобралась неплохая команда. Не собираюсь никого нахваливать, но Аксель, айтишник, просто очарователен, Джина произвела на меня очень хорошее впечатление, а теперь еще и вы… – Она доверительно наклонилась к нему. –  Знаете, как вас прозвали до вашего приезда? Актер. Из-за внешности. И вашего резюме.

Юго глубоко вздохнул. Этого он от нее никак не ожидал.

– Думаю, мне больше нравится, когда меня дразнят хамелеоном.

– Только не говорите старине Максу, а то он упадет в обморок! Мне кажется, Актер вам очень подходит. Это придумала Лили.

– Лили участвовала в обсуждении моей кандидатуры?

Адель поняла, что сболтнула лишнее, и помрачнела.

– Только не говорите ей, что я вам рассказала, ладно? Да, прежде чем выбрать человека, который будет жить с нами бок о бок в течение пяти месяцев, мы иногда спрашиваем мнение остальных… Это совершенно нормально, ведь так? Они заинтересованы не меньше, а возможно, даже больше нашего.

В знак молчания Юго приложил палец к губам. Его такой подход не шокировал. На самом деле ему было совершенно плевать. Да и вообще, этот разговор ему уже надоел. У него на уме было только одно: получить информацию о Страфа, а Адель, когда они коснулись этой темы, сделалась не слишком разговорчивой. Ему вдруг захотелось зайти с другой стороны:

– Я тут на днях в лесу наткнулся в лесу на скелеты животных. Их было чертовски много – целое кладбище…

– Какой ужас!

– Я подумал, может, кто-то из сезонных рабочих постарался или…

– Кто-то забавлялся с трупами животных? Только этого нам не хватало! Нет. Даже мертвые, эти несчастные создания заслуживают хотя бы толику уважения. У нас никто бы так не поступил. А вот лисы… Филипп говорит, что в наших краях водятся и волки, так что не рассказывайте ему, иначе он на этом зациклится.

Она явно впервые слышала про гирлянды из костей, слишком уж искренне отреагировала. Ничего нового Юго не узнал.

– В любом случае спасибо, Адель.

– Пожалуйста, Юго. Еще раз: добро пожаловать в Валь-Карьос! Да, и если в ближайшие несколько недель вам попадутся какие-то детские рисунки, будьте добры, отдайте их мне! Что может быть невиннее, чем ребячья мазня…

15

Понедельник был типичным депрессивным понедельником, когда, передохнув в выходные, снова приходится просыпаться от звонка будильника, толкаться в транспорте и выполнять работу, не приносящую удовлетворения. И все же Юго считал, что относительно работы ему не на что жаловаться. До сих пор вкалывать здесь было скорее даже приятно – во всяком случае, приятнее, чем проходить прослушивание на незначительные роли и улыбаться директору по кастингу, чтобы с ней закорешиться, приятнее, чем торчать на съемочной площадке, где он лишь конкурировал с другими актерами с весьма скромными карьерными перспективами, но всегда более радужными, чем его собственные. Но все же менее приятно, чем когда успешно пишется. Даже если тебя никто не читает.

Нет, этот понедельник омрачила реакция Юго на собственную панику на лестнице корпуса Б/У. Он корил себя за то, что поступил как ребенок. С каких это пор тридцатилетний мужик поворачивает назад, испугавшись темноты? Засуньте мое дурацкое воображение в черепушку пятидесятилетнего, и посмотрим, что он будет делать без фонаря в таком отвратительном месте! Его самолюбию, и без того уязвленному, был нанесен очередной удар. Еще немного, и он превратится в человека с самым мерзким настроением, какое только бывает.

Он вернулся к себе в квартиру после долгого рабочего дня у подножия плато; на этот раз ему пришлось пилить бревна, скопившиеся там после валки деревьев. То, что рядом не было погребальных гирлянд, его успокоило. Как он ни пытался убедить себя, что это всего лишь плод больного детского воображения, он не мог в это поверить, и ему даже не удавалось притвориться, что верит, чтобы хоть немного передохнуть.

Ему требовалось ощутить себя чистым. Но, даже умывшись, он все еще не до конца расслабился – ни чтение, ни ужин не помогли, поэтому он подхватил рюкзак и отправился обратно на Материнский корабль, на сей раз на нижний уровень.

От бассейна поднимался легкий пар. В ноздри ударил запах хлорки. За окном опускалась ночь, превращая панорамные окна в голубоватое сияние. Освещение в бассейне было тусклым, расслабляющим, решил Юго, погружаясь в воду.

Он плавал уже четверть часа, когда вошла Алиса в халате. Она не сразу заметила его, и он, немного смущаясь, но не в силах отвести взгляд, наблюдал, как она завязывает светлые волосы на затылке, а потом предстает перед ним в купальнике. При виде ее идеальной фигуры Юго едва не задохнулся. По каким критериям они ее отобрали? И кто в тот раз находился в кабинете Деприжана, чтобы одобрить ее кандидатуру? А. С.? Юго не удивился бы: он догадывался, что лесоруб умеет покорять сердца.

Алиса подошла к бассейну и вздрогнула, заметив его.

– Ты меня до смерти напугал!

– Прости, я был под водой и тоже тебя не увидел, – соврал он. – Сейчас вылезу.

– Ты мне не мешаешь, – сказала она, медленно входя в воду.

Юго поплыл на другой конец, к окну. Солнце скрылось за вершиной горы, и ему пришлось прижаться к стеклу, чтобы разглядеть смутные очертания ночного пейзажа. Алиса подплыла к нему:

– Что скажешь? Оно того стоит?

– Да, я тоже наверняка подсяду.

– Мне будет этого не хватать.

Повисло молчание.

– Когда ты уезжаешь?

– В среду.

– Жалеешь?

– Нет. Я же сказала, что все видела.

– Есть какие-то планы?

– Нет, пока никаких. Собираюсь пожить у подруги, пока не решу, что делать дальше. Найду подработку и в июле-августе отправлюсь путешествовать с одним рюкзаком. Полная свобода.

Юго ее хорошо понимал. Но сам он был настроен на иной лад; прежде всего ему хотелось разобраться в собственных терзаниях и прийти в себя, а уж потом отважиться на встречу с другими культурами; но для Алисы все было впереди.

– Значит, ты собираешься писать роман? – отплевываясь, спросила она.

– Да, хотелось бы.

– У тебя уже есть конкретный сюжет?

– Нет. Но я чувствую, как он зреет, мое воображение пользуется любым предлогом и тут же навязывает мне всевозможные варианты.

Алиса плыла широкими гребками и случайно задела его рукой.

– А что за жанр?

Юго вспомнил эпизод в Б/У.

– Ужастики.

– Я так и думала. Либо бред вроде «Сияния», либо порнуха типа «Пятидесяти оттенков серого»[20]20
   «Пятьдесят оттенков серого» («Fifty Shades of Grey», 2011) – эротический роман британской писательницы Э. Л. Джеймс; в 2015 году был экранизирован американским режиссером Сэм Тейлор-Джонсон.


[Закрыть]. Третьего не дано. Попробуй сочинить историю жизни и творчества какого-нибудь типа, который томится от скуки, но неожиданно встречает симпатичных туристов, меняется и… Нет, полный провал гарантирован.

– Учитывая мой предыдущий «триумф», не уверен, что я достаточно хорошо разбираюсь в том, что теперь актуально, а что нет.

– В любом случае я как-то слышала, что вдохновение не приходит по заказу, оно просто вдруг сваливается на тебя, и тогда ты пишешь, только и всего.

Алиса обладала этакой забавной спонтанностью человека, который говорит все, что приходит в голову, причем тараторила как пулемет. Похоже, именно так она понимает вдохновение.

– У тебя есть псевдоним?

– Нет.

– Вот и отлично. Он как маска. Мне не нравится. Зачем прятаться, если издаешь книгу? Надо гордиться, правда?

– Да, наверное…

Их руки снова соприкоснулись, и Алиса повернулась, чтобы опереться спиной о стеклянную стенку.

– Сначала я не решалась отталкиваться ногами, боялась, – казалось, что стекло треснет и меня затянет в дыру. Представляешь, вода с силой вдавливает меня туда, острые края битого стекла режут тело, протыкают насквозь спереди и сзади, вспарывают живот, я складываюсь пополам, позвоночник ломается, и меня потоком выносит в долину…

Юго вытаращил глаза. Значит, не у него одного так дико зашкаливает воображение! И теперь она слегка испугала его… Если меня мучают такие галлюцинации, то почему их не может быть у нее? И кто сказал, что у женщин они не выглядят еще страшнее?

Прижавшись спиной к стеклу, Алиса резко оттолкнулась ногами.

– Не знаю, нравится ли мне, когда ты так делаешь, – признался Юго.

Она наградила его насмешливой, слегка вызывающей улыбкой и ткнула плечом стеклянную стену, чтобы доказать ему, что бояться нечего. Стена казалась прочной. Она даже не шелохнулась. При таком давлении нет никаких причин для волнения, скорее…

Раздался ГРОХОТ внутри самого здания. Оба отпрыгнули как можно дальше от окна. У обоих бешено колотились сердца. Они пытались разглядеть малейшую трещину, предвестник обрушения, услышать внезапный звон разбиваемого стекла – первый сигнал, что вся конструкция вот-вот рухнет…

Ничего…

– Это деревянная балка наверху, – сказала Алиса с наигранным смехом. – По крайней мере, я надеюсь.

– Хорошо бы.

Она придвинулась к нему поближе.

– У меня тоже были такие галлюцинации, – рассмеялась девушка.

В панике она не заметила, как ее волосы распустились и теперь окружали лицо золотистым ореолом. Она смотрела на него в упор, а ее руки при каждом движении нежно касались рук Юго. Ее губы приоткрылись.

Теплая волна поднялась у него откуда-то снизу живота прямо к мозгу, пробуждая ту область тела, которая до сих пор пребывала в спячке. Но в его нынешнем мрачном состоянии духа он не был готов и вздрогнул. Идея не из лучших.

Алиса улыбнулась ему. Послезавтра она уезжает, они ничем не рискуют. Так быстро он не успеет в нее влюбиться, раз уж она не смогла раскрутить его за двое суток. Люси понадобилась всего одна фраза, но она прозвучала эхом семи лет совместной жизни. Почему надо лишать себя удовольствия, если оно к тому же может немного облегчить его нынешние страдания? Потому что мне страшно. Я не готов.

Это просто смешно. Он занимался любовью сотни раз, а может, и тысячи, познал многих женщин, старался изо всех сил быть внимательным любовником, но никогда не испытывал такого страха. Этого не хочет мое тело, а вовсе не голова. В сочетании с трусостью, проявленной накануне, Юго почувствовал, что всякое желание покинуло его. Он не мог заставить себя «настроиться», не получалось. Этот облом привел его в ярость. Он отстранился.

– Мне холодно, я пошел. Получай удовольствие напоследок, только не опирайся на эту штуковину – никогда не знаешь, что может случиться, – сказал он, чтобы скрыть смущение.

Но в глубине души он чувствовал себя униженным.

16

– У тебя что, мотор внутри? – воскликнул А. С., перекрикивая рев бензопилы.

Юго с энергией, граничащей с яростью, распиливал заготовленные накануне бревна.

– Нужно разрядиться.

– Вижу… Постарайся не забывать о правилах безопасности, особенно о положении тела по отношению к пиле, о’кей? Как-то не хочется, чтобы в порыве гнева ты срезал себе все мясо с голени.

Через несколько минут А. С. вернулся к сути вопроса:

– Ты из-за бабы? Часто мужики так бесятся из-за баб.

– Нет, из-за себя самого. Я бы не прочь, чтобы ты угадал, но нет…

На этом разговор закончился.

Выбиваясь из сил весь вторник, к ужину он почувствовал себя бодрее. Он знал, что это просто вопрос времени и терпения. Он больше не был призраком, оказавшимся на земле проездом, он вновь контролировал свои эмоции, интересовался другими людьми, вновь обретал способность иронизировать, и, самое главное, к нему возвращались желания, даже если он не мог пока их удовлетворить. Вскоре ущерб, нанесенный расставанием с Люси, станет не более чем воспоминаниями, едва заметными затянувшимися шрамами на его душе. А пока он должен относиться к себе терпимее. Для начала не загонять себя в депрессуху.

Только вот эпизод в бассейне саднил как заноза. Секс на одну ночь, чтобы снова почувствовать себя с женщиной как рыба в воде… Забавный получился каламбур. Уже неплохо. Весь день он колебался, не решаясь попытать счастья в последний вечер Алисы – развлечься, доказать себе, что все системы работают нормально, обрести былую уверенность… Но, вернувшись в квартиру, понял, что не станет этого делать. Побоялся получить отказ, опасался последствий. Оказаться не на высоте. Нет, даже хуже: убедиться, что на самом деле желания у меня нет.

Даже Люциен Страфа и его поместье вылетели у него из головы. Ему было все равно, у него просто не хватало душевных сил, чтобы беспокоиться об этом.

Сегодня ему не хотелось ужинать в одиночестве, и он надеялся, что в столовой будут хотя бы Лили, Эксхел или даже Тик и Так, как он прозвал Армана и Поло.

Вся компания сидела за одним столом, за исключением старшего поколения, которое, как обычно, отсутствовало. Людовика и А. С. тоже не было. И Алисы, заметил Юго. Они ужинали, развлекаясь обычной перепалкой между водопроводчиком и электриком, и Юго заметил, что Лили, похоже, кого-то ждет.