Текст книги "Исповедь для принцессы"

4

Заголовок газеты гласит «Любовь порождает суициды». Это навевает определенные мысли. Мы в дешевой забегаловке в ста милях от ближайшего города, а у меня между пальцев дымится сигарета. В газетной статье слишком много цифр и статистики о смертности. Я говорю, что в мире каждый день происходит пятнадцать тысяч попыток самоубийств, и это только официальная статистика.

– Больше всего кончают с собой в Китае. – говорю я, – Самый большой процент смертности среди женщин, и каждая вторая предупреждает о своем желании, это говорит лишь о том, что она хочет, чтобы ее заметили, она хочет, чтобы ее любили. Ни больше, ни меньше. Чаще всего женщины используют лекарства. Они почти никогда не режут вены на руках, так как это портит кожу, и посмертные муки, понижение температуры, агония и судороги, изменяют общую картину восприятия самоубийства. Женщина не хочет плохо выглядеть даже после смерти. Они почти никогда не вешаются, так как от этого цвет лица приобретает синий оттенок, иногда из открытого рта выпадает распухший язык, и что самое неприятное, происходит непроизвольная дефекация из-за расслабленных мышц сфинктера. Поэтому женщины хотят всегда быть на высоте, даже на границе последней черты. Среди самоубийц-женщин шестьдесят процентов тех, кого можно назвать красавицами, тридцать процентов считались до смерти успешными, и только четыре процента, по заверениям знакомых и родственников, что-то там потеряли, это и подтолкнуло их к попытке самоубийства.

Я говорю тебе, что хотел бы открыть Фонд поддержки брошенных женщин, чтобы обезопасить их существование от негативного влияния этого мира. Все, что портит им жизнь, должно быть изгнано из нее.

– Ты идеалист, – говоришь ты и смотришь на меня, поправляя свои локоны, – вы писатели все такие. Каждый свой поступок ты возводишь в ранг идеала, в состояние космического совершенства. Тебе тяжело справиться с одной женщиной, а ты хочешь решать судьбы тысяч. Запиши все то, что рассказал мне, думаю, когда-то это будет актуально.

– Я не хочу терять тебя, – говорю я.

– Любовь это состояние движения, а не состояние покоя, – говоришь ты и трешь мою ногу своей туфлей, и кровь приливает к чреслам, – когда мы остановимся, то перестанем любить друг друга. И тогда мы станем невидимками один для другого.

– Нам пора найти отель и остановиться на ночь, – говорю я.

Вижу как тучи, окрашенные в фиолетовый цвет, покрывают неровной текстурой небо. Рваные кадры документальной хроники, ветер, что играет в метаморфозы со скоплениями влаги там на небесах. Мы разглядываем темные облака из грязного окна забегаловки. Ты считаешь, что туча справа похожа на кролика, ты различаешь уши и длинные задние лапы, я же говорю, что вижу на небе разорванную пополам индейку, будто грубые руки за Рождественским столом делят блюдо.

– Что бы по этому поводу сказал Фрейд? – спрашиваешь ты. – Мне не нравятся твои ассоциации. Еще немного и меня стошнит от них.

– Думаю, он посчитает, что я редкий извращенец, – говорю я и добавляю, – странно, что меня совсем не отвращают разорванные тела и убийства, а мутит от фиолетовых зайцев на небе. Фрейд покойник, и его теория, построенная на кокаиновой зависимости в двадцать первом веке уже не актуальна. Люди скачивают порно гигабайтами и совершенно не думают о своем моральном облике, когда просматривают его. Многих уже не возбуждают традиционные постельные сцены переданные с детальными анатомическими подробностями: с выбритыми зонами бикини и отбеленными анусами, которые теперь при помощи пластической хирургии, выглядят как улыбка Джоконды. Теперь Фрейд не так популярен. Глубинный психоанализ ушел в прошлое и наши переживания, которые манипулируют нами, находятся не в бессознательном, они перебрались в сознание. И теперь каждый желающий может узнать, что находится у нас в мыслях. А ты говоришь, что разорванная индейка это тошнотворно.

– Хочу принять душ и спать, – говоришь ты. Мне нечего добавить.

5

Мы в четырех стенах номера мотеля, наша машина во дворе остывает от поездки, а мы лежим на огромном ложе любви и разговариваем. Ты говоришь, что тебе очень интересно, что снилось мне, а мне так не хочется рассказывать запутанные сны, не имеющие никакой четкой логики. Ты слишком долго просишь, и я сдаюсь твоему напору. А после рассказываю свой сон. Очень странный сон как по мне, и переживаю, что эта долгая поездка так выматывает меня и мою нервную систему, что я не понимаю, какую роль играю во всей этой истории. Ты внимательно слушаешь, не перебиваешь и пьешь мартини из пластикового стаканчика, а я рассматривая потолок, ведаю тебе историю этой ночи.

– Сны это треть нашей жизни, – говорю я, – это мир, который каждый раз предстает перед нами в новом свете. Ты никогда не знаешь, кем окажешься этой ночью, и что случится, когда твое сознание перейдет в фазу глубокого сна. Ты можешь умирать и рождаться заново, можешь оказаться один в неведомом ранее тебе измерении и создавать свой собственный мир, можешь влюбляться и ненавидеть, быть в тех местах, где никогда не был, и описать их во всех подробностях, а потом сверить данные с географическими справочниками. Механизмы сна до конца не изучены, они до сих пор полны загадок и тайн. Бывали случаи, когда медицинские эксперименты на людях связанные с погружением в сон, заканчивались плачевно. Подопытные, погруженные в состояние сна, после выхода из него, не осознавали, где находятся, как их зовут, и не могли вспомнить прошлое, а отталкивались от сновиденческих эпизодов, которые переживали при проведении эксперимента. Их жизни поменялись местами, и души перепутались между собой. Сны это награда, но все зависит от того, кому этот подарок предназначен.

– Мне так страшно, так невыносимо больно, – говоришь ты, и тяжесть твоих слов подкрепляется шумом дождя за окном. На улице темно, и лишь неоновые огни реклам и вывесок, делают этот мир немного светлее сейчас. Я брошенный ангел, которому нет места на земле, а ты мой провидец, который ведет меня за руку. Мы молча лежим на огромной кровати, и слушаем, как тоскливая и тягучая музыка плаксивым голосом, преисполненным меланхолией и грустью солистки, погружает нас в забытье.

– Что-то не так, – говорю я, – все идет не по плану. Еще немного и я окончательно сойду с ума. Когда снится сон, и тело сковано, то мне видятся силуэты двух фигур, которые держатся за руки. Кто они? Вижу, как земля меняет форму, и границы поверхностей буквально распадаются на куски и движутся в разные стороны, как конвейерные ленты. Деревья и разрезанные дома разъезжаются в разные стороны лентами земли, озера разделены несколькими полосками, но вода не вытекает из них. Фиолетовые облака бурлят и пенятся, и превращают перспективу небес в химическую реакцию, бесконечную цепочку органических соединений и синтеза. Человек никогда не будет чувствовать себя спокойным, даже зная, что он больше не человек.

Говорят, великое просветление начинается, когда человек во сне видит преисподнюю. Жизнь кончается, когда ты снова переживаешь свое детство. У робота в моих руках проплавлен рот, и он не может говорить. Я понимаю, что мне снова десять лет, и я вижу, как два силуэта разлетаются в стороны на части. Маленькие куски черных образов распадаются на миллиарды маленьких кусочков. Пазл никогда не будет соединен. Теплые руки касаются моих маленьких плеч, и я вижу, как перед моими глазами открывается шкатулка, обитая мягким красным бархатом, как обивка в гробу. Вижу блестящий Магнум, отливающий искрами и бликами. Маленькие детские пальчики ухватывают его, и голоса в моей голове говорят: «ЖМИ… ЖМИ… ЖМИ… ЖМИ…». Холодное дуло прикасается к моей коже, взвод курка, выстрел. Оглушающее эхо в черепной коробке звучит, как органная музыка, помпезная и эпическая. А потом смотришь на себя как будто со стороны и видишь, как раскалывается твой череп и мгновенно зарастает обратно. Наблюдаешь себя от третьего лица, как безвольно опускаются руки, глаза обращены вверх и падаешь на колени, повторяя вновь и вновь… «Прошу вас, вернитесь ко мне…» но тени родителей, будто размазанной краской, как призрачное марево, изгибаются и тают. Мой робот плавится от жары, и где-то вдали растекается кровавая обжигающая магма. Куски поверхности рассыпаются на маленькие фрагменты, они перемешиваются, и перед моими глазами складывается новый мир. Ад сложенный по-другому перестает быть таким мучительным. Вдали за кровавой дымкой вздымается крест, на котором извивается прибитый ржавыми гвоздями человек. Вижу, как центурион метким ударом копья пробивает ребро человека. Чувствую эту боль, как свою собственную, и вижу, как по моему животу стекает густая темная кровь, свойственная ранениям в печень. Я закрываю глаза, гудение в ушах меняется на шипение, как будто кислотой попали на металл, а потом звук лопающихся костей… еще немного и можно сойти с ума. А потом мгновенная тишина и пустота. Чернота и вакуум. И человек на кресте, постанывает и говорит. Я не вижу его, но отчетливо слышу голос в своей голове: «Ад – это когда тебя больше никто не слышит, когда ты больше не можешь понять, какие чувства окружают тебя и сродни чего они. Ад – это когда тебе некуда бежать лишь потому, что ты больше не видишь, куда можно убежать, и ты останавливаешься, останавливаешься навсегда, чтобы тебя поглотила пустота…» И ЛИШЬ СО ВРЕМЕНЕМ, ТЕБЕ КАЖЕТСЯ – ЧТО ТЫ БРОШЕННЫЙ БОГ, КОТОРОМУ ТОЛЬКО СНИЛОСЬ, ЧТО ОН ПОДЖИГАЕТ ОГРОМНЫЙ ОСОБНЯК…

6

Я понимаю, что ты хочешь поговорить о том безумном дне, когда все это случилось. Наверное, это лучший способ пережить боль – окунуться в нее снова.

Вы так трогательно и серьезно отнеслись к этой свадьбе, что лучшего момента, чтобы вселенная соединила вас, просто не было. Обычно срок от свадьбы до помолвки происходит в течение полугода, вы же так быстро все решили, что когда ты поставила меня перед фактом, я понял что это все. Я прочел это в твоем взгляде. Когда я зашел в маленькую забегаловку на набережной и увидел, как ты пьешь безалкогольное пиво и смотришь на меня таким тусклым взглядом, я осознал, что это конец. Морской соленый ветер обдувал мне спину, я опустил голову и думал. Мысли пребывали в хаосе, я был словно кусочки песни, сложенные в новом порядке и звучащие отвратительно. Ты говоришь, что нам нужно расстаться, потому что, ОН сделал тебе предложение. Говоришь, что не нужно бросать кого-то ради другого, бросать следует ради себя. Я не понимаю хода твоих мыслей, и от этого становится неприятно больно, как будто в голову вбивают ржавый гвоздь, а потом достают так медленно, что чувствуешь, как твои кости черепа соприкасаются с отвратительным металлом. Знаковые моменты запоминаются больше всего. Ты рассказала, как ОН подарил тебе обручальное кольцо: оно лежало в бокале с шампанским, когда он делал тебе предложение в ресторане. Волшебные мелодии, порожденные живой музыкой, приятный гул за соседними столиками, звук столовых приборов и его любящие глаза, которые так внимательно следили за тобой – все это было твоей новой жизнью! Ты рассказывала это именно так. И это выглядело вполне эффектно, как для такого случая. Вы заказали в свадебном агентстве подготовку к этому мероприятию, и вам как по мановению волшебной палочки предоставили все, о чем вы мечтали: декорация помещений, украшение свадебного алтаря во дворе особняка, подготовка торжественного ужина, пошив свадебного платья. Пышность церемонии, была уже предрешена. Замечаю, что свадебное платье выглядело на тебе просто шикарно.

А я говорю, что понимал это тогда по-другому. И думаю, если бы Иисус был бы жив, одобрил бы он все это?

Вы рассылаете приглашения на свадьбу, используете даже интернет. Вы считаете, что в двадцать первом веке модно приглашать людей на свадьбу через электронную почту, это делает церемонию более модерновой. Вы просматривали сайты со свадебными подарками, и, кажется, вы выбрали яхту. Вам так хотелось отправиться вдоль залива на своей собственной яхте, тебе хотелось запаха свободы и холодного встречного ветра, брызг воды и шелеста парусов. А когда наступила пора венчания, мы больше не встречались с тобой, мы потерялись в толпе огромного гудящего города, среди многолюдных офисных помещений, супермаркетов, перекрестков, газетных раскладок, рекламных щитов, одиночек сидящих на лавочках и шумных компаний. Мы старались не видеться лишь для того, чтобы зверьки, запертые в сердцах, не вырвались на свободу и не спровоцировали конец света для нас всех. Депривация разума. Асфиксия любви.

Тот вечер и ваш огромный особняк, где вы со своим избранником проводили свадебную церемонию. Я помню это во всех подробностях. Мои глаза были кинокамерами, которые все запечатлевали, а мой разум – режиссером, который планировал снять совершенно другое кино. Дом, обнесенный живой изгородью, ухоженный сад, в котором поработали именитые ландшафтные дизайнеры, куча гостей с бокалами шампанского, что обсуждают сегодняшний вечер. Вы пригласили много друзей – их достаточно и у тебя и у него. Все напоминает постановку кино, никогда не встречал подобной роскоши во всем. Мое имя не числится в списке приглашенных гостей, и это правильно.

Я говорю, что сидел в кустах, когда гости в начале вечера произносили поздравления.

Я говорю, что видел огромный букет, что подарил тебе стареющий толстосум, с массивным золотым перстнем на жирном пальце.

Я говорю, что мне хотелось умереть в тот момент, когда он целовал тебя. Он прикасался к тебе своими губами, а ты радовалась этому поцелую и отвечала ему. Твоя ладонь в белоснежной перчатке обнимала его за шею, и приглашенный фотограф щелкал затвором камеры.

Вспышка. Твоя улыбка в портретном ракурсе. Вспышка. Ты вполоборота со свадебным букетиком, смотришь в объектив. Вспышка. Он держит тебя за талию. Костюм жениха сидит на нем просто превосходно, подогнанные линии, талия, увенчанная броней смокинга. Он опускает тебя к земле и смотрит в твои глаза. Он почти не улыбается и весь сосредоточен, а у тебя улыбка самой счастливой невесты. Ее не купишь ни за какие гроши. Вспышка. Он стоит на одном колене, твоя нога приподнята, коленка обнажена и видна часть твоих белых чулок, ты придерживаешь руками платье, а он придерживает твою туфлю и целует ее кончик. Вспышка. Еще одна. И ты в окружении своих подружек в дорогих вечерних платьях. Они искренне желают тебе счастья и все время намереваются одарить бессмертными поздравлениями. Еще. Одна подружка дарит тебе голубые украшения, говорит, что это принесет удачу. Думаю, жаль, что голубые воды Тихого океана не принесли удачи сотням китов, которые были убиты браконьерами. И еще. Совсем немного и свадебный альбом будет готов. Фотограф не отходит от вас ни на минуту.

Я говорю, что тогда мне хотелось просто умереть. Даже под джазовую музыку, что играла у вас во дворе особняка. Даже под смех и пьяные разговоры гостей. Ничего не имело больше значения. Вы пригласили живых музыкантов. Белый рояль, о котором ты так мечтала и негр, вроде Луи Армстронга: черный, как ночь, массивный, как могильная плита, с пальцами, которые бегали по клавишам инструмента и создавали неповторимый коктейль из эмоционального джаза. Его музыка напоминала прелюдию к большой сказке, он получал удовольствие от игры, и ты радовалась тому, что осуществила свою мечту. Мечты тщетны, поет чернокожий джазовый ангел, своим глубоким бархатистым голосом, если нет тебя, вторит он клавишным комбинациям.

Я не хотел, чтобы все произошло именно так. Ваше веселье, за которым я наблюдал, стало вашим праздником, а я был лишь безмолвным свидетелем, что видел все из зарослей пушистой листвы. Но мне хотелось большего. Знаешь, мне в самом деле хотелось увидеть тебя, обнять, пока ты была в свадебном платье, забрать оттуда, никогда больше не отдавать и кричать, что теперь-то я и есть самый счастливый человек на свете.

Я не задумывал ничего скверного. Просто лакей, что проходил с подносом шампанского был как раз рядом со мной. Я увидел, что никто не обращает внимания на него в этот момент, и просто схватил его за смокинг и затащил в кусты, а когда он попытался что-то закричать, воткнул нож ему в голову. Беззаботные люди за границей зеленых насаждений, продолжали свое веселье по расписанию. Я попал ему прямо в глаз – этому бедолаге – он дернулся несколько раз, его поднос свалился на траву, и мне пришлось повернуть его голову, чтобы кровь не заляпала его рабочий костюм. Я не хотел пробираться к вам на праздник, абсолютно не хотел. Но мечты… мечты ведут в ад!

Я говорю, что переодеваюсь в его костюм, костюм бедного мальчика-прислуги. Чувствую, как моя кровь бурлит, словно в ней началась химическая реакция. Чувствую, что мои зрачки сужаются, и я могу различить каждый кадр, каждый момент твоей с ним свадьбы, остановить мгновение, чтобы рассмотреть все в мельчайших подробностях. Могу увидеть вблизи твои губы, увидеть, как пересыхает язык от волнения, могу заметить маленький прыщик на щеке, который так ловко замаскировал визажист, почувствовать биение твоего сердца сквозь корсет платья, понюхать призрачно холодный, сладковатый запах духов, могу заставить замереть секундную стрелку на часах. Лишь бы эта свадьба не состоялась. Лишь бы все, что я запишу потом, оказалось моей выдумкой, моим несостоявшимся сном, моей книгой, которую прочтут люди. Моим страхом, что я больше никогда тебя не увижу.

Поднимаю поднос, расставляю бокалы и бутылку, как все было до этого, и вхожу в толпу гостей. Ты слишком занята, чтобы понять, что произошло что-то неладное. Ты слишком наполнена счастьем, чтобы понять, что я твоя десница, что несу тебе боль и страдание. Что я ангел, которого ты не рассмотрела. Увидев во мне творца, ты не заметила разрушителя, что спрятан за крепкими стенками зеленых глаз. В моей руке поднос с шампанским, я участлив и незаметен.

– Прекрасный сегодня вечер, – говорю я и подливаю стареющему толстосуму шампанского. Моя улыбка. Такая бесплатная и такая приятная.

Он стоит у алтаря, рядом с ним шафер. Кажется, он достаточно сильно волнуется, но скрывает волнение выпитым алкоголем – твой будущий муж. Ты идешь вдоль выложенной цветами дорожки, держа в руках ладно скроенный букет из белоснежных роз. Смотришь на пышные бутоны и медленной походкой направляешься к алтарю. Священник поворачивает вас лицом друг к другу, берет ваши руки и проводит обряд венчания. Он спрашивает, есть ли здесь тот, кто хочет сказать, почему этот брак не должен быть заключен.

Тишина.

Лишь волнение на лавочках, среди сидящих гостей. Я стою вдали и молчу. Поднос с бокалами трясется, и я чувствую, как капелька пота стекает по моей щеке. Она такая же соленая как слеза, и мне не понять, плачу я или просто жарко. Мои чувства похитил Сатана. Позже ты назовешь меня убийцей, позже я назову себя трусом. Вы обмениваетесь кольцами, и я думаю, что это конец.

Если бы я знал, что так и будет, то трижды бы отрекся от тебя, прежде чем пропоет петух на рассвете. Огонь в особняке, и лед в твоем сердце, что может быть более печальным и трагичным во всей этой истории? Я говорю, что после церемонии, почувствовал себя таким разбитым и покинутым, что ни одни вавилонские блудницы, не смогли бы вернуть мне чувство радости и полноты жизни. Как будто бы из меня живого вытащили душу и заставили мертвого жить дальше. Вы обменялись кольцами, и на этом наши пути окончательно оборвались. Тебя и его соединили два кольца, а меня убила ваша клятва, данная друг другу. Вы слушаете поздравления, а фотограф продолжает останавливать мгновения. Я несуществующая прислуга на вашем празднике жизни.

Позже, после церемонии, вы перемещаетесь в дом для продолжения праздника, твое свадебное платье безупречно, а макияж, так искусно наложенный на лицо, придает тебе вид ангела. Ангела ставшего моим личным змеем искусителем. Он целовал тебя и чувствовал себя таким счастливым, а я наблюдал за этим через окно со двора, и ломал себе пальцы. Безжалостное время, безжалостные обстоятельства. Большинство гостей в доме, и только единицы полупьяных приглашенных бесцельно бродят по двору.

Я хотел видеть тебя, очень хотел, прикасаться к твоему подвенечному платью, потрогать твое лицо, почувствовать запах твоих духов, чтобы навсегда забыть все это и принять мысль, что одиночество лучшее средство от радости.

Еще немного и меня не станет. Странные чувства, странные поступки.

Богом клянусь, что не хотел этого. Это все случилось само собой. И канистра с бензином, что оказалась у меня в руках, и ключи от вашего дома, которые я украл в самый разгар праздника, ну и дохлая кошка в кастрюле с пуншем – тоже моя работа. Каюсь. Я не чувствовал ничего тогда, просто отсутствие эмоций. И даже твое безупречное платье, и макияж, как произведение искусства, не могло отвратить всего этого.

Я смотрю сквозь решетку в ваши окна, где ты со своим избранником соприкасаешься бокалами, и он что-то шепчет тебе на ухо. Вижу, как гости пританцовывают, а я думаю, одобрил бы меня Иисус, если бы прочел мои мысли сейчас. Пышность вашей свадьбы была показана по центральному телевидению, и я думаю, что весь мир ополчился тогда против меня.

Я отвлекся. На самом деле, я понял, что произошло, только когда ваш особняк вспыхнул как спичечный домик, быстро и резво. Мистер-поджигатель собственной персоной. Тогда я пробрался в дом и увидел, как ты пошла поправить макияж в дамскую комнату, ты уже была достаточно пьяна и слегка пошатывалась. Мне нравилась эта походка, такая уверенная, но расслабленная. Ты проходишь в свет комнаты, закрываешь дверь, но я просовываю ладонь в проем, и не даю закрыть ее на защелку.

– Что ты здесь делаешь? – ты задаешь свой самый сакраментальный вопрос.

И я говорю тебе, что пришел за тобой, потому что мне стало невыносимо плохо. Что я не могу принять решения, которое ты приняла. Говорю, что это полная задница, и все мое мироздание рушится. Говорю, что сошел с ума, и я хочу все это остановить. Говорю, что на мне костюм прислуги лишь потому, что я не знал, как еще пробраться сюда. Говорю, что следует искать тело в кустах недалеко от особняка. Говорю, что не оставлял следов, потому что действовал очень аккуратно. Говорю, что люблю тебя.

– Все кончено, – говоришь ты, – просто уйди и оставь меня в покое.

Вижу, как твои серые глаза наполняются слезами. Обнимаю тебя и пытаюсь стянуть с тебя свадебный корсет, смазываю твою косметику своими поцелуями, чувствую на губах вкус «Channel». Парфюм бьет мне в нос и наполняет меня неистовством, превращает меня в обезумевшего ангела, который потерял по дороге свои крылья. Я прижимаю тебя ближе, чувствую твою грудь под торжественной одеждой, слышу удары твоего сердца, обнимаю тебя так крепко, насколько позволяет моя сила. Слышу, как твои косточки хрустят. Я твой капкан.

Если ты примешь мою любовь, то не будешь страдать никогда. Также будет, если и отвергнешь ее. Я причина твоей боли. Я твой замкнутый круг. Я самоубийство, которое облачено в человеческую форму. Я ангел, который принимает лишь тот облик, о котором ты мечтаешь. У меня нет настоящего лица, у меня нет собственной жизни, я лишь продолжение чьих-то мыслей и чьих-то поступков. Я твой грех и твое спасение, я гвозди, которыми ты приколачиваешь себя к кресту, я твой спаситель и твой Сатана, что предлагает тебе вкусить с запретного древа. Я прислуга, которой никогда не было на твоей свадебной церемонии.

Я рассуждаю, а ты нашариваешь ручку двери и хочешь убежать уже от меня.

– Уходи быстрей, иначе он увидит тебя, – говоришь ты, а я закрываю силой дверь и хочу овладеть тобой. Хоть в последний раз, хоть силой, хоть мгновением. Пытаюсь сорвать чулки под твоим пышным платьем, но ты нашариваешь на столешнице вазу и с силой обрушиваешь ее мне на голову…

– А потом… ну ты все знаешь, – говорю я.

У меня в руках канистра с бензином, и гори оно все огнем. В прямом смысле этого слова! Я закрываю парадные двери и черных ход, делаю вид, что интересуюсь занавесками и закрываю окна. Хорошо, что вы поставили решетки. Это стимулирует, не так ли? А потом все моментально вспыхивает. Чувствую, как пахнет страхом, тем самым который заставляет людей соображать лучше. Моим страхом. Понимаю, что натворил что-то неладное. Но ты, же знаешь лучше меня, что поступки как и слова не имеют обратной силы. Слово не воробей, а убийство не детское поглаживание по голове.

Пластиковый мир. Гори ярче.

«И сказал: отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?» Вспоминаю строки из Библии, и чиркаю зажигалкой. Все закрыто. Решетки предотвратят побег. Я вижу, как языки пламени разгораются внутри убранств, а я отхожу. «Весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся; и увидев, народ отступил и стал вдали». Из меня сыплются откровения, и я начинаю плакать по тебе. Вижу, как начинают паниковать люди и рваться в закрытые двери, вижу, как сквозь решетки протискиваются женские руки объятые пламенем, вижу плавящиеся лица в безумных гримасах боли, крик и треск мебели повсюду. Запах оплавленной кожи и горелых волос.

После этого за тридцать метров от огня я наблюдаю за твоим домом. «Вот, имя Господа идёт издали, горит гнев Его, и пламя его сильно, уста Его исполнены негодования, и язык Его, как огонь поедающий» Вижу собственными глазами, как ты выбегаешь из дома, платье объято пламенем, и руки твои в крови.

На этом мои воспоминания обрываются.