Текст книги "Пока не растаял снег…"
Автор книги: Максим Стрельцов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Глава 1
Шекспир
IОслепительный блеск люминесцентных ламп, метко отраженный от ярко-белых витрин, словно отсвет солнца от морских волн, ослепляет опущенные глаза человека, настолько глубоко и сильно погрузившегося в свои мысли, что ни шум проходящей толпы, ни даже милые женские улыбки не способны оторвать его от дела истинного – от раздумий…
«Сразу видно, буквально с первых десяти-пятнадцати страниц, что Хемингуэй – писатель действительно редкой когорты. Ему не нужны яркие смелые эпитеты и броские метафоры, чтобы поразить читателя. История – честная, правдивая, близкая каждому – вот его главное оружие… и сражает оно сразу и наповал, как выстрел из винтовки в голову. Он подает ее без лишних прикрас, без излишеств, без ненужных, неуместных описаний и диалогов. Его истории честные, на первый взгляд простые и даже грубые. Но жизнь всегда ли к нам нежна? И вся гениальность Хемингуэя в этой самой простоте. Он не стремится как-то блеснуть изысканными фразами или поставить себя в интеллектуальном плане выше читателя, а называет вещи действительно своими именами, на что способны единицы… Хемингуэй – это не блестящий шикарными витринами центр города. Это паб на окраине в вашем спальном районе. Это история завсегдатого барной стойки, которую тот не стесняется рассказать случайному соседу. Хемингуэй – писатель-воин, солдат, который остался один из немногих, кто умудрился уйти с фронта живым, а теперь рассказывает нам наиболее животрепещущие воспоминания как о больших сражениях, так и о повседневном быте».
Правда, мыслительный процесс один из самых важных и показательных с точки зрения анализа человеческой природы. Существует даже такой подход: давать субъекту невыполнимую задачу, но не для того, чтобы тот волшебным образом ее решил, а чтобы проследить ход мысли испытуемого. Если бы мы могли тем или иным образом прочитать то, о чем человек думает, тогда, очевидно, на основе именно этих объективных данных выстраивалось бы наше о нем представление. Но хватит фантазировать… Мысли потому так красноречивы, что как раз таки никому не слышны. Услышать же можно чью-то речь, увидеть лицо, потрогать одежду… Это нам и отдано на откуп, когда необходимо выстроить о ком-либо первое впечатление. Ну, тогда к чему же растекаться пространными фразами, которые, словно монотонная колыбельная, будут усыплять критическое напряжение читателя и, нежно держа за руку, сквозь свежий туман расплывчатых сновидений проводят вас в удивительный мир книги, что заняла внимание ваше на добрых пару часов. Да, лучше сразу перейти непосредственно к тому, чтобы обладатель вышеописанных мыслей обрел лицо, тело и одежду, а читатель обрел о нем свое полноценное первое впечатление.
По пути на улицу, его взгляд невольно столкнулся с собственным отражением в разъезжающихся дверях на выходе из Галереи. Высокая широкоплечая натура помещалось в таком же высоком и широкоплечем теле. Вообще это был типаж такого человека, о котором постоянно говорят, что он выглядит гораздо старше своих лет. Но будем все же двигаться от частного к общему, и начнем с главного. Итак, обут он был в демисезонные нубуковые ботинки, которые прекрасно шли к черным брюкам, судя по всему, нагло оторванным от костюма с пиджаком из качественной шерсти. Сейчас же несколько одомашненный образ дополнялся темно-синим пуловером с умеренным узором. Поверх же всего этого нарисовалось очень плотное драповое пальто длиною до колен.
На лице сего мужчины, не смотря на явную зрелость, можно было при желании найти достаточно признаков пока еще не увядшей юности. Во-первых, волосы – темно-русые с отблеском необычно ранних седин на висках, но все еще чертовски густые, как балканский лес. Во-вторых, грубый и хмурый, но все-таки свободный от морщин зрелости лоб. Во многом именно эти детали выдавали в нем двадцатилетнего студента, коим он и является на самом деле. Остальная же часть лица в основном оставалась закрытой под отращенной на зиму бородой, которая напоминала больше растянутую от ушей до шеи грубую шерстяную мочалку, чем аккуратно ухоженные бакены. Отдельного, немаловажного и весьма увесистого слова требуют, что неудивительно, глаза. И даже не сами глаза, а в целом вся та композиция множества лицевых мышц, которую мы привыкли лаконично именовать взглядом. Так вот взгляд этот был, как правило, трагически спокойным, уравновешенным и предельно надменным. Принято в такие моменты упоминать о цвете глаз, но в данном случае это может вызвать определенные затруднения, связанные с тем, что их оттенок постоянно колебался от приторно-серого до грязно-зеленого. Сами решайте, какой эпитет лучше. Между глаз иронически красовался царственный нос. Вместо того, чтобы описывать его долго и нудно, скажу лишь, что им можно было б закрыть от проливного дождя условную Республику Адыгея. Довершали композицию взгляда широкие брови, вечно сведенные в хмурую гримасу. В конечном счете, мы получаем полный серьезности и надменности типаж какого-нибудь сибирского помещика, неожиданно оказавшегося в Краснодаре второго десятилетия двадцать первого века.
Выйдя-таки на улицу, он почувствовал пронзительно сильный мороз. За два с половиной часа в кинотеатре тело успело привыкнуть к теплу и комфорту, но в первую же секунду его окатило, точно альпийской лавиной, колючим холодом. Ощущение жжения от острых снежных ветров заставило мужчину спешно заворачиваться потеснее в пальто. Тут же во внутреннем кармане отыскался шарф и тугим узлом завязался на высокой шее. В левом наружном кармане вовремя материализовалась шапка и обрела свое смысловое значение, плотно усевшись на голове мужчины. Далее, из правого кармана он с грохотом вытащил перчатки. С грохотом? Да, с грохотом. Вместе с ними из кармана выпал телефон. Мужчина грубо чертыхнулся и подобрал его. Проверил… Все в порядке. Но есть новое непрочитанное сообщение. Номер незнаком. Текст следующий: «По поводу книги. Перезвоните: назначим место и время». Превозмогая треск зубов и резкое переохлаждение пальцев на руках, мужчина, слегка поразмыслив, все-таки решился набрать номер.
На свежем влажном воздухе гудки становятся несколько звонче, а паузы между ними на таком лютом холоде кажутся бесконечными. Выдержав предельно необходимые полминуты ожидания, мужчина сбросил вызов и, разочарованно вздохнув, направился непосредственно к своей остановке. Но не успел он подойти к первому же светофору, как его телефон снова дал о себе знать звонком и вибрацией. Вновь достает его: номер тот же. Отвечает на вызов.
– Да.
– Алло! Вы звонили?!
– Да. Это… По поводу книги.
– Книги?!
– Да! Книги! Шекспир! Помните?
– А!.. Так.
– Вы просили перезвонить… там… Ну, время, место уточнить. Когда я могу ее забрать у вас?
– Да, хоть сейчас!
– Эм… Хорошо. А где?
– Пересечение Красной и Гаврилова. Где Цветочные часы. Знаете?
– Да. Хорошо. Так во сколько?
– Давайте где-то минут через сорок-пятьдесят.
– Договорились.
– Всё, хорошо. До встречи!
Мужчина поспешил окончить разговор, поскорее положить телефон обратно в карман, натянуть перчатки на вновь возгоревшиеся от холода руки и укутаться лицом в шарф и воротник пальто.
«Так. Я сейчас на Красной. Гаврилова, вроде, где-то в той стороне. А Цветочные часы… Что он имел ввиду? Понятия не имею, что это… Хоть и третий год живу в этом городе. Ладно, черт с ними – на месте разберусь со всем. На крайний случай, созвонимся с ним, свидимся как-нибудь. Цветочные часы… Достопримечательность, наверное, какая-то… Что-то необычное или, по крайней мере, весьма заметное».
Раскинув эти мысли в своей голове, как карты за игральным столом, он направился вдоль улицы Красной в сторону Авроры. Вся эта сцена, окутанная январским морозом и от того полупустыми тротуарами, толкает на метафору…
Представьте себе путника, который посреди пустыни тянется к последнему оазису. Или лодку одинокого моряка, неустанно ищущую берег, дрейфующую на океанических волнах по воле ветра, шторма, грозы, неба и моря. Точно так же человек, оставшийся один посреди холодного неведения, идет вперед… Не уверен он ни в знаниях своих нынешних, ни в познании будущем, но уверен он в своем стремлении, в своем желании идти к чему-либо, пока весь остальной мир застыл в сугробах снега, выпавшего с небесного пепелища догорающей западной цивилизации.
IIПока под ногами мелькают фрагменты еще не засыпанной снегом серой брусчатки, можно преспокойно различить на тротуаре редкие узоры из вставок красной плитки. Но этот мимолетный факт навряд ли сможет надолго отвлечь внимание героя предыдущей сцены. Даже под силой нарастающей ветряной стужи осанка его незыблема, а глаза неуклонно направлены поверх голов прохожих.
«Мюнхен… Мак… Что сказать? Открылись друг напротив друга, сами не догадываясь, наверное, что так в одном квартале олицетворили наше общество потребления. Если вы думаете, что одеваетесь или едите то, что хотите, то попросите кого-нибудь вас разбудить и сказать «С добрым утром!», ибо это не так. Если нам не скажут, то откуда узнать, что красиво и что вкусно на самом деле? Вот одни и говорят, а другие покупают, покупают, покупают… тратят, тратят, тратят… Зачем думать? Тряпки из рекламных таблоидов, кружка кофе модной кофейни – и ты уже самый крутой. Зачем учиться? Зачем созидать? Держи на паре в руках дорогой телефон, а не тетрадку с ручкой, собери три сотни подписчиков в социальной сети – и ты чемпион. Да, и что еще нужно для счастья?.. Ничего, если нет ума. И суть такой жизни в том, чтобы быть транзитным челноком для денег: из одной корпорации в другую, из одной в другую… Вот они, напротив друг друга стоят: в одной работаешь и получаешь зарплату, а в другой ее тратишь. И все рядышком, а мелких конкурентов не пускают – чтоб ни копейки мимо общей кассы! Кассы тех господ, что правят, нет, не миром… что правят людьми в этом мире».
И таких мыслей в достатке в голове данного субъекта. С ранних лет привык он кормить себя подобными идеями. Не то чтобы точно такими с десяти лет… В каждом возрасте свои насущные проблемы и наваждения. И всегда он как будто бы с кем-то говорит. Словно жизнь – это фильм, а его внутренний голос слушает какой-нибудь случайный зритель. И он то, что самое интересное, именно в этом отчасти и прав… Что наша жизнь, если не фильм, не театр? Нет, это именно театр, маскарад… это игра! Безумно красивая и невероятно захватывающая, срывающая дыхание и не дающая даже маленькой передышки игра… театральная постановка…
Что ж, далее… Перед следующим перекрестком по левую сторону растянулся забор, который обнесен вокруг пустыря – наверняка заготовка под стройку офисов для банков и бесчисленных турфирм.
Затем, мужчина, перейдя дорогу, обратил внимание на живописный фасад технологического университета. Даже кутаясь от холода в уже давно засыпанные белым снегом плечи, он смог по достоинству оценить изящество некоторых архитектурных решений. Действительно, я думаю, что университетские здания – наравне с театрами и музеями – должны быть одними из самых необычных и запоминающихся в городе. К сожалению, не всегда это так. «Вот уберите эти таблички, и никто уже не поймет, что здесь институт, – читаем мысли нашего героя. – Редки университеты, по которым без прочих надписей было бы понятно, что это настоящее высшее учебное заведение». Ведь студенчество – самая продвинутая, талантливая и многообещающая часть молодежи. И им нужно соответствующее поле для самореализации. В этом смысле у нас все как-то старомодно…
А впереди столкновение двух эпох… Хотя точнее будет сказать не эпох, а культур или традиций. И это даже не столкновение, а слияние на одной улице двух сторон жизни человека. Справа – великолепная и величественная Триумфальная арка. Еще в конце девятнадцатого века воздвигнули в честь императора Александра. Да, разрушили при советах… Но не так давно восстановили! И теперь через нее праздничными, да и просто воскресными вечерами проходят тысячи людей, коротающих там свое окинутое блеклым взглядом смысла существование. «Красавица… И в мощи основательности вся ее красота. Да… А что напротив, по мою сторону улицы? Офисы, офисы, офисы… Пара молодежных безвкусных кофеен, банки, супермаркет и прочая дрянь. И сколько же в них всех убогости, а особенно в диссонансном сравнении с Триумфальной аркой… И после следующего перекрестка тоже банки, банки, банки… Сколько их здесь? С десяток будет точно. Кому-то это, может, покажется скорее плюсом, чем минусом: мол, и конкуренция, и выбрать есть из чего… Но если б вы знали, как оно все работает… весь этот… «механизм»… то вы бы не так радовались, если б и радовались вообще…»
Тем временем, снежный вал холодного ветра понемногу стал сламливать осанку и волю противостояния январской пурге нашего путешественника. Чтобы согреть лицо, он как можно большую его часть укутал в шарф, опустив голову. Сам же весь будто бы съежился, даже присогнулся слегка и замесил ногами снег на тротуаре, обгоняя всех немногочисленных прохожих. И при этом он все равно так мерз, что весь оставшийся путь думал только о своем дыхании и пульсе. Таким вот образом без его внимания остались еще пара любопытных мест. Даже стадион Динамо, спрятанный за частоколом голых веток приунывших деревьев на другой стороне улицы, оказался позади. Может, оно и к лучшем… Этому объекту еще год с лишним искрить на наковальне реконструкции. Сейчас в его сторону полетело бы что-то вроде: «Раритетные руины…» Но камень на то и камень, что ему не страшны ни жара, ни мороз, ни обидные слова… Да, лишь нещадное время властно над его грубой поверхностью.
В мокрой и липкой метафоре жутко холодного снега утопают плечи и голова мужчины, будто его, как печенье в форме человека, макнули в молоко. И это не серый снег Урала или средней полосы страны… Это ослепляющий своей навязчивой белизной, принесенный со степей и морей южный снег. Чище и ярче он только на полюсах планеты нашей. Белое небо. Белая земля. Белый холодный воздух… «Да… Я люблю этот холодный воздух… Нет ничего лучше него. Своими морозными копьями он пронзает плоть… насквозь пронзает! Ледяными ручищами он вырывает из меня органы, мышцы, даже кожу сдирает… и глаза вырывает… И чувствую я лишь дыханье свое и бесконечное биение вечно горячего сердца. Дыши, пока бьется сердце… Сердце, бейся, пока я дышу!.. Чувствую, как отнимается плоть моя… как сбрасывает душа это жестокое бремя… и как, облегчившись, вздымается она к небесам… И я становлюсь чуть ближе к святым ангелам, ведь у меня теперь тоже… есть… крылья… Дыши, пока бьется сердце… Сердце… бейся, пока я дышу… бейся, пока не растаял снег…
Ох! – воскликнул он же в своих мыслях и внутренне раскатисто рассмеялся, а внешне лишь широко улыбнулся. – Вот точно мимо не пройти! Цветочные часы… со стрелками в человеческий рост! Черт возьми, и как я о них ничего до этого не знал».
Стараясь не задерживаться на перекрестке, мужчина дошел до Цветочных часов и оказался на площади перед ними совершенно один. «Ладно, он еще не подошел… А сколько времени вообще? Так, по этим часам надо еще сориентироваться… Ах, черт подери! Быстро же я сюда долетел… Еще ж целых двадцать минут до встречи! На таком холоде это не так уж и мало!» Он немного почертыхался вслух, покорчил недовольную гримасу под шарфом и решил немного пройтись, чтоб осмотреться и не мерзнуть, стоя на месте столбом.
Отойдя чуть влево от Цветочных часов, мужчина заметил ярко-зеленую вывеску аптеки. Ее окна тянулись куда-то вправо и заворачивали в какой-то закуток за часами. Мужчина почему-то решил, что там будет не так холодно, не так сильно дует ветер и не так много снега. Хотя, вероятно, он просто, исходя из своей натуры, почувствовал необходимость свернуть с широкого тротуара на узкий и темный переулок, где не ездят машины и не брезжит в глаза белизна ниспадающей снежной пелены.
Закоулок этот и вправду оказался темным, несколько даже мрачным, но в меру. Он был грязным и таинственным, но отнюдь не пугающим. Идеальный баланс… Баланс этот начинался, как уже оговаривалось, с аптеки, носившей название «Социальной», а продолжился невразумительным магазином косметики. Хотя этот павильон больше подошел бы под прилавок с хозяйственными товарами: лопатами, молотками и так далее… Косметика?! Нет, ей тут не место… А далее, отделение Почты России. Вот она-то в этом недвусмысленном антураже смотрится вполне органично! А надпись на витрине магазина в соседних окнах гласила: «Хлеб – вино – водка – пиво». «Ох, действительно, продукты первой, первейшей необходимости… Наиболее популярные, скажем так» – мужчина, проходя мимо, уже еле сдерживал вырывающийся смех от такого соседства.
Следующее помещение занимала весьма непрезентабельная парикмахерская, после которой нарочито выступал яркими огнями скромненький ресторанчик. Там подают что-то из разряда пицц, ленчей или классических салатов типа «греческого» или «цезаря». Никаких деликатесов или кулинарных излишеств… чистая коммерция. Переулок закругляла и выводила вновь на перекресток Красной и Гаврилова еще одна небольшая кафешка. Хотя, скорее, это лишь заготовка под таковую. Обширное пространство под хлипким навесом с убранными и компактно сложенными по углам столами и стульями… Летом здесь, вероятно, уютно и мило, но сейчас – холодно и пустынно. Пройдя весь этот небольшой переулок, потоптавшись тут и там, мужчина вышел обратно к Цветочным часам, но, взглянув на них, осознал, что не прошло и половины остававшегося до встречи времени.
Ему все хотелось вернуться в тот ресторанчик, что в переулке. «Там так тепло и сухо… и горячий чай» – думал он, но боялся пропустить встречу. Без конца топчась на месте и усиленно кутаясь в шарф, скрываясь от холодного снега, мужчина совсем перестал поглядывать на часы. А будь в тот день какой-нибудь майский или июньский выходной, то он обязательно бы оценил любопытную искусность Цветочных часов.
Вся их композиция была весьма строго выдержана в определенном контрасте, надо сказать, не лишенном изящества. Цифры 12, 3, 6 и 9 – белого цвета; остальные – красные. Стрелки тоже были алого оттенка и как бы слегка подсвечивались для большей видимости. Сами же виновники названия архитектурного объекта – цветы – сейчас по большей части засыпаны липким приставучим снегом. Но в теплые месяцы они прекрасно дополняют контраст своими прелестными ало-розово-белыми цветами… А сейчас же мужчине видны лишь некоторые из по уютному припорошенных снежным хлопком декоративных деревцев по краям конструкции.
Перед всем этим на небольшой площади на высоких столбах величественно развиваются преисполненные некой символической харизмой флаг и герб Краснодара. А между флагштоками среди нежданно нагрянувшей бури снега виднеется только одна фигура… фигура человека в черном пальто… он думает, ждет, стоит, крепчает под гнетом январского ветра… и, уж поверьте, очень сильно мерзнет…
IIIКогда город делает тебя – это хорошо… тебе же и хорошо в первую очередь. Когда общество, люди вокруг делают тебя таким, какой ты есть – это хорошо. Тогда не нужно думать, как одеваться – одевайся, как все! Не нужно думать, что поесть, куда сходить пятничным вечером. Не нужно думать, что делать со своей жизнью. Ведь это просто и хорошо… Проще и лучше не думать, из чего делают хлеб, который вы едите. Проще не думать и не знать, как работает, например, ваш телефон. Проще не знать, почему идут войны и за что умирают на них люди. Проще прислушаться к кому-то, чем думать самому. Проще с верой в чудо протягивать руки в небо, к богу, чем с усердием копаться в земле, с другими чертями. Ведь все же мы, гуляя по аллее, рассматриваем вершины деревьев, а не ходим по газону с лопатой, откапывая корни. Так что, когда город вокруг возвышает тебя, когда общество делает тебя – это хорошо. А когда ты делаешь общество – это нехорошо… Если ты делаешь общество вокруг себя, если ты делаешь людей вокруг, если ты возвышаешь город – это совсем нехорошо… Но тогда ты – король!
И о чем думает человек, стоя посреди подобного города? Созидатель или потребитель, король или простолюдин – каждый из них! О чем они могут думать, стоя посреди снега, ветра, холода и тусклого света уличных фонарей? Может, о любви… безответной и несчастной, губительной или, наоборот, счастливой… Может, о работе… о свершениях, грядущих или уже давно прошедших достижениях… Может, о деньгах… всем же нужно что-то есть, нужно платить – тем более в наше время, когда платить приходится за все… Может, о родных… никто из нас не хочет, чтобы приходилось особенно беспокоиться и волноваться за них, но воистину несчастен тот, кому не за кого особенно волноваться и беспокоиться… Может, даже о сегодняшнем вечере… об ожидающей в уютной квартире чашке горячего чая, о теплом и мягком пледе, о банальном крепком сне… Мы не знаем, да и никак не можем знать, какие мысли томятся в голове, какие чувства треплются в груди у случайно встреченного человека на улице. Мы видим лишь силуэт его, силуэт этих мыслей и чувств, темное пятно, фигуру в черном пальто среди январских снегов, ожидающую встречи.
– Здравствуйте! – встреча подкралась неожиданно откуда-то из-за спины.
– Здравствуйте…
– Эм… Меня зовут Геннадий. По поводу книги. Мы созванивались сегодня.
– Ах, наконец-то! – собрал разлетевшиеся мысли молодой человек. – Ох, я очень замерз, пока вас ждал.
– Да! Сегодня прям сибирские морозы ударили! Давайте уже побыстрее с этим закончим.
– В Сибири похлеще будет, – в сторону пробурчал мужчина. – Мне нужно взглянуть на книгу, проверить ее состояние. Это она? – указывает на небольшой пакет в руках Геннадия.
– Да, да.
– Тут в двух шагах буквально есть ресторанчик небольшой. Давайте там сядем, согреемся… А я спокойно взгляну на книгу.
– Ну… Да, давайте, хорошо… Только недолго!
– Конечно!
– А как вас по имени?.. Запамятовал…
– Лев! Меня Лев зовут.
– Приятно познакомиться.
– Взаимно… Идите за мной!
Лев повел Геннадия за собой в тот ресторан, который некоторое время назад проходил в подворотне. Ближайшее более-менее приличное заведение находилось пусть и не очень далеко, но до него еще надо было дойти по этой зиме, поэтому он вполне справедливо разрешил, что посидеть пару минут и согреться теплым напитком можно и в переулке. Тем более, сейчас, когда единственным требованием остается наличие закрытого отапливаемого помещения.
На улице, между делом, постепенно темнело. И снег на тротуаре перестал являть собой блистательную глазурь, сверкающую и ослепляющую, и превратился в мутную вуаль, которая создает впечатление некоего опьяненного состояния, а посему слегка клонит в сонливость, припудренную грустным спокойствием. Приятное ощущение, если только тебя при этом ледяным айсбергом не сносит с ног холодный ветер. Поэтому, наверное, многим и нравится в такую погоду сидеть весь день дома, укутав плечи в плед, а ноги в шерстяные носки, и держа при этом в руках огромную кружку горячего чая… нравится быть пьяными, опьяненными, одурманенными, но при этом спокойными и грустными… Да, есть в этом светлом одиночестве что-то и вправду романтическое и умиротворяющее… гармонизирующее внутренний мир, мысли в голове.
Пройдя сквозь метафорический айсберг снега, ветра и холода, мужчины добрались до двери ресторана. Сквозь бледно-желтые стекла было видно, что сейчас в заведении много свободных мест, а две официантки воркуют друг с другом у барной стойки. Их обезображенное равнодушием общение прервалось пронзительным звоном колокольчика, обозначавшего своим звуком очевидный факт открытия входной двери. Внутри приятно пахло оладьями и турецким кофе. Гостей встретил безразличный и уставший взгляд персонала, но вряд ли это их как-то задело, ведь теперь, в теплом помещении, можно скинуть осточертевшую верхнюю одежду, снять шапки, шарфы и перчатки…
Геннадий, сняв серый потертый пуховик и шляпу с козырьком, остался в мятых, явно не глаженных коричневых брюках, бурых меховых ботинках и в вязаном свитере зеленого или даже, скорее, болотного цвета с воротом, туго прилегающим к шее. Вообще, тип этот был не самый запоминающийся… Еще не выпавшие седые волосы были растрепаны, не ухожены и, казалось, сами ждут, когда б поскорее выпасть. Лицо его не обладало ни мужественной челюстью, ни выразительными скулами, от чего казалось несколько наивным и даже глуповатым. Нос был слегка кривой с потертой кожицей на горбинке. Глаза маленькие, тускло-голубоватого оттенка, с бегающим по углам и неуверенным взглядом. Геннадий первым разделся, а потому уже сидел за столом в наиболее теплом краю ресторанчика с небольшим пакетом в руках.
Лев, повесив на вешалку пальто с шарфом и распихав перчатки и шапку по карманам пальто, неспешно двинулся в сторону букиниста. Да, в своем широком пуловере, черных брюках и звонко стучащих по полу нубуковых ботинках, он выглядел настоящим медведем. Хотя, может, такое впечатление во многом вызывали богатырский рост, широкие плечи, темные волосы, густые брови и мощные бакенбарды. Но истиной, скорее, будет то, что сей образ невольно компоновался из всех перечисленных факторов в сумме и непосредственной взаимосвязи. Прежде чем сесть, Лев размял замерзшие кисти рук, поправил пуловер и невзначай кинул на Геннадий свой взгляд… О, этот взгляд… надменный и презрительный, причем в высшей степени, но не от надменных и презрительных мыслей, а от природы… Брови, разрез глаз, скулы, все лицевые мышцы и, может, даже некоторые особенно неприятные события в жизни сделали его взгляд таким еще в детстве. И многого он уже натерпелся из-за него…
– Так, – положил Лев ладони на стол. – Где книга?
– Ах, да-да! Сейчас…
Геннадий, с наигранной флегматичностью достал из пакета книгу и предоставил ее на суд своему покупателю. Это был плотненький толстый томик в твердом переплете. На серой обложке, стилизованной под мрамор, устрашающе чернели готическим шрифтом два слова: «Шекспир. Трагедии». Между ними в небольшой квадратной рамке поместился схематичный портрет, предположительно, самого автора. Ниже – характерный вензель аристократичного формата. Открываем форзац… На темно-сером фоне лаконично пристроился герб: щит с поперечной полосой, на котором стоит горделивая птица и в одной лапке держит средневековое рыцарское копье. За первой из страниц книги скрывалось имя автора: «Уильям Шекспир», но уже на следующем развороте художники разошлись похлеще, не забывая при этом соответствовать общей стилистике и духу описанного в книги времени. На левой странице разворота запечатлена минималистическая картина в арке, выполненная в черно-белом тоне, от чего создавалось впечатление, будто это лишь набросок карандашом. Итак, на ней была изображена сцена театра со зрителями, декорациями, в центре которой стоял актер в шутовском платье, ладонями закрывающий лицо. Картина не особо впечатляла и не несла в себе ничего удивительного, но, тем не менее, содержала некую загадочность, таинственность и даже ненарочную мрачность. Страница по соседству была менее содержательной, но куда более информативной. На ней перечислялись произведения, собранные в томе: «Ромео и Джульетта. Гамлет. Отелло. Король Лир. Макбет». «Все, что нужно», – подумал Лев. Листая страницы произведений в поисках каких-либо недостатков, он начинает постепенно завязывать разговор с Геннадием.
– Почему вы ее продаете? – изрек Лев, не поднимая глаз.
– Книгу?
– Ну, а что же еще?
– Скажем так, она мне уже без надобности.
– Без надобности? Шекспир?! – Лев поднял суровый взгляд на Геннадия, но тот уже привык к обстановке и чувствовал себя более-менее уверенно. – Вы понимаете, что я сейчас могу открыть любую страницу и найти на ней фразу, способную заставить человека переосмыслить свою жизнь, ну, или хотя бы просто крепко призадуматься над ней?
– Молодой человек, – протянул, переминаясь на месте с ироничной улыбкой, – Я много пожил… Много и фраз таких прочел, в том числе и из этой книги.
– И разве вам не хочется оставить ее у себя? Для того, чтобы перечитать любимые моменты вечером, держать на полке как память, или просто передать детям, внукам…
– Я что-то не пойму: вы купить хотите книгу или мне же самому продать?
– Нет, конечно, купить… Но, мне просто… любопытно, – невольно прикладывает палец к виску.
– Что будете заказывать?
Это официантка прервала разговор и принесла меню, которое Лев тут же отверг однозначным движением руки.
– Черный чай с лимоном, пожалуйста… Два.
– Нет, мне не стоит, – замотал головой Геннадий.
– Почему? Не стесняйтесь. Несите…
Официантка, дождавшись этой команды, молча откланялась. Геннадий же все не успокаивался. Он нервно начал тереть подбородок и тяжело вздохнул, понимая, что продолжительного разговора с юношей не избежать, в то время как ему самому хотелось закончить все побыстрее.
– Ну, Лев… Что же вы хотите от меня услышать?
Тот в ответ лишь в недоумении развел руками и выпучил глаза.
– Вы задали вопрос – я на него ответил. Но вас, видимо, мой ответ не удовлетворил. Что вы хотите услышать?
Лев в задумчивости опустил глаза на книгу. По движущимся глазам было видно, как он невольно прочел пару случайных строк, а потом вдруг остановился, иронично усмехнулся, посмотрел долгим и глубоким взглядом на собеседника и, наконец, спросил:
– Чем вам так не угодил Шекспир?
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
